Каково это — быть лучшей

С щепоткой раздражения Притяженье меньше. Мы сварены из гнева, И не станет легче... ... со мной опасно, Быть опасно. Я простить Гордости Не могу себе. Дай я разрушу Твою душу И свою По следам, По слезам в моих глазах.

      — Ты только моя, поняла? Я ошибался, думая, что смогу все забыть. Но ты преследуешь меня каждую гребаную секунду... — он прижимал меня к стене, когда входил, ускоряя темп.       — Мерфи, — простонала я от его слов, которые были такие искренние и простые, что у меня перехватывало сердце.       — Ты. Больше никогда не убегай от меня...       Это было насилие над душой. Мерфи сделал меня мокрой насквозь, он незамедлительно отобрал мои чувства от всего остального мира, чтобы покончила со своим одиночеством раз и навсегда. Но для начала парень нашел меня в женской душевой, бесстыдно разорвал личные границы на нано-кусочки и прижал к холодной стене, выделывая своими руками и языком такие вещи, что ноги подгибались от слишком резкого экстаза.       Вода вокруг. Низкое рычание сквозь сжатые зубы. Моя рука, направляющая его огромный член в себя, потому что языка было недостаточно.       Через это чертово желание, сексуальную умелость Мерфи воззвать к моим порокам, наглые скользящие движения мы стали друг другу чем-то большим. От него я любила сбегать, но он упрямо находил меня и настаивал на наших отношениях. Его уверенность и насильственная забота — это то, что нужно было на тот момент моему сердцу. Счастье в лице Эдриана медленно отпускало на волю, когда я проходила мимо него, натура же Мерфи не терпела этого игнорирования: он безапелляционно заявил на меня права, в тайне надеясь заменить все на свете. Он решил за меня. Меня это устраивало.       — Чай или что покрепче? — лукаво спросил Мерфи, когда мы приехали к нему домой, чтобы я пожила там какое-то время. Мы расположились в атмосферной гостиной, которая будоражила во мне невольные воспоминания. Мерфи искренне был готов в любой момент угодить моим желаниям.       — Чай, если можно, и три ложки сахара. А если есть лимон, то совсем замечательно, — я сидела в кресле, укутавшись пледом по шею. Мягкие, чистые волосы приятно обрамляли лицо, я непроизвольно улыбалась и дрожала от обстановки, навевающей интимные мысли.       — Тебе можно все, — Мерфи нежно поцеловал мою вкусную макушку и прошептал в нее. — Я хочу, чтобы ты здесь чувствовала себя, как дома. Не бойся что-нибудь попросить, хорошо?       — Да... — я зажмурила от его уюта глаза. Мерфи пошел на кухню, мне ничего не оставалось кроме воспоминаний, как он заботливо сушил мои волосы феном в раздевалке у зеркала. Было в этом что-то домашнее, родное.       Звуки постукивающей ложки приятно усыпляли меня. Я встрепенулась, оглядываясь по сторонам. Чужая обстановка все-таки немного резала глаза, в комнате Эдриана было спокойнее, но Мерфи... с ним теплее. И, как бы то ни было, они вдвоем сговорились добавить мне в голову новых тяжелых образов. Я тихо всхлипнула, останавливая мысли о пропавшем брате. Невероятно, я уже забыла об этом сегодня, пока избегала всех подряд. И сейчас, в тихой чужой обстановке стало так остро и невыносимо в области сердца, что на глазах появились слезы. Серьезно? Опять плакать?       Мерфи вернулся в гостиную и протянул мне дымящуюся кружку чая.       — Осторожно, немного горячо, — заботливо сказал он. — Э-эй, Андреа, что с тобой?       — Да ничего, — пробормотала я, принимая кружку в ладони, — спасибо большое! — сделала осторожный глоток, напиток обжег язык, глаза еще сильнее заблестели.       — Ну, я же вижу, что не все в порядке. Ты боишься за брата? Это нормальная реакция, не бойся проявлять эмоции, тебе же легче станет, — говорил он, садясь напротив на Том-самом-чертовом-диване.       — Конечно, я боюсь, — пробормотала я, яростно борясь со слезами и выигрывая в этой битве, но какой ценой...       