Soprano

Жар. Тело ломит, оно покрылось испариной, каждое движение отдаëтся болью абсолютно везде. На чужое прикосновение хочется только простонать, слабость и чувствительность захватили тело. Феликс, как и ожидалось, заболел. – Чан принес тебе супчик, пока не вставай, пусть немного остынет. У Сынмина не было выбора, кроме как ухаживать за своим бедным соседом. В комнате духота, проветрить еë удается только когда старший покидает комнату, чтобы немного прогуляться на улице. Голову будто залили чем-то густым, Феликс представляет, что это мёд и надеется, что он растает, пока сам он будет идти по парку. После прогулки Ли спит, укутавшись в любимые свитера и одеяло, пока не приходит его друг. Он возвращается с работы пораньше, говорит, что его отпускают, чтобы он поскорее вылечил Феликса. Нана вполне могла такое сделать, но точно не Чанбин. – Что-нибудь интересное сегодня?... – медленно перебирая ногами, Феликс идëт к единственному столу в их комнате. Контейнер с едой в одиночестве лежит на поверхности: Феликс сдал старые книги, Сынмин ещë не успел взять новые. – Разбил тарелки, вбил не то пиво, съел две порции обеда, – чайник с водой кипит на полу, около мокрого зонтика, Феликс плохо слышит голос Сынмина, рассказывающего про свой день, уши заложило, всё словно сквозь тонкую пелену. Пелена тоже из мёда? – Чанбин-хён спрашивал о тебе. Остальные тоже, но это не так интересно. Бульон из курицы, лапша, немного овощей. Напоминает зимнюю простуду, когда мама, напевая песню из молодости, перемешивала ингредиенты в кастрюле, а маленький Феликс сидел рядом на стуле, покрасневший от жара, мелко дрожал, но улыбался. Ведь завтра не нужно идти в школу. – Спасибо, что заменяешь меня. Чай горячий, Феликс обжигается, прикусывает язык. Сынмин показывает конспекты, рассказывает о новых темах, вид у него не такой уставший, он у Феликса трудяга. А вот Ликс бледный, сидит хлопает глазами, явно ничего не понимая. Сосед трогает его лоб. Горячий. Как чай в кружке. Как руки Хёнджина. – Когда ты уже выздоровеешь? – Сынмин вздыхает, неудовлетворëнный состоянием друга. Лекарства лежат на тумбочке у кровати, блистеры пустеют, а Феликс всё еще бредит. – Только третий день, завтра должно стать лучше, – утомленный прогулками, он улыбается, почти прикрыв глаза. Выглядит, как довольный щенок, который ждет, когда его почешут за ушком. Но Сынмин хочет дарить ласку только одному человеку. Поэтому легонько хлопает его по лбу, слыша недовольный писк. Феликс звонит Чану, благодарит за еду, рассказывает о своём состоянии, и обещает скорее выздороветь, чтобы зайти в гости. Он уже давно не заглядывал в чужую квартирку. Сынмин резко шикает, потому что пытается заснуть, Феликс что-то шепчет напоследок, и ложится в кровать. – Что Чанбин спрашивал? – внезапное любопытство взяло верх и он решился на вопрос. – А ты как думаешь? – друг поворачивается к стенке, показывая, что разговорам перед сном пришёл конец. Вероятно, интересовался моей личной жизнью. Несколько дней назад Феликс зашёл в ресторан в свой выходной. Хёнджин оставил его утром одного с смс о том, что еда в холодильнике, а одежда висит на сушилке. Ликс выпил стакан воды, надел сухие вещи и, закрыв квартиру, потопал в «Сопрано». Пришёл он туда к обеду, удивив других парней. Чанбин присвистнул, когда Феликс передавал ключи Хёнджину. Это не скрылось и от других глаз. Были ли они любопытные? Только у Сынмина. Остальные