Квир-теории

Глава двадцать четвертая В ОЖИДАНИИ МУЖЧИНЫ Краткое содержание: Есть способы — всегда есть способы… Апрель 2002 года. Брайан Часть первая Перефразируя Толстого — очень вольно, на самом деле — есть только один способ жить счастливо, но тысяча способов уничтожить себя. Поскольку я не имею ни малейшего понятия о том, как выполнить первое, второй курс — моя единственная альтернатива. Первая остановка — старый трах. Он останется безымянным — не мог вспомнить имени, даже когда он стоял на коленях, отсасывая мне. Кроме того, имена не имеют значения. Я могу использовать любое и получить тот же результат. Брайан. Бобби. Джек. Джастин. Какая, к черту, разница? Трах живет в ничем не примечательном доме на ничем не примечательной улице. Я уже бывал там несколько раз, чтобы воспользоваться его специальными продажами различных веществ. Вполне надежный источник. Обычно я покупаю кокс — ровно столько, чтобы хватило на ночь. Нельзя рисковать и прятать его в доме. Знать, где я держу немного травки — это одно, но все остальное заставило бы Рона взбеситься. Трах всегда честен в отношении качества и того, разбодяжен ли слишком сильно или слишком крепок, или что-то еще. Если вы хороший клиент — или если вы ему нравитесь — вы получаете честную историю о товаре, возможно даже со скидкой. Трах на самом деле не такой уж и бизнесмен. Он сам употребляет приличный запас Е. У меня сложилось впечатление, что он и его бойфренд/дилер являются поставщиками половины гомосексуалистов и богатых клубных деток в Лос-Анджелесе, они оба когда-нибудь будут обнаружены застреленными в гангстерском стиле в один прекрасный день — не хочу, чтобы это была ночь, когда я там. Звоню ему со стоянки, и он впускает меня. Кажется, он немного под кайфом. Думаю, что это не хорошая идея для продавца — употрреблять собственный продукт. Это первый шаг вниз. Но кто бы говорил? Он хочет немного поторговаться за это дерьмо, но я так не думаю. У меня есть наличные — вернее, у Рона они лежали в ящике стола, так что расплачусь и поеду, как говорится. Он считает меня очень смешным. Мы уже говорили об этой сделке по телефону, и я хочу забрать товар и убраться отсюда. Но теперь он играет со мной в мать-настоятельницу. — Этот кокс превосходного качества. Полцены, если ты мне отсосешь. — С какого хуя? — Ладно. Полцены, если ты позволишь мне отсосать тебе. — Придерживайся того, о чем мы договорились. И не морочь мне голову. Я прикажу вышвырнуть твою задницу со стоянки и вообще с грузовика общественного питания. — Кокс хороший. Ну же! Тот, другой… это плохая новинка, ты же знаешь! Зачем он тебе? — Какого хрена ты знаешь о том, что мне нужно? Что ты вообще знаешь? Трах выглядит грустным. Разве это не мило? Он пытается присмотреть за мной! Жалкий. — Я просто хочу сказать, что такой парень, как ты… какой в этом смысл? — Если не хочешь продавать свое дерьмо, не продавай. Но мне здесь не нужен «специальный выпуск после школы». Думаешь, я не знаю, что делаю? Я делал это, когда ты был в гребаном детском саду! Он вздыхает и вытаскивает из своей волшебной шкатулки прозрачные пакетики. Привет, давно не виделись. Я их чувствую. Взвешиваю на ладони. На них отпечатаны маленькие изображения «Крутых девчонок». Какая чертова ирония. — Смесь? — Нет. Чистый. Попробуй, черт возьми. Открываю один и облизываю палец. Пробую. Горький. Щелочной. Как старые шахтерские холмы неподалеку от Питтсбурга. На вкус он напоминает запах шлаковых куч и ям. По-моему, это хорошее предзнаменование. — Сколько людей наступило на это дерьмо, прежде чем ты его получил? Он пожимает плечами. — Говорю тебе — будь осторожен. С кем, черт возьми, он разговаривает? — Мне не нужна забота ни ТВОЯ, ни чья-либо еще. И я не должен ни о ком заботиться. Так что просто придерживайся плана. Теперь трах ведет себя так, будто хочет, чтобы я убрался отсюда. Так что, как ни странно, я остаюсь еще ненадолго. — Принеси мне зеркало. — Ни хрена подобного! Только не здесь! — Принеси, — нетрудно пристально посмотреть на него. Он накачал много мышц в спортзале, но внутри мальчик до мозга костей. Он приносит зеркало, и я вываливаю на поверхность примерно половину пакета, который уже открыл. — Это уже слишком. Я сказал, что дерьмо чистое. Он начинает нервничать. Наверное, думает, что я планирую устроить пожар в его гребаной гостиной, обставленной из Биг Кью? Для этого есть места и