Квир-теории

Глава шестидесятая МОИ ПОСЛЕДНИЕ СТРАНИЦЫ Краткое содержание: Рон рассматривает фотопробы. Лос-Анджелес, 2002 г. /Нью-Йорк, 1988 г. /Мауи, 2001 г. Рон Когда я лажаю, я не делаю этого наполовину. Я делаю это основательно. Полностью. Каждый гребаный шаг, который я делал с тех пор, как Брайан вошел в этот дом, был неправильным. Без исключения. И хуже всего то, что я это знал. Знал, что то, что я делал, было полным дерьмом. Но все равно делал. Я думал, что пока Брайан трахается, накачивается наркотиками и занимается своими делами, я могу будь спокоен. В те первые несколько недель, видит Бог, я думал, что сойду с ума каждый раз, когда он смотрел на кого-то другого. Потом я попытался блокировать это. Потом наоборот, поощрить его делать это. Чтобы вывести все это дерьмо из его организма! Это был смех. Как я мог быть таким наивным? Я, который все эти годы жил в тени Голливуда и думал, что знаю счет! Он больше не был тем невинным ребенком, которого я мог спасти. С кем я мог бы быть счастлив. Он был более израненным, более циничным. Все эти прошедшие годы — я не мог даже представить себе, что еще навредило ему с тех пор, как я оставил его в своей квартире тем утром, и вернулся к долгой, холодной пустоте. Это был конец «Джека» — я думал, что он мертв, и он действительно был мертв. Но Брайан теперь сам себе закон, и мне потребовалось время, чтобы осознать это. Этот его безымянный трах — это то, что он никогда не сможет выкинуть из головы, и к чему я, думаю, никогда не смогу привыкнуть. Поэтому я смотрел в другую сторону и становился все более и более безумным, пытаясь контролировать Брайана другими способами. Как свадьба. Еще одна чертова катастрофа. Ради бога, это всего лишь символ! Это ничего бы ему не стоило. Но для меня это был способ сохранить лицо, сохранить свою гребаную гордость нетронутой. Один жест, который мог бы показать, что ему не наплевать на мои чувства. Но нет… Как я уже сказал, каждую ошибку, которую можно было совершить, я совершил. И насчет этого парня я тоже просчитался. Этот Джастин. Черт возьми, как я мог понять, что он просто РЕБЕНОК? Я подумал, что это один из обычных официантов Брайана — симпатичный, пустоголовый и незапоминающийся. Но не этот… этот мальчик. Примерно в том же возрасте, в котором был Брайан-"Джек» когда… Черт! Наблюдая, как он улыбается Брайану, я чувствовал, как нож вонзается мне прямо в сердце. «Последствия», — сказал я парню. Он должен был встретиться с ними лицом к лицу. Что ж, мне тоже придется встретиться с ними лицом к лицу. И для меня это еще труднее. Я не могу вернуться и все исправить. Уже слишком поздно. Да, мне скоро стукнет сорок, и я слишком стар. Может быть, это и было частью всего. Но я не могу винить во всем кризис среднего возраста. Это слишком просто. Слишком, блядь, просто. Я поставил еще один диск Дилана. Брайан вырывал диск из плеера и бросал его через полкомнаты. Но его здесь нет, так что к черту все. «Мои последние страницы» — песня, которая заставляет задуматься о том, как сильно вы себя испортили. «Да, я стойко оборонялся от абстрактных угроз, Я был слишком благороден, чтобы ими пренебречь. Меня обманули, заставив верить, Что мне есть что защищать. Теперь-то мне ясно, что я всех делил на Хороших и плохих. Эх, в юности я считал себя взрослым, А сейчас понимаю, что я ещё ребёнок».