Хорошо умереть на заре...

Глава 4. До станции Ольге было идти 10 верст, и за два с лишним часа, остававшихся до поезда, она думала легко с этим управиться, идя, дорогой, вьющейся между полями. Она не прошла и версты, как услышала за собой голос: - Садитесь, барышня, подвезу. На догонявшей ее телеге ехал молодой крестьянин с приветливым лицом. Ольга села, аккуратно держа саквояж с продуктами женькиного труда. - Вам докуда барышня? - До станции. - Там за две версты поворот на мою Нееловку, я тудой поеду, а уж Вы до станции сами дойдете. Ольга кивнула. Крестьянин продолжал: - А позвольте полюбопытствовать, барышня, не Вы у нас три года тому, в пятом году были? -Не, я тогда в других местах была, - Ольга сказала правду. - А может, сестра Вы той барышне али какая иная родичка? Больно уж вы похожие, лица у вас необщие. - Это как? – не поняла Ольга. - А не могу объяснить. Чувствую, а как объяснить, не могу. Есть общие лица – и есть необщие. А как это по иному сказать, не знаю я. Ольга вдруг все поняла и сказала: - Правильно ты все понял. Сестра я ей. Названая. - А коли Вы ей сестра названая, - собеседник подмигнул Ольге – тады слушайте. Сами запоминайте, да товарищам в комитете передайте. …Лютуют баре, ох, лютуют. Видно знают, аспиды, - остаточный раз им лютовать. Нагуляться напоследок решили. Ну да ничего, будет им новый пятый год. Таперича мы ученые. В следующий раз как подымемся, то бар всех повыгоним, а усадьбы ихние огнем спалим, и пепелища запашем – чтоб места того проклятого никто никогда не нашел, чтоб вертаться им было некуда. Спину мужикам они хотят сломать. Народ-то в пятом году распрямил спину, а они ее обратно сломать хотят. Ан не выйдет. Чтоб народ опять в ярмо загнать, энто им столько крови пролить будет надобно, что столько крови во всей России не наберется. Они, барышня, наши аспиды, чего еще выдумали, - так мужика с мужиком стравить. Мир хотят порушить. Чтоб мы меж собою грызлись, да про бар забыли. Что б землю всю мужицкую – кулакам-мироедам, а бедноте да таким, как я, серякам, горбатиться уже не токо на бар, но и на кулака-мироеда. Землю нашу, кормилицу общую, продавать надумали. Нет, ты мне скажи, ты ее рожал, чтоб ее продавать – ой, простите барышня, за грубое слово, в сердцах я, невмоготу уже, - ты ее своими руками сделал, чтоб ее продавать? Господь ее создал, Божья она, а люди на ней – Богу работники. И чтоб всем по равной доле. И мужику, и пану, и жиду, и цыгану, - Ольга улыбнулась, эту присказку она слышала от приемного отца много раз в детстве. - Токо, барышня, скажу я Вам , и кулак-мироед, который поумнее али совесть не совсем потерял, на приманку ихнюю неохотно идет. Потому как сегодня он кулак, а сгорит его имущество, пустят ему добрые люди красного петуха, и от всего его кулачества пшик останется, и пойдут его дети по миру сиротами. А мир всех и накормит, и пожалеет, и земли даст по равной доле. Верно люди бают: без мира – и большой человек – сирота. Без мира и кулак пропадет, - Ольга даже чуть улыбнулась от прозвучавших в голосе крестьянина ноток жалости к кулакам-мироедам, которые пропадут без мира после того, как добрые люди пустят им красного петуха. Дорога пошла наверх, на пригорок, крестьянин спрыгнул с телеги и сказал Ольге: - А пройдемте-ка немного, милая барышня, чтоб лошадке легче было – Ольга спрыгнула, оставив на телеге саквояж, и придерживая его рукой, когда шла рядом с телегой. Светило клонящееся к закату солнце, на душе у Ольги было так светло и спокойно, как не было уже очень давно. – Я бы, барышня, давно в город ушел, да лошадей люблю – страсть. Они получше иных людей будут. Некоторое время они помолчали, затем крестьянин спросил: - А позвольте спросить, как там барышня, сестра Ваша названая, великомученица наша, за которую, Вас попервах я принял и аж душа запела: ушла, мол, она, от царевых аспидов да в наши края