Квир-теории

Глава третья КВИР ТЕОРИИ Краткое содержание: Бен принимает участие в мероприятии, посвященном своему старому другу, режиссеру Рону Розенблюму, которого чествуют на кинофестивале геев/лесбиянок/трансгендеров в Карнеги-Меллоне. Декабрь 2001 г. Бен Часть первая Я знаю Рона Розенблюма почти десять лет и всегда считал его полной загадкой. Я впервые встретил его, когда был студентом, только что окончившим университет и сильно увлекшимся теорией гомосексуализма и гендерными исследованиями. Все еще пытался понять, как сообщить своим родителям, что они платят за образование, которое я планировал посвятить изучению образов гомосексуализма в современной культуре. Рон был тем, кого, думаю, когда-то назвали бы «андеграундным» режиссером — его фильмы были очень малобюджетными и на темы, которые, даже в конце восьмидесятых и начале девяностых, считались довольно необычными. Его документальные фильмы завоевывали награды — хоть в основном и на фестивалях геев и лесбиянок. Он снял несколько новаторских музыкальных клипов для нескольких групп и певцов, как геев, так и натуралов, чтобы заработать деньги, которые использовал для завершения своих собственных проектов. Даже, по правде говоря, написал сценарии и снял несколько порнофильмов под разными псевдонимами, такими как Джиффи Любнер и Мойше Хардвик. Он не любит говорить о них, но они горячие и забавные — в этих фильмах есть хорошие темы для доклада на конференциях, который я планирую написать когда-нибудь. Маленькие романтические фильмы, которые он снимал для «Наварро видео» в течение девяностых, принесли ему ярлык «гей Вуди Аллен» — и хотя Рон ненавидел его, это было довольно уместно. Они были причудливыми и очаровательными, и всегда проходили на Манхэттене и вокруг него, показывая постоянный актерский состав и постоянных посетителей, некоторые из которых даже пробились в основные фильмы и на телевидение. «Прогулка с собакой», рассказ о несчастном собачнике, который попадает в водоворот, потому что настолько хорош собой и любезен, что не может перестать подбирать парней — звучит как сюжет порнофильма, но на самом деле это сладкая любовная история. «Милая, я дома» — это романтическая комедия о двух парнях, пытающихся жить вместе в пригороде, «Дикие медведи» — о катастрофическом походе, а «Гершвин» — о парне, который играет в Midtown hotel piano-bar и влюбляется в туриста из Бойсе, штат Айдахо. В каждом из них есть определенная доля секса, но именно юмор и отношения, которые они изображают, и главное нормальность гей-жизни и любви отличают их от других. Весьма наглядный документальный фильм Рона о транссексуалах-стриптизерах «Лоллипоп» был, наверное, самым печально известным из его фильмов и привлек к себе внимание широкой общественности, будучи растерзанным в Конгрессе, никем иным, как нашим добрым другом сенатором Джесси Хелмса, обеспечившим Рону прочный статус в каноне «преследуемых» гей-художников, вместе с Робертом Мэпплторпом, Карен Финли и иже с ними. На самом деле, Рон всегда был самой невероятной иконой геев. Очень высокий и неуклюжий (некоторые прозвали его еврейским Кондором), в очках и с небрежными манерами, он не соответствовал никакому стереотипу, ни как художник, ни как человек вне общества. Его не интересовали поверхностные вещи, которые часто преследуют геев, и которые часто преследуют меня, я признаю. Он не был фанатом, не был откровенен, даже не был особенно политичен. Он всегда был полностью сосредоточен на своей работе, ее совершенстве и восприятии. Мой старый приятель всегда забавлялся Роном и его кажущейся нормальностью и обычно шутил, что в конце концов мы это сделаем — узнаем глубокую, темную тайну Рона: что он на самом деле натурал, с женой и детьми, запертыми в Коннектикуте, в то время как сам собирает похвалы от педиков по всему миру. И вот теперь он готовился снять свой первый большой бюджетный голливудский фильм, в котором главную роль играет очень известный актер Джеймс Харди, обладатель премии «Оскар», который, судя по всему, очень натурален, но также и очень гомо-дружелюбен. Рон познакомился с Джимми, когда работал ассистентом режиссера в фильме о СПИДе «Свобода», за который Джимми и получил свой «Оскар». Да, я знаю — по большей части это отговорка. Студия не позволила бы им показать главного героя и его чрезвычайно красивого любовника целующимися или демонстрирующими излишнюю привязанность. Сцена в