* Интересно, правда ли это? В конце концов, что я пытался защитить? Хорошее и плохое — не могу сказать, чего было больше. Или где я нахожусь в своей жизни. Время иногда кажется смешанным. Кажется, все перемешалось. Я сижу в своем кабинете и вскрываю накопившуюся почту. Я игнорировал все происходящее помимо. В основном это сценарии и предложения. Лучше бы они послали эти вещи сначала Фредди. Он мой агент, пусть его контора разбирается с этим дерьмом. Вижу большой конверт: «Фотографии… не сгибать»! Он адресован Брайану. Может быть, этот чертов Юджин прислал ему несколько снимков с той фотосессии. Или… с какой-нибудь другой фотосессии. Разумеется, я немедленно вскрываю конверт. Но это не фотопробы «Ярмарки тщеславия». Это фотографии Брайана. И Линдси, и ребенка. В некоторых местах, похожие на Гавайи. Какой-то ресторан. Должно быть, это «Трейдер Вик» или «Гавайский глаз». Потом я вспоминаю, что они ходили завтракать на День отца. Это, должно быть, фотографии того времени. Я сижу и смотрю на фотографии. Они выглядят как настоящая семья. Как Джимми и его семья. Чего у меня не будет никогда. Никогда. Гавайская тема — худшая ирония. Тогда я был на Мауи, с Джерри. Бакстер и компания выебли мне весь мозг за свадебное фиаско. А у Брайана была его маленькая семья здесь, в Лос-Анджелесе, играющая в луау.** Он не мог выбрать лучшего способа поиздеваться надо мной — он хуже Джерри. Так много поводов для размышлений, осталась ли у него хоть капля чувств ко мне. Потом я вижу последнюю фотографию. Брайан и этот парень дурачатся. У них с Джастином пластиковые леи на шеях, и Брайан надел этот отвратительный галстук с нарисованным Элвисом. Они целуются. Я хочу разорвать эту штуку на миллион кусочков, но не могу. Я не могу перестать смотреть на него. *** — Посмотри, сколько снега выпало прошлой ночью! Джек бросается к окну и выглядывает наружу. Снег завалил весь подоконник. Я не могу забыть как он совершенно не осознано ходит по моей квартире абсолютно голый. Вчера я впервые привел его к себе, и мы… трахались? Занимались любовью? Я даже не знаю, как это назвать. Но с Джейн все было совсем не так. Или с любой другой женщиной, с которой я был. Не то чтобы их было много. Может быть, именно поэтому у меня было не так много женщин — мое сердце никогда не было с ними. Только не так. Ничего подобного, потому что я не могу насытиться Джеком. — Надень халат, подхватишь воспаление легких. Я гоняюсь за ним, пытаясь накинуть халат ему на плечи. — О, ты говоришь, как моя мать. — Неужели? Хватаю его и заставляю надеть теплый халат. Затем просовываю руку внутрь и глажу его гладкую задницу. — Твоя мать делает ЭТО с тобой? — Она могла бы. Может быть, мы извращенная семья, и именно поэтому я такой, какой я есть, — мурлычет он, прижимаясь ко мне, как кокетливая кошка. — Ты имеешь в виду красивый? — Брось эту чепуху. Мне неловко, — говорит он, наклоняя голову и краснея. И я снова целую его. Потом ухожу на кухню, а он все смотрит на снег, который продолжает падать. — Я рад, что не там. Представляю, как он стоит на улице без сапог, только в высоких ботинках от Чака Тейлора, да еще потрепанных. И никаких перчаток. И тонкая кожаная куртка. — Тебе не холодно? — спросил я однажды, когда мы тащились по Бауэри. — Стэн дал мне кое-что, что согрело меня, — сказал он, улыбаясь. Но это была горькая улыбка, — он так и сказал, что это лучше, чем шуба, и к тому же дешевле. Сегодня суббота, и Джек включает телевизор, пока я готовлю завтрак. Он щелкает с канала на канал, нигде не задерживаясь надолго. Смотрю на его лицо и гадаю, о чем он думает. Откуда он взялся? Не раз я пытался задать вопрос о тех вещах, которые он скрывает. Он, должно быть, думает о своем доме, о своей семье. Должно быть, он скучает по ним. Но разве не так он вообще оказался на улице? Отец бил его. Но там не могло быть все так плохо. Любой дом лучше, чем тот, где был он. Я думаю о Стэне и грязных многоквартирных домах, и заброшенных складах, где мальчишки прячутся по ночам. Тот притон, откуда Джек забрал пластиковый пакет со своими вещами и украл наркотики Стэна. Было темно и холодно, а я… я чувствовал, как внутри стен бегают крысы. Содрогаюсь, представляя это. Контраст между тем грязным мальчиком с запавшими глазами и энергичным