Каково это — быть лучшей

Сбрось свой кокон, Стань бесстрашной. Но не прежней. Пусть твой локон, Лик отважный Скрасит Нежно.

      — Эдриан, мне... столько нужно тебе рассказать, — первое, что произнесла я, когда прекратился наш долгий поцелуй.       — Домой ко мне вернемся, и все расскажешь, — с сияющей улыбкой ответил он, стирая на моих щеках застывшие слезы.       До меня только сейчас дошло произошедшее. Я воровато оглянулась и столкнулась с удивленными взглядами друзей. Мерфи в этот момент помогал Хизер встать, надежно поддерживая ее за талию. Я коротко выдохнула, стараясь привести мысленные процессы в относительный порядок, но краснота смущения целиком поглотила меня. Столько раз... внутри меня столько постоянных источников внезапных неприятных эмоций, которые немного отходят при виде одного Эдриана, но потом снова возвращаются с наизлейшей силой терзая расслабленное сердце... Цикличность моего состояния порой просто непереносима! Я уже и забыла, как бываю зависима от мнения других людей.       Только. Ничего. Не говорите. Пожалуйста. Не топчитесь по мне.       — Нам нужно идти, — глухо произнес Мерфи, будто из подземелья своих ощущений. — Зевс совсем рядом, нужно освободить его, пока не появилась еще какая-нибудь тварь.       — Мерфи... — одними губами прошептала я, пытаясь разгадать эмоции на его лице, но он перевел взгляд.       — Пойдемте, — сказал он, подходя ближе, чтобы помочь Эдриану подняться.       Тот без колебаний принял его помощь. Двое находились рядом со мной с какой-то мрачной решимостью делать вид, что все с нами тремя нормально. По истечению времени нам удалось освободить Зевса, закованного кандалами в одном из коридоров лабиринта. Последующие события я с трудом помнила, словно мозг начисто блокировал травмирующую меня событийность, оставляя только относительно позитивные моменты. С одной стороны, это было комфортно. С другой, я не приобрела такой опыт, который могла бы. Потому что я осталась там, в холодном каменном лабиринте. Осталась в своем первобытном страхе, не понимая, что я там забыла... и не в силах выбраться....       — Не беспокойся, Андреа, — Ньюман перехватил мои хладные пальцы, исследующие царапины на стесанном лбу. — Мне давно не больно.       Ньюман исцелялся прямо на моих глазах. А я все замечала, связанное с ним, особенно то, насколько частыми стали наши с ним прикосновения. Кончики пальцев подрагивали — и не пыталась этого скрыть, поглощенная нашим общим воздухом и постепенным пониманием, что мы необратимо становимся ближе.       — Дай мне побеспокоиться, — пробормотала себе под нос, опуская взгляд на узоры покрывала, стелящего его кровать. Тревожное тиканье настенных часов отмеряло миллилитрами мою вновь осязаемую панику. Теплые руки Ньюмана надежно связывали нас рядом, но не обязывали. Быть с ним означало быть свободной.       — Просто дыши, — Ньюман с шумом вдохнул темную атмосферу своей спальни с пряными запахами свежего белья и вымытых окон. Холодное, безликое и одновременно согревающее пространство моего почти покоя. Мы уже полчаса молчали, пока нам вновь не удалось заговорить, но мой подкожный трепет все срубал на корню.       Я глубоко вдохнула и выдохнула. И мне, к сожалению, не стало спокойнее. В сердце резко кольнуло. Мне казалось удивительным, что совсем недавно я бессовестно касалась этих губ, говорящих спокойные фразы, а теперь даже переплестись пальцами стало величайшим открытием в жизни. Это как прикоснуться к току, от которого твою дрожащую испугом душу еще сильнее потряхивает.       Как же колет в сердце...       — Послушай, ты ничего не должна... Андреа, — Эдриан с сожалением отпустил мои пальцы, чтобы легко коснуться прядей волос, поигрывая с ними легче ветра. — Это слишком сложно сейчас, я и сам это чувствую.       — Нет, я хочу, — я перехватила его руку, прижав к себе, чтобы перестало болеть. От нового приступа укола у меня совсем перехватило дыхание. — Я сейчас...       Эдриан послушно замолчал. Я сделала несколько глубоких выдохов, стараясь заставить свою наэлектризованную душу перестать все так же невыносимо дрожать. Как по мне, в отличие от целостного Ньюмана, я состояла из витиеватых трещин, но от моего молчания они лишь сильнее углублялись.       — Честно говоря, у меня смешанные чувства... Эдриан, я хочу, чтобы ты меня понял правильно...       — Так объясни.       — Ты мне очень нравишься. Очень. В тебе есть все то, что я безгранично ценю и благодарю...       — "Но" тут есть?       — Есть, — я грустно кивнула, отводя глаза. Но рука Эдриана тут же переместилась на мою шею, плавным, светлым поглаживанием заставляя меня вновь посмотреть на его лицо. Внимательное, никак не осуждающее, самое. — Но вместе с тем меня постоянно триггерит на тебе.       Говори, как есть. Говори о своей злости. Поплачь, если хочется.       — И что же во мне такого, что "триггерит" тебя? — Ньюман старался не подавать вида, но я заметила, как его расстроили мои честные слова. — Подожди, я открою окно, душно.       Он отстранился от меня, давая еще большую свободу. Незамеченная никем темнота постепенно сгущала сумерки в его комнате, на что парень ответил включенным светом ночника, стараясь не бить в глаза внезапной яркостью. Открытое окно впустило в помещение вечерние звуки непогоды с ноткой ностальгической грусти. Ньюман на минуту замер за шторами, смотря на звучащую суетливым аккордом улицу.       Эдриан не хотел говорить, как ему тяжело, чтобы не наваливать на меня еще одну ответственность. Все свое напряжение он заметил в себе, понял и отпустил гулять по телу. Ведь дело то совсем не в нем, дело во мне и моем прошлом, а тут уж ничего не поделаешь. Осталось только встретиться с этим лицом к лицу. Он вернулся ко мне и осторожно взял за руки.       — Продолжай, пожалуйста.       — Я боюсь, когда у тебя есть свое мнение, и ты умеешь, в отличие от меня, его отстаивать. Мне кажется, будто я не могу никак делать по-своему. И еще... нет, я не могу это сказать...       — Уж постарайся, раз начала.       — Ты выделяешься... — бросила я, на мою реплику Эдриан удивленно округлил глаза.       — Выделяюсь?       — Да, ты постоянно привлекаешь к себе внимание, постоянно в центре всего, вокруг тебя вечно новые люди, будто тебе мало нашей компании... — я зажмурилась, чувствуя его эмоции непонимания. — Я честно рассказываю, что чувствую, пусть это и странно звучит, но так есть.       — Я ничего не имею против, говори дальше, Андреа, — он ласково усмехнулся мне, поглаживая ладонью согнутую спину.       — Меня порой раздражает, как ты спокоен и будто далек от меня мысленно, будто тебе нет никого дела до того, что я каждый день прохожу мимо тебя, стараясь заговорить, но твои друзья тебя всегда отвлекают. А еще, ты уж прости, но ты вечный везунчик. Честно, есть хоть что-то, что у тебя не получается? Я пока не нашла такого... — я перевела дыхание и ненароком затихла, пытаясь унять колошматящееся сердце.       — Все? — Ньюман улыбался одними губами, но взгляд его был как никогда задумчивым, будто он сейчас разгадывал очередную загадку. — Знаешь, обычно нас раздражает в других именно то, что мы подавляем в себе. Подумай сама... Андреа?       Андреа?!       От его слов меня затрясло еще сильнее. Я вроде и так краем сознания понимала, что решение проблем близко, но не до конца осознавала, что все исходило от меня. Что все опять крутится вокруг меня. Что все плохое и хорошее — следы моего пребывания здесь. Будто я вернулась в то время, когда все было напрасно. И все, что я делала, не приносило пользы.       — Андреа, прости, прости... я не хотел так резко говорить... — Эдриан безнадежно пытался справиться с моим расстройством, но я могла только прислониться лбом к его нервной груди, рвано дышать сквозь пробирающую боль, давать плотине слез прорваться до конца. Смотреть, как они все уничтожают на своем пути, даря после себя разрушительное облегчение.       — Сердце болит, — пожаловалась тихо я, стараясь не выдавать из себя громких всхлипов. Но не получилось.       Он обнял меня, прижал к себе бережно, трогательно. В ответ на его всепонимающую поддержку я разрыдалась в голос, вытаскивая на поверхность накопившиеся за столько недель тревогу, страх, злость на себя и тоску... Меня всю трясло, крепкие руки Ньюмана только могли сдержать окончательное ощущение потери себя.       Наконец-то произошло, сколько же ждала этого. Я разрешила себе испытывать чувства в присутствии Эдриана. Легализовала свое одиночество в его объятиях. Когда я призналась во всех своих теневых сторонах личности, стали заметно прозрачнее и дружелюбнее отношения, потому что теперь не было непонятностей... Было так по-особенному устало...       Объяснение своих проблем с Эдрианом открыло во мне желание жить с особой остротой и трепетом. "Я так сочувствую, Андреа, как же тебе тяжело, девочка моя", — шептал он, согревая шею шелестящим дыханием. Вместо "ты справишься" и "все будет хорошо", Эдриан говорил то, что нужно для моего успокоения. Ньюман воплощал в себе все то, что я начала обожать на данном этапе своей жизни. Он заботливо укутал меня в одеяло и прижал этот кокон к своей груди, неровно дыша и гладя заплаканное лицо. Это было отчасти как с Мерфи: его покровительство и забота, дружеский флирт и желание взбудоражить были прекрасным подспорьем одно время, которое уже прошло. Я выросла из многих отношений, стала немного другой, стала чаще петь и писать стихи. Но в тот вечер моим первым прыжком через нашу пропасть стали нечаянные поцелуи нежным рукам, которые тут же вздрагивали, будто застывали в воздухе.       Потом стало несколько радостнее просыпаться по утрам в одной из гостевых комнат. Но меня продолжала поднимать на ноги мнимая тревога, завладевшая всем подсознанием. Особенно часто я ее испытывала, слыша за стенкой голос Тома. Но иногда поющий Эдриан успокаивал взбудораженный злостью мозг, словно создавал защищающий кокон. Что мне говорила Энн Саймон на эти эмоции гнева? Нужно взять себя в руки и просто говорить...       Привет, тревога. Я вижу тебя. Слышу тебя. Я сейчас на своем месте. Я все делаю правильно. Мои недостатки на самом деле мои достоинства. Как же я горжусь собой и благодарна за этим эмоциям, страха, гнева и волнения — они хотят что-то во мне раскрыть.       — Как же я люблю себя, — шептала себе, выходя из комфортной комнаты прямо на звук голоса брата, который стал совсем невменяемым и отдалившимся от меня, что бесило в нем еще сильнее.       — Ты с кем говоришь?       — Сама с собой, а что? — я закатила глаза. — Это аффирмации.       — Очень странно говорить с собой. У тебя такого раньше не было, — он, улыбаясь, приподнял бровь.       — Раньше было хуже потому что, — ответила я, намереваясь пройти мимо.       Лучше бы ты мне говорил, что любишь меня. Тогда не возникало бы потребности делать это самой себе. Все очень просто, Том.       — Ты все еще обижаешься на меня, да? — спросил он, подходя ближе, загораживая собой пространство вокруг и солнце из окон второго этажа дома Ньюманов. Стены были слишком близко, не давая выхода. Вокруг на мгновение зазвенело. Меня обдало дрожью в руках.       — Да, я обижаюсь и злюсь на тебя, — не собиралась врать, говоря "все хорошо", как сделала бы раньше. Ты думал, я буду избегать конфликта? Ты не с той Андреа говоришь, братец.       — Это нужно было для дела, раньше ты меня понимала, по крайней мере. Что с тобой стало? Что за человечность ненужная...       — Не говори так о моих чувствах, — отчеканила я, сжимая кулаки. Дверь позади Тома бесшумно отворилась, показалась заспанная голова Хизер. Девушка показала мне два больших пальца и одними губами прошептала: "Андреа, давай".       — ...раньше тебя это не особо волновало, когда я уходил. Ты принимала все, как должное. А сейчас только и делаешь, что раздражаешься и меня раздражаешь теперь...       — Успокойся. Хватит, — перебила его я.       — Что хватит? — недовольно произнес Том. — Будешь рот мне затыкать?       — Да, я с тобой не согласна. Не говори так больше. Понял? — я отдалилась от его вытянутой руки, будто он хотел успокоить меня. После вчерашних объятий Эдриана я не нуждалась в касаниях.       — Сколько злости от тебя. Ты не имеешь права в таком тоне указывать мне, поняла? — ответил он, проходя мимо и задевая меня плечом.       — Тогда не будем разговаривать, — спокойно сказала я удаляющейся спине. Том замер, вздрагивая.       Но меня уже заботила бледная Хизер, которая не преминула поддержать мою первую попытку поставить границы в отношениях с братом, тот ведь всегда пользовался моей сдержанностью и боязнью эмоций. Я тепло пообщалась с подругой, обнялась с ней несколько раз и, получив немыслимую поддержку, собралась в универ.       Нет, конечно, не чтобы учиться, а ради сеанса со своим любимым психологом. Да, будет больно, но потом легко. Небывало дискомфортным удовлетворением накрывало меня по пути в знакомый кабинет, пропитанным океаном моих горестей.       — Как выглядит твоя тревога, нарисуй мне, — Энн Саймон очень удачно дала мне в руки синий маркер, ведь мои чувства были именно этого цвета.       Горло, сжатые плечи, темное пятно в виде кляксы, охватывающее грудь — вот она, моя тревога. Привет, родная. Я вижу тебя. Я слышу тебя. Привет!       — Хорошо, давай немного погрузимся в твое прошлое. Ты главное не бойся, я здесь, рядом с тобой, — я послушно закрыла глаза, принимая в себе эту синюю кляксу, портящую последнее время жизнь. Безмолвные слезы уже пропитали ворот рубашки, затекая в самое сердце.       — Ты чувствуешь это все в себе, но похожее и раньше было у тебя. Подсознательно ты помнишь это место. Андреа, посмотри вокруг. Где ты сейчас?       Я вернулась в свой лабиринт. Где меня ждет выпускающий клубы пара Минотавр. Снова дикий страх и крики Мерфи сковали меня, заставляя лук в руках жалобно дрожать.       — В холодном темном помещении, — ответила я, невыносимо передергиваясь.       — Посмотри, что тебя окружает, можешь описать это про себя, если не хочешь говорить.       Хизер без сознания впереди меня. Слева Эдриан с мечом. Справа Мерфи в обличии Цербера. Вокруг суженное каменное пространство, из которого сложно найти выход.       — Есть.       — Посмотри, кто перед тобой. Не волнуйся, я тут, я помогу тебе.       Передо мной Том. Он ранил меня сильнее всего. Любой самый страшный монстр бессилен перед родным человеком, раз за разом приносящим все большую боль. Я рвано задышала, захлебываясь слезами.       — Передо мной мой брат. Он ругает меня.       — Так... ты испытываешь эту тревогу, этот страх, но на самом деле у тебя ее вызывает не твой брат, а те стимулы, что обычно присутствуют в этих ситуациях, тревожащих тебя. Посмотри вокруг, это может быть предмет, даже какой-то звук или запах. Все то, что незримо присутствовало в подобных моментах, когда брат ругал тебя. Отвлекись от него, походи по помещению, обращая внимание на детали.       Я начала ходить мыслями по лабиринту, стараясь определить, что же меня беспокоило. И поняла то, что меня тревожили стены. Замкнутое пространство, которое все занимала опасность.       — Поздоровайся с этим стимулом, поблагодари его.       Я поприветствовала свое открытие и пошла дальше. Меня беспокоила фраза, я пыталась ее вспомнить, кажется, это был Мерфи.       — Андреа, не стой! Стреляй! — его крик тогда напугал меня еще сильнее. На меня редко, когда так отчаянно кричали. Сразу вспоминалась моя беззащитность.       