постели была снята, но вырезана после первого просмотра, когда зрители, согласно сообщениям, высказали «отвращение». Джимми, к его чести, был возмущен отношением студии и пообещал Рону, который стал ему хорошим другом и своего рода гидом по гей-жизни во время съемок, что в один прекрасный день они снимут мейнстрим-фильм, который не будет зависить от чьего-то мнения. И вот этот день настал. Тем временем, по возвращении в Питтсбург, и это была еще одна дань уважения Рону Розенблюму, мы показывали ретроспективу его главных документальных фильмов, видео и очерков (но ни одного порнофильма, увы! Просьба Рона, а не Университетская цензура, просто для ясности). Лично я всегда предпочитал его более интимные работы, но особенно его первый фильм, документальный фильм, который он сделал, будучи еще аспирантом, «Красная рубашка». Это был фильм, который мы собирались показать на том мероприятии, что, должно быть, показалось Рону просто очередным праздником педиков, где его будут угощать вином, обедом и вручать мемориальную доску. Но он сделает это, я знал, потому что был старым другом, и потому что это действительно означало конец эпохи для него: конец его геттоизации* и появление в качестве одного из немногих открыто гомосексуальных режиссеров в Голливуде. Не все — особенно некоторые представители гей-прессы и мои более воинственные студенты — были счастливы от «перебежки» Рона в «натуральный» мир. Конечно, Рону наплевать, что думают другие. Он был сценаристом и режиссером и собирался снимать фильмы. И зная Рона, он не пойдет на компромисс. Он был похож на архитектора из «Источника»**: человека, который скорее разрушит то, что создал, чем позволит другим навязать ему свои идеи. К счастью, Джимми Харди играл главную роль в фильме «Олимпиец» и был достаточно влиятельным в Голливуде, чтобы сделать последний разрез — и он отдавал этот разрез Рону, гарантируя, что его вИдение будет в безопасности. По крайней мере, таков был план. Я не видел Рона уже пару лет, хотя мы поддерживали связь по почте и телефону. Я много писал о его карьере и даже подумывал о том, чтобы написать книгу, проект, который считал очень подходящим сейчас, когда он был на пороге более крупной карьеры. «Красная рубашка» вот-вот должна была выйти на видео и DVD, что меня порадовало. В течение многих лет его могли видеть только на кинофестивалях или на плохо дублированных копиях VHS, потому что из-за прав на эту штуку уже много лет шли споры. Когда Рон закончил фильм, его советник и комитет отказались одобрить работу, пока он не сделал существенные сокращения, вырезав материал, который, по мнению Рона, был сердцем фильма, но особенно спорным был финал. Рон сбежал на фестиваль в Германии со своей готовой нарезкой и необработанными кадрами, которые по утверждению университета, принадлежали ему. Он сразу же получил премию «Лучшая работа нового режиссера» и почетный приз как лучший документальный фильм. Конечно, это было довольно маленькое мероприятие, но гей-пресса подхватила его, и вместе с пререкания из-за собственности сделала его знаменитостью и в немалой степени обеспечила репутацию Рону. Университет в конце концов отступил. Но отказался предоставить ученую степень. Рон, конечно, смеялся последним, когда около трех лет назад ему все же дали «почетную» степень, и те же самые люди, которые оскорбляли его раньше, сидели с ним на трибуне, улыбаясь и кивая. Так было до тех пор, пока Рон в своей благодарственной речи не обругал их за обывательское отношение к художественной целостности, мелочную ревность и не слишком завуалированную гомофобию. Теперь Рон полностью отвоевал свои права на фильм и предвкушал его переиздание, как и всего своего творчества. Я встретил его в аэропорту и был удивлен, насколько он изменился. Рон был немного сутуловатым, но при этом очень холеным и успешным внешне. Дорогой костюм заменил его обычный вид «неубранной постели», он сменил очки с толстыми стеклами на контактные линзы, которые выдвинули на первый план его пронзительные голубые глаза (его лучшая черта, на мой взгляд), у него были черные волосы с легким оттенком седины. Тщательно уложенные виски и аккуратная бородка делали его воплощением серьезного кинорежиссера. Как обычно, он был один. Это еще один источник постоянных спекуляций в замкнутом мире гомосексуальных исследований. В то время как гей-кинофестивали и конференции часто напоминают более