Квир-теории

Глава семьдесят вторая ЧУТЬ МЕНЬШЕ РАЗГОВОРОВ Краткое содержание: Брайан видит призрака в баре отеля «Дорчестер» — и это не Элвис. Лондон, июль 2002 года. Брайан После съемок Дориан Фолко заходит ко мне в гримерку и приглашает встретиться с ним вечером. Понятия не имею, что все это значит. Может, он хочет меня уволить, а может, это свидание. Я ни хрена не понимаю. К тому же он хочет встретиться в баре «Дорчестера». «Дорчестер». Любимый отель Рона. Понимаю, что это смешно и что Рон за тысячу миль отсюда, но я все равно не хочу туда идти. Я предлагаю другое место. Любое другое место. Но у Дориана есть кое-какие дела поблизости, в Мэйфэре, и… «Дорчестер» ему очень удобен. Да хрен сним. Итак, я должен позвонить Джастину и сказать ему, что не вернусь в отель до позднего вечера. Снова. Что он должен поесть в столовой или пойти в Ноттинг-Хилл-Гейт и взять что-нибудь, а я вернусь, как только смогу. А это значит, что теперь мне интересно, что он будет делать, куда пойдет обедать и пойдет ли с добрым старым Роуэном. Вот дерьмо. Этот Роуэн всегда рядом, когда меня нет. На мгновение у меня появляется дикая идея позвонить в Питтсбург и пригласить Дафну, чтобы она приехала и составила Джастину компанию. Я мог бы снять ей комнату поменьше в «Чаттертоне», и я сам за нее заплачу. Поскольку наш номер оплачивает студия, я могу позволить себе приютить ее на пару недель. Они с Джастином могли бы многое сделать вместе. Сходить в какой-нибудь музей. Посмотреть несколько пьес. Совершить несколько однодневных поездок в Виндзор или Кентербери. Она могла бы занять его, чтобы он не проводил так много времени с Роуэном… Господи, теперь я действительно показываю свою ревность. Я должен быть осторожен, чтобы это не вышло из-под контроля. Я все время слышу этот жуткий ремикс Элвиса, который стал здесь таким большим хитом этим летом. «Чуть меньше разговоров…», — поет Король в каждом такси, в каждом вестибюле, в каждом баре, куда я захожу. Призраки поют и играют хиты. Призраки повсюду в этом городе. Я прихожу в бар как раз вовремя. А Дориан опаздывает. Какой сюрприз! «Дорчестер» похож на отель, в котором примерно в 1965 году тусовались Ричард Бертон и Лиз Тейлор. Это голливудское представление о том, каким должен быть Лондон, прямо из пьесы Ноэля Кауарда, такой же напыщенный и затхлый. Неудивительно, что Рон любит это место. Это ЕГО представление о гламуре и классе. И, входя туда, я чувствую странное ощущение, что Рон прячется где-то поблизости. Опять моя паранойя работает сверхурочно. Но водка с мартини — неплохо. Не так хорошо, как та, что в баре «Лейнсборо», но сойдет. Я сижу в баре, размышляя, как долго мне ждать Дориана, когда входит парень и садится через несколько мест от меня. Он выглядит таким знакомым, что я не могу перестать смотреть на него, но черт меня побери, если я понимаю, кто он. Ему за сорок, высокий и плотный. Оливковое лицо с волнистыми черными волосами, пронизанными сединой. И в дорогом, но не очень стильном костюме. Очевидно, американец, что подтверждается, когда я слышу, как он заказывает пиво у бармена. Почти клишированный нью-йоркский акцент. Парень оборачивается и смотрит на меня, не узнавая. Но я продолжаю смотреть на него. И у меня по спине пробегает ощутимый холодок от того, откуда я могу знать этого парня. И это не очень приятная мысль. Абсолютно. Житель Нью-Йорка. Четырнадцать лет назад ему было под тридцать или чуть больше. Да, это возможно. Я хочу немедленно сбежать оттуда, потому что это то, с чем я сейчас не смогу справиться. Я не ХОЧУ иметь дело с этим сейчас. И никогда вообще. Но особенно СЕЙЧАС! Ладно, Кинни, не паникуй. Это, вероятно, какой-то рекламный клиент из далекого прошлого. Или кто-то, кому я «пожал руку» в деловой поездке. Но я нутром чую, что это не так. Снова осматриваю его и переосмысливаю. Он определенно не педик, не в