Квир-теории

Глава девятнадцатая ЕЩЕ ДВА ПОТЕРЯННЫХ МАЛЬЧИКА Краткое содержание: Вик ищет старого друга, чтобы посоветоваться относительно Джастина. Действие происходит в апреле 2002 года, с воспоминаниями об апреле 1988 года. Вик Мне нужно было как-то помочь Джастину. Каждый раз, когда я видел мальчика, он, казалось, находился в свободном падении, и я чувствовал себя беспомощным, не зная, что могу для него сделать. Что я знаю о трудных подростках? Ничего! Но когда-то был знаком с одним человеком, который знает, или когда-то знал, о них все. Итак, я отправился на небольшую прогулку к своему старому другу Тиму Рейли, в тот бар, где он обычно зависал в старые времена. Когда Фрэнк был еще жив. Я рискнул предположить, что он все еще там ошивается. *** — Ты употреблял какие-нибудь наркотики после нашего последнего разговора, Брайан? — Нет, — он сделал паузу, избегая взгляда доктора Файнера. Они сидели в кабинете в Кенсингтонско-Валлийском Центре. Одно то, что Брайан снова оказался в этом здании, встречаясь с доктором, заставляло сильно нервничать. Как будто его запрут и не выпустят. Особенно если они узнали… — Только немного травки. Но это не наркотики. — Думаю, полиция не согласится, но давай обсудим это позже. А как насчет другого? — Нет, — он втянул щеки, а потом надул. — Ты испытываешь тягу к наркотику, Брайан? — Нет. Не особо, — он посмотрел на доктора Файнера и опустил глаза в пол, — иногда. — Знаешь, это нормально. — Тогда это единственное, что во мне нормально. — Почему ты так говоришь? — доктор постучал шариковой ручкой по планшету. — Просто я чувствую себя уродом большую часть времени. Как ненормальный, в отличии от других людей. Реальных людей — Разве ты не чувствуешь себя «настоящим», Брайан? — он отрицательно покачал головой. — Как у тебя дела с отцом Тимом? Теперь Брайан замолчал надолго. Что он должен сказать? — Все в порядке. Я думаю. — Там не слишком строги к тебе? — В смысле? Что значит строги? — Строги. Например, заставляют тебя делать то, чего ты не хочешь? Брайан немедленно перешел к обороне: — Чего я не хочу делать? Доктор Файнер заметил враждебность. Он сделал пометку в своей карте. — Я имею в виду работу. Наказания. Я не много знаю о католической религии, но мне говорили, что она может быть строгой. Физически. — Нет. Ничего подобного, — он откинулся на спинку деревянного стула, — меня заставляют застилать постель. Мыть посуду. Ничего такого, с чем бы я не справился, — он поерзал на стуле. — Нервничаешь, Брайан? — Жаль, что у меня нет сигареты. — Ты слишком молод, чтобы курить, ты же знаешь. Он молча смотрел на доктора. — Вот это здОрово. Все, через что я прошел, все, что я… сделал, и вы беспокоитесь, потому что мне нужна чертова сигарета! Люди действительно ебанутые, — он огляделся, а затем снова посмотрел на доктора Файнера, — держу пари, вы такой же, как мой старик. — Что заставляет тебя так говорить, Брайан? — Могу поспорить, вы ни во что не верите. Циничный. Вечно издеваетесь над другими. Над тем, что они думают. Что чувствуют. Во что верят. — Почему ты пришел к такому выводу, Брайан? Разве я насмехался над тем, что ты говоришь? — Нет. Но я уверен, что вы так думаете. Может быть, говорите это за моей спиной. — Как твой отец? — Возможно. — Издевается над чем? Над религией? — Это и многое другое. Эмоции и прочее. Любовь. Когда ты говоришь матери, что любишь ее. Такие вещи, как эта. Бабские бредни. — Почему это все бабские бредни? — Потому что это ТАК. Так оно и есть… Вы знаете это, Док. — Большинство людей не согласились бы. — Вы имеете в виду нормальных людей? — Разве твой отец не «нормальный»? — А что такое «нормальный»? Знаете, от этих вопросов у меня голова болит. — Мне очень жаль. Я просто пытаюсь понять, как ты себя чувствуешь. Как ты справляешься с этим, — доктор Файнер помолчал, — как близко ты можешь быть к регресу. Он поднял глаза. — Я больше не буду заниматься этим дерьмом. Обещаю. — Брайан, дело не только в «обещании», но