интеллектуальные версии белой вечеринки, Рон всегда держался в стороне. Он никогда ни с кем не приезжал, ни с кем не уезжал, казалось, никогда ни с кем не общался. И все же в нем не было ничего даже отдаленно асексуального. Я всегда ощущал сильные вибрации от Рона — как и многие другие — но из этого ничего не выходило. Думаю, что он сублимировал всю свою энергию, сексуальную и эмоциональную, в работу. Рон казался просто одинокой птицей, летящей своей вечно одинокой дорогой. *** Я прибыл в аудиторию, как только смог, после дневного собрания преподавателей и понимал, что пропустил большую часть выступления. Я не смотрел «Красную рубашку» уже несколько лет и с нетерпением ждал, не исказило ли время мое восприятие ее как маленького шедевра. Но, взглянув на часы, понял, что все уже почти закончилось. Впрочем, на следующий вечер успею на последний показ. Планировалось, что он произойдет прямо перед заключительными «вопросами и ответами» Рона и вручением (еще одной) премии «Гей-режиссер года» (по крайней мере, на этом фестивале). На следующий день Рон возвращался в Лос-Анджелес для подготовки к съемкам фильма «Олимпиец», который должен был выйти в прокат в начале марта. Рон стоял в вестибюле, прислонившись к одной из боковых стен. Он увидел меня и улыбнулся: — В такие моменты я жалею, что бросил курить. — Старик, я понимаю, что ты имеешь в виду. Иногда умираю от желания покурить, а ведь прошло уже восемь лет с тех пор, как бросил, — я прислонился рядом с ним, слыша, как внутри все еще крутится фильм, — извини, я опоздал. Чертов профессор. — Не проблема. У меня в портфеле тот дубликат, который я тебе обещал. Ты можешь посмотреть его дома и не ждать официального релиза. — Спасибо, я ценю это. Но хочу увидеть его на большом экране. Поймаю все это завтра, — я направился к дверям аудитории, но он не последовал за мной, — а ты разве не войдешь? Рон покачал головой: — Все еще не могу смотреть эту вещь, даже после стольких лет. Не могу все это высидеть, — он задумчиво погладил бороду, — думаю, что избегал многих юридических вопросов и возвращения своих прав все эти годы, потому что это означало, что мне придется взглянуть на него снова. Мне все еще кажется, что все это случилось вчера. И еще хуже видеть его в чистом, восстановленном виде. Я помню, как резал его, испытывая один приступ паники за другим. Джейн была моим звукорежиссером, но она также помогала мне с монтажом — она приходила и поднимала меня с пола, буквально. Иногда я вел себя с ней довольно скверно, но без нее никогда бы не справился. Она была моей девушкой, пока… — он опустил взгляд на свои ботинки. — А что она сейчас делает? — Работает продюсером на местном телевидении во Флориде. Как я слышал, дела идут неплохо. Мой старый оператор работает на Си-эн-эн — делает то, что всегда хотел делать. Он участвовал в войне в Персидском заливе и в Боснии тоже. Хороший человек. — Должно быть, он был хорош — я помню качество картины. Прекрасный материал. — Да, подожди, пока не увидишь реставрацию. Он должен отлично смотреться и на DVD. — Знаешь, Рон, ты действительно ничего не мог бы сделать по-другому. Я имею в виду того парня… — Я бы предпочел не говорить об этом. Достаточно того, что мне приходится постоянно отвечать на вопросы об этом в подобных случаях. По крайней мере, я могу держать профессиональную дистанцию. Но в остальном… я… — Что тебе нужно, так это хорошая еда. И ты получишь ее сегодня вечером, как только они все уберутся отсюда. Я знаю, что ты любишь тайскую кухню. Здесь она ничем не хуже, чем в Нью-Йорке. — Похоже на то, что доктор Брукнер прописал! — Так и есть. О, и познакомишься с Майклом. — Парень из комиксов, да? Он симпатичный? — Очень симпатичный. И совершенно очаровательный, — я сжал его плечо, — встретимся через пару минут. Я просто хочу поймать самый конец фильма. Он кивнул, и я направился в аудиторию. На экране передо мной молодой Рон противостоял грязному сутенеру в шелковой красной рубашке, в то время как группа одетых в лохмотья мальчишек улюлюкала и жестикулировала. Это было то, что советник Рона хотел вырезать: весь последний раздел документального фильма, когда Рон перестает быть зрителем и становится частью повествования. Когда его отношения с одним из мальчиков, его «звездой» Джеком, становятся явными и центральными в работе, когда фильм превращается из социального проблемного документального фильма о сбежавших