Квир-теории

Глава пятьдесят пятая МОВИОЛА* Краткое содержание: Рон и Джастин беседуют, и Рон приглашает Джастина посмотреть видео. Лос-Анджелес. Июнь 2002 года. Часть первая Джастин В четверг утром я просыпаюсь в синяках и ссадинах, у меня болит шея от лежания на земле на заднем дворе. Я также нахожу маленькие кусочки травы и листьев в странных местах. Незадолго до рассвета Брайан растолкал меня, и я потащился обратно в бильярдный домик и упал на кровать. Сработал будильник — это неприятный звук. Я выхожу завтракать, а Линдси и Рон сидят за столом на террасе рядом с бассейном. Они похожи на супружескую пару. Она наливает ему сок, а он дразнит ее, и это реально вызывает у меня тошноту. Они видят меня. Линдси улыбается, а Рон говорит: — Доброе утро, Джастин! — своим самодовольным, звонким голосом. Мне не нравится, как мое имя звучит в его устах. Похоже, они оба хорошо выспались. Обычно я люблю сытный завтрак, но беру только сок и тосты. Линдси достает меня, пытаясь уговорить съесть яйца или дыню. Нет, спасибо. Я вижу, что Рон смотрит на меня. Не знаю, почему он ведет себя так самодовольно сегодня. Может быть, из-за той лошади, которую они купили вчера, или из-за того, что Патрик Суэйзи сделал ему комплимент, или еще из-за чего-то. Брайан говорил, что он получает всевозможные предложения стать режиссером некоторых действительно больших звезд, таких как Клинт Иствуд, например. Это то, над чем он так долго работал, говорит Брайан. Мечта сбылась. Мне не нравится, когда Брайан начинает так говорить. Он начал говорить такие вещи прошлой ночью. Вещи, из-за которых кажется, что они с Роном ладят гораздо лучше. ГОРАЗДО лучше. Брайан был милым с ним на ипподроме, но думаю, это потому, что вокруг были все эти люди. И со мной он тоже был милым. Я не могу этого понять. Диана говорит, что Брайан испытывает «противоречия» по поводу этого. Мне хочется кричать: «По поводу чего? Того, как плохо с ним здесь обращались? Того, как он был болен и истощен? Но теперь, когда к нему вернулось здоровье и искра, они все, кажется, забыли, как это было. Даже Брайан, кажется, немного забывает об этом». Смотреть, как Рон улыбается и очаровывает Линдси, достаточно неприятно, но когда он «мил» со мной — у меня кровь стынет в жилах. Как будто я больше не представляю для него никакой угрозы, так что ему даже не нужно быть противным со мной. Победитель может позволить себе быть хорошим парнем для проигравшего, верно? Вот только… я не собираюсь сдаваться. Ни хрена подобного! Когда Брайан наконец появляется, он подавлен. Как будто у него похмелье, но я точно знаю, что прошлой ночью он вообще не пил. Это странно. Рон выдвигает стул рядом со своим и заставляет Брайана сесть. Тот садится. Он даже не смотрит на меня, разве что, когда я встаю, чтобы одеться, он касается моей руки, когда я прохожу мимо. Только это. Одно маленькое прикосновение. Я вообще не понимаю, что это значит. Рон договорился, чтобы я сегодня посетил несколько анимационных студий. Это то, чего я действительно ждал с нетерпением. Если бы только я не чувствовал себя так ужасно! Лимузин студии забирает меня в девять и везет в три разных места. В каждой студии меня ждет человек, который сопровождает меня, знакомит с некоторыми аниматорами, показывает проекты, над которыми они работают, и предлагает стажировку на следующее лето, если мне интересно. Конечно, мне интересно! Я забываю о своей ноющей шее. Я, блядь, в восторге! И снова понимаю, какой влиятельный парень Рон. Он сделал несколько звонков за очень короткое время, и теперь эти люди прогибаются, чтобы помочь мне. Чтобы произвести на МЕНЯ впечатление. Деают мне всевозможные специальные предложения, вроде стажировки. В каждом месте я говорю, что мне определенно интересно, но что я должен понять, какова будет ситуация через год. Они записывают мой адрес и электронную почту, и обещают, что будут держать меня в курсе. Один человек, который показывает мне все вокруг, просит прислать несколько образцов рисунков, может быть, даже слайды моих работ. Он серьезно расспрашивает меня о моих устремлениях и моем подлинном интересе к компьютерной анимации. Я понимаю, что это именно то место, где я хочу быть, если действительно приеду в Лос-Анджелес следующим летом. Этот человек воспринимает меня всерьез как художника и потенциального аниматора, а не просто потакает какому-то панку, связанному с влиятельным режиссером. В четверг вечером мы идем ужинать в какое-то модное заведение в Беверли-Хиллз. Это приглашение Рона, и они с Линдси болтают, как на свидании, а мы с Брайаном сидим и молчим. Брайана, похоже, все это забавляет. Наблюдаю, как он смотрит на Рона, пытаясь понять, о чем он думает. Пытаюсь все понять! А потом он дотрагивается до моей ноги под столом, и я снова в бешенстве! Разные люди постоянно останавливаются у стола. Некоторые — известные люди. Та женщина, которая была на фотосессии, в больших очках, которая пишет статью, она разговаривает с Линдси, Роном и Брайаном, как будто это просто разговор. Но она все записывает у себя в голове. Это часть ее статьи. Она практически гладит меня по голове, как хорошую собаку. Рон задает мне всевозможные вопросы об анимационных студиях. Он так мил со мной, что я почти забыл, как сильно не хочу быть с ним дружелюбным. Но он все устроил. Теперь и я весь «противоречивый», как сказала Диана. Мне хочется позвонить ей, когда мы вернемся домой, она на моей стороне. Она мой союзник против Рона. Но у нее дома никто не отвечает, а я не оставляю сообщения. В четверг вечером я жду в бильярдной, играя на компьютере. Уже поздно. Потом еще позднее. И еще позднее. Брайан так и не приходит. В пятницу Брайан и Линдси отправляются за покупками с Гасом, и Кармел. Не может быть, чтобы Кармел осталась дома, когда ребенок с ними. Брайан злобно смотрит на Кармел, когда та уделяет слишком много внимания Гасу, и Кармел злобно смотрит на НЕГО в ответ. Я думаю, что между ними та «любовь/ненависть», когда все эмоции сосредоточены на том, кто монополизирует Гаса. Линдси просто отстраняется и выглядит удивленной. Лицо Рона, как обычно, непроницаемо. Я решаю воспользоваться этим свободным днем, чтобы насладиться бассейном. И это отличный бассейн — большой и выложенный плиткой с причудливыми