Красиво жить не запретишь

Рылеев поставил на стол большой крафтовый пакет, пышущий жаром пекарни и запахом сладкого масляного теста. — Разбираем булки. — Ух ты-ы, — восторженно протянула Наташа и даже на время отложила пилочку для ногтей. Запах булок перебил запах ацетона, и весь офис вздохнул с облегчением. — В честь чего праздник? — Вы не поверите. — Мы теперь во что угодно поверим, — махнул рукой Саша Бестужев. — Корзиночку с малиной не трогать, это мне. — Рылеев уже снял пальто и устроил его на вешалке в общем шкафу, а ставший традиционным кофе поставил по левую руку от клавиатуры. Теперь он подтянул рукава, взлохматил волосы, как будто это могло спасти его от сырой ветреной осени, и стал последовательно переводить взгляд с пакета на коллег и обратно. — Наташ, к твоему вопросу, все оттуда же. От удивления Наташа чуть не выронила надкусанный круассан. Глаза у нее сделались по пять рублей. — Маньяк?! Рылеев пожал плечами и кивнул. Пакет опустел стремительно, как пачка чипсов, открытая в коридоре на перемене. Саша Бестужев присвоил слойку с черничным джемом, Полина забрала миндальное печенье, Каховский, воровато оглядевшись, утащил пакет с домашним зефиром. — Проект — говно, сроки горят, начальник — еблан, — с широченной улыбкой объявил Оболенский, выудив из пакета мягкую вафлю. — Доброе утро, коллеги. — Доброе утро. Рылеевская корзиночка лежала на дне в гордом одиночестве, завернутая в шуршащую обертку. Со всех сторон доносился хруст, звуки крошащегося теста и увлеченное жевание. В целом, так — и особенно без «начальника-еблана» — можно было жить и, наверное, даже работать. Наташа разделалась с круассаном, кашлянула, прочищая горло, и наконец озвучила зависший в воздухе вопрос: — А это как вышло вообще? — Сам не понял, — Рылеев прихлебнул кофе. — Ну, то есть, я не специально. Сережа мне вчера принес утром, как всегда… — Как ты его назвал? — с подозрением переспросил Саша. — Сережа? — с сомнением повторил Рылеев. — Ну, не звать же его все время Маньяком. У него имя есть. — И все равно он маньяк, — не унимался Саша. — Я этого не отрицал. — Расскажи дальше, Кондраш, — попросила Полина. — Ну да. Маньяк Сережа принес мне вчера, как всегда, кофе, — кивнул Рылеев, демонстративно постучав ногтем по крышке стакана. Пластик отозвался характерным пустым звуком. — И синнабон. Я люблю — вы в курсе, да. Люблю их. Вот. Ну и я пошутил, мол, меня коллеги скоро возненавидят, что я все утро жую. Наташа недоверчиво дернула бровью: — И? — И вот. Приятного аппетита, маньяк Сережа передал вам булки. И привет. В офисе воцарилась тишина. Даже жевание стало тихим, а тесто из вежливости перестало крошиться. Уважительно молчали компьютеры, принтеры и телефоны. Рылеев устало опустился на стул. — Вообще, знаешь, — неожиданно оживилась Полина, — мне он начинает нравиться. Саша Бестужев подскочил с места, размахивая руками: — Он маньяк, Полин! Маньяк! Он увезет нашего Кондратия в лес, убьет и надругается над трупом, и мы точно проебем декабрьский дедлайн. Рылеев театрально зажал уши, не желая ничего слышать о своей незавидной участи. Полина надула губы: — Сашечка, ну какой ты мерзкий. Даже у Маньяка манеры лучше, чем у тебя. Кондраш, — она повернулась к Рылееву и несколько раз щелкнула в воздухе пальцами, привлекая внимание. — Я хочу сказать, что когда мужчина начинает тебя кормить, то это, как правило, серьезно. — Может, Маньяк просто любит… фигуристых, — встрял Каховский. — А он тощий. — Тощих неинтересно убивать? — скривился Рылеев. — Петя, то, что главное достоинство Софы после природной доброты, это природный размер груди, еще ничего не говорит о других мужчинах, — фыркнула Полина. Каховский обиженно засопел. — Кондраш, он