подростках во что-то особенное, когда кинорежиссер выходит в мир на камеру. Я знал, что полиция ничего не сделала, чтобы найти парня, и ничего не сделала с сутенером/наркоторговцем. Он и дети, которых снимали, практически растворились в воздухе, как только вмешались власти. Ни одно грязное дело не было доказано, и хотя Рон посещал различные приюты, программы лечения наркоманов и даже морги в течение нескольких месяцев после завершения съемок, он так и не получил ни единого намека на то, что случилось с Джеком. Позже, когда заработал немного денег в Калифорнии, нанял частного детектива, чтобы разобраться в этом деле, но след был настолько остывшим, что это было невозможно. Все было так, как будто Джек никогда не существовал, но был создан из отчаянной потребности Рона в предмете. Детектив сказал Рону то же, что и полиция: что Джек, вероятно, мертв, как и утверждал дилер, просто еще одна безымянная жертва, вне досягаемости и за пределами всего, кроме памяти и тени в фильме Рона «Красная рубашка.» Я вышел вместе с толпой, в основном студентами и преподавателями, но также и некоторыми знакомыми лицами из различных гей-групп и организаций по всему Питтсбургу. Некоторые из них довольно громко шептались о чем-то. Фильм, по-прежнему, производил на меня впечатление, что сделало меня счастливым. Люди будут говорить о Роне и его фильмах, и это может быть хорошим предзнаменованием для приема фильма, который он собирался снимать. Прямо за дверями аудитории кто-то налетел на меня. — Прошу прощения! Я посмотрел вниз и увидел знакомое лицо. Парень, которого я знал по клубам, был студентом художественного института. Он также был бойфрендом лучшего друга Майкла. — Ого, Джастин. Не сбивай меня с ног. У парня были дикие глаза. Он был вовлечен в очень неприятный инцидент в начале года, когда его избил другой ученик в частной школе, и он все еще, казалось, чувствовал последствия этого. — Профессор Брукнер. Я пришел с друзьями. Джей, он посещает твой курс по гомо-образам в СМИ. — Конечно, я знаю Джея. — Мы только что смотрели… этот фильм… это… я имею в виду… — парень озирался по сторонам, как будто увидел привидение. Я задумался, не было ли что-то в последней конфронтации слишком большим напоминанием о том, что с ним случилось. — Ну, надеюсь, тебе понравилось. Его режиссер, Рон, мой хороший друг. Похоже, это сильно на тебя подействовало. Может быть, ты присядешь на минутку? — Нет, мне надо идти, — он сделал шаг назад и повернулся ко мне, — разве ты не мог, я имею в виду, разве ты только что не смотрел фильм? Разве ты не ВИДЕЛ? — О чем ты говоришь, Джастин? Я пришел в конце. Немного опоздал из-за Собрания преподавателей. Посмотрю завтра вечером. Он попятился от меня, его голубые глаза блестели. — Мне нужно идти. Мне надо идти прямо сейчас, — парень практически выбежал на улицу. Я никак не мог понять, что его так напугало. Я отвез Рона на прием-коктейль, который, как предполагалось, должен был состояться в его честь. К тому времени, как мы туда добрались, дело было в самом разгаре. В основном профессорско-преподавательский состав, немногие из которых действительно посещали кинофестиваль, некоторые приглашенные аспиранты, приезжие исследователи гей-теории и различные значимые личности. Включая Майкла, который, казалось, был отчаянно рад меня видеть: — Я тут с ума схожу, Бен. Не могу понять и половины того, что здесь говорят, и даже когда понимаю слова, понятия не имею, что они означают! Зачем я пришел сюда? — Ты пришел, потому что я тебя пригласил. Выпей еще, и я познакомлю тебя с Роном. Рон тем временем наслаждался привилегиями знаменитости. Или, по крайней мере, привилегими знаменитостей в Питтсбурге. Пара штатных профессоров приносили ему выпивку, пара симпатичных аспирантов бочком подбирались поближе, чтобы привлечь внимание, а одна важная персона заставляла его поставить автограф на видео «Лиллипоп». Другими словами, это был обычный бизнес. Мы с Майклом были немного не у дел. Было много разговоров о предстоящем фильме Рона и о том, что он «продает», идя на крупную студию с гетеросексуальной звездой. Было также некоторое обсуждение недавних проблем в гомосексульной теории, главным образом вопрос о том, могут ли люди, не являющиеся геями/лесбиянками/трансгендерами, по праву идентифицировать себя как «геев» в качестве политического движения. Было также несколько разговоров о недавней потере веса