существом, которое рикошетит по моей квартире, поражает. Я оглядываю свою крошечную квартирку. Меня она всегда устраивала. Мне не нужно много места. Кроме моей одежды, книг и «Макинтоша» — у меня не так уж много вещей. Большая часть мебели и телевизор отвергается моими родителями или другими членами семьи и не имеет никакого значения. Джейн всегда на меня наезжала по поводу нового дома, чтобы накопить денег на будущее, купить несколько «хороших вещей», под которыми, как я понимаю, она имела в виду вещи для нашего будущего общего «места жительства». Но у нас с Джейн нет будущего. Теперь я знаю это наверняка. Я понимаю, что уклонялся от этой проблемы в течение многих лет. Мой консультант, Стивен, удивленно поднял брови по поводу моего выбора темы, когда я начал этот проект. Он стал как-то странно смотреть на меня, когда я представил ему предложение. Почему я выбрал именно ее? Мое объяснение состояло в том, что я хотел подробно описать важную социальную проблему в этом городе. Стивен не купился на это ни на минуту. Он думал, что я просто хочу потрахаться с мальчиками, то, чего я никогда в жизни не делал и не думал делать всерьез. И все же именно это и произошло. Или, вернее, случился Джек. А это совсем другое. ОН — нечто совершенно иное. Думаю, я почувствовал это с того первого интервью у Ника. То, как он жестко говорил, чтобы скрыть что-то сырое и ноющее внутри. То, как он гордо держался, чтобы скрыть рану, которую нанес ему отец. Как его зеленые глаза смотрели прямо внутрь меня. Неудивительно, что я не мог направить камеру ни на что другое. Неудивительно, что Джейн возненавидела его с первого взгляда. Звонит телефон, и я подпрыгиваю. Джек протягивает руку, чтобы поднять его, но останавливается и смотрит на меня. Я отвечаю. — Ронни? Это я. — Привет, мама. — Что случилось вчера? Я все ждала и ждала. Потом было уже так поздно, что я не хотела звонить и беспокоить тебя. Но я беспокоилась. — Мне очень жаль, мама… у меня небольшая простуда, и я принял какое-то лекарство, и проспал, как ребенок всю ночь. Проснулся только сегодня утром. — Ронни, сколько ты принял? Это звучит неправильно! Как давно у тебя такая простуда? — Совсем недолго. Джек слушает этот разговор с интересом, прекрасно зная истинную причину, по которой я так и не поехал к родителям на ужин в пятницу. — Я работаю круглосуточно, мама. Думаю, что прием этого лекарства просто добил меня. Я спал как убитый. Мне это было очень нужно. Что было чистой правдой, я получил в постели прошлой ночью именно то, в чем остро нуждался. Давно нуждался, но не признавался. — Не забудь, что завтра вечером ты идешь ужинать к Джейн. День Святого Валентина, помнишь? Дерьмо. Еще одна вещь, от которой мне придется отказаться. Почему я вообще на это согласился? — Гм… если я буду чувствовать себя достаточно хорошо. Я несколько раз кашляю, чтобы звучать достоверно. Джек качает головой. — Может, мне лучше прийти к тебе? Принеси немного супа. Ты говоришь ужасно, Ронни! Джек перелезает через диван со злой ухмылкой на лице. — Нет! Не приходи сюда, мама! Я… я не хочу, чтобы ты заразилась. — Я всего в нескольких минутах езды на метро, милый. И могу принести тебе что-нибудь поесть, у меня есть куриный суп в холодильнике и остатки со вчерашнего вечера. — Мама… снег. Город практически завален. Будет лучше, если ты останешься дома! Джек игриво расстегивает мне ширинку и лезет в трусы. Я пытаюсь отвернуться от него, но он держит меня в ловушке у кухонной стойки. — А что, если я позвоню твоей кузине Шелли? Она в верхней части города. И может принести тебе кое-что и купить сироп от кашля в аптеке. Она совсем не будет возражать… — Мама… пожалуйста. Не звони Шелли! Не езди на метро! НЕ посылай собачью упряжку и галлон супа. Со мной все будет в ПОРЯДКЕ. Все, что мне нужно — это немного