Soprano

Поездка в другую страну оказалась недолгой. Минхо и Хёнджин каждый день просыпались рано утром и иногда засыпали в баре отеля. Работа выматывала: бешеный ритм, тысячи гостей, выходные они проводили в том же отеле, на туры в другие города у них не хватало сил. Чужой язык был непонятен, они отвечали на своём, таком же непонятном для гостей, и смеялись вместе, хоть и понятия не имели, о чём идёт речь. Хёнджин словно ожил. После университета родители ждали от него продолжения учебы в какой-нибудь западной стране, мягко намекали на это при каждом ужине, в то время как сам парень просто устал. Морально. Постоянная гонка, соперничество с другими студентами, бессонные ночи. Он не готов к ещё одному такому же опыту в другом университете. За тем же очередным ужином сын предложил своим родителям оставить его в покое на один год. Взять академический отпуск было лучшим решением, о котором он поделился с родителями, те упрямились, уговаривали его подумать ещё раз, один год казался им слишком большим промежутком. А затем Минхо пригласил его в Турцию. Идеально. – Я вернусь через полгода, а может и позже. Родители провожали его под звуки колёс чемодана, мать Минхо подбадривала их, ее сын даже не спрашивал у них разрешения, оповестив их о поездке за день до вылета. Хёнджин полюбил эту работу, он чувствовал, что впервые делает то, чего хочет сам, и плевать, что у него высший средний балл среди однокурсников, наливать текилу по стопкам было намного интереснее проектов по экономике. Минхо видел маленькие танцы в баре, улыбки, попытки познакомиться с парнями, и смеялся. Хёнджин такой открытый, его любимый друг стал открываться и для других людей. Поездка в другую страну оказалась недолгой. Звонок в раннее утро, слёзы сестры, похороны уже послезавтра. Хёнджин не мог остаться, собрал вещи вместе с Минхо и улетел на следующий день. Ли не плакал, он знал, что этот день придёт, перед отъездом он проводил каждый день у дедушки, словно прощаясь. В один день его обняли крепко, Минхо налил ему чай, одел в костюм, чтобы прогуляться по местному центральному парку, держал дрожащую руку и знал, что это последняя весна его дедушки. Планы на оставшееся лето и скорую осень были похоронены в то же утро, но Хёнджин не был расстроен, он всегда знал, что у него есть запасной. Нана приняла их в «Сопрано» после короткого разговора с Хёнджином. – У твоей тёти есть ресторан и ты забыл об этом мне рассказать? – слышать тихий смех друга, намного приятней, чем его молчание. Минхо не зашёл вместе со всеми внуками попрощаться с дедушкой, потому что считал, что его там не было. Душа давно покинула тело, а это значило, что прощаться можно было в любой момент, посмотрев в небо. Но сделать это он не решался, оттого и притих на несколько недель. Нана была только рада нанять своего родственника вместе с другом. Она слышала об их маленькой стажировке в Турции, поэтому сразу же поставила работать одних в первый же день. Всё отличалось от прежних условий работы, не было того веселого настроя, тысячи гостей, клубной музыки у бассейна, маленьких танцев во время перерыва, Хёнджин присоединился к Минхо и затих. – Хёнджин-хён! А можно просто Хёнджин? Высокий голос прерывал такую нужную обоим тишину и если Ли был более безразличен к посторонним людям в баре, то Хёнджина это раздражало. – Выйди. Он не церемонился, узкие глаза со смешинками в зрачках хотели вызвать в нем симпатию, но всё шло ровно наоборот, Чонин был слишком навязчивым. Глупые шутки, ненужные прикосновения, громкий смех. Хуже этого было то, что Минхо всё устраивало и он часто болтал с ним возле бара, пока Хван мечтал свалить из этого места. Ему больше