мексиканскими узорами. Я не такой уж хороший пловец (хотя рядом с Брайаном я похож на Грега Луганиса!), но мне нравится плавать. Вот плавучий шезлонг, с которым я играю. В нем есть встроенная подушка и держатель для напитков. Мы с Брайаном говорили о других видах игр с ним. Представляю себе Брайана, лежащего на нем, бесцельно дрейфующего взад-вперед, с большой бутылкой водки, воткнутой в подставку. Представляю себе, как происходит много других вещей, но выкидываю их из головы. Это слишком опасно, когда Рон и дамы все время шныряют вокруг. Я плаваю уже минут двадцать, когда Рон выходит и садится в тени дома. У него большой чай со льдом и большая стопка сценариев. Брайан говорит, что он «выбирает» свой следующий проект. Может быть в ближайшие пять лет он отправится в Южную Америку или Афганистан. По моему скромному мнению, это был бы идеальный проект. С ним тявкающая собачонка, она бегает взад-вперед между бассейном и креслом, лает и рычит на меня. Меня поражает, что Брайан прожил здесь больше полугода, не задушив эту надоедливую маленькую дворняжку, я готов прикончить его меньше чем через неделю. Наконец Рон щелкает пальцами и указывает под стул, Армани залезает под него и сворачивается калачиком. Но я знаю, что он наблюдает за мной, ожидая, когда я в следующий раз выйду из бассейна и подойду слишком близко к нему. Чувствую, что Рон тоже наблюдает за мной из-под темных очков, и это меня пугает. Кажется, что он очень методично просматривает сценарии, но я знаю, что он хочет, чтобы я понимал, что он смотрит на меня. Смотрит, пока я плаваю, буквально уставившись на меня. Я это чувствую. Думаю, что он знает все, что происходит в его темном, прохладном доме. Знает, что Брайан приходит в бильярдную. Знает все, что мы там делаем, как будто это он сам. От этой мысли у меня в животе все переворачивается. Я вылезаю из бассейна и начинаю вытираться. — Джастин, — я останавливаюсь и оборачиваюсь, — иди сюда. Я не хочу к нему подходить. Не хочу с ним разговаривать, но не могу придумать причины, чтобы не подойти. В конце концов, он хозяин дома. И Брайан пнул бы меня, если бы я просто отшил его или был груб. Поэтому, я иду к нему. — Присядь на минутку. Вместо того чтобы придвинуть еще один стул и посмотреть ему в глаза, я расстелил полотенце и сел на цемент рядом с ним. Армани выходит из-под шезлонга и обнюхивает меня, виляя хвостом. Может быть, он не так уж и плох. Слегка почесываю ему голову, и он издает счастливые сопящие звуки. — Забавно, что у вас с Линдси разные фамилии. Отлично. Значит, Рон действительно знает. Я могу с этим справиться. — Да. Забавно. — Почему ты притворяешься ее братом? Делаю глубокий вдох. — Я никогда этого не говорил. Все просто предположили… — А вы с Линдси… и Брайан… позволили им так предполагать. — Это что-то меняет? — Вовсе нет. Если только ты не считаешь меня таким же наивным, как все остальные. Особенно как Джимми. — Никогда бы не подумал так о тебе… Рон, — просто произнося его имя вслух, я испытываю странный и смертельный трепет. — Хорошо. Потому что ты, очевидно, очень заботишься о Гасе. Ты вполне прилично притворяешься няней, дядей или кем там еще, черт возьми, ты должен быть. — Я забочусь о Гасе с самого его рождения, — гордо говорю я, — это правда. — Полагаю, что да. У тебя будет масса возможностей позаботиться о сыне Брайана, я имею в виду, раз уж ты живешь в лофте… А я полагаю, ты все еще живешь там? Что весь этот «Майки «инцидент» был либо недолговечным, либо очередным заблуждением Брайана? — Этого никогда не было. — Именно так. — Как ты догадался? — Ты думаешь, я не узнал твой голос? — Это было ВСЕГО ОДИН раз! Я ответил на звонок только в то утро… — Я сказал, не делай ошибки, думая, что я в заблуждении. Я не дурак. Брайан думает, что он такой скрытный, но он как стекло. Я всегда вижу его насквозь. С тобой еще проще, потому что у тебя нет его защиты. Но я понял все в ту же минуту, как вы оказались в одной комнате. С таким же успехом вы могли бы носить знаки. — Хреново. Я натягиваю на себя конец полотенца, вдруг почувствовав себя незащищенным, как будто Рон действительно видит меня насквозь. Как будто он видел все, каждую секунду, с тех пор как я появился в Лос-Анджелесе, как будто наблюдал за нами, каждый раз. — Как ты думаешь, Джастин, что я буду делать? Вышвырну тебя на улицу, как какого-нибудь негодяя в Викторианской мелодраме? — Не знаю. И что ты собираешься делать? — Конечно же, ничего. Голос у него совершенно ровный. Теперь я поворачиваюсь и смотрю прямо на него. Он снимает темные очки и смотрит на меня ледяными темно-синими глазами. Они вызывают у меня озноб гораздо сильнее, чем если бы он начал кричать и вопить на меня. Лучше бы он кричал и вопил, я мог бы, по крайней мере, ответить на это. — Ничего? — Ничего. Брайан в самом лучшем настроении, в каком он не был целую вечность. Его здоровье улучшилось с тех пор, как он вернулся из Питтсбурга, хотя мне неприятно это признавать. И он больше не рыщет по клубам и Бог знает где еще до утра. И он не пьет и не принимает наркотики, по крайней мере, чрезмерно. Так с чего бы мне хотеть делать что-нибудь, чтобы все испортить? — Но… — я вглядываюсь в его лицо, — разве ты не ревнуешь? Разве… не ненавидишь меня? Как я ненавижу ТЕБЯ. — Да, я ревную. Да, я хотел бы взять тебя и бросить твою гнилую маленькую задницу через изгородь в реку. Но у меня нет такой роскоши, — он снова надевает темные очки, закрывая глаза, и смотрит в сторону бассейна, — я могу дать тебе довольно длинный список людей, с которыми трахался Брайан с тех пор, как он здесь появился. И это только те, кого знаю лично или о ком знаю. Те, кого даже он не знает, наверняка заполнили бы еще один длинный список. Но я полагаю, что все это не новость для тебя, — он поворачивает ко мне голову, — некоторые могут сказать, что он обманщик. Паршивая, лживая сучка. Я знаю, что моя дорогая Кармел думает так, даже когда она добра к Брайану. «Путо»** — это одно из имен, которые она для него придумала. Не очень-то приятное имя. Я киваю. Кармел также вызывает у меня жуткое чувство. Я знаю, что она наблюдает за мной. — Но ты не можешь назвать это обманом, если кто-то никогда не обещал то, чего не будет. Никогда не давал даже малейший намек на то, что