предпочли промолчать, даже разговорчивый Чонин остался в стороне. – Ясно-ясно, вчера высадили меня и поехали развлекаться? – Чанбин хохотал и Феликс почувствовал, что… ничего не чувствует. Не было прежней ненависти или злости, челюсть расслаблена, дыхание было спокойным. Терапия в туннеле помогла. Зато Хёнджин одарил администратора грозным взглядом за них двоих. Секунды хватило, чтобы Чанбин заткнулся и оставил парней. – Нужно было разбудить меня, – сам не зная почему, Феликс говорил очень тихо, его смутили непривычные взгляды официантов. – А ты бы проснулся? – Хёнджин тоже не хотел привлекать много внимания, нагнулся над стойкой, почти шептал. Феликс бы испытал дежавю, если бы не выплюнул остатки воспоминаний прошлым вечером. Сынмин в тот же день пришёл за объяснениями поздно ночью и застал Феликса на кровати, его тело охватил озноб, а голос совсем осип. Аптека, лекарства, звонки Чану. yongbok спасибо чем я заслужил таких друзей ssseungmo чем мы заслужили тебя ходишь в своей тонкой куртке конечно простудишься cb97 вы разве не в одной комнате? ssseungmo ликс разговаривать не может yongbok хехе cb97 тебе нужно поспать сон это тоже лекарство тебе тоже сынмин ssseungmo не усну пока не узнаю где он провёл прошлую ночь yongbok … cb97 кстати да знаешь как минни волновался! yongbok я у хёнджина был Голова соседа тут же повернулась в его сторону. Феликс даже знать не хотел, какое лицо сейчас было у его друга. cb97 это ещё кто? тебе разве не минхо нравился? ssseungmo это тоже бармен cb97 что за бармены там у вас такие ты себе тоже кого-то приметил сынмо? yongbok пффф не помню чтобы ему вообще кто-то когда-нибудь нравился cb97 так что там с барменом? Феликс рассказал всё, как было, не умолчал ни единую деталь, тогда-то Сынмин и понял, почему его друг сейчас лежит в полуобморочном состоянии. Хотел похвалить Хёнджина за всё, что он сделал, но Феликс попросил не грузить его, вины Хвана здесь не было. Почти. Когда Сынмин сказал, что Феликс умирает в общежитии, Хёнджин перепугался, видно было по глазам, хоть голоса даже не подал. Минхо вызвался навестить Феликса, на что Сынмин фыркнул. – Ты ему сейчас точно не поможешь. Зато Сынмин помогал, как мог. Взял его смены, прикрывал в университете, делал домашку вместе с Чаном, пока Феликс стонал во сне неспокойной ночью. В одну из таких он проснулся. Доковылял до туалета, набрал в бреду чей-то номер, ждал ответа, пока морщился из-за неприятно холодной крышки унитаза. – Феликс? – на том конце послышался сонный голос. Удивлённый, ведь время шло к рассвету. Ликс промычал, соглашаясь. Он не хотел говорить, почти не понимал, где находится и с кем разговаривает. – Что-то случилось? Ты почему не спишь? – Голова болит, – еле произносит, комната кружится, глаза не открываются, свет слишком яркий. – Всё болит, – он ноет в телефон и даже не вспомнит об этом на следующий день. – Давно мне так плохо не было. – Выпей таблетку и назад спать. – Не хочу. Не хочу спать один, – в трубке смеются и Феликсу это не нравится. – Приходи ко мне, хён. Будем вместе спать. Хочу тебя в своей кровати. – Ликс, пожалуйста, мне завтра на работу. – Тогда приходи после работы. Будем обниматься всю ночь. Целоваться тоже хочу. Очень хочу. Как он оказался в своей кровати, он не знает как и о том, что звонил кому-то в то раннее утро. Привёл его в комнату, конечно же, Сынмин, ворчал, пока нёс на себе тело Феликса без сознания.

