токийские гопники порвут за тебя

ты чувствуешь, как тонешь, но продолжаешь делать вид, что умеешь плавать и что тебе не страшно. и он знал, как тебе страшно и как ты волнуешься, знал обо всём этом, залезая к тебе в голову, но молчал. молчал, пока эта тишина убивала в тебе последние крупицы здравого смысла и спокойствия. молчал, потому что тоже не умеет плавать и понятия не имеет, как тебе помочь. — я устала от твоего молчания, — первой прерываешь гробовую тишину между вами, не поднимая взгляда на изану. он наверняка опять посмотрит этими фиолетовыми, как два аметиста, глазами, говорящими, как ему жаль, — я хотела, чтобы ты просто был рядом, — слова даются с трудом, а в голове — полный хаос из мыслей. ты пытаешься сформулировать предложение, подобрать правильные слова, полностью описывающие твои чувства, — я понимаю, — глубокий вздох, чтобы собраться с силами, — что ты не можешь, но ты мог постараться для меня, верно? — и ты осознаёшь, как это прозвучало: чертовски эгоистично, без какого-то понимания состоянии курокавы. и ему всё ещё нечего сказать, поэтому он целует тебя. целует нежно и медлительно, стараясь передать все свои тёплые чувства к тебе через это действие, но ты отталкиваешь его и он не понимает, что снова сделал не так. зато понимаешь ты — его действия не вяжутся со словами, сказанными когда-то, и ты не хочешь знать гнусную правду, почему это так, потому не спрашиваешь. притягиваешь ближе, затягивая в глубокий поцелуй; тебе кажется, что в нём может раствориться вся твоя боль, но ты знаешь, что это не так, продолжая делать вид, что тебя не затягивает сильнее в это болото. — я люблю тебя всю, — шепчет он прямо в губы и ты думаешь, как сильно тебе хочется в это верить. но это лишь чтобы стало чуть легче. — ты не любишь меня всю, изана, — ты улыбаешься и в этой улыбке можно прочитать всю твою грёбанную боль, копившуюся несколько месяцев, — ты любишь лишь ту часть, которая ни в чём не нуждается и всегда помогает, — стараешься вырваться из чужих объятий и усердно делаешь вид, что всё в порядке, — но это нормально, — тебя прижимают ближе, выбивая весь воздух из лёгких, и ты снова отталкиваешь его, — мы утонем вместе, если так продолжиться, — вздох и ты снова вся в слезах, — позволь не утащить тебя с собой туда, вниз. и он снова молчит, заглядывая в твои глаза и пытаясь найти там хоть какое-нибудь спасение. внутри что-то с треском ломается, когда он смотрит на тебя. смотрит тем самым влюблённым взглядом, которым смотрел пару лет назад, когда вы начали встречаться, и ты понимаешь, что вот-вот упадёшь. правда, земля словно уходит из под ног раньше, чем ты успеваешь среагировать, и ты с грохотом падаешь, пока изана не держит. он даже не держит твою руку, не старается помочь подняться, лишь смотрит этим взглядом, заставляющим тревожиться, и вновь молчит. — я не буду прежней, — ты вспоминаешь его слова в начале отношений. слова о том, как сильно ты пожалеешь, и только сейчас до тебя доходит, что он не умеет врать, — не сейчас, изана. — я знаю, — курокава гулко сглатывает, всё же подавая тебе руку. но ты знаешь, что он делает это не потому, что ты упала или поранилась, а потому что ты мешаешь ему пройти на кухню, — прости. и его извинения тебе не к чему. тебе хотелось почувствовать немного тепла. — перестань мучать себя, находясь рядом с таким, как я, хорошо? — нет, — парируешь ты, подходя к нему вплотную и обнимая так крепко, как только можешь, — я не смогу уйти, — и ты снова плачешь, пока его домашняя насквозь футболка пропитывается твоими слезами, — я всё ещё люблю тебя, — ты говоришь это не так, как говорила раньше. сейчас в твоём голосе лишь отчаяние, желание найти спасение из этого ада, но не нежность и искренность. и тебе пиздецки жаль, что так происходит, но ты думаешь, что бессильна, — я скучаю по нашим старым отношениям, — больше нет того, чтобы ты хотела сказать ему, поэтому ты говоришь первое, что приходит на ум, — прости, что я не в порядке. — это нормально, — он обнимает тебя одной рукой и говорит, говорит, говорит, но тебе кажется, что изана продолжает молчать. и это молчание снова убивает внутри тебя последнюю надежду на спасение.