Хорошо умереть на заре...

Глава 12. Лаврин постучал в калитку, и дверь ему с Неонилой открыла тонкая кареглазая девушка. - Проходите, я третий день одна сижу. Хозяйка на неделю в село уехала к брату – он у нее сельский поп – его внука крестить. - Женя, это товарищ Ольга. От Старика. Женя вся порозовела: - Здравствуйте. А я Вас уже совсем заждалась. Невмоготу терпеть. - Это точно – невмоготу. И давай на ты. - Давайте… Давай. - Невмоготу терпеть, это верно. Знаешь наверное, в газетах читала – в прошлом месяце в Петербурге семерых повесили. Среди них – три женщины – глядя только на Женю раздельно и четко сказала Неонила. Всех казненных она знала, с некоторыми дружила, но говорить об этом сейчас считала излишним. - Знаю. Неонила продолжила: - С Зиной Коноплянниковой и Толей Рогозинниковой все честно. Они убили, их казнили. Война. Жизнь за жизнь. Но эти-то даже никого убить не успели. - А что партии, где ответ? - Партии? – Неонила хмыкнула. – У эсдеков сейчас раздрай, где три эсдека, там четыре фракции, - эсдеков она не любила, хотя к большевикам за годы революции стала испытывать уважение, считая, что логика борьбы ведет их от тлетворного оппортунистического марксизма к старой народовольческой программе. – А у нас в ПСР – неладно. Есть подозрения, что на самом верху партии засела провокация. Слишком уж много непонятного в последних арестах. - Знаем мы это, товарищ Ольга, знаем, Старик об этом говорил, - включился в разговор Лаврин. - Так что сейчас надеяться на верхи партий не приходится. Правильна идея революционного межпартийного боевого блока, как на Урале было. Ну, кроме меньшевиков – они этими делами все равно заниматься не будут, - озвучила тактическую программу Неонила. Собственно, эту тактическую программу предложил Павел Севрюк, воодушевленный попытками такого блока большевиков, эсеров, максималистов и беспартийных революционеров на Урале. Неонила, подумав, согласилась, хотя если ее отец мечтал о крестьянской и рабочей партизанщине, новой пугачевщине, то у Неонилы акцент был другой, и она собиралась, если получится, все-таки добраться до царя и Столыпина. Партизанщина на Урале была разгромлена к концу 1907 года, а ее самый авторитетный лидер, Александр Люов, был арестован в феврале 1908 года и ждал суда и казни (1). Но в Полесье еще сражались отряды Савицкого (2), и у Павла Севрюка оставалась надежда, что весной может полыхнуть не только Полесье. -И все же я думаю, что блок должен быть не столько межпартийным, сколько беспартийным, - сел на любимого конька Лаврин. – Революция наша показала, что партии всегда плетутся в хвосте за рабочими массами, и нужны, пардон за грубость, как собаке пятая нога. Только революционные рабочие союзы и при них боевое крыло… Он мог бы говорить на любимую тему долго, но на счастье, вспомнил, что может опоздать на урок, который дает великовозрастному балбесу, и распрощался, обещав появиться к вечеру. - А ты, Женя, что обо всем этом думаешь? – спросила Неонила, когда Лаврин ушел. Женя задумалась, как бы получше высказать все, что она передумала за последние месяцы, а потом сказала: - Все это хорошо и правильно, а все не о том. - Как так? - А вот так. Реакция валом валит, все живое душит, а он – рабочие союзы, рабочая самоорганизация. .. Все марзкое, гадкое, липкое, исконное, посконное, суконное, самодержавное, держимордовское тараном прет. Чтобы тащить и не пущать. Тащить себе в карман и не пущать к свету. Если его не остановить, такой монстр получится, все задушит. Остановить надо. Бомбами, выстрелами, динамитом. По центру. По этим двум – по царю и Столыпину. - Ну, так сразу до царя и Столыпина мы с тобой не доберемся, - сдержала ее пыл Неонила. - А не сразу? Надо добраться, товарищ Ольга, надо… Я газет сейчас читать не могу. Виселицы, расстрелы, каторжные приговоры. Изо дня в день. Будто это меня вешают, меня расстреливают. Они ж всю мыслящую Россию, не для себя, а для других живущую, казнить хотят. Голос Жени стал мягче и тище, нежнее: - Я наукой хотела заниматься. Я в 5-м году потому в революцию со всей головой и не пошла – в 5-м году Жене было 16, и никто от нее ухода в революцию не требовал – что думала, что без меня обойдется. Народный вал, самодержавию и так конец приходит. А что я? Глупая девчонка, даже эсеров от эсдеков не различу. .. Я нескладно говорю, все в