токийские гопники порвут за тебя

— я правда не могу так больше, — ты плачешь, подбирая колени под себя и продолжая сжимать кожу, чуть ли не царапая. — ты можешь. — нет, — парируешь ты, почти крича, и хаджиме пугается такого тона, но всё ещё подходит ближе на цыпочках, словно боится спугнуть. и ты слышишь, как внутри всё с хрустом ломается всё сильнее, заставляя вновь и вновь плакать так, как ты плакала только в такие моменты. и коконою жаль. он жалеет, что не может облегчить твои страдания и забрать всю твою боль себе. знает, ты бы не позволила — он итак много всего пережил, тут ещё и ты сваливаешься на плечи, как же тут позволить такому случится? и внутри что-то неприятно сжимается, когда ты осознаёшь, что снова плачешь при нём. плачешь так, что он не успевает смахивать твои слёзы с покрасневших щёк, ведь это всё, что он мог сделать сейчас. его молчание убивало. — оставь меня одну, хорошо? — я хочу помочь, — коко садится напротив, усаживая тебя на свои колени. мягко поглаживает тебя по спине и успокаивающе целует твой лоб, укладывая твою голову на своё плечо и позволяя тебе выплеснуть все свои эмоции, — я люблю тебя, поэтому стараюсь сделать хоть что-то, — хаджиме улыбается немного, будто хочет показать, что всё в порядке и это нормально, даже не обращая внимания на то, что ты этого не видишь, — мне жаль, что я не могу помочь, — он шмыгает носом, и ты понимаешь — он плачет вместе с тобой. ему так невероятно больно смотреть, как любовь всей его жизни страдает, что он думает, как бесполезен сейчас. — ты не сможешь помочь мне в любом случае, ты не—… — я не могу помочь полноценно, но могу быть рядом и дать тебе хотя бы часть того, что ты действительно заслуживаешь, — коконой улыбается, трепетно оставляя невесомые поцелуи на твоих запястьях, — я так хочу сделать тебя счастливой, — он вздыхает, осознавая, как сильно дорожит и насколько сильно привязался к тебе за эти пару лет вместе, — ты заслуживаешь всего этого мира, — приподнимает твою голову со своего плеча и пальцами прикасается к заплаканному лицу, одним лишь взглядом спрашивая ненавязчивое «можно?», и ты киваешь. коко тянется к твоим губам, накрывая их своими, и ласково сминает, а отстраняясь шепчет так тихо, чтобы ты только слышала, — ты самая лучшая для меня и это никогда не изменится, — поцелуй приходится на твой нос, — ты единственная, кого я могу любить. и внутри что-то вновь сжимается, но уже не причиняет той боли. даже зная, что завтра опять будешь улыбаться рядом с ним, хаджиме всё равно будет помнить о том, как тебе тяжело приходится, и будет помогать тем, чем может, потому что любит. любит так, что сердце готово из грудной клетки выскочить, когда ты неожиданно целуешь его, пока он валяется на диване. любит так, что каждый раз его пульс учащается в несколько раз, когда твои тепловые пальцы перебирают его, такие ледяные и, кажется, почти безжизненные. любит так, что готов разделять все эмоции и чувства только с тобой одной, потому что ты — единственная из близких ему людей, оставшихся рядом тогда, когда коко думал, что умрёт. и ты любишь его ровно так же, позволяя прожить это с тобой.