***

В «Сопрано» жизнь продолжается, гости толпой заходят по вечерам и уходят поздно ночью. Окна большие, уже закрыты на холодную осень, а затем и зиму. По стеклу стучат капли дождя, ливни проходят рано утром, иногда провожают парней из ресторана после закрытия, Хёнджин даже приносит куртку с капюшоном по таким случаям. – Мне кажется, сегодня будет гроза, – Чонин несёт грязную посуду со столиков, рассматривая тëмное небо с беспокойством. На улице поднялся ветер, из щелей слышится завывание, мимо пролетают оставшиеся листья. – Осенью не бывает грозы, – усталый вздох Джисона сопровождается закатанными глазами, Хан помогает подмести осколки посуды, чтобы все смогли поскорее уйти домой. – Неправда, я вчера точно видел молнию. Спорить с Чонином у Джисона нет сил, он несёт совок, чтобы выбросить что-то, что когда-то было тарелками. Женщина средних лет благодарит его за помощь, Джисон улыбается. – Минхо-хён, я сегодня сяду спереди! – у младшего официанта энергии было через край, он вприпрыжку шёл к выходу, чтобы поскорее занять удобное место возле водителя. Хёнджин наконец-то почувствовал холод. Застегнул молнию на ветровке, пока ждал парней, спрятал нос за воротником, выдыхал горячий воздух и грелся. Печка всё ещё не работает. – Сегодня переночую у тебя, – доносится с задних сидений. Чонин смотрит в зеркало заднего вида, наблюдает за еле видимыми пятнами, похожими на людей. Он теребит ремень безопасности, слушает, как и все остальные, разговор Хана по телефону, молчит, когда тот кладет трубку. – Куда везти? – спрашивает Хёнджин, их ежедневный маршрут изменится, если Джисон в этот раз едет не к себе. – Дальше, чем Минхо-хёна. Называет адрес, лишь когда самый старший из них выходит из машины около своего подъезда. Дворники скрипят, хотят разодрать толстое стекло. Сзади кто-то прыгает, вздыхает, переворачивается, стучит ногами, рисует что-то на окне. Внутри машины спокойно. Должно быть спокойно, ведь снаружи погода капризная, смывает последние надежды на тёплые дни, играет в прятки со спрятавшимися в круглосуточном магазине от дождя подростками, шипит, когда кто-то открывает окно в квартире. До салона машины она достать не может. Но Хану всё же неспокойно. – В ту ночь… Феликс у тебя ночевал? Так вот оно что. Хёнджина удивляет тон официанта: серьёзный, холодный, хотя они оба знают почему. – Ты должен был отвезти его в общежитие. Должен был? Феликс прижимался к нему всю ночь, причмокивал, сопел, когда Хёнджин одевался на работу. От рыжего цвета почти ничего не осталось, волосы жëсткие от многочисленных покрасок, спутанные во сне. Хван не смог удержаться, провёл ладонью по ним, а Ликс сразу к ней, к большой, горячей, просил ласку, пока видел сны. Нет, общежитие не впустило бы Феликса, а Хёнджин согрел его. Он должен был отвезти его к себе домой. – Глаз намётан на милых мальчиков? – Ревнуешь? – равнодушно бросает Хван. Его не задевают чужие слова, в отличие от Джисона. Усмешка его звучит именно так, он всегда заводился быстро, готовый вцепиться в горло, только сделать это мешала обстановка. – Минхо ещё не знает. – А должен? – Ты… – скрип колёс, движение останавливается, он припарковался около ворот частного дома. Разговор закончен. Больше никто из них ничего не произнесёт. Джисон не любил встречаться с коллегами вне ресторана, собираться с ними где-нибудь, даже разговаривать по телефону. Он получал сообщения, иногда заходил в групповой чат, когда писала Нана, голосовые терпеть не мог, хотелось забыть о существовании «Сопрано» на выходных. Словно у него была другая жизнь, когда он выходил оттуда. Он хотел выбросить телефон в окно, когда услышал вибрацию в четыре часа утра, имя Феликса на экране не успокоило его. Он собрал все силы, чтобы ответить на звонок, потому что сквозь сон вспомнил о простуде младшего. – Не хочу спать один. Половину слов не разобрать, он даже не заметил, произнесенное «хён». О чем говорил Феликс, Джисон не понимал, ему стало смешно: оба сонные, оба что-то бормочут друг другу, оба хотят обниматься. Обниматься в холодную, капризную погоду, в кровати, мазать губами по коже, гладить чужую спину. – Иди-иди. А то я сейчас позову Сынмина. – Он спит, не трогай его. – А я разбужу. – Он только рад будет. Постоянно о тебе говорит. Был ли рад Сынмин, когда Джисон разбудил его звонком? Явно нет. Собирался обматерить, но волшебное слово заставило прислушаться. «Феликс» – и сосед поднимается с постели, чтобы прошлёпать босыми ногами до холодного кафеля ванной, где уснул его больной друг. – Спасибо. Если бы не ты, так и спал бы дальше в туалете. – Представь его лицо утром, – Хан прыскает и Сынмин улыбается. – Спокойной ночи.