не нравилось работать. Каждый день одно и то же, лишь меняются костюмы Чанбина и укладка Наны. Хёнджин снова устал, но теперь убежать он не сможет, управляющая постоянно хвалит его родителям, говорит, что Хёнджину у неё хорошо и этот год проведённый за работой в «Сопрано» научит его самостоятельности, раз Хёнджин даже решил съехать из родного дома. Усталость привела к неправильным решениям, разум затуманился, смешинки в чужих зрачках сменились на умоляющий взгляд, руки официанта тянулись к ремню, ширинке, пуговицам на рубашке и Хёнджин отпустил себя. Молодое податливое тело, во всем слушающийся мальчик, призывно виляющий бёдрами, в любой момент, когда они оставались наедине. Почему бы Хёнджину не расслабиться? Последние недели были сложными, не говоря о прошедших годах учебы. Он привык строить отношения на взаимной любви, которая затем оказывается пустой тратой времени. Так что ему мешает сейчас просто спать с парнем, который ничего не усложняет? Чонин обещал не требовать что-то большее, смирился с условиями Хвана, приходил по ночам и уходил утром в школу. С Хёнджином хорошо, они оба хотели друг друга, но Чонин чуточку больше. Чонин хотел не только отдаваться в небольшой квартире бармена из «Сопрано», он хотел хотя бы раз поваляться в кровати, пропустить уроки, поцеловать сонного, любимого парня, сидеть с ним на кухне, разговаривать о чём-то бессмысленном. Он бы приготовил на обед блюда, которые Хёнджин никогда не пробовал, и наслаждался комплиментами его готовке. И он этого не скрывал, надеялся на взаимность, которая отдалялась с каждым холодным словом в его адрес. Хёнджин выгонял поутру, закрывал дверь в подсобке, чтобы их никто не увидел, тянул его волосы до слёз, когда кончал. Больно. Но это лучше, чем ничего. – Чонин, я в последний раз тебе говорю… Ян попросил забрать его из школы после очередной репетиции. Попросил и думал, что Хёнджин откажет, а он приехал. Ждал его около ворот, смотрел, как Чонин выходит из здания, махал ему, не думая, как этот жест заставляет его чувствовать себя на седьмом небе. Это будто сцена из дорамы, когда парень ждёт свою любимую, чтобы проводить до дома, и Чонину хочется плакать, ведь он верит в это. Верит, что Хёнджин считает его своим любимым. – …мы трахаемся и на этом всё. Слова, произнесённые не впервые, отдаются эхом в голове, нос щиплет от подходящих слёз, он старается их проглотить вместе с просьбами «попробовать». Хёнджина тошнит от повторяющегося сценария, Чонин будет умолять «попробовать» встречаться и снова получит: «хватит». Хван пытался всё это закончить, он не подписывался на нытьё и любовные признания, это порядком надоедает. Так и в этот вечер он пытался покончить с их отношениями. Закончилось всё очередной ссорой и слезами младшего. Настроение пошло ко дну, ему следовало успокоиться перед тем, как приехать в ресторан, но он лишь давил на газ, чтобы поскорее доехать до места назначения, развести всех и вернуться к себе домой. Но кто-то приносит ему меню и быстро убегает. Феликс. Светлый, шустрый, обаятельный, улыбчивый и избегающий его. Он неловко кашлял, когда стоял рядом с Хёнджином, закусывал губу, пытался что-то сказать, а Хван впервые не мог придумать, что ответить и просто кивал. Он бегал по залу, иногда бросая взгляды в сторону бара, а Хёнджин тут же отводил свой. Они не так поняли друг друга, особенно Феликс, посчитавший стеснительность Хёнджина презрением. К счастью, они быстро разрешили их недопонимание, лёжа обнаженными в кровати. Он видел желание Феликса быть ближе и подпустил его, чтобы самому передать свои чувства через поцелуи. Всё было намного легче, когда они находились вне ресторана, там не