Хорошо умереть на заре...

Глава 5 Этот роман начат не с начала, поэтому, чтобы лучше понять все, что уже было рассказано, придется вернуться на два с небольшим месяца назад, в середину марта 1908 года, когда в Москве в домик на Рогожской заставе, посмотрев сперва на окна, постучалась уже знакомая читателю высокая молодая женщина с льняными волосами. Домик снимал у хозяев учитель на пенсии Алексей Спиридонович Косовский, приехавший в Москву из своего Царевококшайска по делам – высокий старик с некогда черной, а сейчас уже сильно поседевшей бородой. Пропустив пришедшую, он снова закрыл дверь, и лишь тогда она бросилась с рыданиями ему на шею: - Павел Петрович! Тятенька! Родненький! Он гладил ее по волосам, по его щекам текли слезы: - Нилушка! Доченька! Живая. Я тебя позже ждал, когда потеплее станет. Такой она позволяла себе быть лишь с ним, да и он мог быть таким лишь с ней. - Я-то живая. А Толя, Кыся, Лида, Аня, Лебединцев (1) – все. И Карл ждет неизбежного… Неонилу арестовали в начале июня 1907 года, когда Северный летучий боевой отряд ПСР, куда она входила, готовил ликвидацию военного министра Редигера, и осуществить операцию – с почти неизбежными для себя последствиями – должна была она. Арестовали ее случайно, с чужими, но очень надежными документами, и с несколькими эсеровскими листовками по поводу государственного переворота 3 июня. Мурыжили долго, подозревая неладное, но все же не догадались кто она такая. Если бы полиция узнала, что в ее руки попала Неонила Соломина, член ЛБО, год назад, в июле 1906 года, вместе с Юлией Зубилевич (2) поднимавшая матросов Кронштадта на восстание, то ждала бы ее если не виселица, то многолетняя каторга. Но не сумевшие установить ее личность власти всего-навсего отправили ее в ссылку в Восточную Сибирь. Карл в письмах к ней в тюрьму резонно заметил, что бежать лучше не из тюрьмы и не с дороги, а из ссылки, и что как только она доедет до места ссылки, он перешлет ей деньги и паспорт. Добравшись до места ссылки в начале декабря, она узнала, что Карл арестован 22 ноября в Финляндии, и что ее приемный отец, старый революционер-семидесятник Павел Петрович Севрюк из-за сердечного приступа находится на грани между жизнью и смертью, и помочь ей тоже не может. Добывать деньги и паспорт пришлось самой. Это требовало времени, и каждую минуту власти могли установить, кто она такая на самом деле. Добыв с помощью местных эсеров деньги и документы, она в начале февраля, не дожидаясь весны, бежала из ссылки, и после всяких приключений, достойных отдельной повести, была теперь в Москве. Уже в дороге она узнала о разгроме отряда и казни его 7 бойцов. - И Карл ждет неизбежного… , - повторила она. –Или не неизбежного? Может, все же можно его спасти? - Тюрьму штурмовать предлагаешь? Это не может сейчас ни ПСР, ни мы с тобой. - Знаешь, - задумчиво ответила она, - я вот думаю, почему мы всегда действуем по шаблону? Ведь могут быть нестандартные методы борьбы? - Ты о чем? - Ну, можно похитить какого-нибудь министра или какого-то великого князя и потребовать его обмена на Карла. Не обменяют – расстрелять (3). - Ты думаешь, это намного легче, чем штурмовать тюрьму? Нила, Нилушка, я все понимаю, но ни ПСР, ни мы с тобой сейчас ничего не можем сделать. - Значит, он умрет. Как умерли Толя и Кыся… - И Валерьян. И Людвиг. И Митя. И Андрюха Желябов. И Соня Перовская. И Саша Квятковский. И Маруся (4). Все эти люди, давным-давно ставшие именами из революционных мартирологов, в его молодости были для него такими же самыми близкими людьми, связанными общностью выбранной судьбы, как для нее – Карл, Толя, Кыся… С кем-то он дружил, кого-то любил, кого-то недолюбливал (как недолюбливал, чего теперь скрывать, Соню Перовскую), но ближе людей для него не было. Все они давно стали именами из мартирологов, а он был еще жив, и, несмотря на пережитое, был верен тому, чему был верен в юности. - Знаешь, сказала ему Неонила, - когда ты мне все это рассказывал, в детстве, - ты помнишь, - каково это – знать, что завтра утром твоих товарищей, ближе которых у тебя никого нет, поведут на смерть, и ты ничего-ничего не можешь с этим сделать, я переживала, сочувствовала, даже плакала, но по-настоящему не понимала. Понимаю – только сейчас. И не плачу. Просто – пока я жива, не забуду. И не прощу. Он молчал, потому что знал, что слова здесь не нужны. - Есть-то будешь? - Еще бы. Вы же, тятенька, меня знаете. Навязался мне на голову прожорливый медвежонок. Помнишь? - Ну, еще бы. А ты и была как вiдьлюдковатий (5) – Павло Севрюк был с Черниговщины, и хотя большую часть своей жизни провел вдали от солнечной Украины, изредка украинизмы в его речи мелькали – медвежонок. Первые два месяца все молчала и молчала. - Присматривалась я к Вам, тятенька, что за люди эти, которые царя убили… Примечания: 1). Толя – Евстолия Рогозинникова, боец ЛБО ПСР, возможно, один из самых обаятельных и светлых людей в истории русского революционного движения. Казнена 18 октября 1907 года за убийство начальника главного тюремного управления Максимовского. Кыся (Киса) – Елизавета Лебедева, Лида – Лидия Стуре, Аня – Анна Распутина (урожд. Шулятикова). Все трое вместе с Всеволодом Лебединцевым и еще тремя бойцами ЛБО казнены 17 февраля 1908 года. Автор сознательно допустил анахронизм. К началу лета 1907 года не все они были в ЛБО, и часть из них Неонила могла знать разве что не по деятельности в ЛБО. 2). О Юлии Зубилевич см. поисковик. 3). Метод, предлагаемый Неонилой, будет часто практиковаться бойцами латиноамериканских герилий второй половины 20 века, но в русском революционном движении не применялся никогда. 4). Валерьян – Валерьян Осинский. Людвиг – Людвиг Брандтнер. Оба казнены вместе с Владимиром Свириденко в Киеве в мае 1879 года. Митя – Дмитрий Лизогуб. Казнен в Одессе в августе 1879 года вместе с Сергеем Чубаровым и Иосифом Давиденко. Маруся – здесь Мария Ковалевская, погибла в ноябре 1889 года во время Карийской трагедии (см. поисковик). 5). Вiдьлюдковатий (укр.) – нелюдимый, но с более резким и сильным оттенком.