***

Город наряжается в яркие огни гирлянд, вывески с акциями и информацией о предстоящих вечеринках выстроились по большим улицам. От маленьких лавочек с уличной едой, до клубов – подготовка к Хэллоуину шла полным ходом. «Сопрано» не остался в стороне, Нана ежегодно придумывала, как провести мероприятие в их большом ресторане, при таком скромном персонале. Конкурсы, призы, скидки за лучший костюм были традицией. – Кем будете? Дракула? Франкенштейн? – на обеде им удалось собраться втроём: Феликс и Джисон сидели напротив Чонина. Свет был тусклым, погода пасмурная, обсуждать что-то не хотелось совсем, но младший, как обычно, любил поболтать. – Я в прошлом году на школьной вечеринке был клоуном. – Я очень хочу пошутить, но воздержусь, – Джисон вертит вилку в руке, аппетита у него нет, где-то в мыслях он переживает, что тоже заболел. Феликс хихикает, потому что шутка также посетила его голову, но Чонин мог обидеться даже на этот смешок. Тот цокнул, пробурчал что-то про «да-да, я клоун по жизни» и продолжил есть свой обед. Феликс, как и обещал, выздоровел на следующий день и, уже через два, вернулся в строй, чтобы освещать своей улыбкой главный зал «Сопрано». Чанбин ухмылялся, пытался как-то подобраться к рыжему официанту, бросал неоднозначные взгляды и Феликс даже благодарен ему за это. В этот день он понял, что окончательно перестал агрессивно реагировать на любое движение администратора. Если раньше он хотел взвыть только от одного присутствия Чанбина в одном помещении, сейчас же мог даже поздороваться с ним и пошутить в ответ. – Хён, кем будешь на Хэллоуин? – даже такое случалось, обычный разговор двух людей и никакого негатива. Феликс хочет заполнить тишину после закрытия заведения, направляется к лестнице, чтобы уйти в раздевалку, Чанбин же идёт к выходу. – Корейским красавчиком из дорогого района Сеула. Ну, самим собой, короче, – Со играет бровями и даже не смеётся, видимо, это не шутка. Ликс вздыхает, жалеет, что вообще спросил. Старший останавливается у лестницы, складывает руки на груди. Подкачался он прилично, мышцы перекатываются, белая рубашка облегает руки, иногда Феликсу очень жаль эту ткань, кажется вот-вот порвётся. Он переводит взгляд с рук на лицо, выглядит администратор серьëзным. – Ты как? – голос низкий, редко такое услышишь. Ли вскидывает брови, потому что не понимает вопроса. Чем интересуется старший? Состоянием здоровья? – Уже всё нормально. Всё прошло, я чувствую себя намного лучше. Спасибо, что интересуешься, – он начинает подниматься по лестнице, они редко здоровались и никогда не прощались. Феликс понимает к чему идёт разговор, спешит закончить его пока есть возможность. – Тот номер, что я давал тебе… Ты ходил к ней? Это хоть как-то помогло? – Чанбин еë отбирает, пара ступенек и Феликс замер на одной из них. В нëм находятся силы, чтобы посмотреть в глаза. Раньше он бы накинулся на него, придушил при одном упоминании о прошлом. – Я сходил на две сессии. Она хорошая психологиня, просто не подошла мне. Дала номера других специалистов, так что да. Это помогло. Спасибо. Чанбин медленно выдыхает вину, груз, который носил с собой эти годы. Он кивает, поджимает губы, отводит взгляд. И Ликс удивляется. Старший всегда был таким? Он всегда переживал за него? – Это хорошо, я рад. Раздевалка встречает его светом одной лампочки, высоким смехом Чонина из-за щекотки. Джисон пыхтит пока мучает мальчика, комната небольшая, вот-вот и кто-то обязательно ударится о ребро шкафа или перевёрнутый стул в углу. Здесь, как обычно, никто не убирался. – Ай! Хватит! Всё, всё! – заливистый смех прекращается, когда Джисон наконец-то отпускает его. Чонин пытается отдышаться, щуря глаза в улыбке. Через секунду закусывает губу, игриво смотря на Хана, собирающего вещи в рюкзак. Ян резким движением