нужно было прятаться от жалобного взгляда Чонина, с которым он перестал видеться, лишь прогонял из своего дома, запрещал ему ждать около двери. Чонин был грузом для него, препятствием перед развитием их с Феликсом отношений. Бармену лишь нужен был толчок, один повод, чтобы навсегда покончить с этим. Чанбин – тот человек, который молча наблюдает за затянувшимся сериалом в их ресторане. Если Джисон и Минхо как-то комментировали связь официанта с барменом, то Чанбин старался не лезть в это. Пока дело не коснулось Феликса. – А ты поскорее разберись со своей и сделай этого мальчика счастливым. Разобраться со своей проблемой под именем Ян Чонин. Прямо сейчас, в этой подсобке, пока Хёнджин полон решимости наконец-то перестать вести себя, как подонок. – Это конец. Отрезает своим холодным тоном. С Чонином он никогда не мог быть теплее, они не подходили друг другу, даже как друзья. Один был одержим, другой считал это отвратительным. Даже сейчас, видя, что Хван впервые настроен максимально серьезно, что он твёрдо, бесповоротно, принимает решение за них двоих, официант не верит в это. Не хочет верить, он думал, что Хёнджин всегда будет возвращаться к нему, он никогда не уйдёт, он будет видеть, что так, как Чонин, никто его не полюбит, и когда-нибудь поймёт, что любит и сам. – Нет, Хёнджин, пожалуйста, нет, – младший мотает головой, начинает тянуть руки к своему любимому телу, схватить за родные руки. – Я сделаю… я сделаю всё, что скажешь. – Мы договаривались, что это просто секс без обязательств, – в который раз объясняет Хёнджин, – я ничего тебе не обещал, ты знал обо всём, ты согласился. Но я же вижу, что это только вредит нам обоим. Особенно тебе. И снова история повторяется, слёзы текут по румяным щекам, всхлипы заполняют маленькое пространство, а Хёнджин хочет сбежать. – Прости, прости, я снова всё испортил, – его подбородок подрагивает вместе с нижней губой, лицо стало поблекшим, в глазах лишь боль и страх. – Я так достал тебя со своей любовью, прости, пожалуйста. Чонин всегда был готов опуститься на самое дно ради Хёнджина, унижаться, умолять, не отпускать, когда его буквально отшвыривали от себя. Руки судорожно бродили по чужому телу в поисках какой-нибудь зацепки, знака, что Хёнджин сейчас передумает, простит его. Тянется к шее, к лицу, чтобы вернуть взгляд, который парень отвёл, не в состоянии вынести такую жалкую картину. – Больше… Такого больше не будет. Я обещаю. Хёнджин устало вздыхает, они уже это проходили. Басы доносятся до второго этажа, время идёт, скоро их начнут искать. Ядовитый, душащий, царапающий взгляд возвращается на заплаканное лицо. – Чонин, – он не намерен это так оставлять. Им нужно через это пройти, так называемое «расставание» поможет им обоим двигаться дальше. Он смотрит в лисьи глаза, они – первое на что обратил внимание старший при знакомстве, он смотрел на них, когда Чонин смеялся, видел в них радость, простую, детскую, когда ставил перед ним кофе по утрам, в них он замечал планеты, когда Чонин шептал ему слова любви в небольшой кровати. Хёнджину очень хочется сделать больно, надавить, послать, накричать, заставить Чонина заткнуться. Но как он может? Чонин всегда искренне показывал ему свою любовь, делал всё бескорыстно, помогал ему с баром, хотя Хёнджин и не просил. Перед тем, как уйти из его дома, младший гладил ему рубашки, накрывал одеялом спящего бармена, прибирался в его комнате и Хёнджин уверен, что он почти всегда опаздывал на занятия. Он благодарен ему за всё, но им нужно двигаться дальше. – Давай закончим это. – Пожалуйста… – тонкий голос переходит на шёпот. Руки Яна дрожат, он ведёт ими вниз, пока сам не садится на