он не будет трахать все, что движется, при любом удобном случае. А я все прекрасно понимаю. Жаль только, что я хочу принимать. У меня появляется еще одно жуткое чувство, когда я осознаю, что начинаю понимать Рона. Сопереживать ему. Против Брайана. Здесь я должен быть осторожен. Чертовски осторожен… — Я думаю, можно с уверенностью сказать, что Брайан не представляет ничего похожего на обычного человека. Или даже среднестатистического гея. Он единственный в своем роде, и это делает его ценным. Незаменимым. Что дает ему его харизму, его очарование. Он сам себе закон, и я с этим смирился. А ты? Я помню все времена, когда я хотел, чтобы Брайан был «нормальным» — что бы это ни значило. Был «нормальным» бойфрендом. Делал «предсказуемые» вещи и жесты, которые я видел в кино. Такие фильмы снимает Рон. Те видео «У тебя есть гей-почта», над которыми Брайан так часто смеялся. Значит, Рон тоже этого хотел. Может быть, все еще хочет. Хочет, чтобы Брайан был таким же, как я. Но знает, что он не может таким быть. Или не хочет. Или боится быть таким человеком. И Рон в ужасе. Я чувствую запах страха, исходящий от него. И я этого боюсь большую часть времени. По той же причине. Я думаю обо всех этих дорогих подарках. Одежда, часы. «Мустанг». Каникулы на Гавайях. Этот дом. «Олимпийец» — что это, если не подарки? Так почему же они все чувствуются взятками, когда Рон дарит их? Хотя Брайан не придает этому большое значение. И все же, здесь появляюсь я. В Лос-Анджелесе. Не только в Питтсбурге. Не в лофте, где мне самое место. А я здесь… с Роном. И Брайан носит это маленькое сердечко на золотой цепочке. Чувствую, как оно болтается передо мной в темноте в домике у бассейна. И я увидел его, когда он снял футболку на фотосессии. Он носит его на всех фотографиях. Гас даже положил его в рот, пока Брайан держал его. Что все это значит? — Не знаю, Рон. Как кто-то может «примириться» с Брайаном? Он как сбежавший конь… обычно я просто держусь и надеюсь, что не свалюсь! Иногда, буквально, хочется добавить. Я хочу, чтобы он это представил. Но Рон только улыбается. — Ты совсем не понимаешь наших отношений, не так ли? Я съеживаюсь, когда он это говорит. Ну, наконец-то. Эти волшебные слова — их отношения. Великая тайна. Что за черт возьми, что все это значит? Знаю, что Линдси тоже не понимает. Иногда она называет Рона «злым» — только полушутя. И Майкл едва может произнести его имя, только «ЭТОТ Рон», как будто он не совсем человек, а нечто. Однажды вечером в «Вуди» они с Беном сильно поссорились. Бен друг Рона и был его другом еще до того, как узнал Майкла или кого-то из нас, и он всегда будет защищать его. Говоря, что он гребаный гений, а мы его не понимаем и все такое. Майкл приходит в ярость. И все же — Бен знает его лучше, чем кто-либо другой из нас. Должно быть, в нем что-то есть — Брайану не промыли мозги и не загипнотизировали. Но что это за чертовщина? Бен говорит, что все дело в прошлом. Этого я никогда не узнаю. — Нет, я не понимаю, Рон. И никто из друзей Брайана в Питтсбурге тоже. — Да пошли они. Думаешь, мне не наплевать, что ОНИ о нас думают? Вздрагиваю, когда он говорит «мы». — Нет, но Брайану не наплевать. Он действительно возвращается домой. Он приезжал на две недели в мае и будет возвращаться всегда. Я в этом уверен. Это все еще его настоящий дом. И люди там важны для него. Майкл… — Рон делает гримасу. Он не видит в Майкле большую угрозу, — и Деб, и Вик. Они как семья. Линдси и Гас — они его семья и всегда будут его семьей, частью жизни Брайана, несмотря ни на что. Линдси всегда будет жить и преподавать в Питтсбурге. Ее партнерша тоже. Это дом для всех них. — А КАК насчет ТЕБЯ? Ты тоже так предан «Питтсу», Джастин? Мне нужно немного подумать. К чему на самом деле клонит Рон? Что он пытается мне сказать? Или пытается узнать? Я решаюсь на правду. — Нет, я не связан обязательствами с Питтсом. Хочу закончить учебу. Получить степень. Это очень важно для меня. Это моя краткосрочная цель. И я хочу использовать свое искусство в работе, чем бы это ни обернулось. Но… — я с трудом сглатываю и смотрю прямо в непроницаемые глаза Рона, — я пойду туда, куда пойдет Брайан. Будь то Питтсбург, Лос-Анджелес или вверх по Амазонке. Что касается меня, то я свободен и открыт, и у меня нет никаких других привязанностей, кроме Брайана. Когда бы он ни нуждался во мне или ни хотел меня, я всегда рядом. И днем, и ночью. И он это знает. Думаю, он даже рассчитывает на это. Это тебе в ДОВЕРШЕНИЕ ВСЕГО, Рон. — Ты довольно уверен в себе, правда? Я имею в виду, для того, кто не достиг ничего, и ничего не имеет кроме круглой задницы и светлых волос? Я прикусываю язык. Ублюдок. — Честно говоря, да. Я уже прошел через кучу дерьма, которую ты даже не можешь себе представить. Отец отверг меня. Меня преследовали в школе. Почти убили. Я почти калека. Не раз чуть не срывался. Но единственной константой всегда был Брайан. И так будет всегда. Потому что я позабочусь об этом. Рон кривит губы. Я вижу, что он злится. — Сколько ты его знаешь? Меньше двух лет? Это ЕРУНДА! А ты еще ребенок. Решительный, но, тем не менее, ребенок. И ты тут же отскочишь назад на своей заднице. После того, как Брайан уйдет. И он будет идти и идти вперед, несмотря ни на что. И когда-нибудь ты расскажешь интересный анекдот на званом обеде. Сможешь рассказать своему маленькому бойфренду и всем остальным своим друзьям о том, как ты трахался с кинозвездой. Я уверен, они все будут впечатлены. Я пристально смотрю на него. И я смеюсь! Прямо вслух! — Брайан был бы просто счастлив услышать, как его низводят до «анекдота»! Это самое смешное, что ты сказал за весь день, Рон! Он ерзает на шезлонге. Не думаю, что разговор пошел так, как он ожидал. Он был уверен, что сможет запугать меня. Может быть, даже заставит меня заплакать и убежать. Вместо этого Я смеюсь над ним! Ему это совсем не нравится. — Сколько тебе было лет, когда вы познакомились с Брайаном? — Семнадцать. Но я не был тупым твинком. Я точно знал, что ищу. И я нашел это с первой попытки. Рон поворачивает ко мне голову. — Тогда у нас больше общего, чем ты думаешь. — В смысле? Что он имеет в виду? Я не знаю никого на свете, с кем у меня было бы меньше общего, чем с Роном Розенблюмом! — Брайану было шестнадцать, когда