вытаскивает телефон из его кармана и стремя голову выбегает на лестницу. – Сейчас я узнаю, у кого ты ночевал! – Тебе мало было?! Иди сюда! – Хан торопится, быстро надевает свою куртку, рюкзак падает на его плечо, и он следом мчится за Чонином на первый этаж. За всей этой суматохой, Феликс даже не заметил переодевающегося Минхо. Переодевается ли он? Стоит спиной к двери и выполняет какие-то упражнения, крутится из стороны в сторону, тянет руки вверх, томно выдыхает. И всё это без рубашки, оголенная спина кажется Феликсу идеальной, в этом ресторане все любители качалок. Широкие плечи, мышцы, ровный позвоночник. Он не может отвести взгляда. Помог ему в этом Минхо, когда повернулся на шорох. – Так тихо стало, – тот не смутился от чужого внимания, его тело было подтянутым, красивым, здесь нечего было смущаться. К прессу хочется протянуть руку, пробежаться пальчиками, очертить выпуклую грудь, пересчитать кубики. Кто же знал, что такое прячется за рубашкой? А что под штанами? Такие же идеальные бёдра? Ли кивает, подходит ближе, старается отвести глаза, не задерживаться долго на чужом теле. Он всегда завидовал такой выдержке и силе воли, сам он может посещать тренажёрный зал не больше двух раз в год. Теперь, когда рядом стоит тело его мечты, раздеваться самому становится неловко. Несмотря на то, что он стоит лицом к шкафу, а Минхо, скорее всего, давно отвернулся и занялся своими вещами, Феликс не торопится снимать рубашку. Вытаскивает вещи из рюкзака, расправляет футболку, готовит свою толстовку, в то время, как думает о стоящем позади него бармене. Едва касается верхней пуговицы, как пугается хлопка шкафа. Минхо уже переоделся? Феликс прокашливается, начинает расстегивать рубашку, кусает щëку изнутри. Стало подозрительно тихо, идея обернуться кажется ему хорошей. Он поворачивает голову, чтобы узнать, что происходит сзади, почему старший ещё не ушёл. Глаза встречаются с тем же оголëнным телом, прислонившимся спиной к захлопнутому шкафу. Руки сложены на груди, ухмылка игривая, ещё чуть-чуть и Ликс откусит себе щеку, если Минхо сейчас же не выйдет из комнаты, и ему плевать, что он пойдёт домой полуголым. – Тебе помочь? – старший не ждёт ответа, подходит почти вплотную, а спина Ликса упирается в шкаф, чужие руки тянутся к пуговицам. Одна за другой они расстëгиваются, рубашка поддаётся, открывается вид на худое тело, поджарый живот, пупок и резинку белья, выглядывающего из-под брюк. Минхо не ждёт ответа, гладит ладонями по плечам, снимая рубашку, а затем аккуратно складывает и отдаёт в руки напротив. – Вот и всё. Дыхание стало глубже, в комнате душнее, язык предательски не слушается, он не может произнести ни слова. Феликс мнёт ткань в руках, сглатывает, и отворачивается, чтобы убрать еë в рюкзак и поскорее нацепить футболку. Тело мелко подрагивает, пальцы в заговоре с языком, не хотят выполнять свою работу, сердце давно начало отбивать быстрый ритм. Не хватало только капелькам пота выступить на висках. С каких пор Феликс так реагирует на чужие прикосновения? Ему страшно. Страшно от того, что ему хочется большего. И он получает это. Сильные руки притягивают ближе за талию, сжимают бока, Ликс судорожно выдыхает. Горячее дыхание опаляет его шею, заставляет прикрыть глаза, представить, что они совсем не в раздевалке ресторана. Только вдвоём, где-то далеко от других людей и никто им сейчас не помешает. Ладони ведут вверх, считают рёбра, оглаживают грудь, прижимают ближе и Феликс тихо мычит. Сильная грудь упирается в его спину. Кожа горячая, Феликс тает, хочет быть ещё ближе. – Я скучал, – поцелуи в шею, лëгкие, приятные, от них хочется простонать, – скучал по твоему голосу, – Ликс не выдерживает и мычит, тихо, пока ещё сдержанно. Руки исследуют тело, язык проходится от начала шеи до уха, лижет мочку, а после