Хорошо умереть на заре...

- А что закаленные в борьбе революционеры предпочитают на ужин: кашу или картошку? - все с теми же бесенятами в глазах спросила Ольгу Женька. - Больше всего закаленные революционеры хотели бы сейчас чая. - Ладно, согласилась Женька, - сперва будет им чай, потом каша с маслом, а потом опять чай. Айда на кухню самовар ставить. - Дай хоть переоденусь. А то испачкаю все, и арестуют меня не как организатора боевой работы, а как побродяжку. Закончив деловую часть разговора, Ольга стала почти другой, и бросалось в глаза, что она очень молода, лишь на несколько лет старше Женьки, которой не исполнилось еще 19-ти. - Подожди меня, я сейчас халат принесу, - сказала Женька, и через две минуты вернулась из чулана с халатом. Ольга стала переодеваться, Женя смотрела на нее, не отрываясь, и вдруг ляпнула: - Какая же красивая ты, Оля! - Ага, как вобла, - подтвердила Ольга, продолжая переодеваться. Живи товарищ Ольга в начале 21 века, она смогла бы стать известной моделью, если бы у нее возникло такое чудовищное желание, но в те времена представления о женской красоте были немного другие… -И вовсе не как вобла! – возмутилась Женя. - Верно. Не как вобла. Как тесаная доска, - снова согласилась Ольга. – Знаешь, Женя, историю, как заяц говорит зайчихе: за что меня любить, я же косой. И вовсе ты не косой, а – Ольга протянула нараспев - раскооосый. Обе расхохотались. - Пойду-ка я потравлю организм, пока самовар доходит, - Женя с папиросой уселась на крылечко. Минутой позже за ней вышла Ольга и уселась рядом. Дома у нее давно не было, но сейчас она была почти дома, и можно было почти не думать о том, о чем нельзя было думать, но о чем всю последнюю проклятую неделю невозможно было не думать, когда она оставалась одна. - А ты никогда-никогда не курила? - Тятя мой – от этого простонародного «тятя» Женя несколько удивилась, - за нас двоих накурился. - Оленька, я, конечно, понимаю, конспирация и все такое, но я же о тебе почти ничего не знаю. - Узнаешь, дай только время, - а про себя Ольга подумала «А сколько его у нас всех будет? Кукушка-кукушка, сколько мне жить? – Много, всю жизнь». Они сидели на крыльце, Женя курила, а Ольга смотрела на идущее к закату солнце и думала, что вот так сидеть бы и сидеть. Завтра снова в путь, а пока можно сидеть и стараться не думать, а рядом – Женя, которая за два месяца стала почти так же дорога, как тятенька и Карл – нельзя о Карле, нельзя! – и которую, если надо будет, она отправит на смерть – как тебя саму на смерть отправил бы Карл, и ты приняла бы с упоением. Что за чушь лезет в голову, что за декадентщина, мы все сами выбираем, на что идем… - Пойдем, кипяток уже готов, - оторвала ее от мыслей Женя. Когда они сели пить чай, Женя задала политический вопрос: - А вообще, кто мы? - Как кто? Автономный боевой отряд социалистов-революционеров. Женя тихо улыбнулась. Сколько споров о названии было с Лаврином полтора месяца назад, когда он настаивал на варианте: Боевой отряд автономных социалистов-революционеров. Он надеялся на поддержку Жени в этом важнейшем и принципиальнейшем вопросе, но та увидела в приезде товарища Ольги возможность наконец-то перейти от разговоров к настоящему делу, и потому без колебаний поддержала ее вариант. - Я понимаю, - сказала Женя, - но все же: в ПСР мы или не в ПСР? - Меня, Женя, из партии никто пока не исключал, тебя в партию никто не принимал, Другой вопрос, что пока партия не разберется с засевшей на самом верху изменой, действовать нужно независимо от нее и самостоятельно, не пересекаясь. - Так невхождение в ПСР – только из-за этого? Ты вообще как к программе ПСР относишься? Об этом между ними говорилось, но