получше. Гораздо лучше комнаты и дома, чтобы занюхнуть большую порцию. Я достаю из кармана перочинный нож (всегда готов) и снова делю порошок пополам. Но на всякий случай разделяю линию. Потом достаю одну из новеньких, чистых стодолларовых купюр Рона — он обожает получать из банка хрустящие новенькие деньги. Обычно довольствуюсь любыми грязными старыми обрывками, попадающимися мне в руки, ведь я никогда не привередничаю, верно? Сворачиваю купюру и занюхиваю дорожку. А потом жду. Это не похоже на кокаин — не идет прямо внутрь и не зажигает вас. Это более коварно, более искренне. Он окутывает меня, как теплое одеяло в холодную-холодную ночь. Возьмите достаточно, и вы почувствуете себя героем. Он наполняет наслаждением, как оргазм, входящий в вас, а не выходящий из вас. Идеально подходит для того, чтобы уродливое казалось прекрасным, ненавистное — любящим, мир — терпимым. По крайней мере, до тех пор, пока не понадобится следующая доза. Я отделяю еще одну дорожку и протягиваю ее хозяину, но не очень сожалею, когда он отказывается. Занюхиваю еще четверть, а остальное оставляю на потом. Забираю другие пакеты и отдаю наличные. Сотню, конечно, оставляю себе. Нет ничего более отвратительного, чем смотреть, как кто-то нюхает дурь прямо из пакета — это все равно что смотреть, как кто-то ест пальцами. Сотня — как моя серебряная ложка. Я чувствую себя счастливым, счастливым туристом, уезжая, и не буду жалеть, что мне больше не придется иметь дело с этим трахом. Очень долго. Счастливого пути. Сажусь в «Мустанг» и направляюсь к следующей остановке. *** Лучшее место, которое могу придумать — это место, куда я поехал со «Стэном» в тот вечер печально известной «репетиции» с Джимми и Россом Престоном. С тех пор я туда не возвращался, и все еще сомневаюсь. В прошлый раз там был Питер, и могут быть другие знакомые мне люди, и не только трахи. Поэтому я должен подумать об альтернативах. Припарковываю «Мустанг» у ресторана в Западном Голливуде, куда мы с Роном частенько захаживаем. Служащие знают меня, знают машину. За скромный гонорар и дружескую улыбку, а она у меня всегда такая, они не спускают с него глаз. В конце концов, я бы не хотел, чтобы с «Мустангом» что-нибудь случилось, ведь он ни в чем не виноват. Но вместо того, чтобы свернуть в гламурную часть города мальчиков, направляюсь в не столь блестящий район. Не думаю, что даже Питер в свой самый мрачный день зайдет так далеко. Именно поэтому я и направляюсь туда. Если у вас есть инстинкт, или нервы, вы можете почуять нужное место. Я ничего не имею против прогулок. У меня такое чувство, будто только что съел ужин в честь Дня Благодарения: теплый и сытый внутри. Должно быть, даже улыбаюсь, если вы можете в это поверить, потому что несколько человек улыбаются мне в ответ. Некоторые останавливаются и оборачиваются. Вот тогда понимаю, что приближаюсь. Место, которое я имею в виду, напоминает что-то другое. Это не похоже на Калифорнию — больше похоже на Нижний Ист-Сайд. Знакомая атмосфера. Знакомое свечение. Я чувствую себя как дома. Действительно упущенная возможность. Почему не взял с собой Рона и его камеру? Это все равно что вернуться в старый отель для молодоженов. Послушай, дорогая, разве это не тот алкаш, на которого мы все время натыкались? И я верю, что это так! Хорошие времена. Парень у двери даже не взглянул на меня, а сразу пропустил внутрь. В основном толпа в кожаных костюмах и униформе — никаких геев, и это еще одна причина, по которой я начинаю здесь. Мне не нужны никакие чертовы напоминания. Но теперь мне нужен проводник. Какой-то бритоголовый парень пристает ко мне, но я не обращаю на него внимания и ищу тропинку к туалету, двигаясь по периметру главного этажа. Техно-музыка — какое-то немецкое дерьмо. Эти парни такие предсказуемые. У меня будет болеть голова, если останусь здесь слишком надолго, но это не входит в мои планы. Замечаю свою жертву, прислонившуюся к задней стене. Его поза — это код. Одна нога вытянута, другая согнута и упирается в стену. Глаза всегда двигаются, всегда настороженно следят за комнатой. Он замечает меня в тот же миг, когда я замечаю его. Иду туда, и прислоняюсь рядом с ним. Я достаю сигарету для себя и предлагаю ему. Прикуриваю обе. — Спасибо. Он, конечно, ниже меня ростом, и у него темные курчавые волосы. Выглядит поросшим сорняками, как будто он просто вырос здесь без какого-либо направления или цели. Это не про меня — у меня всегда есть цель. — Это типично? Он оглядывает комнату. — Так себе. Среда — не самый волнующий вечер недели. Вдыхаю дым. В последнее время я почти не курю из-за всех этих гребаных тренировок. Сейчас это заводит и ощущается почти так же хорошо, как наркотик. — Но это возможность. Скучная ночь, чтобы поймать трах, но может стать хорошей ночью, если… — я пожимаю плечами. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Откуда ты? Не здешний, это точно. — Нью-Йорк. Почему «точно»? — Я бы ТЕБЯ заметил. Я вижу всех. — Разве я такой… особенный? — теперь я немного отступаю. — Черт, — он смеется и откашливается, — ты что, в трущобах сидишь, что ли? Я искоса смотрю на него. — Эй, я новичок в городе и пытаюсь узнать, что к чему. Пока здесь приземлился. Мой номер в «Ритце» еще не готов, так что гуляю. — Подождешь минуту? Теперь я нервничаю. Это видно. — Почему? Копы пристают? — Они могут. Не здесь, но они могут, так что следи за своей задницей, — он делает еще одну затяжку, — и обязательно спрашивай. Всегда. Закон гласит, что они не могут лгать. — Конечно. Это чушь собачья. Они всегда лгут. — Я просто говорю. Но ты никого сюда не вытянешь. Ну, иногда, но не в этой толпе. — Слишком погружены в себя? — Ага. Если только ты не вляпался в то же дерьмо, что и они, но даже я не настолько отчаялся, пока. — Это зависит от обстоятельств. Ты должен делать то, что должен. — Не пизди, — он оглядывает меня с ног до головы, — ты даже ПАХНЕШЬ, как чертов Беверли-Хиллз. Я смеюсь. — Почему? Потому что я принимал ванну в последние три дня? Не надо мне этого! Он качает головой. Бритоголовый снова обходит меня. Но я знаю этот тип. Он хороший трах, но гнилой. То же самое происходит со всеми в таком месте, как это. Но я не знаю, куда еще идти в такой момент, за исключением машины, и это лучший способ засунуть свою задницу в загон, быстро. — Если у тебя есть что-нибудь… лишнее… я мог бы отвезти тебя куда-нибудь получше. Мой спутник упоминает название места, куда я ходил со «Стэном». — Уже был там. У меня была стычка с одним парнем — сегодня не хочу. Есть еще идеи? — Может быть. Пойдем. Мой новый приятель ведет меня в сортир, и я делю с ним еще один пакет с четвертью, выкладывая его на бачок унитаза. Он снюхивает, как гребаный пылесос. — Ты не шутил — это чистое дерьмо. Может убить тебя, но это так хорошо. — Какая мерзкая идея, — говорю я, — я должен быть осторожен, как думаешь? Часть вторая Моя голова не жалеет, что оставила глухую техно-музыку позади, хотя маленькая кучка дерьма, которую мы разделили с «приятелем» делает меня нечувствительным ко всему, кроме основ. Вот что делает допинг — раздевает тебя вплоть до основ. Говорят, сидя на героине никогда не болеешь, никогда не простужаешься. Но это не так. Проведите затянувшуюся зиму в Нью-Йорке, и будете знать лучше. Дело не в том, что вы не болеете — вам просто все равно. Мы возвращаемся тем же путем, каким я пришел. Внутри и снаружи тепло. «Приятель» — идеальный собеседник для этой экскурсии. Он односложен. Последнее, что я хочу услышать — это историю чьей-то жизни. Он направляет меня к старому складу, который, с парой зеркальных шаров и баром, теперь называется клуб. Он настолько дешев, что я проходил мимо него без малейшего интереса раз сто. Дети из клуба «Бел Эйр» и педики с Родео-Драйв не захотят здесь умереть. Больше похоже на поддерживающую руку для всех Тедов Шмидтов в большом Лос-Анджелесе — плохо одетых, недотраханных и бесполезных. Странно, что я сам до этого не додумался. Но я давно не практиковался в таких вещах. Здесь мы с «приятелем» нежно прощаемся. — Тут меня знают. Даже пару раз вышвыривали за проституцию. — А какая им разница? В таком месте, как это, все занимаются троллингом. «Приятель» качает головой. — У руководства, очевидно, были какие-то проблемы с копами, и они пытаются держать все под контролем. — Значит, тебе можно отсосать, но не брать за это денег? — Что-то подобное. — Господи, они реально хотят, чтобы люди честно зарабатывали на жизнь? — Меня ищут, — пожимает он плечами. Итак, ребята у двери знают его, а ищут, очевидные дельцы. Я знаю, что они не помешают мне войти… думаю. Но «приятель» в жопе, даже в этом паршивом месте. Он говорит, что направляется к ближайшей парковке. Когда вечер затягивается и Теды решают отправиться в свои квартиры в Ван-Найсе, Бадди надеется