Лайзы и ее помолвке с парнем, который выглядел так, будто носил больше косметики, чем она. В большинстве разговоров Майкл действительно держался особняком. Когда вы разговариваете с учеными, главное соглашаться с ними, и они подумают, что вы блестящий теоретик. Возможно, это цинично, но я уже давно в игре и обнаружил, что это работает. Примерно через час мы забрали Рона и поехали в тайский ресторан. У нас был прекрасный ужин, пара бокалов вина и тайское пиво. Рон достаточно расслабился, чтобы озвучить некоторые непристойные рассказы про известных актеров (закрытых), с которыми он пересекся в Голливуде, гомофобах продюссерах, выцветших старых дивах, которых сопровождал на различные мероприятия, и многих других грязных вещах, заставивших Майкла воскликнуть: — Эммет обосрется от ревности, когда я повторяю эту гадость! — Только не сваливай вину на меня, я тебе ничего такого не рассказывал. — Мои уста запечатаны. Мы оставили чрезвычайно довольного Рона в отеле, а Майкл и я направились обратно к моему дому — мы сами чувствовали себя довольными. Но когда я выезжал с парковки отеля, Майкл похлопал меня по руке и сказал: — Похоже джип Брайана. — Где? — притормозил, чтобы машина двигалась ползком. — Вон там, — Майкл опустил стекло и выглянул наружу. — Майкл, в Питтсбурге, должно быть, сотни таких джипов. И что Брайан будет делать в этом отеле? — Майкл взглянул на меня. — Майкл, думай о чем-нибудь другом, я сделаю так, что ты не пожалеешь потраченного времени, поверь мне! Позже я забыл о джипе. Часть вторая — Ты же знаешь, что Рон так и не пришел сегодня на мой семинар? Это была Анджела, профессор женских образовательнх курсов, которая была одним из организаторов фестиваля. Я мог сказать, что она была в бешенстве. Она хотела, чтобы некая лесбиянка/феминистка/постмодернистка снимала на видео пластические операции, обрезания и другие операции, связанные с сексом, и накладывала их на коллажи политических и религиозных деятелей, таких как Джордж Буш, Папа Римский и Джерри Фолуолл. Та женщина была также давней соседкой Анджелы по комнате в колледже и ее бывшей любовницей, поэтому она была недовольна, что Рон получил награду и попал в центр внимания фестиваля. — Странно. Это совсем не похоже на Рона. На него всегда можно положиться. Бьюсь об заклад, ему позвонили из Калифорнии или что-то в этом роде, и он забыл о времени. Ну, мой класс был разочарован. — Да, Энджи, я уверен, что так и было, — К счастью, Сара смогла поделиться некоторыми своими мыслями о киноиндустрии и их отношении к геям, лесбиянкам и трансгендерам. У нее также были некоторые из ее видео, которые она показывала, — Я рад, что все получилось, Анджела. Я прошел в зрительный зал. Шел очень легкий снег, и уже совсем стемнело, хотя было всего пять часов. Рон стоял среди кучки доброжелателей и, на этот раз, не выглядел так, как будто он предпочел бы быть где-то еще. На самом деле, он смеялся и шутил так, как я редко видел. Он даже… может ли это быть? — флиртовал с одним из моих студентов, Аланом, рыжеволосым красавчиком, который писал диссертацию о гомосексуальном значении в фильмах Клинта Иствуда (с акцентом на «Удар молнии» и «Лайтфут», конечно). — Рон, если бы я не знал тебя лучше, решил бы, что ты под кайфом, — сказал я, когда мы отошли в сторону. — Бенджи, почему ты так говоришь? — он засмеялся — нет, он захихикал. — Рон, ты под кайфом! — Просто в хорошем настроении, очень хорошем настроении. — Ты что, тусовался с гомосексуальными студентами за нормализацию марихуановой коалиции? — Укажи мне на них, и мы увидим! — он хлопнул меня по руке. — Похоже, сегодня у нас хорошая вечеринка. Я с нетерпением жду «вопросов и ответов» после этого. — В самом деле? — Конечно, нет! Но это значит, что все закончилось и я могу вернуться к чертовой матери в Лос-Анджелес, — он обвел взглядом вестибюль, словно искал кого-то. — На этот раз ты пойдешь смотреть фильм? — Нет, я собираюсь потусоваться в гостиной наверху — это то, что я делал вчера — и они придут и заберут меня, когда закончится показ и я буду «на связи». — Думаю, что прошлой ночью мне было достаточно академических занятий на эту неделю. У меня есть видео — кстати, спасибо — и я могу посмотреть его дома. Может быть, после того, как мы сходим куда-нибудь выпить. — Я вынужден отказаться. Завтра мне очень рано уезжать, и до этого мне нужно кое-что сделать. — Я думал, ты не уедешь раньше полудня. — К