рациональный и не признающий двусмысленностей ум Женьки плохо понимал ситуацию. - Тебе совсем по правде? - Угу. - Я, Женя, за старую народовольческую программу: система мер, направленных на постепенный переход в руки рабочих фабрик и заводов. Не черновское сохранение капитализма в городе до морковкина заговенья и не максималистское лихачество о немедленной социализации всего и вся, а взятие власти трудовыми классами и постепенное движение к социализму. - А чем товарищу Ольге не нравится, по ее выражению, «максималистское лихачество» - эти последние два слова Женька произнесла несколько нараспев и скорчив рожицу. – Социализируем все сразу. Чего канителиться? - Ага, лавриново влияние, - рассмеялась Ольга. Лаврин действительно по социально-экономическим вопросам симпатизировал ССРМ (1), не соглашаясь, впрочем, с его разудалостью в методах боевой работы. Он даже предлагал провозгласить их группу (он сам+Женька+несколько рабочих с железнодорожных мастерских) частью ССРМ, но ССРМ был разгромлен еще страшнее, чем ПСР, и связи с ним, если у Лаврина когда-то и имелись, давно были утрачены. - Ты, Женя, пойми, - серьезно продолжила Ольга – мало провозгласить, что заводы и фабрики переходят в руки рабочих, нужно, чтобы рабочие научились ими управлять, а на это время нужно. Месяцы, а быть может, годы. - Сколько? - Ну, года 3. Или 5. Видно будет. - Мне, Оля, что еще в ПСР не нравится, так то, что все вокруг крестьянства вертится. А будущее – за городами, за промышленностью, за наукой, наконец. А то все – мужик да мужик. А мужик как жил при царе Косаре, так и будет жить, - в эпидемиях да неурожаях, пока город его из этого счастья не вытащит. Ты ж знаешь, у меня отец – земской врач, насмотрелась я этого счастья. Ольга задумалась. К деревне в силу обстоятельств своей биографии, о которых читатель узнает в скором времени, отношение у нее было очень двойственное. Из раздумий ее вывел голос Жени: - Ладно, товарищ Ольга, от теоретических вопросов будущей социалистической экономики предлагаю перейти к практическим вопросам текущей экономики. - Ты о чем? - Предлагаю жрать готовить! А то темнеет уже… Пока Женя ставила вариться кашу, Ольга смотрела захваченные Женькой с собой из Лисятина книги. Политической литературы не было, зато были несколько учебников химии, что вполне понятно, два последних номера «Вестника знания» - их Ольга перелистала, и увидела, что Женя уже успела их поизучать, во всяком случае, в обзоре «Последние достижения естествознания» на полях, рядом с обзором какого-то открытия «молодого, но даровитого венского физика Эйнштейна» жениным почерком было написано «Как интересно!», в чем суть открытия, Ольга не поняла, - и был томик Блока. - Зачем тебе это? - Как зачем? Красиво. - Декадентщина. Как сказали бы наши друзья-марксисты, симптом вырождения капитализма и обуржуазивания немалой части интеллигенции. - Оля, милая, но нельзя же останавливаться на Некрасове. Это как в современной войне воевать ружьями 1870-х годов. Вот какие твои любимые стихи? - Да ты уже знаешь. И Ольга сразу и не запинаясь, слегка глухим, но проникновенным голосом стала читать наизусть стихи, в которых некогда нашла формулу своей судьбы: Средь мира дольного Для сердца вольного Есть два пути. Взвесь силу гордую, Взвесь волю твердую, - Каким идти? Одна просторная Дорога - торная. Страстей раба, По ней громадная, К соблазну жадная Идет толпа. О жизни искренней, О цели выспренней Там мысль смешна. Кипит там вечная, Бесчеловечная Вражда – война За блага бренные… Там души пленные Полны греха. На вид блестящая, Там жизнь мертвящая К добру глуха. Другая – тесная, Дорога честная, По ней идут Лишь души сильные, Любвеобильные, На