вернулась? - В Сибири она. В Сибири. Плохо ей. Но не сдается. Пишет: народ наш не сломят, а я – часть народа (1). Крестьянин помолчал, потом сказал: - Вы, барышня, там в комитете когда об энтом деле толковать будете, то знайте: коль надумаете ей с побегом помочь, то мужики наши и на побег денег по сусекам наскребут, и от жандармов так укроют, что комар носу не подточит. - Надо, надо, надо, - подумала Ольга, - только на все не хватает рук. - Меня тады не было, - продолжал крестьянин, - мы с мужиками, кто больше всех бунтовал, как узнали о подходе царевых карателей, в город ушли – и там тоже скажу, барышня, ежли Вы не здешняя, антиресные дела были, в селе мирные и смирные остались, так и их всех перепороли, а потом в снегу на коленях стоять заставили, многие с той поры ходить не могут, а без ног – какой работник. Калека – да и только! Всю эту историю Ольга, конечно же, знала, но внимательно слушала, вдумываясь, как все, что она и ее товарищи делают, преломляется в сознании народа, ради которого они идут на смерть. - Тут та барышня и не выдержала, взыграло у нее ретивое, что над народом так измываются, взяла она своего верного револьвера да в городе в того казачьего ахвицера шесть пуль и выпустила. - Я, - продолжил он после паузы, - одного не пойму. Я ж грамотный, я книжки читал, да и в песнях у нас поют. В старые времена казаки завсегда за простой народ стояли, и при Степане Тимофеиче, и при Емельяне Иваныче. Чего ж они царевыми холуЯми стали? Ольга не ответила, да собеседник и не ждал от нее ответа. Помолчав полминуты, он продолжил: - ..Тут схватили они ее, связали, и стали пытать лютыми пытками, светлы очи чуть не выбили, измывались гадостно, а она одно говорит: да будь у меня не одна, а десять жизней, я бы их всех за бедный народ отдала, не пожалела. Приговорили они ее к лютой казни, да губернатор наш Троекуров, помиловал. Не то Божьего суда испугался, не то добрых людей, что Господу помогут и над ним на этом свете страшный суд учинят. Бабы у нас по селам по сей день за ее здравие молятся – как за святую великомученицу. - Выйдет она на свободу, выйдет. Помогут добрые люди. Как звать-то тебя, добрый человек? - Макар я. А как Вас мне звать, барышня? И Ольга, совершенно вопреки всем правилам конспирации, вдруг назвалась именем, от которого давно уже отвыкла: - Неонила я, Макар. - Нилушка, значит, - Макар посмотрел ей глаза в глаза. - И не барышня я, - она нарушала все правила конспирации, говоря незнакомому попутчику о себе то, что не знала даже Женя. – Мужицкая дочь. Меня сироткой добрый человек подобрал, мне осьмой год шел. Он-то мне глаза на правду и раскрыл. - Точно добрый? – поинтересовался Макар, наслышавшийся много историй о подобранных «добрыми людьми» крестьянских девочках-сиротках. Неонила посмотрела ему глаза в глаза и твердо и жестко ответила: - Правильный человек. Лучше не бывает, - и пояснила чуть мягче: - Он, Макар, когда нас с тобой еще на свете не было, когда наши батюшки и матушки еще под стол пешком бегали, за мужицкую правду против бар и царя воевать пошел, 11 лет в лютых царских тюрьмах провел, почитай столько в Сибири – там меня и подобрал. Лучших его друзей и товарищей вешали, над ним люто измывались – а все одно не сломили. Какой был – такой и остался. Как встал, говорит, я на этот путь в свои 20 годов, так с него, пока жив, не сойду. - Эвона оно как бывает…- Макар смущенно потупил голову. – Ты, Нилушка, извиняй, если что не так ляпнул. Не со зла, сдуру. Неонила ласково улубнулась – насколько она вообще могла ласково улыбаться: - Бывает. Дорога подошла к развилке, в одну сторону лежал путь на Нееловку, в другую – на станцию. Неонила спрыгнула с телеги, на которой снова сидела после пригорка. - Ну вот, Макар, я и приехала. Пора прощаться. Макар смущенно помял в руках шапку, а потом сказал: - Так значит, это, скажу я мужикам, которые понадежнее, что