и в самоконтроле. Возможности. Чувстве безнадежности или страданиях, когда ты решишь, что только одно поможет тебе заглушить его. — Я уже довольно хорошо умею «заглушать» боль в одиночку. Заставить себя ничего не чувствовать — легко. — Так ли это? Я думаю, что это самая сложная вещь в мире. — Не для меня. Доктор Файнер наклонился к парню: — Не закрывайся так, Брайан. Это сделает все еще хуже в будущем, в долгосрочной перспективе. — Конечно. Я дам вам знать, как все обернется в долгосрочной перспективе. Если она вообще есть. — Планируешь куда-нибудь поехать? Он коротко рассмеялся. — Вы имеете в виду отъезд насовсем? Никогда не знаешь наверняка. Дерьмо случается. — Что за «дерьмо»? — Все виды. Иногда кажется, что все это не стоит того. — Но после всего, что ты пережил до сих пор… и перенес так хорошо… — Вы так думаете? — Я не сказал «невредим», я сказал «пережил». — Отлично. Давайте устроим вечеринку в честь меня и моих достижений. — Возможно, это неплохая идея. — Вы что, шутите? — Зачем мне шутить? — Не знаю… может быть, посмеяться надо мной, потакая глупому ребенку, — он заерзал на сиденье, как будто ища путь к отступлению, — вы вроде как атеист, да? — В этом центре много говорят о религии? — Иногда. Но не так много, как моя мать и ее друзья. Ее церковные друзья. Они все время разговаривают об этом дерьме. — Я еврей, по этническому и культурному признакам. Был воспитан евреями. Но, отвечая на твой вопрос, сказал бы, что я агностик. Ты знаешь, что это такое, Брайан? Он непонимающе посмотрел на мужчину. — Я… был… в потоке отличников в моей школе, док. И читал «Портрет художника в молодости», а еще «Источник» — три раза. Я знаю разницу между атеистом и агностиком. — Я не хотел говорить с тобой свысока. — Все в порядке. Все так делают. Все. Я не знаю, что во мне такого, если люди смотрят на меня и сразу думаю, что я идиот. Должно быть, это подарок. — Ты очень… красивый, Брайан, если это слово тебя устраивает? — он пожал плечами. — Иногда люди думают, что красивые не должны быть слишком умными. Может быть, они ХОТЯТ так думать. Им может казаться, что несправедливо быть красивым и умным одновременно. — Вот почему девушки все время ведут себя глупо. Да, я все это слышал. Это чушь собачья. К тому же… я не девочка, и у меня есть член, чтобы доказать это! Если вам нужны рекомендации, могу их предоставить! — ощетинился он и пересел так, как будто собирался встать и доказать это незамедлительно. — Я никогда не говорил, что ты девочка. Или что похож на девочку. Он снова откинулся назад, пнув ногой перекладину стула. — Знаете, когда я был… помоложе, наверное… действительно верил во все это. — Во что именно? — В религиозные штучки. Я верил в это. Думаю… Он снова поболтал ногами. — Продолжай. — Там ко мне хорошо относились. Священники. Особенно мне нравилось служить раннюю мессу. В основном одни старушки. И это был спокойный способ начать день. В церкви тихо, в отличие от моего собственного дома, который был похож на ад на земле. Тихо и темно. Можно сидеть и ничего не говорить, и люди не будут тебя беспокоить. Я мог думать. — О каких вещах ты думал? — Обо всем. Не о Боге и не о дерьме. Но о моей жизни. Что бы я хотел с ней сделать. О друзьях. О смерти. — Почему ты об этом думал? — Не знаю, — его голова была опущена, — но потом мой старик все испортил. — Как он это сделал? — Он сказал, что все это чушь собачья. Вранье. Придумано для «женщин и людей со слабым умом». Вот, что он сказал. Женщины и люди со слабым умом. Как и я, наверное. — Что еще сказал твой отец? — Что священники заинтересованы только в том, чтобы залезть ко мне в штаны, и что они превратят меня в большого педика, если я вернусь туда. — И ты этого боялся? Боялся стать «большим педиком»? — Вроде того, — его лицо начало закрываться. Но потом добавил, — но было уже слишком поздно. — Почему ты так говоришь? — Потому что уже знал, что я большой педик. Было уже слишком поздно. И мне казалось, что он видит