этой одежде. И он совсем не похож на того, кто в шкафу. Я просто не помню ни одного педика, который бы так выглядел. А он выглядит так, будто мог бы быть полицейским, но меня никогда не арестовывали, и я не уделял достаточно внимания отдельным полицейским на Бауэри-бит, чтобы помнить кого-то после всех этих лет. Кроме того, что мог делать нью-йоркский коп в баре шикарного отеля в Лондоне? Он поворачивается и снова смотрит на меня, потому что я смотрю на него так, блядь, многозначительно, но ничего не могу с собой поделать. Я не слежу за тобой, придурок, хочется мне закричать, просто пытаюсь понять, кто ты такой, черт возьми! Как будто меня когда-нибудь в жизни интересовал бы сорокалетний мафиозный киллер… И тут понимаю, кто он. Я должен был узнать его через минуту. Старый оператор Рона, Марк. Маркантонио Гераси. Здоровяк, внук одного из самых мерзких мафиози в Маленькой Италии. Однажды вечером в своей квартире Рон рассказал мне всю историю. Его отец сидел в тюрьме за рэкет. А братья и кузены все вовлечены в Нью-Йоркские профсоюзы. Все важные, крутые парни. И Марк тоже был крепким орешком. Или так казалось. В действительности он был каким-то мягкотелым. Помню, как он предложил мне сигарету, когда мы стояли под снегом и ждали постановки сцены. Я подумал, не было ли это заигрыванием. Но нет. Он просто был хорошим парнем. В другой раз он отдал мне свой обед и заявил, что не голоден. Нет, я не мог его забыть. Рон сказал мне, что в последний раз он слышал о Марке во время боснийского конфликта несколько лет назад. Черт возьми, это была война, давайте посмотрим правде в глаза! А Марк уже много лет работал на Си-Эн-Эн, занимаясь всеми горячими точками. Балканы. Африка. Ближний Восток. Наверное, он был в Афганистане. Беготня по Нижнему Ист-Сайду с Роном, снимающим стаю диких цыплят, была его идеальной тренировочной площадкой. А Лондон — это центральное место встречи всех информационных агентств и кабельных новостных каналов. И всех репортеров. И всех операторов тоже. Так что не так уж странно встретить его здесь и сейчас. Не так странно, но совершенно ужасно и причудливо. И мне показалось, что я слышу призраков в этой дурацкой песне Элвиса, а призрак Рона бродит вокруг этого отеля. А теперь вот настоящий призрак. Нет никакого гребаного спасения от прошлого, не так ли? Это Рон имел в виду, когда кричал на меня? Что мы, вероятно, могли бы свалить в отдаленную деревню вверх по Амазонке, и там был бы какой-то парень, которого я трахнул. В каком-то смысле это еще хуже. Потому что я забываю парней, которых трахаю через две минуты. Но я не мог забыть никого, кто был связан с Роном и его ценным документальным фильмом. Спрашиваю у бармена, который час. Он отвечает. Я жду этого долбаного Фолко уже почти час. В один из немногих вечеров мне не нужно репетировать с группой половину ночи! В одну из немногих ночей я мог пообедать с Джастином и лечь спать в приличный час! Потому что мне нужны эти моменты, чтобы держать себя в равновесии. Мне нужно провести это время с Джастином, чтобы вспомнить, кто я, черт возьми, такой и зачем вообще все это делаю! Съемки только что начались, а я уже выебан изо всех сил, снимаюсь днем и репетирую с группой по ночам. У них более плотный график здесь, в Англии, потому что у них нет бюджета, чтобы продлить эти съемки, так что все должно быть сделано вчера. Так что, по сути, я делаю две гребаные работы одновременно — над фильмом и с группой. Наверное, я мог бы взять Джастина с собой на репетиции, но не уверен, что музыканты это оценят. Я еще не уверен, насколько они круты со мной, или насколько я крут с ними. Никто из них не привез с собой подругу или кого-то в этом роде, так что я сомневаюсь, что Джастин будет желанным гостем. По крайней мере, пока. Участники группы, даже печально известный панк-рокер Чарли Уэстон, пока ведут себя довольно