кучу, мыслей в голове много, а сформулировать плохо получается. - Все хорошо, Женя. Все хорошо, - мягко сказала Неонила. Женя промолчала и продолжила: - А сейчас вижу – нет. Без меня - никак. Как я смогу наукой заниматься, если другие за меня на виселицу идут? С нечистой совестью – какой из меня ученый? Она снова помолчала: - Еще одну вещь скажу – раньше, до 5-го года, имущие классы царем-батюшкой были недовольны и фигу ему иной раз показывали, деньги на революцию давали, в оппозицию игрались. Сейчас они получили от революции все, что хотели. Дума – эта говорильня для брехунов-паразитов, как Лаврин любит говорить, доля от казенного пирога, дележ власти. Это ж такой монстр получится - сросшиеся до неразличимости царизм и капитал, исправник и кулак, что он все живое и мыслящее в стране на веки вечные задавить может. Поэтому снести монстра, а дальше снова рванет народное движение, и тогда – прямым ходом к социализму. Неоонила посмотрела на нее с уважением. Подобная мысль, что оппозиционность имущих классов и русских либералов закончилась после 17 октября 1905 года, что они, получив чужой кровью все, что им было нужно, станут дальше на страже царской власти, ей и самой не раз приходила в голову. - Так что только динамитом – закончила эту часть своей речи Женя. Помолчала, и отвечая на невысказанный, но почувствованный ею вопрос собеседницы, продолжила, уже другим, тихим и чуть ли не извиняющимся голосом: - Я когда все для себя решала, я много о чем передумала. И так, и эдак. Думала, думала… Шея у меня тонкая, мускулы на ней слабые – она трогательным движением помяла себе горло, - даже боли не почувствую. Крак – и все. Упокой, Господи, грешную душу государственной преступницы Евгении Криницкой, - при этих словах она состроила такую уморительно-потешную грустную рожицу, что Неонила поневоле улыбнулась. Шутки на тему смертей и казней были частым явлением в боевых структурах ПСР, и Неонила к ним привыкла, хотя сама шутить на эту тему не любила. А Женя продолжала: - Гипотеза у меня научная есть, пока что наукой не доказанная, но и не опровергнутая. Быть может, каждый человек рождается с определенным запасом жизненной энергии. И дальше от самого человека зависит – растянуть ли этот запас на 100 ну или даже на 200 лет, или всю жизнь за один год прожить. Ярким факелом. Так, чтобы и себе с удовольствием, и человечеству с пользой. У нас в городе купчиха живет. Сколько ей лет – сама не помнит. Но девчонкой еще царицу Екатерину видела, люди говорят. Так что лет 120 будет. Ну, и кто эту купчиху добрым словом вспомнит? Кому она что доброе сделала? Что человечеству оставила? Небо коптила, да за свою никчемную жизнь держалась. А можно – как Перовская. Ярким факелом. Неонила внимательно слушала. Этому умению слушать людей, выбравших для себя смерть, она училась у Карла. Сейчас она была на его месте – и сознавала это. Организатор боевой работы. Учил ли ее Карл непроизвольно, сам того не замечая, или понимал, что Неонила рано или поздно может стать тем, кем был он, она не знала. Во всяком случае, почти год назад она сказала ему: - Редигер – мой. И пояснила: - Другие захотят погибнуть, а я смогу уйти. Но ничего тогда не получилось – не по их вине. Редигер был живехонек, почти все товарищи были мертвы, а Карл ждал суда и казни. И теперь ей нужно было делать то, что тогда делал он. А Женя продолжала: - Я, товарищ Ольга, дочь земского врача, если тебе об этом еще не сказали. Крестьян знаю. Мне их, крестьян-то, да и вообще людей, большинство людей, не за то жаль, что они в бедности и нищете живут. Роскошь не нужна. Можно в бедности жить – и быть счастливым, если сам выбрал. Мне не за бедность их жизнь жаль. За бессмысленность. Живут, как деды-прадеды жили. Работают, чтобы есть, и едят, чтобы работать. И все. И больше ничего. Рождаются, вырастают, спариваются – по ее лицу пробежала гримаса отвращения – плодятся и умирают. И работают. Работают, работают, бессмысленно, тупо, по старинке, как отцы и прадеды работали. И так из поколения в поколение, из века в век. Живут, умирают – и следа не остается. А ведь в каждом человеке скрыт Шекспир. Или Дарвин. Или Перовская. Но с рождения это давится всем этим суконным и посконным. Давится нищетой. И давится роскошью. А ведь если бы даже всего лишь одна десятая людей свои таланты, в них скрытые, смогла