немного развлечься на ночь — или, по крайней мере, получить несколько баксов, отсосав случайному Теду или двум, прежде чем отправиться домой. Это не моя сцена. Даже в крайнем случае. В конце концов, в кармане полно наличных, а я не планирую провести последний вечер, прислонившись к стене в каком-нибудь гараже. Выпрямляюсь, привожу свои волосы в порядок и прохожу в клуб без сучка и задоринки. Никогда не было проблем с тем, чтобы попасть туда, куда я хотел. После первого же обхода этого места понимаю, что если бы искал трах, то ушел бы через пять минут. Выбора тьма-тьмущая. Тед выглядел бы блядски хорошо рядом с этими парнями — даже в коме он выглядел лучше и обладал большей индивидуальностью, чем девяносто процентов здешних неудачников. Но я напоминаю себе, что не ищу трах и не ищу самого горячего парня в подобном месте. Чем больше неудачников, тем лучше. Чем больше отчаяния и возбуждения в конце разочаровывающего вечера, тем больше желания заплатить. И не только за быстрый отсос, но и за весь шведский стол. Итак, я был в нужное время в нужном месте. И еще не слишком поздно. Впереди много времени. Много. Я подхожу к бару, и четверо парней пытаются угостить меня пивом. Это хорошее начало. Чувствую себя как Скарлетт О’Хара на барбекю. Это дает мне возможность пересмотреть свой образ действий и изменить обычный образ мыслей. Дело не в том, чтобы выбирать. Большую часть времени, что я провожу в барах, клубах или просто прохожу по гребаной улице, отбиваюсь от потенциальных трахов. Даже я не могу справиться со всем, что мне предлагают. Трах — это игра, охота. Выделяю свою добычу из стада. Устанавливаю зрительный контакт. Кружение, танцы, фехтование. Затем перерыв, касание, гол. В любой момент можно отступить и прекратить. Или, блядь, уйти домой. У тебя на руках все карты, все под контролем. Ты сам решаешь, что к чему. Все эти «вершины» довольно быстро становятся днищами, когда ты опускаешь их под этими неонами. Просто смешно, как быстро они подставляются. Почти никакого вызова. И не обязательно быть человеком с трахом. Тебе не нужно с ними разговаривать или слушать их. Не нужно знать их имена, статистику, любимый гребаный фильм. Максимум удовольствия, минимум дерьма. Если бы я только следовал этому правилу все время, не был бы в таком беспорядке, в котором нахожусь сейчас. Но проституция — это совсем другая игра. Все дело в НИХ. Они выбирают и отбирают. Они определяют повестку дня. Они платят, играют по-своему, как всегда говорил Стэн. Ты должен быть близок по духу. Открыт. Дружелюбен. Тебе нужно быть лучше, чем просто трах. Ты ХОЧЕШЬ, чтобы они вернулись, ХОЧЕШЬ им понравиться. Небольшая уязвимость — это плюс, даже если она поддельная. Немного искренности. Трудно поверить, что я в этом мастер. И мне не нужно было притворяться. Я БЫЛ уязвим. Мне не терпелось угодить. Я был чертовски жалок — и это сделало меня успешным. Но теперь злюсь. Я измучен. Охуенно измучен всей этой ерундой, мозговыми атаками, суетой. Вот почему сегодня вечером мне нужно было посетить мини-маркет трахов. Чтобы снять напряжение. Чтобы покончить с собой. Но этого оказалось недостаточно. Чувствую, как под теплым одеялом дурмана поднимается тревога. Это зуд перед отходняком. Изматывающее беспокойство. Но для этого еще слишком рано. Значит, это Я сам. Но, блядь, боюсь принимать еще больше дерьма прямо сейчас, и не хочется заглядывать в туалет этой помойки. Это не входит в мои планы. Наконец-то я «позволяю» одному из потенциальных джентльменов заказать мне что-нибудь. Он выглядит более преуспевающим из всей этой шайки, и не совсем тролль. Он старше — около сорока, я бы сказал. Как раз ровесник Рона. Волосы только начинают редеть. Очки. Похож на программиста или страхового агента. Одежда на нем ужасная, но не слишком дешевая. Этот парень выложит немного денег за достоинства, в отличие от других дешевых ублюдков, которые окружают меня. Этот парень — Голубь Сирса* в стае больших индеек Биг Кью. Строго говоря, толпа на один шаг выше полиэстера. Я выделяюсь в своей кожаной куртке и черных джинсах. Пора показать товар, думаю я, и посмотреть, что будет дальше. Снимаю куртку и откидываюсь на стойку. Эффект мгновенный. Вокруг определенно шумят. Отклоняю предложения выпить, потанцевать. Я здесь только для того, чтобы «расслабиться» — расслабиться, познакомиться с новыми людьми. Мой покупатель пива