деловито. То есть до тех пор, пока не примут дурь, тогда они расслабятся. Но этого следовало ожидать. Некоторые из них делали реплики, но мне сейчас не нужен кокс, чтобы раскрутить меня или усилить мою паранойю. Правда, я покурил немного их британской травки. Какого хрена. Скунс, как они это называют. Удивительно сильная. Но только ПОСЛЕ того, как мы закончили репетицию. Меньше всего мне хочется, чтобы у меня вошло в привычку работать под кайфом. А теперь я злюсь на Дориана за то, что он опоздывает, и злюсь на себя за то, что не настоял на том, чтобы он пришел на съемочную площадку и сказал все, что хотел, чтобы я мог вернуться в гребаный отель вовремя! Я допиваю мартини и замечаю, что Гераси смотрит на МЕНЯ из-за стойки. Одна из тех самодовольных улыбок, которые дарят натуралы, когда хотят, чтобы ты понял, что они «знают», что ты педик. Да пошел ты, хочу я сказать, меня тошнит от такой самодовольной ухмылки. Мне всегда нравился Марк Гераси, но сейчас я просто взбешен. — Забудь об этом, Марк, — говорю я ему, потрясенный тем, что говорю вслух именно то, что думаю, — я не стал бы трахать тебя даже на спор. Поэтому, прежде чем сказать что-то еще и пожалеть об этом, достаю бумажник, чтобы расплатиться за выпивку, а затем прикурить косяк. — Ты! Откуда, черт возьми, ты меня знаешь? — Гераси пересел на место рядом со мной. — Ты кто такой, черт возьми? Теперь он пристально смотрит на меня, вглядываясь в мое лицо. Мои глаза. — Ты хочешь сказать, что не помнишь тех ночей в Ки-Уэсте, Марк? — я смотрю на удивленного бармена и качаю головой. — Как быстро они забывают. Теперь Гераси уже не улыбается. Он пристально смотрит на меня. Я встаю, чтобы уйти. Но он протягивает руку, чтобы остановить меня. — Я ведь знаю тебя, не так ли? Откуда я тебя знаю? Нью-Йорк? Где-нибудь в Нью-Йорке? — А почему бы и не догадаться? Ты все еще держишь в руках камеру, не так ли, Марк? Неужели Афганистан в июле такой же убогий, как Нью-Йорк в феврале? Скажи мне это. И выражение его лица бесценно, действительно бесценно. Потому что теперь он точно знает, кто я. Или кем я был. Или кем он меня считал. Что бы там ни было. И по прошествии четырнадцати лет я поражен его способностью вспоминать. Наверное, я изменился не так сильно, как думал. Как меня не отмывай, как не одевай в новый костюм, но шлюха все равно просвечивает насквозь. — Это, блядь, невозможно, — говорит он, не отрывая глаз от моего лица, — что за… ДЖЕК… что ты ЗДЕСЬ делаешь? Теперь он сжимает мою руку. — Может, тебе стоит присмотреться к костюму, — говорю я, — это Versace из новой коллекции, и мне бы не хотелось, чтобы твои жирные отпечатки пальцев навсегда остались на ткани. Он все еще смотрит мне в глаза. Давай. Поглазей. Они совсем не плохие. Рон всегда считал их моей лучшей чертой. Я имею в виду, после задницы. — Господи Иисусе! Джек. Я имею в виду… — он в полной растерянности. Но мне это слишком нравится. Я должен выбраться отсюда. Прямо сейчас. — Но ты мертв, — просто говорит он. По спине у меня пробегает холодок. Что говорят о том, что кто-то ходит по твоей могиле? — Я сообщу об этом своим людям. А теперь, если позволишь… Я пытаюсь обойти его, но Марк преграждает мне путь. Конечно, Дориан выбрал именно этот момент, чтобы ворваться в гребаный бар, как какая-нибудь королева драмы, выходящая на сцену. Я знаю, что Дориан Фолко должен быть натуралом — да, верно, но он мог бы дать Джерри Милтону несколько уроков чрезмерно манерного поведения. Черт возьми, он мог бы давать уроки Бетт Мидлер! — Мне ОЧЕНЬ жаль, Брайан, но меня задержали на другой встрече. Это было просто ужасно, но я… — Дориан, как ты думаешь, мы могли бы сделать это где-нибудь в другом месте? Марк все еще стоит, глядя на меня, как один из моих отвергнутых трахов, с открытым ртом. — Но я уже ЗДЕСЬ! И мне пиздец как нужно выпить, прежде чем я закричу! Тогда давай кричи, хочу