мы впервые встретились. Подумай об этом. Я думаю. Представляю его, используя пару фотографий его и Майкла в средней школе. Но представить его с Роном в таком возрасте невозможно. Блокирую это в своем сознании. — Брайану было шестнадцать, когда я сделал «Красную рубашку». Это потрясает меня. Я совсем забыл. Это я МОГУ себе представить. С чего все началось. Весь этот кошмар. Этот гребаный кинофестиваль! Лучше бы я никогда туда не ходил, никогда не рассказывал Брайану о том, что видел. Потому что ЗНАЛ, что он уйдет. Он знал, что не сможет удержаться от встречи с Роном. ЗНАЛ это в ту ночь. В ту ужасную ночь. Я пытаюсь отгородиться от образов из фильма. Испорченного и грязного мальчика. Полного бравады и героина. С затравленными глазами. Больной. Дрожащий в холодном, тусклом зимнем свете. Я хочу стереть эту фотографию Брайана и заменить ее улыбающимся, обнимающим Майки в летний день. — Возможно, тебе нужно было быть там, чтобы понять. Может быть, все его друзья должны были быть там. Но их небыло. Ни один из них. Там был только я. Только я знаю. Только Брайан знает. Больше никто не хочет знать. — Но я действительно хочу знать! Я хотел бы понять. Все, что поможет мне лучше понять Брайана, даже если это касается ТЕБЯ, я хочу знать. Теперь Рон улыбается. Это холодная улыбка. Он вообще довольно холодный парень для такого теплого и солнечного места как Лос-Анджелес, как будто над головой проплывает большое облако, загораживая свет. Может быть, это Нью-Йорк отражается в Роне. И у Брайана тоже есть эта мрачная черта. Вот почему он любит веселых людей вокруг себя. Как я. Майкл. Линдси. Даже Эммет. Мы выводим его из меланхолии. Думаю, что слишком много времени, проведенного рядом с Роном, загонит его еще глубже. Думаю о том, каким он был, когда приехал в Питтсбург в мае. Он был так глубоко погружен в депрессию, что не мог есть. Как он постоянно спал первые два дня. Выражение его лица. Я ни хрена не могу поверить в то, что Рон думает, что он ХОРОШ для Брайана! — Знаешь, когда-нибудь ты окажешься в таком положении. — В каком смысле? — Ты будешь еще молодой, а Брайан — моего возраста. Этот «старик» будет удерживать тебя. Препятствовать тебе. Он будет МНОЙ — собственником, отчаянно пытающимся удержать тебя, в то время как ты все больше и больше будешь стремиться избавиться от него, но с чувством вины за то, что ты должен ему, за то, что он дал тебе и сделал для тебя. И придет обида, и Брайан будет пытаться примириться со своим несносным маленьким любовником. Сражаясь в этой проигранной битве… — Это все чушь собачья! — Неужели? Или зеркало в будущее. В то, как ТЫ причинишь ему боль. Как ТЫ однажды уничтожишь его, после того, как используешь… — Заткнись! — Но со мной этого не случится. Для меня Брайан всегда будет молодым и красивым. Но не для тебя. Разве что в кино… — Зачем ты это говоришь? Зачем ты это делаешь? — Я просто рассказываю тебе историю, Джастин. Просто рассказываю историю. Вот чем я занимаюсь — рассказываю истории, — Рон внезапно встает, — возможно, я смогу помочь тебе понять, хотя бы немного, что есть что. Он идет к дому. Останавливается, как будто хочет, чтобы я последовал за ним. Медленно встаю. Я в этом не уверен. Маленькая собачка бежит рядом со мной. Следую за Роном по коридору в его кабинет. Я никогда не был здесь раньше. Дверь всегда закрыта и я боюсь слишком много вынюхивать, зная, что мексиканские дамы — Кармел и ее мама — шпионят за мной и докладывают Рону. Рон подходит к большому шкафу и открывает его. Внутри ряды и ряды видеокассет. Его фильмы. Там их целая куча. С нижней полке он достает коробку, полную плоских металлических банок. Банок из-под пленки. — Это катушки, которые я снимал для «Красной рубашки». Они хранились у меня много лет. Тогда я не мог смотреть на них. Это было слишком тяжело. Я чувствую укол вины и жалости, когда он говорит это. — Но когда продюсерская компания Джимми решила очистить права и выпустить «Красную рубашку» на DVD, мне пришлось пройти через все это. Чтобы еще раз взглянуть на отснятый материал, впервые с тех пор, как мы с Джейн вместе его смонтировали. — Кто такая Джейн? — Моя девушка. Одна студентка. Сейчас она работает продюсером на телевидении во Флориде. — Твоя девушка? Но ты же гей! — Когда я начал снимать, я не был геем. Я им стал, когда закончил. — Что случилось? — Джастин, мне показалось, ты говорил, что видел фильм. В Карнеги-Меллоне? — Да, но мне было трудно сосредоточиться, когда увидел… после того, как понял…Брайан. Джек. Я имею в виду Брайана. — Тогда ты знаешь ответ на свой вопрос. О. Мне нужно все это обдумать. — Во всяком случае, пока я просматривал катушки, нашел вот это, — он достает банку с надписью «Джек 88». — В ту же секунду, как я ее увидел, я понял, что это. Я не мог поверить, что она здесь. Я думал, Джейн ее уничтожила. — Что это? — я подхожу ближе. — Еще съемки. Но не для моего документального фильма. Не предназначенные ни для какого фильма. Я спрятал их на некоторое время. Но после того, как снова нашел Брайана, я достал свою старую мовиолу и отредактировал ее. Рон ставит банку и достает обычную видеокассету. На ней написано: «Джек 1988 — Нью-Йорк». — Домашнее видео? — признаю, что упускал всю суть Рона. — Да. Что-то вроде домашнего видео. Очень особенные домашние фильмы. Он снял свои солнечные очки и смотрит на меня пронзительно. — О боже… — он действительно имеет в виду… Неужели они действительно… — Рон, это что, порнофильмы? С Брайаном? Когда ему было шестнадцать? Он холодно улыбается. — Не только с Брайаном. «Мерзость!» — хочу сказать я, но не могу. Я в восторге. Прежде чем осознаю, что делаю, я протягиваю руку к кассете. Мои пальцы касаются ее, и я чувствую, как электрический разряд проходит сквозь меня. — Брайан это видел? — я снова и снова верчу ее в руках. Ответ меня удивляет. — Нет. Он об этом не знает. — Не знает? Как он может не знать? Если он это делал?.. — Это не значит, что он помнит, как это делал. Или что он думает, что фильм сохранился. Он никогда не упоминал об этом. — Тогда зачем ты мне об этом рассказываешь? — Потому что я хотел бы знать, хочешь ли ты посмотреть. Со мной. Все, что я могу сделать, это смотреть на него. — Ты, блядь, шутишь! Но по его лицу я вижу, что это не так. Рон убирает коробку с пленкой обратно в шкаф. — Она возвращается на хранение в Киноархивы. Но я сохраню ее, — он берет у меня из рук видеокассету и кладет ее на стол, — в любое время, когда ты захочешь посмотреть, она прямо здесь. Я буду ждать. — А как же Брайан? — А что с ним? — Ты собираешься сказать ему? — А ты? Я не могу ответить. Не могу сейчас думать. — В конце концов, — говорит Рон, — я скажу ему. Покажу. Когда придет время для него. Рон садится за свой большой письменный стол. Это прекрасный письменный стол. Темное, блестящее дерево, края гладкие и витиевато резные. Кассета лежит там, как бомба замедленного действия, и я не могу перестать смотреть на нее, ожидая, когда она взорвется. Но ничего не происходит. — Но для тебя, Джастин, время наступит тогда, когда ТЫ захочешь посмотреть. Увидеть все.