становится собственником, пытаясь оттеснить соперников. Обычно именно здесь я бы и сбежал. В ту минуту, когда они начинают думать, что владеют тобой, блядь, беги! Я никогда раньше не попадал в неприятности, когда убегал от этого дерьма. Только однажды остался. И посмотри, к чему это привело… Но пока что программист — самый вероятный из этой компании, так что я немного поощряю его. Все, что нужно сделать, это запустить мой гребаный палец вниз по его руке, и его член оживает в повседневных штанах. Это слишком просто. Не должно быть так просто. Начинаю думать, что мне следовало просто схватить бритоголового в том другом месте и покончить с этим. По крайней мере, он мог бы преподнести сюрприз-другой. И не то чтобы я действительно искал деньги — дело в принципе. Смысл в том, чтобы закончить там, где ты начал, и сделать полный круг. И концом этого круга будет Рон. Но еще не сейчас. Да неужели? У этого парня есть машина. Жилье неподалеку. Кто бы мог подумать? Никогда не слышал такую убедительную реплику. Эта кошка гладкая. Но я не должен насмехаться над ним, даже мысленно. Он мой билет из этого места — места, о котором нисколько не пожалею и никогда больше не увижу. Но я должен кое-что прояснить. Совершенно ясно. Я прошу то, что дамы называют «припудрить носик». Как предварительный гонорар. Он протягивает мне десятку — мы поняли друг друга. Я ухожу в туалет и выкладываю еще одну дорожку. Немного. Мне не нужно клевать носом в машине парня. Но… тревога не уходит, сердце колотится, как молот. Мои тренеры по бегу, Джон и Элби, должны видеть меня сейчас. С таким жестким пределом я действительно мог бы дать им тот пинок, к которому они всегда меня подталкивают. Это движение, которое вы делаете, когда уже достигли максимума — но тогда у вас есть что-то еще, второе дыхание. Это концепция, в которую можно поверить. Я думаю об этих ребятах и что должен был зайти к ним где-то по пути. Они хорошие ребята. Оба — бывшие бегуны мирового класса в 1970-х. Оба педики. Именно они дали мне лучшее представление о характере Бобби, потому что сами жили этим — в шкафу в то время, естественно. Но другие спортсмены знали. Они всегда знают. С минуту думаю о том, чтобы уйти, сесть в машину и поискать их. Я никогда не пытался увидеться, поговорите с ними за пределами съемочной площадки. Между нами расстояние. Может быть, это так и есть, если скрываться слишком много лет. Может быть, они просто хотят сделать свою работу и убраться к черту. Или, возможно, принадлежат телом и душой студии, как и мой аналитик, и врач, и Рон, и Джимми, и все остальные, с кем я общаюсь. Теперь я боюсь идти даже к Диане, чтобы не навлечь на нее еще больше неприятностей. Блядь. Это была глупая идея в любом случае. Выхожу на улицу, и там меня с опаской поджидает программист. Неужели он думал, что я на него наброшусь? Я бы никогда этого не сделал, правда? Иду за ним к машине. «Тойота Королла». Что ж, это все решает. Я ничего не буду делать в этой машине. Или квартира, или ничего. Какое-то время он молча ведет машину. Не вижу, куда мы едем в темноте. Он что-то говорит. Я ничего не слышу, но киваю и говорю: «о, да?» и «правильно.» Он, кажется, доволен моими ответами. Со мной легко. Со мной он блестящий рассказчик. А почему бы и нет? Оказывается, у него есть дом. Не большой, но дом. В районе среднего класса. Интересно, он единственный педик в квартале? Похоже на то. Куча трехколесных велосипедов и всякой дряни на соседней подъездной дорожке. Блядь, я собирался купить Гасу такой же трехколесный велосипед. Он показывает мне свой дом. Все коричневое. Коричневый ковер. Коричневая мебель. Коричневые стены. Как будто живешь в собственном дерьме. Но он этим гордится, и я чувствую себя немного виноватым. Он показывает мне кухню. Все в цвете авокадо, даже тряпки для мытья посуды. Очевидно, когда этот парень выбирает цвет, он придерживается его во всем. Сегодня я не ожидаю больших отклонений от нормы. Он говорит что-то еще. Эй, не жди меня утром с кукурузными хлопьями. К тому времени я уже буду далеко. Но просто улыбаюсь ему. Он берет напиток — пиво — и предлагает мне. Я предпочитаю воду. — Итак, чем ты любишь заниматься? — я снимаю кожаную куртку, но держу ее под рукой. Все мое дерьмо там. Он завис и немного заикается. Это не облегчает задачу. Как обычно мне придется взять контроль на себя. Вообще-то весь смысл в том, чтобы мне НЕ приходилось принимать решения. Просто сделать то, что должно быть сделано. Но это безнадежно. Мне даже приходится заталкивать его в спальню — я не собираюсь садиться на этот дерьмово-коричневый диван. Он раздевается, как будто его мать наблюдает за ним. Трусы-боксеры — святая корова! Это переход из разряда фарса в разряд трагедии. Наверное, только так он и умеет двигаться — но черт побери на самом деле! Я не должен жалеть ЕГО — мне полагается жалеть себя. Все идет совсем не так, как я себе представлял. — Сколько? — как будто он ненавидит спрашивать. Но разве дело не в этом? — Это зависит от того, что тебе нравится делать. Мне кажется, что я объясняю это тому, кто никогда раньше ничего подобного не делал. Может быть, так оно и есть на самом деле. Я об этом не думал. — Трахаться? — с надеждой говорит он. Как будто я собираюсь сказать «нет»? — Семьдесят пять. Я дам тебе тариф «Все включено». Блядь, понятия не имею, что говорю, но он покупается. Буквально. Он достает деньги и начинает их пересчитывать. — В этом нет необходимости. Я тебе доверяю. Разве мы здесь не друзья? Правильно. Кладу деньги в карман куртки и достаю пачки смазки и презервативов. Было очевидно с самого начала, что этот парень не трахнет МЕНЯ за миллион лет. Я должен был догадаться, что иду в Центр досуга и отдыха. Единственным топом во всем помещении был диско-шар на потолке. Я снимаю красную футболку и брызгаю на себя водой. Здесь становится жарко, но не в нужном смысле. Душно. Лихорадочно жарко. Внутри меня. Но где-то высоко, а не там, где должно быть. Стягиваю джинсы, стараясь не потерять мобильник, когда они падают на пол, и отпихиваю их с дороги. Он смотрит на меня. Ладно, парень доволен тем, что видит. Естественно. По крайней мере, ему не терпится прикоснуться к моему члену. Это говорит в его пользу. Но я мог получить это в любой момент сегодняшнего вечера и начинаю терять терпение. Подождите, мне нужно отступить. Но это не обо мне. — Давай, возьми его. Он тебе нравится? Да? Парень не нуждается в особой поддержке, но это отвлекает меня от того, что делаю. Я уже думаю наперед. Скорей бы покончить с этим. Выбраться отсюда. Еще один трах, и я смогу утащить свою задницу подальше. — Это хорошо… хорошо. Тебе нравится то, что я делаю? — конечно, я ни хрена не делаю, а просто стою. — Скажи мне, когда будешь готов. Но он, кажется, доволен тем, что насытился моим членом. Это не тот полный вытрах мозга, на который я надеялся. Даже деньги не имеют никакого значения. Это просто кажется… обыденным. Я бездумно делаю то, что делал всегда. Наличные — это случайность, а не большое «пошел ты», на которое я надеялся. Это — ничто. Наркотическое и эмоциональное оцепенение не полное, но, может быть, я все-таки принял слишком много или слишком рано, что ничего не чувствую кроме своего члена, и даже это не так уж и здорово. Впрочем, это не имеет значения. Не то чтобы сейчас что-то вообще имело значение. Я должен был остаться в кожаном баре и предложить себя за настоящую дозу унижения. Может быть, именно этого я и хотел все время. Но теперь и для этого уже слишком поздно. Мой хозяин, кажется, готов, а я готов послать его и уйти. Он надевает на меня презерватив, и сам смазывает его смазкой. Опять же, я ничего не должен делать. Это похоже на актерскую игру — я стою и смотрю, как все делает Джимми, а Рон всем руководит, Почти чувствую, что они сейчас в комнате и оглядываюсь в поисках камеры. Я бы предпочел, чтобы он не смотрел на меня, чтобы этот случайный парень отвернулся и не толкал свою человечность мне в лицо. Но он хочет другого, а клиент всегда прав. Верно? Он хочет притвориться, что «занимается любовью» — конечно, почему бы и нет? Нет ничего лучше, чем притвориться, что влюбился с первого взгляда в кого-то, кого никогда раньше не видел и никогда больше не увидишь. Я в это не верю. Не верил тогда, не верю сейчас. А те, кто в это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО верит — они, блядь, сами себя обманывают. Особенно если думают, что влюблены в меня. Вспоминаю сразу о трех. И всё потраченное впустую время, напрасные надежды и напрасные слезы ни хрена не изменили. Я все тот же бесчувственный мудак, каким меня все считают. Это ни на йоту не изменилось. — Что? — мои мысли блуждают, пока я готовлюсь выебать дерьмо из этого парня. И это будет пиздецки неприятный трах. Он должен наслаждаться этим, но