я сказать. Может быть, они вышвырнут нас всех отсюда. — Тогда давай сядем за стол. Я подталкиваю его к пустой кабинке в другом конце зала. — Пытаешься сбежать от поклонника? Дориан, как и все киношники и театралы, неисправимый шпион и сплетник. — Не совсем. Я встречал его в Нью-Йорке. Он работает на Си-Эн-Эн. — У тебя, определенно, самый широкий круг друзей, Брайан! — Это обычно, Дориан, для того, кто не провел всю свою жизнь запертым в тесной маленькой коробке. Иногда я выхожу за пределы Беверли-Хиллз и Западного Голливуда. — О, несомненно, Брайан. Несомненно. Да, несомненно. Давайте пригласим сюда Марка Гераси, и ты получишь совершенно новое представление о том, насколько широк мой круг друзей на самом деле. И еще один интересный взгляд на мою жизнь, Дориан. Ты будешь очарован. — Так в чем же большая тайна, Дориан? Что такого ты не мог сказать мне на гребаной съемочной площадке? — Брайан, я хотел спросить тебя… На самом деле все началось с Кенни, но, как режиссер этого фильма, я подумал, что сначала должен обсудить эту тему с ТОБОЙ. Я имею в виду до того, как я обращусь к НЕМУ по этому поводу. Правильно, Дориан. Ты директор, но ты еще и гребаный слабак! — КТО он? Что все это значит? К чему ты клонишь, Дориан? Ты меня увольняешь? — Уволить тебя? Боже милостивый, нет! Что навело тебя на эту мысль? Я вздыхаю. — Ну, поскольку практически первое, что ты сказал мне, когда я приехал сюда, было то, что ты не хочешь меня на эту роль и делаешь это только потому, что сэр Кен настаивает. А так как мы снимали не очень долго и еще есть время заменить меня — я просто предположил. — О, Брайан… Нет! Я тебя не увольняю. По-моему, все идет замечательно. И Чарли Уэстон говорит, что репетиции тоже идут точно в цель. И сэр Кен очень, очень доволен твоим взглядом на фильм… Господи, нет! Я тебя не увольняю. — Тогда какого хрена все это значит? — Я хотел узнать, не позволишь ли ты своему юному другу Джастину сыграть небольшую роль в сцене в клубе. Хьюи тоже играет небольшую роль, и он сказал, что ему будет удобнее играть роль с кем-то, кого он знает, поэтому Кенни предложил Джастина. — Джастин. Ты хочешь, чтобы он снимался в фильме? Это последнее, чего я ожидал. Я был, блядь, готов вернуться в отель и упаковать свои вещи! — Нам нужны два парня для короткой сцены во время концерта в «Раундхаусе». Кенни всегда хотел, чтобы это сделал Хьюи, но теперь он отказывается. Кенни подумал, что с его другом Джастином ему будет легче. — Не знаю, Дориан. Джастин не актер, — кто бы говорил! — И они с Хьюи не очень-то дружны. На самом деле Джастин терпеть не может Хьюи! — Это всего лишь один съемочный день. Я все равно собирался спросить тебя, не хочет ли он прийти и быть среди публики во время представления в «Раундхаусе». Нам нужны мальчики определенного возраста, чтобы заполнить панораму. Но если ты не хочешь, чтобы он это делал, то вопрос закрыт. — Нет, дело не в том, что я не хочу, чтобы он это делал. Я спрошу у него. В конце концов, какой ребенок не хочет сниматься в кино? Если только это не что-то опасное. — О, черт возьми, нет! Это всего лишь несколько снимков реакции, чтобы одновременно противопоставить реакцию Кенни. Ну, ты знаешь… сопоставление пожилого, одержимого человека, Джонатана Эша, с молодыми парнями. Что-то в этом роде. — Я не помню ЭТОГО в сценарии, Дориан. — Это новая идея. Собственно, предложение Кенни. Чисто визуально. Вообще никаких линий. У него был образ двух красивых молодых парней в толпе, глядящих на тебя снизу вверх. Тянущихся друг к другу, открывая свою скрытую сексуальность в музыке и моменте. Их собственная жизнь только начинается, в то время как жизнь Эша подходит к трагическому концу. Я просто не уверен во всем этом. Джастин и Хьюи целуются на камеру. Мне это совсем не кажется горячим. Но, может быть, это только мне. Или, может быть, это маленькая фантазия