уступает засасывающим губами. Феликс тянет руку к чужой голове, зарывается в волосы, притягивает для поцелуя. Минхо не позволяет. – А если кто-нибудь войдёт? – ухмылка воскрешает ядовитых насекомых, крылья терзают изнутри, от них хочется плакать. Феликс поворачивается в руках бармена, теперь его очередь трогать тело перед ним. Ли быстро скользит ладонями по прессу, сжимает грудь, обнимает за шею и знает, что пожалеет об этом. Ведёт языком по чужим губам. Сладкие и липкие от бальзама, теперь уже мокрые от слюны. Минхо перехватывает язык, целует его, а затем, не церемонясь, входит своим языком в чужой рот. Умело водит им внутри, поглаживает нëбо, хочет войти глубже, а Феликс закатывает глаза. Он так давно не целовался. Причмокивания заполняют комнату, язык не покидает рта, иногда лижет губы и снова пропадает. Феликс сосëт его и слышит первый стон. Он хочет ещё. Хочет сделать старшему приятно. Запрокидывает ногу на бедро напротив, толкается пахом и стонет. Минхо прижимает его к шкафу и начинает тереться в ответ, тянет Феликса за ногу, толчки становятся резче. Старший отвлекается на стон, официант пользуется этим, облизывает шею, кусает ключицы, целует кадык, от него ведёт вверх языком до подбородка, прикусывает губу. Шкафы трясутся в такт толчкам, они ускоряются, стоны тонут внутри глотки, слюна течёт вниз. Минхо касается его сосков и этого хватает, чтобы ноги Феликса подкосились. Старший удерживает его. – Такой милый, уже хочешь кончить? Феликс не может ответить, слишком жарко, слишком много Минхо, слишком хорошо. – Быстрее, – командует младший и слышит смешок. Бармен послушно ускоряет толчки, накрывает ладонью открытый рот Феликса. Он стонет, громко, низко. Кончает в бельё, за ним следует Минхо. Хочется отдышаться, Феликс висит на парне, дышит в его шею, Минхо гладит его по спине. Та покрылась испариной, оба переживают, что официант снова заболеет. – Придётся идти без белья.

***

Сегодня в машине непривычно тихо. Чонин смотрит в окно, Джисон уткнулся в телефон. Парни впереди, как всегда, молча следят за дорогой. После неожиданного трения о чужой пах, у Феликса пропали все силы, чтобы завязать разговор. Он медленно засыпает на плече Чонина, пока они едут к дому Хана. – Так хорошо, что ты выздоровел, Ликс, тебя не хватало, – всё же молчать больше десяти минут Чонин не мог. – Я тоже скучал. – Так скучал, что позвонил мне ночью. Взгляды устремляются на Хана, Минхо с Хёнджином поглядывают на него в зеркале. – Что? Когда? Я тебе звонил? – Ликс поднимает голову с такого удобного плеча школьника и чувствует дискомфорт: плечо может быть и удобное, но поза – совсем нет. Он начинает собирать воспоминания по крупицам, потому что при высокой температуре плохо соображал. В какой-то момент он понимает, что вполне мог забыть об этом. – Звонил, звонил! «Давай вместе спать, будем обниматься, хочу целоваться», – Хан передразнивает парня рядом, сонный Феликс у него получается каким-то пьяным. Ликс ушам поверить не может, он действительно это сделал? Стыдоба какая. Чонин заливается смехом, это придаёт Джисону уверенности и он не прекращает свою пародию на смущенного официанта. – Ты меня даже хёном назвал! Так хотел меня в своей кровати? – хохот заполняет салон машины, Чонин пытается обнять Феликса. Тот уткнулся лицом в ноги, чтобы спрятаться от позора, младший хлопает его по спине, утешает, но смеётся и смеётся. – Хочешь мы придём к тебе с ночёвкой в общагу, Ликс? Будем все в одной кровати спать! Я тебя заобнимаю! – лисёнок хихикает на жалобный стон Ли, уши красные, хоть в темноте и незаметно. А Джисон всё не может угомониться. – Зацелуем тебя, Феликс!.. – На выход. Хан замолкает. Оглядывается. Действительно, уже приехали к его дому. Хёнджин снимает блокировку дверей, намекая, что парню стоит поторопиться. Удивительно, какой