проявить, будь одна десятая человечества шекспирами и дарвинами – это каких высот человечество бы достигло! Это как быстро прогресс бы пошел! Революция, как по мне, она не для того только, чтобы царя скинуть, помещиков, капиталистов, чтобы землю крестьянам, заводы рабочим. Это все нужно, все необходимо, но это лишь начало, лишь почин. А дальше – наука семимильными шагами пойдет, Вселенную будем осваивать, пространством и временем овладеем, мертвых воскресим. Люди как боги станут, сильнее богов! Ее лицо вдохновенно сияло. Неонила посмотрела на нее с нежностью, и внезапно подумала, что хотя Женя и рвется сейчас на героическую гибель, но все же она, Неонила, сделает все, не противоречащее делу революции, чтобы героическая гибель пришла к Жене по возможности позже. - Я самовар поставлю, Оля – она впервые назвала ее так, - хорошо? Я много обо всем этом думала, я последние месяцы об этом и днем, и ночью думала, а первой сказала – тебе. Не отцу и не Лаврину Демченко. Лаврин – хороший товарищ, очень хороший, но не для него все это. Он для жизни, а не для гибели. Ему с рабочими возиться, кружки организовывать – впрочем. если останешься, а ты же останешься, да? – Неонила кивнула – сама его кружок увидишь. Неонила про себя подивилась проницательности Жени – такая молодая, а гляди ты – и тому, насколько ее оценки людей и событий совпадают с неонилиными. - Из меня, Оля, плохой агитатор. Прямо скажем, никудышный. Я, если чувствую, что человек - свой, становлюсь болтлива до невероятия, как с тобой сейчас, а с чужими молчу как сыч. Зато химию знаю. Это если вдруг понадобится. - Понадобится, Женя, понадобится. - И стрелять умею. Отец научил. - У вас тут лес недалеко? - Недалеко. А что? - Сходим потом, проверим. - Только сперва чай выпьем. - Не выгонишь, если я у тебя побуду пару дней, пока твоя хозяйка не объявится? - Выгоню! Вот этим веником! В Жене было то соединение детскости, игривости и шаловливости с внутренними силой и твердостью, которое было у некоторых девушек в отряде – у Толи, у Кыси, у Лиды Стуре, и которое нравилось Неониле в том числе потому, что у самой нее детскости, игривости и шаловливости не было. Ну, или почти нее было. Потом они пили чай с баранками, Женя бранила себя, никудышнюю хозяйку, что больше у нее ничего нет, Неонила отвечала, что она сама как хозяйка – еще хуже. Разговор был обо всем на свете – от отличия аграрной программы ПСР от аграрной программы РСДРП – говорила больше Ольга, да какая же у эсдеков аграрная программа, урод это, а не программа, - до новейших открытий в физике – доклад делала Женька, а знаешь, Оля, что сейчас одна из крупнейших ученых в области физики – Склодовская-Кюри, ну и пусть заткнутся, что женщины не смыслят в науке. О главном, о том, что Женей уже было сказано, долго, не говорили, и лишь потом Женя сказала: - Я вот еще думала, а если пытать будут, если изнасилуют, как Спиридонову, выдержу? Долго думала, но поняла, что выдержу. Не сломят. Не сдамся. Тело – всего лишь тело. Телесные мучения – недолги. А вот если совесть будет мучить, что я за другими отсиживалась, когда другие на смерть шли, это страшнее. - А если не смерть, а каторга? - А на каторге, Оля, времени свободного много будет. Я там теорему Ферма буду разгадывать. Очень уж я хочу ее разгадать, да все что-то отвлекает. Раз почти уж разгадала, да тут Маруська Рябинина, подружка моя гимназическая, совсем невовремя заявилась – горе у нее, кот Мурчило пропал, пятый день не приходит. Да не пропадет, говорю твой кот, по кошкам бегает, а из-за твоего кота я величайшее научное открытие не сделала. Да черт с ним, с научным открытием, говорит, а кот пропадет, жалко будет. Тогда из близких людей у меня только ты да Лаврушка останутся – а вам обоим революция важнее меня. - Живехонек ее кот, сама его сегодня видела, - рассмеялась Неонила. - Это такая живучая тварь, что даже ее переживет, - рассмеялась в ответ Женька, не подозревавшая, что лучше бы ей этих слов не говорить. Неонила, отсмеявшись, спросила: - Теорема Ферма – это что-то из физики? - Уровень Ваших научных познаний, товарищ Ольга, меня поражает. Из математики это, из математики. Примечания: 1). Лбова казнят в мае 1908 года. 2). Александр Савицкий погибнет в бою в 1909 году. В определенной степени он послужил прототипом главного героя романа Л. Андреева «Сашка Жегулев»