колени. – Хёнджин… – ладони опустились на бёдра, неуверенно поглаживая под цоканье старшего. Он ведёт ими вверх, всё ещё смотря в любимые глаза, пока не достигает паха. Судорожное дыхание и подрагивающие пальцы, поглаживания становятся увереннее, он двигается вдоль ширинки вверх-вниз и, не видя сопротивления, утыкается носом в пах, выдыхает ртом, пытаясь ощутить губами плоть сквозь мягкие брюки. Язык лижет ткань, надавливая на член, подбираясь к собачке и тянет ее зубами вниз. – Нет, перестань, – ладони ложатся на плечи, чтобы оттолкнуть, официант их тут же сбрасывает. – Он не встанет, – и не врет, он уже давно не видит в Чонине сексуального партнёра, как бы он сейчас ни старался, это лишь пустая трата времени и сил, которые им ещё нужны на оставшийся рабочий вечер. Чонин это понимает только спустя все свои манипуляции ртом и языком, делает всё также, как и всегда, втягивает щеки, лижет уздечку, всасывает яички, насаживается до упора, а член всё ещё вялый. От этого слёзы продолжают литься, он чувствует соленый вкус на члене и хочет заплакать ещё сильнее. Ничтожен. Унизиться до такой степени и не иметь сил остановиться. Это конец. – Представь… – тихо произносит, когда горло уже саднит, он лижет от основания до головки, кончиком языка толкаясь в уретру, – представь, что это Феликс, – шёпот, еле слышимый из-за громкой музыки и надоедливого голоса ведущего. Это последняя попытка. От сказанных слов хочется разрыдаться. Закусив губу до крови, он держит в себе отчаянный крик, брови сведены к верху, и только ладонь ритмично надрачивающая вялый член не сдавалась, гладила головку, из которой когда-то сочилась смазка, стоило Чонину раздвинуть ноги в готовности. Хёнджин не верит в то, что видит. Как долго Чонин будет сопротивляться? Дойти до того, что твой партнёр представляет другого, он не может этого понять. Неужели Чонин согласен на то, чтобы Хёнджин сейчас выстанывал имя Феликса, пока он будет доводить его до разрядки, стоя на коленях? Представить Феликса, с его мягким языком проходящим по члену, пухлыми покрасневшими губами он бы растянулся вокруг него, шершавый язык очертил бы каждую венку, и Феликс бы точно стонал своим низким голосом, когда Хёнджин толкнулся в его горло, посылая вибрации. Ликс уверен в своих действиях, он целует нежно, но сосал бы быстро, резко, заглатывая до основания, со слюной, стекающей по подбородку. Наблюдать, как его член скрывается за пухлыми губами, а Феликс смотрит на него снизу вверх, невинно хлопая глазками – картина на миллион. Толкаться в горячий рот его мальчика, он мечтал об этом уже давно. Тихий стон и этого Чонину хватает, чтобы покрутить языком вокруг головки и снова принять член до основания, надавливая на венки, дыша носом, игнорируя соленые слёзы. Он добился тяжести на языке, Хёнджин твердеет, толкается бёдрами вверх, чтобы достать до горла. – Встал, – констатирует Чонин с довольной ухмылкой, слёзы наконец-то перестают течь, в отличие от смазки, выделяющейся только от одной мысли о Феликсе с высунутым языком, пока Хёнджин кончает на его лицо. Он грубо притягивает Чонина снова к паху, рыча. – Быстрее, закончим с этим. Хёнджин всегда закрывал дверь в подсобке, чтобы их никто не увидел. Он забыл. «Надеюсь, это стоило того»