Тебе надо просто прийти ко мне и спросить. Мы сядем прямо здесь. В моем кабинете. И вместе посмотрим фильм. Думаю, это будет очень откровенно, не так ли, Джастин? Тогда мы увидим то, что увидим. Только вдвоем. И это может изменить весь мир. Часть вторая Это наша последняя ночь в Лос-Анджелесе. Брайан и Линдси одеваются и уходят в очень модный ресторан. Все кинозвезды и важные персоны Голливуда, по-видимому, ходят туда. Они встречаются с Джимми Харди, его женой и некоторыми другими. У Линдси новое платье и ожерелье, которое ей подарил Брайан. Она выглядит такой счастливой, что я продолжаю интересоваться, что сказала бы Мелани, если бы увидела ее… если бы увидела их вместе? Меня тошнит, когда я об этом думаю. Брайан и Линдси притворяются «парой» — или они не притворяются? Но это неправильно. А Рон наблюдает за ними, улыбаясь с каменным лицом. Кармел и Мария суетятся так, словно собираются на свадьбу или что-то в этом роде. Но все равно это неправильно. После ухода Брайана и Линдси дамы уводят Гаса в свою комнату. Они смотрят мексиканские мыльные оперы и громкие музыкальные шоу, как говорит Брайан. Он думает, что слух Гаса, а также его вкусовые рецепторы будут навсегда испорчены за неделю здесь. Но Гасу нравится внимание, которое ему оказывают дамы. Он совершенно испорчен ими. Я сижу у бассейна, когда начинает темнеть. Думаю о том, чтобы уехать и улететь обратно в Питтсбург. Я чувствую себя неуютно в этом доме, и все же не хочу оставлять Брайана. Я все еще чувствую, что должен как-то защитить его. Особенно когда думаю о той кассете, что есть у Рона. Не представляю, что он задумал с этим делать. Я не могу себе представить, чтобы он использовал ее во вред Брайану, но никогда не знаешь, какие бывают люди. Особенно люди, которые так отчаянны, как Рон. Может быть, он сделает что-то, что в обычных обстоятельствах никогда, никогда бы не сделал. Меня пробирает дрожь. Интересно, есть ли какой-нибудь способ связаться с Дианой? По ее номеру только автоответчик, а я не смог запомните точно, где находится ее квартира — это ведь большой город. Единственный человек, которого я мог бы спросить — это Рон, и он последний, кого я МОГУ спросить. Ирония не ускользнула от меня. Брайан специально велел мне держаться подальше от Рона, быть вежливым с ним, но это все. Не говорить ему ничего, не предлагать ему никакой информации — не выдавать себя. Не предавать Брайана. Я уже нарушил это правило, я нарушил его вчера, когда вошел в кабинет Рона. Когда слушал его обоснование. Когда бросил ему вызов. Это было неправильно. И теперь я там, где ОН хочет. Потому что я хочу посмотреть, что там на пленке. МНЕ НУЖНО увидеть, что там на пленке? Если я уеду из Лос-Анджелеса, не увидев ее, я знаю, что буду лежать ночью без сна, гадая. Ворочаясь и ворочаясь. Мне никогда не будет покоя. Я встаю и иду в дом. Иду в кабинет Рона и стучу в дверь. — Входите. Он сидит за столом, работает за компьютером, что-то печатает. Работа над новым сценарием, говорит Брайан. Проект для Клинта Иствуда. Умираю от желания спросить об этом, но я здесь по другому делу. Армани встает с ковра и виляет мне хвостом. — Джастин. Я все гадал, когда ты ко мне придешь, — говорит он, — ты здесь, чтобы посмотреть пленку? — Да, — почти шепотом отвечаю я, наклоняясь, чтобы погладить собаку. — Ну что ж… — он встает, подходит к шкафу и достает видеокассету «Джек 1988 — Нью-Йорк». Включает телевизор с большим экраном, видеоплеер и вставляет кассету. Затем он подходит к двери кабинета и запирает ее. — Мы же не хотим, чтобы нам помешали, правда? Я отрицательно качаю головой. Он выключает все лампы, кроме лампы на своем столе, рядом с компьютером. Отводит ее в сторону от телевизора, чтобы она не отражалась от экрана. Он что-то настраивает на компьютере и закрывает то, над чем работает. Затем пододвигает стул поменьше к своему большому и жестом приглашает меня сесть. Я сажусь. Он слегка поворачивает стулья, так что мы смотрим прямо на экран, и немного перемещает монитор компьютера, чтобы он не мешал. — Итак, Джастин, ты уверен, что хочешь это увидеть? Ты можешь передумать прямо сейчас и уйти. — Нет, я хочу остаться. Я знаю, что, оставаясь здесь, я на что-то соглашаюсь. На его правила. Его условия. Его мир. Но все равно остаюсь. — Тогда все в порядке. Он улыбается, но это странная, холодная улыбка. Несчастная улыбка. Он использует пульт, чтобы запустить видео. Это не похоже на обычный фильм. Там нет ни титров, ни представлений, ничего подобного. Просто съемка комнаты. Спальня в квартире, с кроватью, тумбочкой, комодом, лампой. Все выглядит немного поношенным и средним. Но одна вещь не является средней, и это мальчик, который залетает в комнату. Это кто-то такой знакомый и в то же время настолько непохожий, что мне кажется, будто я смотрю на какую-то параллельную вселенную в научно-фантастическом фильме. Потому что этот Брайан, которого я вижу, совсем не тот Брайан, которого я ожидал увидеть, или любой Брайан, которого я вижу сегодня или когда-нибудь видел. Потому что он смеется и прыгает на кровати. Он корчит смешные рожи и шутит, разговаривая с тем, кто стоит за камерой. Это не тот мрачный беглец, которого я помню в «Красной рубашке» — нет, вовсе нет. Это тот, кто… счастлив. Это самое ужасное. Увидеть, как он счастлив. Это было единственное, чего я никогда не ожидал увидеть. На нем белые боксерские шорты и белая футболка. Волосы лохматые и непослушные, но