отдохнуть. Теперь Джек вытащил мой член. Пытаюсь оттолкнуть его руку, но не очень убедительно. — Все в порядке, Ронни! Я просто беспокоюсь о тебе, вот и все. Это не похоже на тебя — обещать прийти, а потом не появиться. Даже не позвонить. — Прости меня, мама. Сегодня утром я не совсем… в себе. Джек смотрит на меня и начинает хихикать. — Что это за звук? Кто там с тобой? — Никто, мама, у меня телевизор включен. Субботние утренние мультики. — Если ты смотришь мультики, Ронни, то, думаю, тебе пора возвращаться в постель. Я смотрю на Джека, который держит мой член во рту. — Думаю, ты права, мама. Пора возвращаться в постель. Думаю, я останусь там на весь день. И мы так и делаем. *** Каждый раз, когда хочу набрать этот номер, я останавливаю себя. Я держал телефон в руке по крайней мере десять раз в течение прошедших полутора дней. И вот я все же набираю номер. Не знаю, почему я помню его наизусть, но помню. Прошло всего около 48 часов с тех пор, как Брайан уехал из этого дома, оставив меня опустошенным. Не просто опустошенным — полностью униженным. Он единственный, кто может так со мной поступить. И единственный, кто, кажется, хочет сделать это со мной. — Алло? Женский голос. Может быть, это все-таки неправильный номер. — Эмм… Брайан там? Брайан Кинни? — Он внизу, в студии. Мне его позвать? Я могу узнать кто звонит? Она звучит очень точно. Очень профессионально. Кто она такая, черт возьми? — Гм, это Рон. Рон Розенблюм. — Брайана… друг? Из Лос-Анджелеса? Этот тревожный тон в ее голосе. С чего бы Брайану рассказывать людям обо мне? — Да… а кто вы? — Я миссис Тейлор. Дженнифер, — она делает паузу, как будто я должен знать, кто это, черт возьми, — мать Джастина. Дерьмо. Она мать этого ребенка. Что она делает в лофте у Брайана? — Я хотел узнать, нормально ли Брайан долетел. Он не позвонил, чтобы сказать мне, что долетел. И я не знаю, когда он уезжает… — Мальчики уезжают завтра утром. Я отвезу их в аэропорт. Правильно. Мальчики. Сын-подросток этой женщины уезжает в другую страну с тридцатилетним мужчиной. И с ней все в порядке! Просто отлично. ОНА везет их в аэропорт! — Мистер Розенблюм, я просто хотела поблагодарить вас… Что? Эта женщина сошла с ума? — За то, что позволили Джастину остаться в вашем доме, пока он был в Лос-Анджелесе. Он так здорово провел время! Я уверена, что это было неудобно для вас, поэтому я хотела, чтобы вы знали, что я ценю это. Эта женщина действительно сумасшедшая. Спасибо МНЕ. Она ни хрена не понимает! Что я могу ей сказать? — Мне было приятно, миссис. Тейлор. Должно быть, я такой же сумасшедший, как и она. — Вы хотите, чтобы я спустилась и позвала Брайана? Это займет всего минуту. — Нет, в этом нет необходимости. Правда. И вообще, зачем я туда позвонил? В чем, черт возьми, был смысл? Неужели я думаю, что, даже если он сам ответит на звонок, он будет говорить со мной? О чем? — Ну что ж, мистер Розенблюм, могу я передать ему сообщение? Она такая вежливая и деловитая, как хорошая секретарша. Но здесь есть преимущество. Она меня прощупывает. А почему бы и нет? Должно быть, она догадывается, кто я. Некоторые считают, что ее сын-твинк — маленькая вороватая ведьма. И что он собирается переправиться через пруд с самой большая лживой шлюхой на этой гребаной планете! Неужели она не видит ничего ПЛОХОГО в этой картине? — Просто скажите ему, что я звонил. Я оставлю сообщение для Брайана в «Дорчестере». Он может перезвонить мне, когда прибудет туда, чтобы сообщить, что благополучно добрался. — О, они остановятся не в «Дорчестере», мистер Розенблюм. — Что вы имеете в виду? Я сам заказал для него номер. — У меня дома записаны название и номер заведения, но я знаю, что это не «Дорчестер». Я сама несколько раз бывала в Лондоне и знакома с отелями. Они остановятся совсем в другом месте. Жаль, что