Накопленные чувства оседали внутри, голова отчаянно начала болеть от невозможности быть слабой. Мне надоело плакать, я хотела быть сильной, ужасно сдерживала себя, причиняя еще большую боль. Мне казалось, что Том просто предал меня. Он исчез, его никто не мог найти, я ничего не знала... Том попросту бросил меня совсем одну. Даже губы задрожали от этих эмоций горя. Его забота и любовь всегда поддерживали меня, а теперь их не было. И стало пусто, словно дикий зверь вырвал из меня кусок плоти, и вместо нее осталась кровоточащая дыра.       — Тише, принцесса, я вижу как тебе тяжело, иди сюда, — Мерфи забрал из моих дрожащих рук чай, поставил на столик и раскрыл объятия, в которые я с трепетом пересела. — Я рядом, я всегда буду рядом с тобой. Тебе нечего бояться... Мы справимся со всем.       Он обнимал меня сзади, крепкие руки с венами от тренировок обхватывали меня, защищая от проблем. Потом они начали нежно массировать напряженную шею и плечи, иногда прерываясь коротким поцелуем, я постепенно расслаблялась и засыпала. Мне было так сложно жить, что я с упоением проваливалась в сон, лишь бы подальше от действительности. И уже не помнила ласковых поглаживаний и нежных слов поддержки.       В Мерфи было прекрасно то, что он никогда не оставлял меня наедине с собой. Он чувствовал мое одиночество и всячески боролся с ним, в то время как Эдриан всегда берег для меня лишнее пространство. Мой внутренний разлад дико задевал меня и все сферы моей мышиной жизни, что я искала всяческие внешние факторы, чтобы обрести счастье. Тогда я еще не понимала, что счастье должно исходить изнутри. Никакие блага цивилизации, приключения в шкафу и новые уровни отношений не могли пробудить мою усталую душу. Да и в саму душу я уже не верила. Куда она меня вела? В тупик, в пустоту под названием смерть, ведь дальше жизни нет. Да и зачем такая жизнь, что приносит одни несчастья?!..       В неумении познать саму себя я отчаянно и ненавистно ждала перемен. Впереди меня ожидал томящий сеанс у психолога, к которому я шла с замиранием сердца и горящим болью горлом. Это было странное ощущение, когда ты хотела и не хотела одновременно того, что происходило за этими дверьми. Всякий раз, проходя рядом с кабинетом, у меня екало сердце и незримо возникало сопротивление. Тело заболевало на глазах, мозг заставлял, сердце плакало от непонимания.       — Входите, — напевным голосом ответила на мой жалобный стук Энн Саймон.       — Добрый день, — я улыбнулась ей, скрывая за этим свои нервы. Мне очень хотелось продлить бесслезное состояние и провести прием легче. Потому что слезы сильно губили каждый день недели тяжестью в груди и мешками под глазами, а также вечно облезающим кончиком носа, от того, как часто я его терла.       — Добрый день, Андреа, проходи, садись. Чаю? — мисс Саймон приветливо указала мне на проклятый стул, я обреченно направилась к нему, стараясь выглядеть бодро, и мне казалось, что я могла обмануть этого человека. Но не тут-то было...       — Нет, спасибо, — снова улыбнулась я и уставилась на нее, успокаивая себя, но слезы застревали где-то в горле, вызывая в висках острую боль. Психолог, как и в первый раз, молчала, позволяя мне начать разговор. А я абсолютно не терпела этой тишины, которая давила изнутри и заставляла нести всякий несуразный бред. — Вы знаете, у меня появился молодой человек.       Боже мой, да что такое. Это было так важно говорить?       — Очень рада за тебя, — ответила женщина. — Ты хочешь поговорить об этом?       — А еще на следующей неделе соревнования, и я отлично подготовлена и готова показать хорошие результаты, потому что мне нравится заниматься спортом, — продолжила я, с широкой улыбкой перечисляя позитивные моменты, чтобы оттянуть точку невозврата.       — Да, я слышала, приду поболеть, — психолог ласково улыбнулась мне, но внимательно убила взглядом из-за очков. — Андреа, ты сегодня какая-то другая, легкая... Все перескакиваешь от одной темы к другой. У тебя все в порядке?       — Да, почти... — я приняла более серьезный вид, борясь с головной болью и скрывая слезы. — У меня на самом деле пропал брат, но я уверена, что это какая-то шутка, мне это так кажется... Потому что такого не могло произойти.       — Пропал брат? Том? — удивилась психолог, облокачиваясь за стол и потирая виски. — Вы заявили в полицию?       — Разумеется, — я коротко рассказала ей о последних событиях.       — Интересная реакция у тебя, Андреа. Что ты чувствуешь, зная, что брат пропал? — она задала вопрос и немного поморщилась от моего ответа.       — Я знаю, что здесь что-то не так. Мне эта ситуация кажется знакомой, будто я раз за разом прохожу это... Странно, правда? Да, я волнуюсь и боюсь, но мне кажется, что через пару дней все разрешится, — уверенно сказала заученный текст, не позволяя себе ни единой ошибки в постановке фразы.       — Ты знаешь, иногда я чувствую, когда что-то не так. И сейчас от твоего присутствия, от твоих слов и эмоций у меня заболела голова, — мне стало жалко психолога на мгновение, и я остановилась, растеряла свои мысли. Ее слова открыли во мне клапан страхов, беспомощности и жалости к себе...       — Но ведь... Полиция найдет его... — мои глаза стремительно наполнялись слезами, пока те не начали проливаться на щеки. — Да, конечно, я переживаю, но смысл в этих переживаниях? Зачем быть слабой?       — Почему ты свои переживания и слезы считаешь слабостью? — спросила мисс Саймон, не отрывая пальцы от висков.       — Потому что... Они ничего не дают, кроме боли.       — Да, согласна с тобой, слезы — это неприятно, это опухшие веки, тяжесть в груди, — говорила женщина, продолжая сканировать меня взглядом, но я быстро уводила контакт вниз. Сегодня было тяжело держать связь. — Но слезы дают понять, что что-то не так. Боль идет не от слез, а их причины.       Повисла пауза, которую снова хотелось наполнить. Но я могла только горько плакать, осознавая себя очень жалкой и неспособной побороть внутри себя свои негативные установки. Со всем в жизни я могла справиться, все могла улучшить и преодолеть с помощью воли и закупорки чувств, но я не способна победить себя саму.       Ведь чтобы победить себя, нужно стать Новой Я.       — Андреа, какие чувства ты испытываешь, когда плачешь?       — Я немного... раздражена на себя, потому что не могу внятно ничего сказать. А мне нужно решить это все... Я... чувствую жалость к себе, а мне хочется быть дру-угой, — я замолкла, вытаскивая из коробки рядом бумажные платки, чтобы с душой высморкаться. Заикаясь, продолжила. — Я не люблю это. Я хочу быть красивой, а не опухшей. Сильной. Успешной.       С каждым словом я словно вколачивала гвоздь в крышку своего гроба, но тут пришла Энн Саймон и с ломом в руках разрушила все, что я так долго строила. Она была спокойна, немного болезненна и бледна, но в полной уверенности в своих силах и профессионализме, готовая мне помочь, ведь она-то точно знала, в чем ее призвание. Психолог продолжила, озвучивая мои мысли вслух, используя личное местоимение.       — Я не могу быть слабой. Мне нельзя плакать. Если я заплачу, то все увидят, какая я на самом деле слабая, что мне тоже бывает больно. Плохо и одиноко. Внутри меня маленький ребенок, которого некому защитить и успокоить. И если я буду делать успехи и выделюсь среди остальных, я обрету ту любовь и счастье, которых мне всегда не хватало.       Искренние слова, сказанные нежным голосом, завораживали: в них была смелость, они разили, как бич. Я всегда старалась подавить подобные ощущения, начать что-то делать, мне не приходило в голову, что те мысли, которые фильтровал мозг, были далеко не так глубоки, как должно быть на самом деле.       — Понимаешь, Андреа. Слезы — это не слабость, твое тело хочет достучаться до тебя, не нужно от этого прятаться за внешним окружением. Постарайся чаще бывать одна, меньше отвлекай себя в телефоне и уроками, послушай свои настоящие мысли и не отметай их. В них и содержится вся твоя проблема.       — Я поняла, — шмыгнула носом.       — Тебе тогда задание, — сказала она, и я внимательно выпрямила спину, чувствуя себя в своей стихии. — Записывай мысли, которые тебя часто волнуют, только не видоизменяй их, будь честной и постарайся проанализировать те проблемы, которые есть. Только без эмоций, отпусти прошлое. Хорошо?       — Я вас поняла, спасибо.       — С чем ты уходишь сегодня? — спросила женщина.       — С тем, что мне не стоит убегать от самой себя, а нужно прислушаться и постараться понять, а не критиковать... — тяжело вздохнула я, надевая на плечо сумку и вставая с насиженного места.       — Отлично, тогда мы увидимся с тобой в пятницу в 6 вечера, тебе будет удобно?       — Конечно, до скорого.       Холодность злополучного кабинета сменилась теплым, шумным коридором, в котором я почувствовала себя в безопасности. Оглушающие свинцовые мысли-пули, стеклянный взгляд, полный недоуменной горечи и красные веки явили меня во всей непритязательной красе. Я шла по коридорам университета, показывая миру новую себя. Потому что теперь уже было все равно на то, как я выгляжу. Сколько еще мне предстоит преодолеть. И что для этого поменяется вокруг. Лишь бы такое состояние закончилось.       Все последующие дни я старалась следовать словам психолога и больше бывать одной. Это проявлялось, как частые пребывания в ванне у Мерфи, где особенно громко слышались мысли, пропуск нескольких пар в расписании, чтобы посидеть в библиотеке с хорошей книгой, одинокий бег по стадиону, дабы подготовиться к легкой атлетике. Я старалась не визуализировать первое место и всячески думать не об окружении, а о себе самой, но мысли упорно возвращались в родную колею, и это раздражало. Теперь мало, что получалось. Поставленные ограничения ломали силу духа, было чертовски скучно и неуютно познавать себя. Мне не терпелось захлебнуться делами, потому что я не умела отдыхать.       Сложнее всего было мириться с нежеланием друзей оставить меня одну. Мои изменения в привычном поведении воспринимались как зараза, которую нужно срочно искоренить. Я всегда была очень удобной, а вдруг что-то поменялось, и все забили сигнал тревоги. Особенно Мерфи: он невольно проецировал на себя мое отдаление и начинал копаться в себе.       — Андреа, куда ты постоянно пропадаешь? — мой парень так некстати нашел меня на скамейке университетского двора с книгой, как прикрытием, в руках. Он подсел ко мне, толкнул плечом, привлекая внимание.       — Что? Извини, я задумалась. Что ты спросил? — поинтересовалась я, проводя легкой ладонью по его челке, но Мерфи обратно растормошил ее.       — Что происходит? Ты опять избегаешь меня? — его руки задрожали, он отвел взгляд в сторону.       — Нет, что ты! Просто иногда мне хочется побыть одной, — рассеянно сказала, со вздохом закрывая книгу и откладывая ее в сторону. Я очень старалась ничего не делать, но мне было тяжело и чрезвычайно невесело находиться в одиночестве. Мерфи и не представлял, какое облегчение он доставил мне своим присутствием. Он, как Морфий, утолял во мне тягу к суете и бесконечным делам, помогал отдохнуть, без него было сложно, пусть и очень важно.       — Это тебе психолог сказал? — прозорливо спросил Мерфи.       — Да...       — Просто мне очень тебя сейчас не хватает, у нас все так хорошо начиналось, а теперь ты опять уходишь, будто растворяешься в себе, — Мерфи медленно запустил руку в мои волосы, помассировал голову, я в блаженстве прикрыла глаза, невольно улыбаясь. — Я могу тебе как-то помочь?       — Спасибо за заботу, здесь только я могу сама себе помочь, — сказала я, пожимая плечами и отрывая его руку, чтобы в порыве поцеловать ладонь.       