сэра Кена — он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО прокомментировал, каким красивым парнем был Джастин. Но то, как Дориан продолжает описывать это, начинает звучать интересно. Возможно, даже поразительно. Потому что у Дориана, несмотря на всю его чушь, отличный глаз. Он начинал как сценограф, и его фильмы полны великолепных образов и потрясающих моментов. Неудивительно, что его режиссерский кумир — Лукино Висконти! И этот фильм тоже весь о визуальном плане. У меня самого очень мало строк. Как я уже сказал, в очередной раз моя задница будет нести вес моего так называемого актерского мастерства. Кроме того, это способ для сэра Кена увидеть своего парня на экране. И моего тоже. Я не могу с этим спорить. — Хорошо, я спрошу Джастина. Уверен, что он захочет это сделать. Ты должен дать мне расписание его съемок. — Конечно. Хочешь еще выпить? — Не особо. Я еще не обедал, а уже выпил два. Если я выпью еще… — Только еще ОДИН. Мартини? Дориан уже окликает барменшу и делает заказ. Марк Гераси все еще сидит в баре. Он переместился в самый конец, чтобы наблюдать за мной. Теперь я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ожидаю, что Рон появится с минуты на минуту. И Джейн… Я, блядь, не могу вспомнить ее фамилию. И Стэн. Тогда, возможно, кто-то закричит: «Это ТВОЯ Жизнь, Брайан Кинни!» А это последнее, что мне нужно, когда я пытаюсь создать какую-то новую жизнь с Джастином, наконец-то. Мне не нужны эти отвратительные напоминания о старых неудачах. Или старые призраки. — С тобой все в порядке, Брайан? — Дориан наклоняется ко мне. — Что? — спрашиваю я, вспоминая, что он вообще здесь. — А, ну да. Еще один мартини с водкой. И я продолжаю красиво лажать. Пока я пью, Дориан продолжает болтать. Я даже не слышу, о чем он говорит. Куча проектов, над которыми он работает. Фильмы, которые он снимал в прошлом. Люди, которых он знает. Как он пытается попасть в Голливуд. Его жена, Мария Монтгомери. Она, должно быть, лет на двадцать старше Дориана. Это все равно, как если бы Рон женился на той престарелой старлетке из 1950-х, которую он всегда сопровождал. Точно. Мария Монтгомери была второстепенной звездой в раскачивающейся лондонской эре 1960-х, наряду с Джули Кристи, Ритой Тушингем и другими актрисами. Она до сих пор время от времени снимается, но сэр Кен говорит, что она все время где-то на юге Франции, или в Риме, или еще где. Вот почему я почти уверен, что Дориан не совсем тот, за кого себя выдает. Ни хрена подобного. Что придает всей этой встрече все больше и больше ощущения свидания. Как будто это то, что мне сейчас нужно. У меня и так хватает проблем с Марком Гераси, пялящимся на меня, Роном, нависающим надо мной незримо, а теперь еще и Дорианом, дышащим мне в затылок. Встречусь ли я КОГДА-нибудь с гетеросексуальными режиссерами? Где, черт возьми, Мартин Скорсезе и Стивен Спилберг, когда они тебе так нужны? — Брайан? — Что? А? Я становлюсь слишком рассеянным. Мне действительно нужно выбраться отсюда и вернуться в «Чаттертон». Я должен был договориться, чтобы Джастин вызволил меня отсюда после того, как я пробуду здесь некоторое время. Это был один из трюков Рона, чтобы избежать встречи, которая длилась слишком долго, он просил меня позвонить с какой-нибудь фальшивой чрезвычайной ситуацией, чтобы он мог уйти и все еще сохранить лицо. — Брайан, твой друг, кажется, хочет поговорить с тобой. — Мой друг? — растерянно говорю я. Я подумал о Джастине и предположила, что Дориан имеет в виду именно его. — Где Джастин? Как он сюда попал? — я оглядываюсь. — Нет, Брайан. Здоровяк. В баре. Я спросил, насколько хорошо ты его знаешь? — он прищуривается, глядя на меня. — Он друг Рона. — О, — говорит Дориан, — тогда это все объясняет… Да ничего это не объясняет! Почему этот неуклюжий парень пытается привлечь мое внимание? Или почему я так же стараюсь не обращать