силой обладали слова Хёнджина. Даже один его взгляд устрашал. Он немногословен и многие пользуются этим, не подозревая, что произойдёт, если Хёнджин решит что-то сказать. Следом за Джисоном уходит Чонин, затем очередь доходит до старшего бармена. Единственное, что мог чувствовать Феликс – это стыд. За рулëм машины сидит человек, к которому он испытывает неопределённые чувства. Рядом с ним – парень, от чьих губ и языка во рту, он кончил в трусы, они, кстати, лежат в сумке, вместе с помятой рубашкой. Они оба услышали рассказ о том, как Феликс хотел обнимать Джисона всю ночь. Что с ним не так? Минхо то и дело смотрит на него через зеркало. Чтобы избежать зрительного контакта, Феликс падает на сидение, притворившись спящим. Он может поклясться, что слышал усмешку сквозь музыку из радио. Для чего он сделал это? Потянулся первым за поцелуем, если в своей голове он четко прописал: «Не спать с тем, к кому у тебя нет чувств и тем более с тем, у кого нет чувств к тебе». Не спать с Минхо. Неужели так сложно? Совсем нет. Переодеться и уйти – вот, что нужно было сделать. Но обманывать он не станет. Было очень приятно. Машина едет медленно, никуда не торопясь, Хёнджин пропускает других водителей, не пытается успеть на зелёный свет. Кочки осторожно объезжает, старается не тревожить спящего парня. Хёнджин отталкивает. Он холодный, смотрит равнодушно, безучастно стоит, когда все что-то бурно обсуждают, обедает только внутри бара в одиночестве, живет сам по себе, в голову к нему не забраться. Ликс верил в это. Видел в Хёнджине неприятного парня с красивым лицом, мечтал, чтобы он перестал строить из себя льдинку, искал в нём намёки на заинтересованность в своей персоне. Феликс располагал к себе, не так, как Минхо, конечно, но людям он нравился с первого рукопожатия. Однако, рукопожатия у них не было, знакомство прошло иначе, они сразу друг другу не понравились, Хёнджин, казалось, смотрел с презрением, Феликс стыдливо убежал в тот вечер. С самого начала что-то пошло не так. В какой момент он стёр все предположения о Хване в своей голове? Плед? Чашка кофе? Улыбка? Всё это вело к одному прикосновению руки к истерзанной коже. Сынмин и Чан с сожалением смотрели на следы от различных острых предметов, иногда мягко намекали на покупку пилочки для ногтей. Хёнджин не знал ничего. Не ожидал ведь, не видел этих порезов, и даже потом, когда Феликс уже спал, не посмотрел. Рассматривал только отражение света лампочек в глазах, мысленно соединял точки на щеках, гладил его маленький носик своим взглядом. В то время, как Феликс чувствовал, как горячая ладонь утюгом проходится по коже, чтобы стереть воспоминания. Подумать об этом и поразмышлять Ли не успел: жар усыпил его на несколько дней. Теперь, лёжа на кожаном сидении, он смотрит снизу вверх на профиль с изящными чертами лица, пока Хёнджин следит за кочками на дорогах. Ощущение, что он пытается усыпить его, догадывается, что Феликс совсем не спит и хочет исправить это, когда включает печку на пару градусов выше. Феликс не спит, он слышит всё, что происходит, следит за временем, чувствует все остановки, контролирует свой сон. Так он думает эти полчаса, пока не просыпается от звука открытой двери. Глаза распахиваются, он старается проморгаться и осмотреться. В машине никого нет, от этого он начинает переживать сильнее. Затем обращает внимание на темную фигуру, которая ждёт около двери. Холод обдаёт расслабленное тело, кусает его щиколотки, ему стоит надевать длинные носки. Феликс щурит сонные глазки и молчит. Ждёт ответа на и так понятный вопрос. Не получает. – Ты меня украл? – На одну ночь. Горячий душ, постиранное белье, которое он смущённо повесил на сушилку, большие вещи старшего. Футболка очень удобная, но штаны хотят убежать с его худых бёдер. Феликс снова дома