***

От яркого света глаза совсем плохо видят, пару раз за вечер у Феликса начиналась тревожность, он побежал в туалет, быстро успокоиться, но успокоиться не получалось. Сердце намерено выпрыгнуть, фрукты, которые он съел на обед, подобрались к горлу, его тошнит, ноги не держат. Гадкое чувство, дрожь по всему телу показывает ему, как он слаб. Всё ещё слаб. И хочется скатиться по двери кабинки и плакать. Хотя бы тихо, не слышно, быстро стирая мокрые дорожки туалетной бумагой, но сил нет. Мысль о том, что он сможет наплакаться в комнате общежития на плече Сынмина, блокирует его желание упасть на холодный кафель и дотянуться до любого участка кожи, чтобы расцарапать до крови, наказать за такую безрассудность, легкомысленность, неосторожность. Почему Именно Я? Заслужил ли он это своей наивностью? Имеет ли смысл сейчас это обдумывать, когда за стеной полный зал людей, ждущих обслуживания? Обслуживание. Феликс вечно кого-то обслуживает. Он был готов поклоняться Джехёну, сделать всё, что угодно, лишь бы он был рад, лишь бы ни на что не жаловался. Иначе он не вернётся. А Джехён у Феликса был постоянным клиентом, которого он терять не хотел. Эта никому ненужная жертвенность губила его, и он обещал больше не делать себе больно. – Ликс, ты совсем побледнел, что случилось? Сынмин крутился вокруг него, после того, как он спустился со второго этажа. Взгляд у друга был потухший, темп работы замедлился, дети с испугом смотрели на него. – Мы можем… – тихий, охрипший голос донесся до ушей, – можем поговорить об этом, когда вернёмся? – он даже не смотрел на Кима, продолжал работать, ходить, еле поднимая ноги, на кухню и обратно. – Да, но… – поведение Феликса было необычным. Необычным для последнего года, но напоминающим о первых месяцах первого курса, – я сегодня… Забыл сказать, я сегодня хотел переночевать у родителей, – Сынмину кажется, что он слышит всхлип, он с беспокойством смотрит на Феликса, – но я приду утром. Ты ещё будешь спать, завтра же выходной. Как раз, как проснёшься, можем поговорить, – он наклоняется, чтобы заглянуть в чужие глаза, голова друга опущена. Он лишь кивает. Минхо, впервые за время работы Сынмина, зовёт его, беспокойство в его глазах было схоже с сынминовым, они оба переживали, тихо переговариваясь возле бара. – Я не знаю, что произошло. Поговорю с ним завтра, – его удивляет то, что бармен волнуется. Потому что второй бармен ведёт себя, словно сегодня будний день и весь этот хаос вокруг его не касается. Хёнджин больше не выходил из бара, работая, как в самый обычный день. Минхо бросал неоднозначные взгляды, локтем то и дело задевал его. Хёнджин молчал. Ничего нового. – Всем спасибо за сегодня! Мальчики, вы все – молодцы! – экстравертная Нана обняла каждого работника, ее улыбка сейчас никак не была уместной, Сынмин даже не попрощался и ушёл, как только последний гость покинул ресторан. Его собственная драма не давала ему покоя, «признание» Хана отдавалось болью в груди, он так и не смог рассказать Феликсу о позорном разговоре в туалете ресторана. Его друг был так счастлив последние дни, проведённые с Хёнджином, он не нашёл в себе силы поделиться своими переживаниями в такой светлый период жизни друга. Но не выплеснуть своё горе он не мог. Он идёт к человеку, который всегда его примет, никогда не осудит, родственная душа, которая разделит все тревоги, одной улыбкой излечит раны. – Сынмин? Что-то произошло? – дверь открывается через несколько секунд после звонка. Он снова не спал, хоть и вид у него не лучший. Официант заходит в квартиру, когда его пропускают, тут же бросая все свои вещи на пол, под встревоженным взглядом парня. Ким немного мешкается, друг замечает метающие глаза и поджатые губы, но решает подождать. Обувь отбрасывается за мгновения, и Сынмин летит в крепкие объятия. – Крис, почему мне так не везёт? – хнычет ему в плечо, пока испуганный Чан гладит по содрогающейся спине. Он не привык видеть его таким, но быстро реагирует, когда Ким начинает плакать громче. – Ох, а я-то думал ты по мне соскучился, – тихо шутит, снимая куртку с обессиленного тела.