сожалению, уеду. Ну, а сегодня я занят. Мы наверстаем упущенное в следующий раз, когда ты приедешь на побережье на премьеру. — Я ни за что на свете не пропущу ее. В зале было уже темно, и председатель фестиваля представлял фильм и объявлял «вопросы и ответы», когда я вошел и стал искать место. Прислонившись к задней стене под знаком «Выход» стояла неясная, но безошибочно узнаваемая фигура. И что же Брайан Кинни делает на этом показе? Это было просто не в его духе. В задней комнате «Вавилона», да, или за бильярдным столом в «Вуди», да, но не гейский кинофестиваль, демонстрирующий документальные фильмы о социальных проблемах. Единственное, что я мог себе представить, так это то, что он пришел посмотреть, что именно в этом фильме так напугало его молодого бойфренда накануне. Или не бойфренда, как мне всегда напоминал Майкл. Кем бы он ни был. Я нашел место в последнем ряду, и фильм начался. Не прошло и десяти минут, как я понял, что именно напугало парня накануне. И также поблагодарил Бога за то, что Майкл принял решение не присутствовать, потому что имел бы дело с его собственной реакцией, которая, не сомневаюсь, была бы столь же ужасной, как и у Джастина. Я посмотрел на табличку «Выход». Там никого не было. Примерно через полчаса мне пришлось выйти оттуда и проветрить голову. Я подумал о том, чтобы разыскать Рона и задать ему миллион вопросов, которые вертелись у меня в голове, но мне не хотелось говорить с ним пока. У меня было время подумать самому. В замкнутом мире гей-культуры это было потенциально очень важно. Повторное открытие «Джека» — это будет великая история и великая глава моей будущей книги. И это потенциально может изменить смысл всего фильма от трагедии до чего-то похожего на вдохновляющую историю выживания. Потому что если кто-то и выжил, так это Брайан Кинни! Его успех говорил сам за себя, но последствия этого открытия должны были сильно повлиять на его жизнь. Многие люди, присутствующие на показах знали Брайана, многие, вероятно, знали его очень, очень хорошо, и через несколько дней эта новость облетит все гей-сообщество. Не то чтобы Брайана это волновало. Но Майклу будет не все равно. И его маленькому дружку будет не все равно. И в том рекламном агентстве, где он работал, если они узнают, им непременно будет не все равно. Я вышел из зала и далее из здания. Остановился на широкой парадной ступеньке, за одной из больших колонн, укрывшись от декабрьского ветра, и жаждал сигарету. На самом деле, это было похоже на две сигареты для размышления. Через несколько мгновений дверь открылась, и оттуда вышел еще кто-то. Это был Брайан, в своем длинном кожаном пальто и длинном черном шарфе. Он достал сигарету и закурил. Я подумал о том, чтобы подойти и стащить у него одну. Я хотел спросить его: «Итак, что ты думаешь о фильме?» Его дым повеял в мою сторону, и я понял, что он курит косяк. Смотрел, как он затягивается, а лицо его оставалось непроницаемым. Дверь снова открылась, и появилась еще одна фигура. Это был Рон. Я хотел подойти к ним, но остановился, когда Рон наклонился вперед и обнял Брайана. Он вынул косяк изо его рта и сделал затяжку. Потом поцеловал его, прижал к противоположной колонне, буквально пожирая. Брайан начал расстегивать свое длинное пальто, и они отступили в тень. Какое-то время я наблюдал за ними, как будто смотрел очередной фильм. Не знаю, что меня так беспокоило. Конечно, это не могло быть наблюдение за Брайаном. Я достаточно часто видел, как он трахается в «Вавилоне». Я сам с ним трахался, хотя и не говорил об этом, особенно Майклу. А Рон… что-то во всем этом было не так. На самом деле это было не мое дело. И все же я продолжал думать о реакции Майкла. И о том маленьком мальчике, который был так потрясен накануне. Который, должно быть, пошел домой и рассказал своему любовнику о фильме, который он видел, и о том, кого видел в нем. И Брайан, должно быть, отправился прямо в отель прошлой ночью и ждал в своем черном джипе, чтобы мы с Майклом привели к нему Рона. Я проскользнул мимо колонны, спустился по боковой лестнице, прошел через двор к своей машине и поехал домой под легким снегопадом. *** Я ждал начала рабочего дня, когда Майкл позвонил мне из магазина около полудня: — Мама готова отвезти Джастина в отделение неотложной помощи и дать ему успокоительное! Она звонила мне сегодня утром пятнадцать раз! Этот чертов Брайан — я убью его, как только