выглядит довольно расстроенным, — что ты сказал? — Как тебя зовут? Я хочу знать твое имя. Ни за что. — Это не важно. — Скажи мне, пожалуйста. — Просто забудь об этом. Возьми любое гребаное имя, какое захочешь. Выбор дилера. Последнее, что мне нужно, это услышать, как случайный трах произносит мое имя. Любой из них. Это было бы хуже всего. Это круче, чем ад, и его театральность нисколько не облегчает задачу. Он стонет и мечется. С таким же успехом я мог бы просто сидеть и смотреть, как он скачет. Но если он развлекается, то это все, что имеет значение. Ему следует подумать о том, чтобы вкладывать деньги в хороший трах для себя более регулярно — это могло бы снять некоторую нагрузку с его сердца. — Я готов кончить, — он говорит извиняющимся тоном. — Ладно, как только ты будешь готов, я тоже буду готов. Слава Богу. — Не мог бы ты произнести МОЕ имя… я имею в виду, когда я кончу? Когда он кончит? Что это с парнями и именами? В чем, черт возьми, дело? Это всего лишь слово. Бессмысленный звук. — Хорошо. Я назову твое гребаное имя, но я почти готов. Давай сделаем это. — Джастин, — шепчет он. Я, блядь, замираю… — Что ты сказал? — Джастин. Это мое имя! Скажи это! СЕЙЧАС! — и он кончает. А мой собственный член падает, как будто кто-то только что поджег его. Падает так быстро и так сильно, словно пытается забраться обратно в мое тело и вырваться из головы. Вот та умопомрачительная фигня, которую я хотел! Теперь я действительно знаю, что судьба подготовила меня для убийства. Парень даже не замечает. Он вздыхает и так счастлив, что почти напевает. Он не замечает, что внутри я впал в кататонию. Я встаю, нахожу свои брюки, футболку, собираю свое дерьмо. Нет, я не хочу чашку кофе, не хочу оставаться на ночь, не хочу больше смотреть на тебя или произносить твое гребаное имя. Во всяком случае, я его так и не произнес. Ты даже не заметил. Да, можешь отвезти меня куда-нибудь. Вернемся к той дыре. Вернемся к моей машине. Куда угодно отсюда и подальше от тебя. В машине он все говорит и говорит. Хрен с ним, потому что если я слушаю его бессмысленную болтовню, мне не нужно концентрироваться. Не надо думать. Я трогаю свой член через джинсы. Никогда еще он не был таким вялым за всю жизнь. Это как наркоз. Я должен был покончить со всем еще год назад в лофте — с огромным стояком и с шарфом. Чертов Майки! Теперь я уйду жалким, даже мой член в конце концов не выдержал. Это судьба. Это карма. — Ты действительно красивый. Это было великолепно. Могу я тебе позвонить? Можно я тебя поцелую? Можно мне еще раз потрогать твой член? Могу я узнать твой номер? Как тебя зовут? Одни и те же вопросы, всегда. Я больше никогда их не услышу. Никогда больше не придется отбиваться от них. Наконец-то у меня будет немного покоя и тишины. Трах — я даже мысленно не могу произнести его имя — высаживает меня на стоянке, не решаясь отпустить. Он думает, что я пьян, но никак не может понять, как я до этого дошел. — Я просто устал. Очень устал, — говорю я, — мне надо… мне надо домой. Я… я должен покормить собаку. Черт, если он не купится на это. Педики и их гребаные собаки! Он снова колеблется, потом выезжает на улицу и исчезает вместе с ветром. Два парковщика видят меня и сразу идут ко мне. — Мистер Кинни, вы в порядке? С вами все в порядке? Хочется закричать: «Перестаньте беспокоиться обо мне!» Почему все так беспокоятся обо мне? Я не хочу, чтобы их это волновало! Не хочу, чтобы кто-то обо мне заботился! Но я просто говорю: — Все в порядке. Я в норме. Они смотрят на меня с сомнением. Эти двое молоды и хороши собой. Начинающие актеры — как и все остальные Они, наверное, учатся, копят деньги, ходят на прослушивания и работают на этих паршивых работах, паркуя машины, обслуживая столики или убирая собачье дерьмо с дорогих газонов. Может быть, они и хороши. Может быть, они довольны тем, что делают. Имеют страсть к этому. И не попали в фильм, потому что режиссер не мог насытиться твоей задницей, когда тебе было шестнадцать. Вот ЭТО действительно жалко. Они пытаются помешать мне сесть в «Мустанг». Один из парней — блондин — хочет отвезти меня домой. Я смотрю на него — он как гребаный серфингист. Ни за что не сяду с НИМ в машину. Я проскальзываю на водительское сиденье и вытряхиваю из карманов всю наличность. Новая сотня Рона, семьдесят пять, плюс туалетная десятка от траха, я имею в виду… да что там, черт возьми — Джастина — блядь, кто бы мог подумать! Какие-то другие купюры и мелочь. Комкаю все это и кладу в нагрудный карман серфера. — Забирай своего приятеля и отлично проведи время без меня. До свидания, мальчики. Прежде чем они успевают возразить, я вывожу «Мустанг» на улицу и поворачиваю обратно на Стрип, в сторону Ронской части города. Большую часть пути назад я на автопилоте. Уже поздно, сейчас середина недели, и не так уж много машин, в которые можно врезаться, как только съеду с главной дороги. Черт меня побери, если «Мустанг» действительно не найдет дорогу домой. Въезжаю на подъездную дорожку, стараясь ехать по прямой. По крайней мере, я не съехал с чертовой дороги в канаву. Сворачиваю и пытаюсь затормозить, но вместо этого нажимаю на сцепление, и машина съезжает с асфальта на лужайку. Ого! «Мустанг» застрял в зарослях кустарника и сорняков в конце подъездной дорожки. Чем сильнее я запускаю двигатель, тем больше он буксует и ревет. Вдруг он замирает. Нахуй. Я хватаю куртку и, пошатываясь, иду к дому. Это был долгий, долгий путь. Иду к входной двери. Вот как я вышел, когда уходил, так и вернусь. Избегаю кухни, собаки и возможного вмешательства моей прекрасной Немезиды, Мексиканского Спитфайра. Будет ли она когда-нибудь счастлива, что оказалась права во всем?! Приятно сделать хоть одного человека полностью счастливым в своей жизни. Я останавливаюсь и сажусь на ступеньку у входной двери. Достаю пакет и открываю его зубами. Я, блядь, просыпаю бОльшую часть всего этого на себя. Снюхиваю с рук, с маленького конверта, с красной футболки с «Крутыми Девчонками». Что это за секретный ингредиент? Что дает им власть? Я не знаю ответа. Я даже не знаю, что дало МНЕ эту власть, и поэтому не знаю, как я ее потерял. Входная дверь не заперта. Здесь тихо, как в могиле. Я стягиваю сапоги и бросаю их куда-то. Должно быть, я оставил куртку на крыльце. Пытаюсь расстегнуть джинсы, но пальцы немеют. Получается расстегнуть только верхнюю кнопку. Нахуй. В спальне не темно, как я и надеялся. Но один свет горит — лампа для чтения. Рон и еще один гребаный сценарий. Он выбирает и выбирает свой путь через все предложения, которые получает. О, теперь он покупатель. Ему больше не нужно суетиться. Когда его фильм произведет огромный фурор, он окажется в центре внимания. Но какая, нахуй, картина? Я хочу сказать, какой фильм ТЕПЕРЬ, Рон? Может быть, меня смогут создать на компьютере. Я помню — ты сказал, что моя задница играет всю настоящую роль в фильме. Не займет много времени, чтобы сделать это реальностью. Вряд ли им понадобится мое лицо для окончательной нарезки. Он слушает Марвина Гая. Депрессивная музыка. Бедный Рон. — Что происходит? Должно быть, он скучал по мне. Как трогательно. Падаю на кровать, как чертово дерево. Лес! Сначала онемел. А теперь упал. Мое сердце больше не бьется. Я не чувствую ни ног, ни рук… Сократ — когда болиголов достигнет твоего сердца, все будет кончено**. Когда я закрываю глаза, становится тепло и тускло. Не совсем темно. Это голубое сияние заливает все вокруг. Оно никогда не подводит. Что-то в этом свете заставляет чувствовать, что ты находишься в другом месте. Это место всегда безопасно. Ты можешь просто быть собой и не притворяться. С Джастином не нужно было притворяться. Он был на моей стороне — и все еще остается там. Почему я не могу поверить? Или позволить себе поверить в это? Самое лучшее, что я когда-либо сделал — это позволил ему сбежать. Это может дать мне некоторые основания для сострадания. Мне нужны кое-какие очки. Вижу лицо Рона. Удивленный взгляд. Почему он удивлен? Что за шок? Какой здесь ущерб? Он трясет меня, но я не чувствую его рук на себе, только движение. Закрываю глаза. Этот голубой свет наполняет меня, и я улыбаюсь. — Брайан! Ради Бога, скажи что-нибудь! СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ! Я не хочу снова открывать глаза, но сделаю это еще раз. Для него. А почему бы и нет? — Привет, Рон. Столик на одного? Пока, детка. Пока. * Имеется в виду Sears — американская компания, управляющая несколькими международными сетями розничной торговли. Компания Sears была основана Ричардом Сирсом и Алвой Робаком в конце XIX века. Новацией компании было то, что она поставляла товары по почте, заказанные покупателями по почтовым каталогам. **"Притча о болиголове» Элиезер Юдковский (https://orden-bezdna.livejournal.com/1230462.html)