добрые люди в городе снова про нас вспомнили, снова верных людей в село засылают. Значит, будет скоро аспидам новый 5-й год. - Будет. Макар еще помялся, и наконец, решился: - Ты, Нилушка, это, как дела свои, значит, какие есть, в городе сделаешь, к нам в село приезжай. Я верных мужиков соберу – вместях решим, как аспидов малость поунять. Макара Завьялова спросишь, там меня все знают. Э, постой. Завьяловых у нас полсела будет. Так ты спрашивай не Макара, который кузнец, и не хромого Макара, а Макара – сына Мавры-вдовы. Там тебе всякий пояснит. - Приеду, Макар, обязательно приеду, - Ну, давай. Она протянула ему руку, рукопожатие Неонилы было мужским и твердым. Макар повернул на Нееловку, и Неонила услышала, как он от избытка чувств запел: -Ты взойди, взойди, красно солнышко Над урочищем добра молодца, Что Степана свет Тимофеича, По прозванию Стеньки Разина. Освети ты нас, людей беглыих, Обогрей ты нас, людей бедныих, Ведь не воры мы, не разбойнички, Стеньки Разина Да мы работнички. Мы веслом махнем, Да корабль возьмем, Кистенем махнем, Караван возьмем, Караван возьмем, Да Москву тряхнем. Неонила недолго постояла, смотря ему вслед, затем повернулась и быстрым и твердым шагом направилась к станции. На душе у нее было так легко и счастливо, как не было не только всю проклятую последнюю неделю, но и, пожалуй, никогда с 1905 года. Значит, все было не напрасно. Не напрасно умер Карл. Не напрасно умрем и мы с Женькой, и все товарищи в Черноморске. Революция так всколыхнула народное море, что теперь оно долго не успокоится, пока народ не завоюет землю и волю, всю землю и всю волю. Всем своим существом она почувствовала себя частью непобедимой народной силы. Все, что делает она и делают ее товарищи – не напрасно. Мы не последний отряд уничтоженной армии, из чувства чести желающий погибнуть в бою, но не сдаться. Мы – арьергард, прикрывающий отступление потерпевшей поражение, но не разгромленной и не уничтоженной армии. Мы должны задержать врага, нанося ему удар за ударом, пока за нами не восстановит силы, не реорганизуется и не придет нам на помощь вся великая армия труда. Кроме того, она поняла, что в ближайшее время делать ей самой. - Съезжу в Киев, заеду заодно в Чернигов, Житомир и, быть может, в Полтаву, пообщаюсь там с людьми, присмотрюсь на что они годны, потом вернусь в эти края, и не медля, – в Нееловку. Поговорю с Макаром и его «верными мужиками», и если впечатление меня не обмануло, сразу – в Черноморск. Расскажу все Тане, и пусть она едет сюда, селится в тихом Лисятине, - и за работу. Не ее дело то, чем она сейчас занимается, совершенно не ее. Вот крестьянские братства – как раз по ее части. И пусть тятю сюда забирает. Скажу ему, что здесь – и именно здесь – появилась возможность, которой он еще в 1876 году горел – поднять новую разинщину и гайдамачаччину. И, чем черт не шутит, может и сложится у этих двух наконец-то здесь личное счастье, от которого они сколько уж там лет – 11, 10? – бегают. Наше всех великое и горькое личное счастье … А сама возьму Женьку – нечего ей в захолустном Лисятине прозябать – и в Черноморск, на место Тани. Если не словят раньше срока, я из Женьки такого организатора боевой работы воспитаю, что даже Карл похвалил бы… - Да, это все будет, - прозвучал в ней отрезвляющий голос. - Если до того ничего ни с кем не произойдет. Ни здесь, ни в Черноморске – у Тани, Василисы с ее Степанущкой и Семена… - Ничего не произойдет, успею. Увидимся скоро, Макар, увидимся… - завершила свои мысли Неонила, уже подойдя к станции… В следующий раз Неонила Соломина и Макар Завьялов увидятся почти через 10 лет, в великом и грозном 1918 году, на съезде ПЛСР. Примечания: 1). Знающие историю революции 1905 года читатели догадались, что прототипом не названной по имени «святой великомученицы» послужила Мария Спиридонова, хотя отдельные детали не совпадают.