увижу в следующий раз! — Успокойся, Майкл. Что именно произошло? — Очевидно, он не вернулся в лофт прошлой ночью. Вообще. — И это кого-то удивляет? Что жеребец с Либерти-Авеню не спит всю ночь? — Нет, Бен, ты не понимаешь. Брайан всегда возвращается домой, он никогда ни с кем не остается на всю ночь. Он никогда этого не делал. Но особенно с тех пор, как там поселился Джастин, — Майкл сделал пару глубоких вдохов. Он действительно был расстроен, — наверное, Джастин проснулся и понял, что Брайан так и не вернулся домой. Пошел в закусочную на утреннюю смену и хотел позвонить в полицию и заявить о пропаже Брайана. Ты можешь себе это представить? — Не совсем. — Наверное, он все время звонил в лофт и не получал ответа. Затем позвонил в его офис, и Синтия, его помощница, сказала, что он не появился на работе. Так что, конечно, теперь и Джастин, и мама сходят с ума. Брайан никогда не пропускает работу, независимо от того, насколько он устал, с похмелья или натрахался. Дядя Вик заехал за ними, и они поехали в лофт. Джип был на месте, и они почувствовали себя немного лучше. Брайан, вероятно, сильно напился, пришел очень поздно и отсыпался. Но когда они поднялись наверх, там было пусто. — Послушай… Мне хотелось остановить Майкла и сказать: «Не говори мне ничего больше. Я все знаю». Потому что к тому времени я уже понимал. — Да, его чемодан и сумка исчезли, и он забрал кучу своего дерьма. Я имею в виду — куда бы он пошел, никому не сказав? В чем же дело? — Майкл… — Он оставил ключи от своего джипа на стойке для Джастина. Он никогда не позволяет этому парню водить джип! Что это значит? — Майкл… — В этом нет никакого смысла… — Майкл, пожалуйста, выслушай меня одну минуту, — он замолчал, — я знаю, куда исчез Брайан. И знаю почему. — Ах, ты знаешь? Откуда тебе знать? — Потому что я видел их вчера вечером. На показе фильма. — Видел их? Видел кого? Кого ты видел?! — Брайана… и Рона. Я думаю, он улетел в Лос-Анджелес с Роном. По крайней мере, так я предполагаю, — на линии было совершенно тихо, — Майкл, ты еще здесь? — Да, — его голос был тихим и озадаченным, — но почему? Он даже не знает Рона! — Он его знает, Майкл. Он знает его уже лет тринадцать, нет, четырнадцать. — Невозможно. Я знал Брайана все это время и никогда не слышал о Роне, разве что от тебя. Я знаю всех, кого Брайан знал с того времени. Мы тогда вместе учились в школе, черт возьми! — Но не тогда, когда он был в Нью-Йорке. Рон знает его по Нью-Йорку, Майкл. — Что? — Майкл долго молчал. — Об этом никто не знает. Никто. Даже Тед и Эммет. Или Джастин. Только я, мама и Вик. И его чертовы родители знали, я думаю. — И Рон, Майкл. Там был Рон, в Нью-Йорке. А теперь и я знаю. И Джастин знает — спроси его, если он достаточно спокоен, чтобы рассказать тебе. И все, кто был на показе вчера вечером и позавчера, знают об этом. И каждый, кто увидит DVD, когда он выйдет, будет знать. — Я ничего не понимаю… — Потому что фильм Рона — его знаменитый фильм, его отмеченный наградами фильм. Он о Брайане. Он присутствует почти в каждом кадре. И когда Джастин увидел это, он, должно быть, помчался домой и рассказал Брайану. И мы видели его джип, припаркованный у отеля Рона прошлой ночью. И я предполагаю, что они оба уже на пути к западному побережью, поскольку рейс Рона должен был вылететь из Питтсбурга где-то около одиннадцати утра. И еще, зная их обоих, ни ты, ни кто-то еще ничего не сможет с этим поделать. *** Это было как раз перед Рождеством, и я сидел в своем кабинете, оценивая курсовые работы, когда Рон, наконец, перезвонил мне. Я оставил несколько сообщений в его офисе — у меня не было его домашнего номера — а он так и не перезвонил. Я знал, что он был в середине предварительной подготовки, но был уверен, что он избегал меня. И, насколько мне было известно, Брайан еще ни с кем из наших не связывался. Майкл уже прошел через пять стадий горя и, казалось, был готов пройти их во второй раз. А Джастин — жил в старой комнате Майкла в доме его матери, так что я слышал каждую деталь его продолжающейся драмы. — Бен. Это Рон Розенблюм. Ты получил материалы, которые я тебе послал? — его голос был очень деловым и резким, как будто это могло меня отпугнуть. — Да, я получил их на прошлой неделе. Спасибо. Это должно очень помочь мне с фоном для книги. — Рад быть полезным. Дай мне знать, если тебе еще что-нибудь понадобится. Мой ассистент по производству позаботится