Он что-то коротко прорычал. Мерфи притянул меня к себе и одарил на глазах у всех глубоким чувственным поцелуем. Вдалеке раздался свист, я дернулась в мужских руках и разорвала прикосновение губ, заметив, как к нам приближались Джейсон и Тео. Парни подошли поздороваться, пожали Мерфи руку и с довольными лицами посматривали на нас, обсуждая повседневные дела. Меня мало привлекал их разговор: ко мне на всех парах неслась солнечная Хизер, сбивая все на своем пути в попытке запечатлеть у себя в памяти картину обнимающейся парочки.       — Андреа, свет очей моих, вот ты где сидишь. А пары посещать собираешься когда-нибудь? — она присела ко мне и обняла за плечи. Я оказалась прижата между двумя полными любви объектами, губы сами собой расползлись в улыбке.       — Когда-нибудь, — неохотно ответила ей.       — Я так рада за вас, вы идеально подходите друг другу — такая милая пара, — щебетала Хизер, разливая вокруг себя атмосферу любви.       Я купалась в этом признании того, что у меня все в порядке, и, оказывается, я счастливая. Без Хизер в это с трудом верилось, душу разрывала непрекращающаяся тревога, но подруга приятно спасала. Нас вполне удовлетворял этот эмоционально подпитывающийся тандем.       — О, — вырвалось с губ, когда я заметила вдалеке Эдриана, и мое сердце отчаянно предало меня.       Любить это божество на расстоянии, как смысл жизни. Пока Мерфи был отвлечен разговором с друзьями, я шестым чувством заприметила того, с кем так недавно и больно разорвалась наша связь, ведь теперь Эдриан старался не входить в мое окружение. Он просто избегал меня. Его можно было понять.       Хизер мгновенно уловила смену моего настроения, проследила за взглядом и подняла брови:       — И что теперь? Успокойся, — отрезала она, ее свет стал темнее тучи. — Хватит сложностей.       — Ты видишь, с кем? — я окинула взглядом его новую компанию друзей, с которыми он теперь общался, а у меня неприятно сжались легкие от этого вида. Эдриан мог найти общий язык со всеми: у него не было проблем по части заведения друзей, я же придерживалась старого круга знакомств, пока этого было достаточно.       — Что логично, это его право, — сказал Хизер, недовольно цокая на меня языком.       — О чем это вы? — спросил Мерфи и обратил свой взор на объект нашего обсуждения. — Хм... Эдриан со мной почти не общается.       — В последнее время он очень отдалился от нас, — заметил Джейсон. — Тренер говорит, что он хочет отстраниться от должности капитана.       — Почему? — живо отреагировала я, не отрывая взгляда от стоящего вдали парня. Хизер тоже прислушалась, улавливая какую-то интригу, ее рука незаметно сжала мою.       — Сам не знаю, — ответил Джейсон, пожимая плечами. Все уставились на Ньюмана в тишине, он, словно почувствовал наши обращенные в спину взгляды, оглянулся, кивнул нам, равнодушно рассматривая руки Мерфи, обхватывающие мою талию.       — Это его дело, я помогу команде, если он не хочет, — беззлобно сказал Мерфи, приближаясь к моему уху, чтобы надышаться запахом волос. Я покраснела от этого щекочущего мига, а Хизер сладко улыбнулась нам в ответ.       И все же я не могла не возвратиться вниманием к Эдриану Ньюману. Он был, как всегда, самой далекой галактикой, ведь теперь наше расстояние исчислялось не метрами, а миллионами световых лет. Я неизменным спутником притягивалась к нему, оценивала безукоризненный стильный вид, расстроенную складку меж бровей и скупость губ. Он был очень расстроен, может, это из-за меня?       Но теперь Эдриан вне поля моего присутствия. Он уходил прочь, пронзая нас легкой улыбкой. Пролетая мимо, он задержал на мне соскальзывающий взгляд, в котором пустые окна были вдребезги разбиты. Ньюман мысленно уже простился со мной, я была готова ненавидеть его за то, как он быстро решил эту проблему, не удерживая меня рядом. Эдриан легко все скипнул, будто в его жизни хватало забот и без меня. А мне оставалось постоянно мучиться с самой собой и думать, почему мы стали, как атомы, притягиваться вдали, а вблизи отталкиваться.       