я не помню названия. «Честертон». «Чаттерлей». Что-то вроде этого. — Зачем Брайану останавливаться в другом месте? Это просто смешно. Все было организованно специально для него! — Не знаю, мистер Розенблюм. Может быть, ОНИ хотели чего-то другого. Что-нибудь менее формальное. Что-то, что устроило бы ИХ, а не вас. Теперь в ее голосе слышится резкость. Она определенно что-то знает. Расскажет ли этот ребенок своей матери о видео? Никогда! Он не может… — Все равно спасибо. Пожалуйста, передайте Брайану сообщение. Теперь я просто хочу уйти от этой женщины. Сразу видно, что она мать Джастина. Это отношение всезнайки. Самодовольство. Черт побери! Я вешаю трубку, пока не вышел из себя. На месте Брайана я бы просто что-нибудь сломал. Разбил что-нибудь на миллион гребаных осколков. Но я не могу этого сделать. Просто не могу. Вместо этого я отламываю осколки от себя. *** Я рад, что Брайан не захотел возвращаться на тот пляж в Маленькой Макене. Нет ничего лучше гребаного нудистского пляжа, набитый парнями, чтобы довести ваше самосознание до предела. Какой кошмар! Слава Богу, Тесс не решилась расширить свой кругозор и пойти с нами на ЭТУ маленькую экскурсию. Это было бы слишком странным открытием для ее глаз — я знаю, потому что это так и было для меня! Кроме того, пляж здесь, у дома, просто замечательный. На самом деле, это здорово. Маленький, но уединенный. Вы можете добраться до него за пять минут прямо с террасы вниз по деревянной лестнице, и вам не придется ехать двадцать гребаных миль только для того, чтобы быть растоптанным кучей голых стероидных шкафов, падающих на вас, чтобы добраться до Брайана. Пляж немного каменистый в некоторых местах, но тот небольшой выступ хорош. Можно выйти туда и смотреть, как прибой окутывает все вокруг пеной. А основная часть — мелкий белый песок. Здесь тихо. Это же Мауи, черт возьми, чего еще можно желать? Чего еще я мог желать? Много чего еще. Всё. Брайан. Вот чего я хочу. Мы сидим в тени большого пляжного зонта. Брайан закутан в большой белый халат, потому что он получил ожог задницы на том другом пляже, а потом скулил об этом всю ночь. Я предупреждал его, но он не послушался меня и теперь лелеет свой ужасный солнечный ожог. Ему повезло, что его член не поджарился, и это хорошо. Он читает журнал. У него стопка открыток, которые он купил и на которых что-то строчит, но до сих пор не отправил ни одной. — Разве ты не хочешь, чтобы все в Питтсбурге знали, что ты хорошо проводишь время? — Не знаю. Может быть, я вообще их не пошлю. — Почему нет? Он только пожимает плечами. Я не понимаю. — Эй. Ты это видел? Я протягиваю ему брошюру, подобранную в Уэйли. — Гей-свадьбы? Я думал, это была гребаная шутка! — Это не шутка. Они здесь делают такое все время. Эта компания делает все. Все необходимые приготовления. Они даже обеспечат медовый месяц, если ты захочешь. — А как насчет психиатров, чтобы провести психоанализ всей свадебной вечеринки, способной даже подумать о таком лицемерном ритуале натуралов? Они предоставляют эту услугу тоже? Я не говорю ни слова. Он снимает темные очки и смотрит на меня. Его нос начинает шелушиться и блестит от солнцезащитного крема. — Ты, должно быть, блядь, шутишь. — Ты мог бы хотя бы подумать об этом. — Да, и я мог бы подумать о том, чтобы баллотироваться на пост первого голубого президента Соединенных Штатов, но это не значит, что я когда-нибудь это сделаю! Я мог бы подумать о том, чтобы доплыть отсюда до Лос-Анджелеса, но это не значит, что это не УБЬЕТ меня, черт возьми! — Не стоит преувеличивать, Брайан. Это была просто идея, которая пришла мне в голову. — Нет такой вещи, как идея, которая просто случайно пришла тебе в голову, Рон. Ты никогда ничего не делаешь, без четкого плана игры и намеченного результата. Ты никогда ничего не ГОВОРИШЬ, не