бой, на труд За обойденного, За угнетенного. Встань в их ряды. Иди к униженным, Иди к обиженным – Там нужен ты. Женька слушала зачарованно, а потом сказала: - Да, это хорошо. На бой, на труд За обойденного, За угнетенного. Встань в их ряды. Иди к униженным, Иди к обиженным – Там нужен ты. Они помолчали. Затем Женька вдруг решилась: - Я иногда и сама пишу. Хочешь, зачитаю? - Давай. - Ты только не смейся – Ольга и не думала смеяться: Всколыхнется река и прошепчет трава: Как темна была ночь на земле. Встрепенется листва, пробудившись от сна, - «Хорошо умереть на заре». Заалеет восток, зазвенит ручеек… Побледневшей, печальной луне Поцелуй свой пошлет ветерок, - «Хорошо умереть на заре». Изумрудом, брильянтом роса заблестит, Засияет луч солнца на дальней горе… Вместе с тьмою печаль улетит, - «Хорошо умереть на заре». Восходящего солнышка первым лучам Пропоют птицы гимн в вышине, Небеса улыбнутся цветам, - «Хорошо умереть на заре». Угнетенный проснется от долгого сна Властелином на вольной земле – И пред ним вся природа светла и ясна… «Хорошо умереть на заре» (2). Сердце Ольги, в тонкостях поэзии не разбирающейся, и именно поэтому чувствительной ко всему искреннему, трогательному и печальному, сжала тоска. И эту талантливую девочку мне придется посылать на смерть? - Ты правда так хочешь умереть на заре? Женя поколебалась, но сказала: - Не всегда. Иногда так жалко становится, что погибну через год, и не узнаю, как наука расщепит атомное ядро. Для Ольги, профессионального революционера по призванию, мир естествознания был далек. - Так атом же неделим. На то он и атом. - Товарищ Ольга, Вы отстали от науки и оказались в одной компании с закоснелыми реакционерами. По новейшим теориям, атом как раз делим, и при его делении агромаднейшая освобождается энергия. Когда наука овладеет этой энергией, тогда человечество будет избавлено от проклятия Адама. Энергию дают атомы, механическую работу делают машин\ы, а все люди – все люди, Оля! – стали учеными и инженерами! Кончилось проклятие тяжелого изнурительного труда ради выживания! Не будет бога, люди станут сильнее выдуманных древними невежественными дикарями богов. Глаза Женьки вдохновенно блистали, как глаза Ольги, когда она зачитывала Некрасова. Ольга с трудом не поддалась порыву схватить ее в охапку, расцеловать и сказать что-то хорошее. А Женька продолжала: - И какие это люди будут, Оля, через 100 лет, в начале 21 века – сильные, смелые, гордые – и добрые-добрые. Иногда до слез жаль, что я их не увижу… Ольга тихо сказала: - Память останется. Почему-то ее эмоциональное отношение к прекрасным людям социалистического будущего было другим, чем у Жени… - Ладно, товарищ Ольга, каша поспела. Поставив на стол горшок с кашей, она все с теми же бесенятами в глазах церемонно раскланялась: - Кушать подано – айда жрать. Ольга наконец не удержалась и сгребла ее в охапку. Сердце Женьки забилось громко-громко. - Бесенок ты, Женька. - Ага, мне и отец Паисий всегда так говорил. Ольга аккуратно высвободила объятия, и они сели за стол. Примечания: 1). ССРМ – Союз социалистов-революционеров-максималистов, отколовшийся от ПСР в 1906 году и выступавший за немедленную социализацию не только земли, но и фабрик и заводов. Подробнее любознательные читатели могут узнать о нем, использовав поисковик. 2). Поскольку автор этого романа стихов писать не умеет, Женьке приписаны малоизвестные стихи некоторых революционных поэтов. Все такие случаи будут оговорены. Стихотворение «Хорошо умереть на заре» на самом деле написала эсерка Зинаида Коноплянникова, казненная в 1906 году за убийство полковника Мина, подавившего московское восстание в декабре 1905 года.