Как бы то ни было, речь даже не об Эдриане. Все в жизни переменилось, видимо, это началось с признания моей неидеальности. Походы к психологу два раза в неделю и ежедневные тренировки что-то видоизменяли во мне. Особенно старалась Энн Саймон. Она всегда была приветлива и улыбалась, но я чувствовала наше расстояние и никогда не переступала черту простого клиента в беде. Она, как кровожадный хирург, раз за разом вскрывала меня, чтобы выявить на свет все теневые стороны личности, о которых никто не знал. Я не любила просить помощи и не позволяла себе ошибок. А еще меня выводило из себя всяческое проявление людской слабости и несоответствия моим ожиданиям, что тоже стало откровением.       Меня раздражал Мерфи. Он явно имел какой-то бзик одиночества, ему нужно было постоянное подтверждение, что я рядом. Мне оставалось только задыхаться от этого воздуха, пропитанного его парфюмом. Ведь Мерфи иногда было слишком много, ему недоставало любви, он волновался всякий раз, когда я одна куда-то уходила, будто бы собиралась к Ньюману.       Да, кстати о нем... Меня раздражал Эдриан. У него всегда все прекрасно получалось, он словно был тем настоящим идеалом, к которому я вечно стремилась. Он легко нашел себе новый круг общения, вычеркнул меня из своей жизни и продолжал успевать везде и всюду, сверкая спокойным, красивым лицом, которое хотелось время от времени то погладить, то расцарапать.       Меня бесила Хизер, вечно сводящая с Мерфи, который постоянно душил меня в объятиях. Со временем начала понимать, как прекрасно было мое одиночество, когда никто не трогал, не говорил, что делать, я сама за себя решала проблемы. Хизер радовалась, точно ребенок, моему счастью, а мне хотелось одной тишины. В этом молчании заключалась вся скорбь, потому что вылезали наружу душевные сумерки, и в процессе самокопания я не отвлекалась на внешнее окружение.       Меня бесили Джейсон и Тео, которые легко восприняли отсутствие Эдриана, будто так и должно быть. И вместе с Хизер подталкивали меня в слишком обжигающие объятия Мерфи.       Почему все вокруг были какие-то слишком счастливые? А у меня возникали проблемы... Ярость во мне полыхала все с большей силой. Каждый день, каждый вечер я выливала ее в тренировки, старалась до упора, пока не почувствовала такую боль в сжатых скулах и висках, что смогла только сказать жалобное "мама", выходя в темноте из универа и заливая слезами дорогу домой. Энн Саймон предупреждала меня: я слишком пеклась о своем образе для других людей, мне нужно было перестать быть такой удобной и наконец показать свою настоящую сущность.       А сущность была слишком сильной, в черном приталенном платье и коварной победоносной улыбкой, полной несдерживаемого гнева, готовой быть честной со всеми, до кого дотянется. Она не зависела ни от кого. Но я терпела, я боялась выпускать это наружу, паникуя, что вокруг не останется никого. И так будет всегда. Но вот приблизились соревнования, на которых произошло нечто странное...       Меня не отпускало ощущение, что я выиграю по всем видам спорта, в которых приму участие. Это было понятно, как день, других вариантов в моей голове просто не возникало. В итоге, я прыгнула дальше всех. Во время бега по стадиону почувствовала, будто подвернулась моя нога, но какая-то сила и непоколебимость погнали меня вперед, и я пришла к финишу первая. На стрельбе из оружия я попала четко в цель несколько раз, проделав пулями большую дырку. Что интересно, всякий раз, когда рука перезаряжала оружие, она автоматически тянулась назад, будто за спиной висел колчан стрел. Странный рефлекс. Мои результаты предвосхищали все ожидания. Я собрала возможные медали и грамоты и, прихрамывая, проковыляла к сидящим на трибуне болельщикам, чтобы получить от Мерфи поздравления и нагоняй.       — Что с твоей ногой? Растянула? — заботливо спросил он, но мне его помощь показалась неуместной, и я независимо отстранилась.       — Натерла, сейчас пластырь наклею, ничего страшного, — ответила, закатывая глаза.       — Ты чем-то недовольна? Собрала все награды, но выглядишь не слишком оптимистично, — заметила Хизер, подходя ко мне.       — Я не удивлена просто, — усмехнулась я.       — И все-таки, что у тебя с ногой? Давай в медпункт сходим? — опять сказал Мерфи, я сверкнула на него раздраженным взглядом. В голове всплыли слова, что мне нужно прекращать быть такой удобной и просто высказать свое недовольство, чтобы оно больше не гнобило, ухудшая отношения с окружающими.       — Я же сказала, все нормально. Мерфи, перестань так печься обо мне. Я справлюсь сама. Не сахарная, — моя реплика удивила друзей. Я редко позволяла себе резких слов, значит, меня действительно что-то задело. Взгляд Мерфи хищно сузился, но он отстал от меня, разведя руки. Ребята остались посмотреть на результаты Джейсона, тоже участвовавшего в соревнованиях. Я не стала терять времени на новые споры и пошла обратно в универ, чтобы переодеться в обычную одежду. На ходу старалась не хромать, отчего лодыжка еще сильнее заныла. Но ее боль не так сильно волновала, я чувствовала в себе нечто совершенно новое, придающее такие силы, что захватывало дух.       Где-то среди трибун был и Эдриан Ньюман, я чувствовала это на ментальном уровне, но не подавала виду, чтобы не портить свой момент победы над слабостями. Впереди, у входа в университет меня ждала лестница, да только нога опять подвернулась, и я, тихо охнув, присела на ступенях. Лодыжку пронзила адски режущая боль, а на глаза навернулись неожиданные слезы досады.       — Черт побери! — в сердцах воскликнула я, чувствуя себя глупо от того, что так неудачно растянула ногу, да еще и показала на глазах у всех, какой ценой досталась мне победа. Студенты проходили мимо, сочувственно поглядывая на меня, кто-то помог подняться за локоть. Чьи-то теплые успокаивающие руки с белыми пальцами-пауками. Звон пронзил меня насквозь.       — Что с тобой? Подвернула ногу? — спросил Ньюман.       — Да, — не подумав, сказала я, потом быстро подняла взгляд и отняла руку. — Я сама, спасибо.       — Да все я знаю, — раздраженно сказал он, сверля меня полу-равнодушным, полу-темным взглядом, от которого мурашки побежали по коже.       — Отлично, — сказала я, отворачиваясь прочь, горя негодованием от его вновь приобретенной власти надо мной. Попыталась ступить, но зашипела от новой порции боли.       — Блять, Андреа. Какая ты упрямая, — его терпению в кои-то веки снова пришел конец. Ньюман никогда не злился, но, видимо, я была тем человеком, что вызывал в нем эти чувства. — Хватит раздражать меня этой своей независимостью, когда тебе действительно нужна помощь.       Он взял меня за руку, перекинул ее через шею, чтобы оперлась о него, и осторожно повел наверх ко входу.       — Да не надо мне помогать! Отстань от меня! У тебя же все так прекрасно получалось эти дни, зачем ты опять это делаешь? — я нескончаемо злилась и наконец выплескивала свою обиду. Его дыхание, его присутствие, оно было таким родным, таким ошеломляющим, как гром среди ясного неба. Ньюман лишь посмотрел на меня и остановился.       Наша обоюдная злость была такой смутно знакомой. Его полыхающие глаза, моя независимость и гордость — мы раньше словно постоянно мерились силами, но почему... в этой жизни такого ведь не было. Откуда я взяла это чувство дежавю? Серые глаза, раскат грома и дождь.       — Потому что тебе это нужно, — упрямо сказал он и повел дальше за собой. Я смотрела на ступени, считала их, соглашалась с его словами.       Да, он мне нужен.