Привет, крик. Что же ты такой громкий и нежданный. Но я слышу тебя, я понимаю твой посыл, замечаю твое настроение. Благодарю за то, что ты рядом.       Третий стимул был совсем близко, но я не могла его распознать в течение пяти минут. Только шмыгала носом, ерзая на неудобном, прямом стуле и слушала загадочный приглушенный голос Энн Саймон, что бесстрашно вел по тоннелям прошлого. Мне пришлось поморщиться, вспоминая вчерашние события. Тело непреднамеренно затрясло, словно кленовый лист на ветру, готовый упасть к чужим ногам. Я мысленно оторвалась от своего стула, покружилась вокруг Минотавра и вдруг поняла, чего боюсь.       Тогда звенели браслеты Эдриана. Каждый его удар сопровождался рассерженным тонким звуком, исходящим от рук, держащих меч. Я страстно боялась услышать тишину. Ведь самое страшное не звон, а его отсутствие. Привет, страх за Эдриана. Спасибо тебе, ведь из-за тебя я поняла, как мне дорог этот человек...       — Потихоньку возвращайся, Андреа, — прошептала психолог. — Глубоко вдохни. Выдохни. Как будешь готова, открой глаза. Как ты себя чувствуешь?       — Я ничего не понимаю... по мне просто проехался поезд.       — Сколько вагонов? — с оживлением спросила женщина, с улыбкой заглядывая в мои глаза, пока я отводила зрительный контакт.       — Еще спросите, какого цвета? Какой на ощупь? — с улыбкой облегчения проворчала я. На мои слова Энн Саймон лишь заливисто посмеялась, запрокидывая голову назад.       Перед тем, как ее заплаканная клиентка соберется уходить, она, как всегда, спросила о моих заключениях, на что я ответила:       — Я поняла, что, когда испытываю эту тревогу, нужно обращать внимание на мои стимулы, поговорить с ними. И тревоги станет меньше. Спасибо, теперь я хотя бы знаю, что делать...       Что же так легка и красива всегда дорога к Эдриану домой? Красные кленовые деревья, тихий сквер, призванный успокоить меня и вернуть лицу естественный цвет. Шла вперед, не обращая внимания на внешний мир, все только внутри. Синяя клякса меня постепенно отпускала, иногда только на глаза набегали случайные слезы, но сил плакать больше не было. Мне бы наслаждаться сейчас спокойствием перед тревогой близи от Тома, но порой так сложно запоминать счастливые моменты. Страдание врезается в мысли сильнее и так будет всегда, пока я не научусь хвалить себя чаще.       Дома меня встретила как всегда непроницаемая Аида. Она что-то прочла в моих глазах, порой суровое выражение лица сменилось на сожаление.       — Ты — нормально? — тихо спросила она меня, я от ее слов сломалась пополам.       — Нет, — наша беседа была похожа на ту, что состоялась до лабиринта. Но изменилось кое-что важное.       Я заплакала при ней. Никогда. Никогда не плакала так много. Никто не знал о моей чувствительности. Что же такое, как больно приходится раскрываться... Аида захлопнула за мной дверь и без лишних слов обняла, притягивая голову к своему вкусно пахнущему плечу.       — Что такое? — в коридор зашла Гера. На открывшуюся картину она недовольно сжала губы, словно не одобряла моей слабости. Это была реакция, которой я всегда боялась. Аида махнула женщине рукой и та, закатив глаза и пожав плечами, ушла в другую комнату.       — Я тебя понимаю. Понимаю, милая... — она с такой материнской заботой, укачивала меня влево-вправо в своих объятиях, что я еще сильнее заплакала. Мне так не хватало мамы. Той, кто поможет и направит, когда нужно. Кто не будет критиковать, как Том. — Тебе лучше? Эдриан, помоги перенести вещи Андреа к себе в комнату, что ж вы спите раздельно? Девочка совсем расстроилась. Идите!       Я согласно кивала, стыдливо улыбаясь.       — Конечно, мам, — ответил Эдриан, надежно беря меня за руку и уводя прочь. Я послала взгляд Аиде, говорящий о многом. Она в ответ улыбнулась, пообещав сделать мне чай.       