меня насквозь. Видит это во мне. Это напугало меня до чертиков. — Быть большим педиком? — Черт возьми, нет. Что ОН мог это знать. *** — Сколько ему было? Шестнадцать, семнадцать? Моим действиям нет оправдания. Вообще никаких. — Тим, поверь мне, Брайану, может быть, и было шестнадцать, но он был во всех отношениях мужчиной. И во многом опытнее тебя, по крайней мере в сексуальном плане и в том, как устроен мир. — Эмоционально он был ребенком, Вик. Только это имело значение. Вот в чем я себя виню. — Ты думаешь, он вернется и подаст на тебя в суд? Тим был мрачен. — Это не смешно, Вик. Ни капельки. — Мне очень жаль, Тим. Я не хотел зажигать свет, но это все в прошлом. — Да, в прошлом. Но это повлияло на все, что я сделал в своей жизни с тех пор. Мое решение уйти из священников. Решение вернуться в школу и стать социальным работником. Даже решение открыться. Даже… — он слегка нахмурился, — даже то, что случилось со мной и Фрэнком. Его диагноз. Мой положительный статус. И моя работа консультантом по СПИДу. Это был поворотный момент для меня. Я не могу этого забыть. — Извини, если тебе так горько, Тим. Мне кажется, что в каком-то смысле это была моя вина. Я привел его к тебе. Но тогда ему так нужна была помощь… — Нет, Вик. Я не ожесточен. Мне совсем не горько. И я не виню тебя. Или Брайана. В этом нет ничьей вины. Есть только выбор и последствия. Кто мог все это предвидеть? А если бы это было так, разве мы поступили бы иначе? — Скорее всего, нет. Но об этом мог знать только Джимми Стюарт*. Теперь Тим действительно улыбнулся своей убийственной улыбкой. Он все еще был потрясающе красив. По крайней мере, для меня. — Не думай, что я не молюсь каждую ночь о прощении. — О, Тим. Пожалуйста! — я положил руку ему на плечо. — Это правда, Вик. — Ну, я уверен, что Брайан не теряет из-за этого сна после всех этих лет, — рассмеялся я. Но Тим не улыбался. — Ты этого не знаешь, Вик, ничего не знаешь наверняка. — Но со всем остальным, что с ним случилось… с тех пор… — Я всего лишь «еще один» плохой инцидент в жизни, полной «плохих инцидентов»? Просто совпадение? Что я должен забыть? Он должен забыть? Еще одно предательство? Еще один человек, который использовал его? Кто ранил его и никогда не оглядывался? — Я бы не беспокоился об этом, Тим. Брайан — единственный выживший в этом мире. Взгляд Тима приковал меня к себе. Синева была пронизывающей, как будто он действительно мог заглянуть мне в душу. «Каким же он был священником», — думал я. Представьте, что вы рассказываете все свои самые сокровенные тайны этим глазам? — Так ли это, Вик? Так ли это? — Тим взял пиво и сделал большой глоток. Пена прилипла к верхней губе и он слизнул ее. — Для такого выжившего, почему-то он кажется погрязшим в большой беде? И я имею в виду не только жизненные неприятности. Эмоциональные проблемы. Психические проблемы. Почему ему так нужно внимание от стольких людей? И все люди вокруг него находятся под постоянным воздействием. Каждый. Даже ты, Вик. Я опустил голову, думая о том, как искал помощи Тима в разговоре с Джастином и помогал ему преодолеть горе из-за Брайана. Еще раз доказав правоту Тима. *Джеймс Мэ́йтленд Стю́арт (известный под именем Джимми Стюарт; родился 20 мая 1908, Индиана, Пенсильвания, США, умер 2 июля 1997, Лос-Анджелес, США) — американский киноактёр, лауреат премии «Оскар» (1941) за лучшую мужскую роль в картине «Филадельфийская история». Боевой лётчик, ветеран Второй мировой войны и войны во Вьетнаме, бригадный генерал. Был знаменит прежде всего тем, что за полвека создал обширную галерею «маленьких людей» большой Америки, но помимо этого, благодаря своему широкому эмоциональному диапазону, оставил заметный след в огромном количестве жанров: комедиях, драмах, мелодрамах, детективах, биографических фильмах, триллерах, вестернах. Кроме того, известен своей не по-голливудски благопристойной репутацией вне экрана. Современными киноведами считается одним из величайших актёров в истории.