внимания на него? Или какого хуя, РОН вообще фигурирует? Но для Дориана все это имеет смысл! Я хочу, чтобы он объяснил мне это. А потом Дориан начинает рассказывать о Роне и его новообретенном успехе и о том, как он хотел бы снять фильм с Джимми Харди. Бла-бла-бла. Что он хотел бы сделать еще одну картину со мной. Что у него есть идея, которую он собирает для новой производственной компании. И я даже не удивляюсь, когда он кладет руку мне на бедро под столом, как будто каким-то образом закрепляет сделку! Как бы я идеально подошел для этого проекта! На прошлой неделе ты даже не хотел меня знать, Дориан. А теперь твоя гребаная рука движется к моему гребаному члену! Я чувствую, как липкая головная боль начинает пульсировать в висках, пока Дориан продолжает и продолжает. Он заказывает мне еще один мартини. — Послушай, Дориан, я думаю, мне нужно выпить кофе. Прямо сейчас. — Прошу прощения. Отлично. Это Марк Гераси, он стоит рядом с кабинкой. Смотрит на Дориана, потом на меня. Отвали, Марк, думаю я. На сегодня с меня довольно призраков. — Дориан Фолко, — конечно, он встает и пожимает руку Гераси, как гребаный политик, — а вы кто? Самый большой успех Дориана — это его способность быть пренебрежительным мудаком и заискивающим сосунком одновременно. Это такая английская черта. — Дориан, это Марк Гераси. Из Си-Эн-Эн, — говорю я, не откладывая знакомство, — верно? Марк таращится на меня, когда я говорю «Си-Эн-Эн» — как, черт возьми, призрак может ЭТО знать? — Правильно. Я из Си-Эн-Эн, — Марк смотрит на Дориана, потом снова поворачивается ко мне, — Джек, мне действительно нужно с тобой поговорить. Пожалуйста, поговори со мной! Пять гребаных минут? — Джек? — удивляется Дориан, сразу заинтересовавшись. — Что ВСЕ ЭТО значит, Брайан? — Абсолютно ничего, Дориан. Забудь это. Послушай, Марк, мы тут пытаемся кое-что сделать. Но это, конечно, неправильно. Потому что есть только один бизнес, в котором Марк может представить меня. Теперь его глаза обвиняюще сверкают. — Все та же ракетка, да, Джек? Не староват ли ты для этого? — Никогда не стареешь, если у тебя есть настоящий талант к чему-то, — отвечаю я, прихлебывая мартини, который Дориан поставил передо мной. — Брайан, да? — теперь он почти кричит на меня. — Откуда он взялся, Джек? Специально для этих бриташек? Я почти слышу, как я в «Красной рубашке» говорю: «Мое имя? Как ты хочешь, чтобы меня звали?» — и я внутренне съеживаюсь. Но теперь я действительно пьян, поэтому вместо этого играю ожидаемую роль. — В конце концов, я стараюсь угодить тебе, Марк. Как обычно. — Где тебя черти носили? А как насчет Рона, Джек? Он, блядь, искал тебя целых ДВА ГОДА! — А что с ним? — говорю я. — Он в Лос-Анджелесе, заканчивает постпродакшн своего нового фильма с Джимми Харди. Ты что, не читаешь газет, Марк? «Разнообразие»? «Голливудский репортер»? ВОТ что случилось с Роном, Марк! А теперь дай МНЕ передохнуть. Дориан радостно переводит взгляд с меня на Марка и обратно, пытаясь понять, что здесь происходит. Я тоже пытаюсь понять это, но мой разум замутнен, как туманы, которые покрывают Лондон в феврале. — Думаю, мне надо убираться отсюда к чертовой матери, — говорю я, пытаясь встать. — Мне бы не хотелось прерывать вашу маленькую вечеринку, Джек, — говорит Марк, — я остановился в этом отеле, если ты захочешь поговорить. — О чем, Марк? — говорю я, готовый сдаться. — Поговорить о ЧЕМ? О чем нам вообще говорить? Теперь я, блядь, брежу. Я даже не знаю, что делаю или говорю. — Дориан… я должен выбраться отсюда. Не мог бы ты вызвать мне такси? — Конечно, Брайан. С тобой все в порядке? — По-твоему, я выгляжу охуенно хорошо? Господи! Просто вызовите такси! Я чувствую, как Марк Гераси провожает меня взглядом, когда я выхожу из бара. Из «Дорчестера». Вон, и точка. — Джек! — кричит он мне вслед. Но я продолжаю идти. — ДЖЕК! Швейцар жестом подзывает