На втором этаже нам «посчастливилось» столкнуться с Мерфи и Джейсоном, беседующих, сидя в удобных кожаных креслах. На заплаканный вид Мерфи привычно отреагировал искренним беспокойством, он вскочил, не обращая внимания на мои переплетенные с Эдрианом пальцы. Секунда — и он уже рядом, сжимает плечи твердой хваткой, заглядывает тигриными глазами в душу.       — Андреа, что случилось?       — Я много тревожусь, вот и все. Мне уже лучше, правда... Первую помощь мне оказали, — я неловко улыбнулась другу. Давно не видела его лицо вблизи, меня неприятно поразили синяки под глазами и грустный-грустный взгляд. Казалось, Мерфи пытался затянуть свою черную дыру, но она лишь расширялась и поглощала его.       — Прости, Мерфи. Андреа нужно поспать. Она слишком стрессанула в последние дни, — Эдриан обнял меня за талию, притягивая к себе, правую руку опустил на плечо друга, сверля напряженным взглядом. Мерфи не смог его выдержать и отвернулся, играя желваками.       Я тихо и с облегчением выдохнула. Мне еще предстоит ставить границы с Мерфи, он их постоянно нарушает. Но его можно было понять... И именно то понимание сдерживало меня, чтобы не разозлиться. Пока что Эдриан прекрасно справлялся с ролью защитника. Ему это очень шло.       — Почему она с ним, а не с тобой? Что у вас происходит? — возмущенно спросил Джейсон, когда я скрылась в комнате Ньюмана. Прикрыла глаза, поваливаясь на кровать, пока Ньюман невозмутимо переносил мои вещи и сдержанно говорил "потому что ей нужен я" изумленно промолчавшему Джейсону.       С тихим стуком вошла Аида, я поспешно села на кровати, приглаживая свой силуэт на одеяле. Женщина молчаливо поставила две кружки дымящегося чая, комнату наполнил запах леса, гор, лаванды и разнотравья... Все то, что я чувствовала на коже Эдриана. Он пах этим домой, этим умиротворением и заботой своей мамы.       — Спасибо... — прошептала я, женщина в ответ усмехнулась и ушла.       А потом пришел Эдриан, наконец мы с ним оказались среди запаха гор, как я и хотела когда-то... Он позволил мне переодеться в домашнюю одежду, спешно умыться в ванне. Меня бросало в дрожь, я не знала что говорить, находясь рядом с ним. Он молчаливо ждал, когда я что-то сделаю, не спеша совершать первые шаги. Давая пространства. Стен не было, был только его родной звон, белая красивая прядь волос и тихая улыбка на полных губах. Мне было так по-дикому не понятно.       — Спать? — спросила я, обводя взглядом его серую домашнюю футболку и свободные темные штаны.       — А чего ты хочешь?       — А ты? Я не знаю... — еще сильнее нервничала. Эдриан был терпелив, он сидел рядом со мной, со смешинками в глазах наблюдая мое смущение.       — Тебя так редко спрашивали, чего ты хочешь? — со вздохом спросил Ньюман, беря меня за руки. Мое сердце подскочило в груди и забилось, как умалишенное.       — Наверно, да. Просто давали задания, которые нужно было сделать и получить отличную оценку. Всегда ведь есть те, кто знает лучше тебя, как тебе вести, что говорить и как далеко уходить...       — Типо Тома или Мерфи? — Эдриан раздраженно отвел взгляд.       — Да... — я грустно покивала, смотря на наши руки. — Поэтому сейчас я не знаю, что могу сделать... Я знаю только, что хочу, чтобы ты... спел мне обо мне, — последние слова я прошептала, словно стыдливо попросила ему признаться в любви.       Выключенный свет. Твердая грудь, на которую можно удобно лечь. Я волновалась, что он был другим. Но, кажется, постепенно привыкала. Водя пальцами по его рукам, слушая красивый тихий баритон, сжимая это божество ногами, я почувствовала себя такой радостной и наполненной, что мгновенно провалилась в мирный сон.       Сон, в котором теплые руки кружили меня в страстном вальсе, а полные губы услаждающе шептали на ухо слова любви.