очень по-Браиновски торчат в разные стороны. Голос за кадром дает ему указания, приказывая делать определенные вещи, но он слишком сильно хихикает. Падает на кровать и притворяется мертвым. Потом вскакивает и прыгает, пока голос не кричит на него, говоря, что он сломает кровать, если не будет осторожен. Голос появляется перед камерой и хватает его за руку. Конечно, это Рон. Но он совсем другой. Такой молодой. Даже симпатичный, с волнистыми черными волосами и пронзительными голубыми глазами. Он одет в джинсы и белую футболку, и его тело выглядит худым и твердым рядом с тощим Брайаном, с подростковой фигурой и длинными тощими ногами и руками. Он ловит Брайана и прижимает его к кровати, говоря, чтобы он перестал подпрыгивать, иначе он перестанет снимать. Велит ему слушать указания и перестать хихикать. Это заставляет его хихикать еще больше. Потом он подавляет смех, прижимается лицом к лицу Рона и целует его. Мое сердце делает тошнотворное сальто, потому что я знаю, каково это сейчас, и умираю от желания узнать, каково это было тогда. Он цепляется за Рона на экране и умоляет его тихим, ноющим голосом. Шепотом. — Может быть, позже, а пока только ТЫ, — говорит Рон. Брайан — «Джек» — улыбается в камеру. Слишком знакомая улыбка. Грязная улыбка. Он снимает футболку, снова падает на кровать и играет сам с собой. Трет грудь, соски, облизывает губы. Насмехается над камерой. Приглашает камеру. Дразнит, проводя руками по своему тощему, бледному торсу и погружаясь в свои белые боксеры, играет с членом внутри. Он смеется, всегда смеется. Медленно стягивает боксеры, понемногу обнажая член. Он знал, что это стоит показать, даже тогда. Он явно повзрослел раньше, чем все остальные. Может быть, именно поэтому он был таким не по годам развитым. Я смотрю на него и знаю его так хорошо, и все же все так по-другому, так неправильно. Опять этот перевернутый вверх дном мир. Он не торопится, играет и говорит Рону гадости, мальчишеские глупости, пока все не становится серьезным, и он дрочит на камеру, жестко и сильно, но все еще смеясь, довольный собой. — Это было хорошо! — говорит он после того, как кончает с серией судорожных рывков. Экран гаснет на минуту или около того, и когда снова загорается, он не один. Рон, должно быть, установил камеру работать самостоятельно, и изображение статично — больше никаких крупных планов. Но это достаточно близко, потому что я могу видеть все происходящее в деталях. Тело Рона бледное, почти такое же бледное, как у Брайана, но это тело взрослого. Не бритое и не накачанное. Не спортивное тело. Но крепкое и худое, зрелое рядом с детской фигурой Брайана. Волосатая грудь, руки и ноги, как у мужчины. И член у него толстый и крепкий. Брайан не может от него оторваться. Не может держать рот подальше от него. Они борятся, играют, Брайан залезает сверху, а затем целует его вплоть до этого толстого члена. Целует, облизывает, пытаясь принять полностью. Притворяется, что не может… а потом нападает на него и берет весь сразу. Я видел кучу порнофильмов — обычно с Брайаном, но от этого не могу оторвать глаз. Мне кажется, что я вижу версию себя в Брайане. Параллельный Брайан, который каким-то образом является МНОЙ. Не могу избавиться от этого чувства. Мой собственный член давит на молнию, как сумасшедший, отчаянно пытаясь выбраться. Начинаю тереть перед моих штанов. Потом оглядываюсь и вижу, что Рон держит свой член в руке. Он выглядит точно так же, как член на экране — толстый, сильный и мрачно возбужденный. Он медленно гладит его, не отрывая глаз от экрана. Смотрю на экран, потом на него, туда — сюда. У меня непреодолимое желание прикоснуться к его члену, положить на него руку, взять в рот, чтобы отразить то, что делает Брайан на видео. Стать Брайаном в этот момент. Я протягиваю руку и касаюсь его. Он убирает руку, и я хватаю его член и глажу его вверх и вниз, глядя на экран. Брайан отсасывает ему, двигаясь быстро, его рот работает с тем же ритмом, с которым двигается моя рука. Но я упускаю момент. Наклоняюсь и слышу, как Рон тяжело дышит. Я беру его в рот и стараюсь отразить то, что я вижу на экране. В идеальной симметрии. Я теперь Брайан. Я это чувствую. Чувствую то, что ОН чувствует. Испытываю то, что он испытывает. Мы разделены во времени, но это все одно и то же, в одно и то же время. Рон на экране кончает точно в тот же момент, когда Рон кончает мне в рот. Мы оба отступаем назад, и у меня возникает странное ощущение, что все только что изменилось. Всё. Видео продолжается. Я смотрю, положив голову ему на колени, а он гладит меня по голове, по волосам. Смотрю, как они трахаются в разных позах, энергично и нежно, громко и тихо. Очевидно, это происходит в течение нескольких разных дней — свет немного меняется, что-то на тумбочке было перемещено, но это, блядь, существует в каком-то вакуумном мире. День, даже год, не имеет значения — только то, что они делают. Что Рон делает с Брайаном. Всегда. Наконец экран гаснет, и Рон нажимает «стоп» пультом. Поднимаю голову с его колен и понимаю, что кончил в штаны. Передняя часть в пятнах. Рон протягивает мне коробку салфеток, и я пытаюсь привести себя в порядок. — Ну, Джастин, что ты думаешь о наших маленьких домашних фильмах? Скажите мне. Он говорит это почти шепотом. Так тихо, что я чувствую озноб. Может быть, это просто кондиционер. Но я вообще ничего не могу сказать. Я ожидал увидеть что-то грязное и страшное. Что-то, что могло бы заставь меня ненавидеть Рона и жалеть Брайана. Что-то вроде «Красной рубашки», состоящей из трагедии, тоски и грязных подробностей. Думал, что это расстроит меня, но я должен был увидеть это, как будто хотел посмотреть на ужасное зрелище или несчастный случай. Но вот чего я не ожидал увидеть, так это их, покрывающих друг друга поцелуями. Рон гладит Брайана. У Джека — лохматые волосы. Их переплетенные пальцы. Занятия любовью. Брайан снова и снова выкрикивал его имя, стонал, плакал. Это заставляет мое сердце подпрыгивать, мой член подпрыгивать. Я не могу перестать думать об этом. И не могу выразить это Рону. Он молча смотрит на меня. Наконец он протягивает руку, берет мое лицо в ладони и пристально смотрит в глаза. — Это еще не все, — говорит он, — всегда есть что-то еще. Он берет пульт и быстро перематывает