такси, выезжающее из ряда. — Брайан, с тобой действительно все будет в порядке? — спрашивает Дориан, теперь уже озабоченно. После того, как ему удалось меня напоить. — Хочешь, я поеду с тобой? Чтобы убедиться, что ты вернулся в отель? Он практически забирается со мной в машину. — Я в порядке. Все нормально. Ладно, пошел ты, Дориан. — Джастин разберется с этим, когда я вернусь домой. Он уже делал это раньше. — Ну что ж. Значит, супер, — может быть, Дориан теперь понял сообщение. А может, и нет, — увидимся завтра, рано утром. — Или не рано. Или-блядь-когда-нибудь. — Конечно. Дориан захлопывает дверцу такси, и мы уезжаем. Я поднимаюсь по лестнице и захожу в «Чаттертон». В вестибюле всегда тихо. В отличие от зоопарка в «Дорчестере». Никогда не знаешь, кто тебя там поджидает. Призраки повсюду. Старый лифт поскрипывает, поднимаясь на третий этаж. — Брайан. Джастин лежит на кушетке и читает «Мориса». — В чем дело, Солнышко? Уже закончил «Источник»? Я снимаю пиджак и бросаю его на стол. Он промахивается примерно на милю, и мне приходится его поднимать. — Перед ужином я заглянул к Уотерстоуну. И взял это. Пока что он мне нравится больше, чем «Говардс-Энд». — «Говардс кровоточащий конец», верно? — говорю я, цитируя «Воспитание Риты» Майкла Кейна. Я бы хотел сняться с ним в фильме. Это было бы круто. Я должен спросить об этом Дориана. — И несколько журналов. Я не знал, когда ты вернешься, — он смотрит на меня, — Брайан… — Просто дружеская выпивка с моим уважаемым директором. — Брайан, ты пьян. И ты был под кайфом в клубе в понедельник вечером. Когда ты меня подобрал, — теперь глаза Джастина обвиняют меня. — Просто немного «Е», чтобы привести меня в нужное состояние, — защищаюсь я. Потом оглядываю комнату, — а где Роуэн? Я думал, он будет здесь, чтобы составить тебе компанию. — Я же тебе говорил, он работает в пабе по будням. Кроме того, Брайан, ты меняешь тему. — Меня интересует только местонахождение твоего хорошего, старого друга. Я плюхаюсь рядом с ним на диван, утыкаясь носом в его шею. Нет ничего лучше, чем заняться сексом, чтобы избежать очевидного. — Он не мой хороший друг. Он всего лишь человек, с которым можно общаться, пока я жду тебя здесь. — Прости, Солнышко, я очень, очень плохой бойфренд. Видите? Я снова произнес это слово и не воспламенился спонтанно. — Знаешь, Джастин, я не очень хорошо знаю как быть бойфрендом. Позвони Роуэну и спроси у НЕГО совета на этот счет. Джастин гладит меня по волосам, не поддаваясь на эту приманку, но вид у него болезненный. — И ты был под кайфом, когда вернулся с репетиции с группой вчера вечером, — говорит он так тихо. — Просто маленький скунс. Немного их местной травки. Его принес один из парней. Он оказался сильнее, чем я ожидал. Но, эй! Это рок-н-ролл, Джастин! И мне это нравится… — Но ты же обещал, — просто говорит он, слегка отстраняясь. Но только слегка. — Дай мне передохнуть! Я не принимал Ксанакс с первого дня на съемочной площадке! Вот и все. Я стараюсь, очень стараюсь, Джастин. И снотворное мне сегодня тоже не понадобится. — Нет, потому что ты вырубишься раньше, чем тебе оно понадобится, — говорит Джастин. У него такой грустный голос, — это так не работает, Брайан. Дело НЕ только в Ксанаксе. Или снотворном. Или Экстази. И травка тоже. Это еще и выпивка. ВСЕ это дерьмо. Это все ОДНО и ТО ЖЕ! — Я же сказал, что я, блядь, СТАРАЮСЬ! «Чуть меньше разговоров», — говорит Элвис, другой призрак, который отказывается умирать. Что хорошего в том, чтобы снова и снова возвращаться к этой теме. Особенно когда я в полном дерьме? — Я не знаю, чего ты хочешь от меня, Джастин? Я просто не знаю! — Но я хочу все, Брайан, — говорит он тихим голосом, — ВСЕ. Я прошу слишком много? — Не знаю. Я действительно не знаю, — говорю я. Потому что я тоже хочу все. Но знаю, что это, блядь, невозможно. И я боюсь, что в итоге останусь ни с чем.