у Хёнджина. Снова спит с ним в одной кровати. Снова без трусов. – Что читаешь? – Ли придвигается поближе к полусидящему в кровати бармену, название книги незнакомое, что-то из современной литературы. Хван отвлекается, оглядывает макушку парня, которую хочет быстро чмокнуть, забывает ответить. Феликс другого и не ожидал, начал вчитываться, смысл слов доходит до него медленно, шрифт крупный, много выделенных рамкой предложений, на одной странице, вообще, целая иллюстрация. – Психология? Ты, типа… учишься общаться с людьми? Ответа он и не ждёт, продолжает читать вместе с ним, аккуратно укладывает голову на его плечо. Хёнджин пахнет… мандаринами. Он знает, потому что сам мылся этим же гелем для душа. Мандаринки лежат на небольшой кровати, узнают что-то новое об отношениях людей, переворачивают по очереди страницы, зевают, когда время идёт к двум часам. Хёнджин не хочет двигаться, Феликс слушает его пульс. Книга падает на пол и сердце Феликса тоже куда-то вниз: Хёнджин внезапно крепко прижимает к себе, путает их ноги, вдыхает запах своего шампуня. Крохотный парень, которого украли на одну ночь, задерживает дыхание. Сейчас они прикасаются друг к другу, не чувствуя мурашек, скрытых под одеждой — домашними футболками Хвана —, но даже так, интимнее момента Феликс не испытывал. Не считая того, когда старший согревал его холодной ночью под одеялом. Тем не менее, это было также в этой квартире, всего неделю назад. Едва он пытается обнять в ответ, парень прижимает сильнее. И всё это ощущается так правильно, безошибочно верно, до кома в горле от переполняющих эмоций. Вот, где он должен был быть, а не в той грязной, тусклой раздевалке, с одной лишь похотью в голове. – Хёнджин… – он медленно, с опаской поднимает свои глаза и не может поверить. Он смотрит и видит в чужих зимний вечер у камина, горячее молоко с мёдом перед сном, мягкие варежки, вязанные свитера – столько теплоты. В ней можно согреть свои замёрзшие на морозе ручки, спрятаться в грозу, остаться навсегда, чтобы не видеть больше прежнего холодного взгляда. Мелкая дрожь пробегает по телу, руки сжимают ткань футболки на спине, Феликс пытается проморгаться, ком в горле хочет вырваться в виде непрошеных слëз. А теплота грозит смениться тревожностью, Хёнджин не понимает и сводит брови. Его успокаивает голос Феликса. – Хочу укусить тебя, – по-своему выражает свои чувства младший, не в силах отвести взгляд, теперь ему всегда будет казаться, что мир намного холоднее без темных глаз Хвана. У того уголки губ поднимаются вверх, он поджимает их, зачем-то пытается сдержать улыбку. Горячая рука покидает крохотного парня, он подносит еë к чужому лицу, приближает согнутый указательный палец к розовым губам, Феликс тут же кусает его. Хёнджин смеётся. Смех становится громче, стоит Феликсу перевернуть старшего на спину и начать кусать во всех доступных местах. За плечи, руки, живот. Вкус футболки перебивает вкус кожи, он хочет избавиться от него, когда кусает за шею, щеку, скулы, подбородок. Следы останутся. На сердце у Хёнджина. Он надеется, что они не будут похожими на шрамы Феликса на бёдрах. Официант увлекается, забывает о всех правилах в своей голове, мандарины дурманят голову, губы Хёнджина мягкие. Кусать их он не смеет, не хочет поранить нежную кожу. Не опошляет такой чувственный момент своим мокрым языком. Хёнджин целует, словно передаёт тепло всех несказанных слов. Он не может признаться, как сильно хотел поцеловать Феликса, но губы предательски шепчут слова нежности, когда касаются чужих. Без слов, только прикосновения и тяжелое дыхание. И всё это ощущается так правильно, безошибочно верно, до разрядов в кончиках пальцев. Сегодня Феликс приходит после работы, ложится в кровать рядом с парнем с глазами полными тёплой весны, обнимается и целуется всю ночь.