тебя звал куда-нибудь, напомни? — Во вторник звал с ним на обед. Но я же с собой ношу. Несколько секунд все молчали. Полина о чем-то переглядывалась с Наташей. Потом обе захохотали в голос, и сквозь смех Наташа выдавила: — Мальчики, вы безнадежны. Мы вас все равно любим, не расстраивайтесь. Но вы безнадежны. Ты, Кондраш, особенно. — В смысле? Стало обидно. Рылеев снова поднялся, возмущенно скрестил руки, прошел от своего стола к противоположной стене и встал у окна, бесцельно уставившись во двор. Во дворе стояли в ряд несколько автомобилей, среди которых как-то особенно навязчиво выделялся уже знакомый черный Лексус. Рылеев машину не водил, но иногда катали знакомые, иногда приходилось брать такси. Все это было, а также питерские автобусы, мягко говоря, далеко от премиум-класса. И он как бы не особенно нуждался — все-таки транспортное средство в первую очередь должно ехать, ну и кондиционер не помешает, а остальное не так уж важно. Но все-таки было любопытно. Там, наверное, кресла совсем другие. И салон кожаный и ненавязчиво пахнет нетяжелым, приятным ароматизатором. Не то что эти тошнотно-приторные елки, которые вечно болтаются на зеркале у того же Саши… Рылеев в ужасе тряхнул головой. Это еще что за мысли? Мало ему кофе с булками по утрам? Меньше надо смотреть фильмов с Одри Хепберн. Может, и жизнь наладится, и начальник ебланом казаться перестанет. — В ко-ро-мыс-ле, — по слогам проговорила Полина и постучала себе по голове. Получилось так обидно, как будто она не поленилась встать и дойти до окна, чтобы постучать конкретно по голове Рылеева. — Супчик свой сегодня нам оставишь, лады? — И? — И спустишься минут за пятнадцать до перерыва к турникетам, — подхватила Наташа. — Возьмешь с собой, вот, пакет, — она перегнулась через стол, схватила пакет и потрясла. Бумага ответила шуршанием. — Чтобы ты как будто шел его выкинуть и вовсе ничего не имел в виду. Ну, эту часть можешь пропустить, судя по всему, тебе даже играть не придется. Главное, когда Маньяк тебе предложит с ним пообедать, не отказывайся. Запомнил? — Допустим, запомнил. — Молодец, — кивнула Наташа. — Дальше вселенная все сделает за тебя, только ты ей не мешай, пожалуйста. Рылеев нахмурился, но предпочел не спорить. Самому во все это слабо верилось. Ну, кофе. Ну, булки по утрам. Подумаешь? Может, скучно ему. Он тут что — наверное, не склады разгружает. Мало ли, как владельцы корпораций развлекаются. Вот их начальник, хоть и владел не корпорацией, а средних масштабов издательством, развлекался — Рылеев знал, потому что его несколько раз настойчиво приглашали, особенно в разгар корпоративов — баней и бильярдом. Присоединяться не хотелось. А эти вот, у которых по два портфеля бумаг — один в руках, другой на бирже — кто ж их разберет? С другой стороны, от того, что он сходит, хуже никому не станет. Да и если отбросить все шутки про маньяка и прочие офисные сплетни… Откровенно говоря, ему скорее хотелось согласиться. Дело было не в этом. Просто пока они не ушли дальше разговоров в коридорах, утреннего кофе и придержанной для него двери, маньяк Сережа оставался окутан дымкой загадочности, сказочным флером человека с другой планеты — до него было не дотянуться, и Рылеев дотягиваться не спешил. А вот если позволить себе понять, что он такой же реальный, как все вокруг, как тот же Каховский, за обе щеки уплетающий последний зефир? Что-то внутри активно этому сопротивлялось. Как будто — боялось разочарования. — Ладно, — сказал наконец Рылеев, отмирая, и развернулся обратно в офис. — Хорошо. Убедили. Я схожу с Маньяком сегодня на обед, если позовет. — И, предупреждая возможные восторги со стороны Полины или Наташи, он строго уточнил: — Но только один раз.