о том, чтобы ты получил все, что нужно, — он уже был готов повесить трубку. — Рон. Пожалуйста. Только одну минуту твоего времени, — он не ответил, но и не отключился, — Майкл звонил в офис Брайана, и ему сказали, что он взял две недели отпуска. Прошло уже больше двух недель с тех пор, как вы уехали. Может, это и не мое дело, но я должен спросить, не собирается ли он вернуться домой. — Ты прав, Бен, это не твое дело. Я понятия не имею, что он сказал на работе, но, насколько мне известно, он не планировал возвращаться — ни сейчас, ни в ближайшем будущем. — А как же его работа? У Брайана здесь хорошая работа, и мне бы не хотелось бы, чтобы он рисковал ею. — Ты имеешь в виду то рекламное агентство в Питтсбурге? Я мог бы позвонить и через две минуты найти ему работу в отделе рекламы на студии. Через год он мог бы возглавить этот чертов департамент. Все, что ему нужно сделать, это сказать. До сих пор он не произнес ни слова. — А что он там вообще делает? — Что он делает? Дай-ка подумать, — я слышал, как Рон ходит по комнате, — судя по тому, что я вижу, он лежит у бассейна. Читает журнал «GQ». Нужны еще какие-нибудь отчеты? — И как долго, по-твоему, Брайан будет довольствоваться тем, что целыми днями сидит на заднице у бассейна и читает журнал? — Не знаю, Бен. Уверен, что когда настанет тот день, когда ему это надоест, он даст мне знать. А пока он выглядит вполне удовлетворенным. Мария и Кармел просто без ума от него. — Кто такие, черт возьми, Мария и Кармел? — Мария — моя кухарка, а Кармел — ее дочь, она экономка. Они счастливы прислуживать ему руками и ногами. — Звучит заманчиво. И этим он занимается весь день? Чтобы ему прислуживали, как Клеопатре? — И ходит по магазинам. И ходит со мной на вечеринки. И ужинать. Сегодня вечером мы встречаемся с Джимми Харди и его женой. А на следующей неделе у меня будет большая рождественская вечеринка для моего производственного персонала. Я пытался понять это: Брайан Кинни в роли голливудской жены. Но это действительно было выше моего понимания. Сомневаюсь, что Майкл на это купится. Или кто-то еще, кто знал его. — Рон, кто этот человек, которого ты там держишь, и что ты сделал с настоящим Брайаном? Рон резко рассмеялся: — Ничего особенного, Бенджи. Вообще ничего. — Он не звонил Майклу… или своему… бойфренду здесь, в Питтсбурге… — Послушай, Бен. Вряд ли он здесь связан и с кляпом во рту. В передней части дома есть огромная дверь, которая ведет во внешний мир. Она не заперта. Есть также телефоны почти в каждой комнате и в бильярдной, не говоря уже о его мобильном телефоне, и телефоны в «Мерсе», и в «Ягуаре». Если он не хочет звонить, то уж точно не из-за отсутствия возможности. — Пожалуйста, Рон… если бы ты только мог убедить его связаться с кем-нибудь здесь и сказать им… — я замолчал. Я не знал, что сказать, потому что не знал, что именно Брайан должен был им сказать. Что он скучал по ним? Что он вернется и все будет прощено? Или что они никогда больше его не увидят — и скатертью дорога? — Я передам ему, что ты звонил, Бен, — сказал Рон. Но потом добавил: — Но могу сказать тебе и сейчас, что он не вернется. Нет, если я имею к этому какое-то отношение. И ты можешь сообщить его маленькому фан-клубу в Питтсбурге, что если они хотят увидеть его снова, могут видеть его в своих снах. Прощай, Бен. *Геттоизация — объективно наблюдаемый процесс сегрегации мест проживания определённых групп населения — этнических, определённого уровня доходов или объединённых по любому другому признаку. **«Источник» — роман американской писательницы и философа Айн Рэнд, её первый крупный литературный успех. Впервые опубликован в 1943 году в США. Наряду с романом «Атлант расправил плечи» (1957 год), «Источник» входит в число самых известных произведений американской литературы. Несмотря на то что роман был плохо принят критикой, через два года с момента выхода он стал бестселлером. По роману в 1949 году был снят одноимённый фильм. Сценарий написала сама Айн Рэнд, а главную роль сыграл Гари Купер. Главная идея романа состоит в том, что основной двигатель прогресса — это творческие люди с ярко выраженным эго. Главный герой романа — талантливый архитектор Говард Рорк, убеждённый индивидуалист, чья миссия творить и преобразовывать мир. Рорк отстаивает свободу творческой личности, отказывается идти на компромиссы и отступать от собственных жизненных и профессиональных стандартов.