вперед, — теперь я добавил вот это. Оно не являются частью оригинальных роликов, очевидно. Это мои личные ролики. Гораздо более поздние. Я наклоняюсь вперед, предвкушая. — Ты хочешь тоже на них посмотреть? Почему он вообще спрашивает? Теперь он меня поймал. Брайан снова появляется на экране. Но теперь это Брайан. Взрослый. Высокий. Красивый. Он голый, ходит вокруг, гладя себя, потом жестко дрочит. Это похоже на предыдущую сцену, но он гораздо деловитее, серьезнее. Теперь он совсем не улыбается. И еще — он в бильярдной. — Технология почти так же интересна, как и изображения. Может быть, ты не согласишься, но кино и видео — это мои средства массовой информации, поэтому я получаю удовольствие от способности просто делать эти вещи. — Откуда… где камера? — у меня ужасное, ужасное осознание. — В разных местах. Это похоже на те «видео-няни», о которых говорят в ток-шоу, но гораздо более чувствительные. Я могу позволить себе самое лучшее. Затем я могу редактировать лучшие части с помощью компьютера. Потому что есть длинные, длинные отрезки, где вообще ничего не происходит. Даже недели. А иногда бывает шквал активности. Это довольно увлекательная игра. — Держу пари, — теперь мои руки становятся липкими. — У меня есть целая катушка, где Брайан дрочит. Обычно за компьютером. Но иногда, глядя на журналы. Или просто сидя с закрытыми глазами и думая. Это мои любимые. Я уверен, что у него неплохой багаж сексуальных фантазий, на которые можно опереться. Больше, чем любой из нас может себе представить, — он нажимает кнопку быстрой перемотки вперед, — я подумываю о том, чтобы перенести это на DVD. Это позволит находить мои любимые части гораздо проще. Знаешь, у меня есть длинный, длинный раздел Брайана на телефоне. Совсем не разговаривает. Просто слушает. Там что-то очень горячее… он кончает с настоящей силой… с настоящими эмоциями. Я часто задавался вопросом, кто был на другом конце и что он говорил. Ты что-нибудь об этом знаешь, Джастин? — Не знаю. Меня тошнит. Мой желудок скручивается как сумасшедший. — Давай пройдем немного вперед. Жарко, но мы уже позаботились об этом, верно? Мы можем оставить некоторые из этих частей для другого времени, — он замолкает и смотрит, потом еще немного перематывает вперед, — да, примерно здесь, я думаю. Да. Первая немного темновата, но после нее становится лучше. Проблема с освещение м — это то, над чем я должен поработать. Наверное, теперь я совсем не удивлен, увидев себя в бильярдной с Брайаном. Не удивлен, но все еще в шоке, как от удара в живот. Я смотрю на экран на темные изображения, но могу разобрать каждую деталь, потому что я заново переживаю каждую деталь. Затем он перескакивает в другое время. Стало светлее — дневной свет. Вообще-то, утро. Это яснее и не так долго, но все равно больше, чем я хочу видеть перед собой, на огромном экране. Или хочу, чтобы кто-нибудь еще увидел. Или Брайана посмотрел. — Я сделал этот дубль специально для тебя, Джастин. Думаю, тебе понравятся ВСЕ основные моменты. Может быть, когда ты вернешься в Питтсбург, будешь наслаждаться просмотром еще больше. Когда ты один. И думать о разных вещах. Я смотрю на Рона, но он бесстрастно наблюдает за нами — мной и Брайаном на экране. Понимаю, как он должно быть, ненавидит меня, если снимает нас так. Или нет? Потому что он снимал Брайана и не испытывает к НЕМУ ненависти. Мне жарко и кружится голова. Рон протягивает руку и осторожно поддерживает меня. — Будь осторожен, ты же не хочешь упасть и пораниться. Может нам стоит остановиться на минутку и продолжить позже? — Нет, — говорю я, — я просто хочу поскорее покончить с этим. — Разве тебе не нравится наблюдать за собой? По-моему, это очень красиво. Так отличается от того, когда ты знаешь, что тебя снимают, и не можешь быть спонтанным. Ты такой бескорыстный, без цензуры, не боящийся. — Но теперь уже нет. Теперь я всегда буду оглядываться через плечо, гадая, кто там. — Не говори глупостей. — Рон? — Что? — Что ты собираешься делать с этим… видео? Что ты собираешься со МНОЙ сделать? Он поворачивается ко мне. — А что, по-твоему, я должен с этим «делать»? Я снял это, чтобы посмотреть. И никогда этого не показывал никому другому, даже Брайану. Ты должен чувствовать себя польщенным, что я выбрал тебя, чтобы разделить его. — Но… ты собираешься использовать ее… против меня. Я знаю. — Как? Кто захочет это увидеть? — Думаю, Брайан, конечно. Мои родители… Моя мать? — Джастин, даже не думай об этом. Мне бы очень не хотелось, чтобы твоя мать увидела эту запись. Но часть с Брайаном, уверен, ее не удивит. Это, вероятно, подтвердит то, что она уже думает о нем. У них есть свои проблемы, не так ли? Линдси была очень откровенна. Она просто кладезь информации, наша Линдси. Когда у нее будет еще один ребенок от Брайана, эта ее подружка… как ее зовут? — Мелани. — Мелани. Тогда она действительно станет лишним человеком. Странная женщина, надо сказать. — Но Линдси и Брайан просто хорошие друзья. У них не будет другого ребенка! — Конечно, будет. Они трахались по крайней мере дважды в комнате Линдси с тех пор, как она приехала сюда. Может быть, больше, если они делали это за пределами дома. Она явно хочет иметь еще одного ребенка. А Брайан, если он хочет тратить свои деньги, отдавая их ей, чтобы она продолжала рожать детей… думаю, что это питает его эго в какой-то степени. Лично я никогда не испытывал в этом необходимости, но Брайан, должно быть, чувствует себя иначе. И она отчаянно влюблена в него, а это значит, что она сделает все, чтобы удержать его. Ребенок — это превосходное средство. Пожизненный захват. ДВА ребенка — это как страховка, я полагаю. — Ты серьезно? Но Линдси — лесбиянка! — хриплю я. — Тебе еще многое предстоит узнать о людях, Джастин. Много. Люди гораздо более подвижны в своей сексуальности, чем ты можешь себе представить. А еще есть эмоции. Для женщин это гораздо важнее секса. Эмоции и фантазии. Вот о чем все фильмы. Это мое ремесло, и я знаю. Наконец-то я снова обретаю дар речи. — Люди могут быть шокированы, увидев запись… меня и Брайана. Моя мама могла бы. Мои друзья. Если реально УВИДЯТ нас. Но это ничего не изменит. Я знаю, кто я. Все знают и знают уже давно. Это ничего не изменит, кто бы это не увидел. — Возможно, и нет. Но