ожидая конкретный ответ. Вот почему ты великий сценарист — все заранее придумано, продумано и действует логично. — Это были все те эпизоды «Мэтлока», которые мне пришлось написать, чтобы заплатить за дом. — Рон, послушай. Я здесь только на короткий срок. И ты это знаешь. Мне нужно вернуться на работу, в лофт, к моим друзьям, моему… — Брайан останавливается и отводит взгляд. Я знаю, что в Питтсбурге есть кто-то еще. Он не хочет говорить об этом парне, но я знаю. Но со всем, что есть у Брайана здесь и в Лос-Анджелесе, этот парень должен показаться довольно несущественным. Или он будет таковым к тому времени, как я закончу. — Ты можешь ДУМАТЬ, что ты здесь ненадолго, Брайан, но я не видел, чтобы ты делал какие-либо шаги, чтобы вернуться назад. — Может быть… но это не значит, что я попадусь на какую-то свадебную чушь! Будь реалистом, Рон! — Да я, Брайан, никогда не был более реалистичным. Он хмурится и снова надевает темные очки. — Давить НИКОГДА не бывает хорошей идеей, Рон. Мне не нравится когда меня подталкивают. Я могу оттолкнуться. Хорошо. Это не «да», но и не «нет». Вовсе не «нет». *** Снег идет все выходные. Я откладываю звонок Джейн и отмену нашего ужина на самый последний момент. — Что значит «не можешь прийти»? У меня все готово! Я имею в виду… я уже начала готовить ужин! Ты не можешь не прийти! — Я болен, Джейн. У меня сильная простуда. Я подумываю о том, чтобы сделать несколько фальшивых чихов, но не хочу, чтобы Джек снова начал смеяться. — По-моему, ты в порядке, Рон. Просто отлично. И с тобой все было в порядке, когда я видела тебя в четверг вечером. Что происходит? — Ничего. Ничего не происходит Ничего такого, о чем я мог бы с тобой поговорить, Джейн. Ничего такого, чего бы ты хотела знать об этом. Джек происходит, вот что. — Ты действительно болен? — Я в постели, Джейн. Я весь день провалялся в постели. Что было совершенно правдиво. Я упустил только одну деталь. — Но сегодня же День Святого Валентина, Рон! Я подумала… может быть, ты бы… ведь сегодня День Святого Валентина и все такое… Она, должно быть, шутит! Она ждала, что я сделаю ей предложение. Теперь это очевидно. Моя мать знала об этом тоже, я уверен. Эти двое созванивались. Планировали это дерьмо. Планировали мою жизнь. — Джейн, я не могу прийти. И я не уверен насчет… наших отношений. Наверное, даже лучше, что я не смогу прийти. Джек переворачивается, когда я произношу слово «отношения», и делает гримасу. Я закрыл ему рот ладонью на случай, если он решит издать какой-нибудь звук, но он начал лизать и покусывать ее. — Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря, что не УВЕРЕН в наших отношениях? О чем ты говоришь? Что вдруг случилось с нашими отношениями? Много, хочу сказать. С чего мне начать? Начать с того, что я здесь в постели с кем-то другим? С кем-то, к кому я испытываю чувства в десять раз сильнее, чем к тебе, моей предполагаемой невесте? С кем-то мужского пола. Мальчиком. Джеком. Что бы ты подумала об ЭТОМ, Джейн, если бы только знала? И это чувство не скоро закончится. Это я знаю. Скорее, похоже, что это только начало чего-то. Начало того, чем должна стать моя жизнь. То, что я искал все это время. Теперь, с моими фильмами и с Джеком, я МОГУ делать то, что должен. Могу продолжать жить своей жизнью и пойми наконец, кто я. То, что я есть. Если это педик, то пусть будет так. Мне не страшно, потому что я не один. Теперь у меня есть Джек. И это чудесное чувство. *Перевод взят с сайта: https://lyrsense.com **Луау — традиционная гавайская вечеринка. Первоначально так назывался только местный праздник плодородия. Со временем на островах так стали называть все праздники, будь то день рождения, выпускной или свадьба. Сейчас же луау называют вообще любую вечеринку в гавайском стиле, даже если она устраивается без повода.