интересно, что бы подумал Брайан? — Он бы понял лучше всех. Он бы узнал, что ты сделал. Как ты… использовал нас. Использовал его. Не думаю, что ЭТО быстрое решение в ваших «отношениях», Рон! — Может, и нет. Может быть, это уже что-то невосполнимое. Возможно, хотя я работаю над этим. Все время над этим работаю. Брайан может быть отстраненным и упрямым, но он также может быть и любящим. И он нуждается в постоянном утешении. Я могу дать ему такую уверенность. Я могу дать ему многие вещи, которые ему нужны, чтобы быть цельным человеком. Успешным человеком. Что ты можешь ему дать, Джастин, кроме легкого траха? Он пытается разозлить меня, встряхнуть. Даже сломать меня, я знаю. — Но я честен с ним. Я бы никогда не шпионил за ним. Не записывал его. Не шантажировал его, если ты это задумал! — Это всего лишь одна карта в рукаве. Игра будет потом, если понадобится. Это не имеет никакого отношения к шантажу. Это имеет отношение к истине. Видеть правду перед собой, своими собственными глазами. Ты не выйдешь невредимым, Джастин, если думаешь, что можешь превзойти меня. Ты думаешь, что можешь схлестнуться со мной один на один, но даже не понимаешь, что это за игра, не говоря уже о правилах. — Что ты имеешь в виду? — Увидев мои маленькие видеозаписи, на которых вы вместе, он бы нисколько не встревожился. Зная Брайана, он, несомненно, хотел бы получить копии для вас двоих, чтобы посмотреть их вместе. Он такой грязный маленький мальчик во многих отношениях. Это единственное, что мне в нем нравится, — Рон нажимает кнопку паузы на пульте. Потом поворачивается и смотрит на меня. Его глаза сверкают в тусклом свете. Эта глубокая, прозрачная голубизна так не похожа на мою. — Но я не думаю, что Брайан будет в восторге, увидев некоторые из моих других кадров. Они довольно сырые, но когда я их отредактирую и немного исправлю, они будут хорошо вписываться к остальным. Он поворачивается к компьютеру, стоящему на столе, и начинает постукивать и двигать мышкой. — Что ты делаешь? — Просто ищу видео, которое я снял сегодня вечером. Пока мы смотрели «домашние фильмы» обо мне и Джеке. Я чувствую, как паника поднимается в моей груди. Он выводит экран и щелкает по нему, что-то ищет. — Я не должен был позволять камере на компьютере работать, но не хотел прерывать такой спонтанный и пронзительный момент. Вот и мы. Это ведь совсем неплохо, правда? Конечно, это компьютер — современное устройство, и при некоторой настройке изображение выскочит прямо на тебя, не так ли? Я и ты. Это совсем не плохо. Конечно, ты не можешь сравниться с Брайаном в минете, но я… не думаю, что качество этой вещи будет иметь для него такое уж большое значение. Потому что, когда он увидит это, ему не будет казаться, что отсасывали ему, я уверен, что он будет чувствовать себя так, словно его трахнули в задницу в последний раз. Как он выражается? Без смазки? Должно быть, забавно понаблюдать за его лицом. Я просто смотрю на него. — Ты бы не стал. — А почему бы и нет? Никто тебя не принуждал… на самом деле это ты инициировал. Это видно на пленке. Ты хочешь, чтобы я нашел это место, чтобы мы могли посмотреть еще раз? — Нет! Пожалуйста, Рон, нет. — Нужно отвечать за свои поступки, Джастин. Разве не так всегда говорит Брайан? Разве не этому он учил тебя? Разве не давал тебе уроки хорошего педика, когда «посвящал» в клуб? Разве ты не его маленький проект? Его маленькое творение? Твои собственные действия, Джастин, помни — у них есть последствия. — Но… между нами все не так! Это не так, как… с тобой. — Ты понятия не имеешь, как это с «нами», совсем не представляешь, — он использует пульт дистанционного управления, чтобы выключить видео, — лента — это не самоцель, а всего лишь средство. Но пока не совсем. Я думаю, что посижу над этим некоторое время. Она может пригодиться где-нибудь по дороге. Я сглатываю: — Значит, ты хочешь, чтобы я сказал Брайану, что не могу поехать с ним в Лондон? — Напротив, Джастин. Я хочу, чтобы ты поехал. Мне нужно, чтобы ты поехал. Я не могу быть там сам, так что ты будешь моими глазами и ушами. Мой маленький придаток, так сказать. Тебе ведь это понравится, правда? — Не думаю. Что я должен делать? — То же самое, что и обычно. Не спускай с него глаз. Мне нужно, чтобы ты обуздал его саморазрушительную тенденции. Чтобы трах не вышел из-под контроля. Ты должен уметь использовать свои «чары», чтобы держать его подальше от клубов и бань почти каждую ночь. Убедись, что ты это сделаешь. И держи его подальше от тяжелых наркотиков и выпивки до минимума. Это очень большая проблема. Они там большие пьяницы, а дурь легкодоступна и сильна. Ты видишь, что меня интересует точно то же самое, что и тебя, Джастин — Брайан в целости и сохранности. И убедись, что он вернется домой. А это значит — вернется сюда. Ко мне. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь унять дрожь в голосе. — Но как я могу контролировать то, что он делает? — У тебя есть свои методы. До сих пор ты пользовался ими довольно ловко. Просто продолжай то, чем ты занимался, — Рон откидывается в своем большом кресле, — во многих отношениях меня больше всего беспокоит этот новый директор в Лондоне, этот Дориан Фолко. На самом деле я завидую ему больше, чем любому возможному траху. Он же реальный потенциальный соперник. Не сексуально, он натурал, насколько мне сказали, а творчески. Я знаю, что если Брайан хочет сделать карьеру, ему придется сниматься в чужих фильмах, с другим режиссером, но это не значит, что мне это нравится. Мысль о том, что он будет играть для других… Он задумчиво смотрит в пространство. Я жду. Молчание продолжается довольно долго. Я боюсь пошевелиться. Боюсь того, что еще может быть. Слышу, как Армани храпит на восточном ковре. — Теперь я могу идти, Рон. Пожалуйста. — Что? — он садится, словно вспоминая, где находится. — О, конечно. Ты можешь идти. Возвращайся в бильярдную, — он улыбается, — не волнуйся. Я выключил камеру. На сегодняшний вечер. *Moviola — это устройство, позволяющее просматривать фильм при редактировании. Это была первая машина для редактирования кинофильмов, ее изобрел Иван Серрюрье в 1924 году. ** Я нашла более полутора десятков значений этого слова, естественно, все непечатные. Но в контексте произведения, выбираю «Блядь».