***

– Всем пока, – Чанбин не уловил тот момент, когда все стали играть в молчанку, избегая взглядов, и предпочёл поскорее удалиться, чтобы не ввязываться в ссору, вызвав такси. – Ликс, ты сегодня один? – Джисон подошёл к нему в раздевалке, пока все разбежались в разные углы. Его голос, оживленный, хоть и негромкий, был слышен всем. Выглядело так, словно он единственный не понимал, в чем дело. Феликс, апатично собирая свои вещи, даже не переодевшись, не смотрел на Джисона, пока не закрыл шкафчик с громким хлопком. – Да, – сухо бросает, прежде чем выйти из комнаты. Наступающий ноябрь окутал хрупкое тело в тонкой куртке холодным одеялом. Хихикающие группы молодых людей в костюмах проходили мимо, иногда задевая его плечом. Громко, шумно, оживленные улицы, сигналы машин, цоканье каблуков красивых девушек в коротких платьях, попсовые песни, яркие огни. Все куда-то спешат, улыбки не сходят с лиц, пьяные парни что-то кричат ему в ухо под чужой смех. Ноги ведут по знакомой дороге, ведущей к большому зданию полному студентов, где его никто не ждёт. Он встречает сотни людей по пути, некоторые провожают его взглядами, остальные не обращают внимания, кто-то хлопает по плечу, не задумываясь о личном пространстве. Один хлопок, одно неосторожное касание и жжение в груди усиливается. Боль, которая скопилась за весь вечер пытается выйти в виде мучительного, истошного крика, но он держится. Завтра. Завтра утром Сынмин будет гладить его по спине. Утром ему станет легче. Феликс не один. Ключ в замке поворачивается медленно, чтобы оттянуть момент, когда он поймёт, что он был неправ. Он совсем один. Никого нет. Осознание вонзается в грудь, скрежет костей оглушает разум, кто-то проворачивает нож, когда он видит кровать Сынмина. Никого нет. Он один. Нет. Колени больно ударяются о твёрдую поверхность пола вместе с ладонью, истерзанною ногтями в туалете, другая дрожащая рука неспешно подбирается к горлу, из которого никак не выходит ни звука кроме резких вздохов, хватается крепко за шею, сжимая. Глаза в ужасе раскрыты, слёзы наконец-то высвобождаются, тонкими дорожками скатываясь по бледному лицу. Уши закладывает, тёмная комната начинает плыть, жжение в груди не стихает. Идея схватиться за любой острый предмет уже не кажется такой мерзкой, захватывая его утомленный мозг. Нет нет нет нет нет Спотыкаясь, он выбегает в коридор, чтобы поскорее покинуть это место.

***

– Чего все такие кислые? – Джисон смотрит в окно, стуча пальцами по подлокотнику, ему порядком надоело, что он не в курсе, что произошло между всеми ребятами. Чонин даже что-то бубнил про такси пока Минхо не затолкнул его в машину, сам бармен тоже был странным. С Хёнджином всё как обычно, но он уверен, что тот тоже всё знает. – Да, понимаю, все устали, но мы же летом «зашивались» так каждый день, – он раздраженно окидывает их всех взглядом, надеясь, что Чонин всё же заговорит. На младшем лица нет, он не поднимал глаз, когда разговаривал с гостями, Хан тряс его несколько раз за плечи под музыку, чтобы расшевелить, однако, уголки губ даже на миллиметр не поднимались. Минхо устало вздохнул, он даже как-то разочарован, Джисон действительно был умным, почему же он всё ещё не догнал суть ситуации? Бармен достаёт телефон, чтобы напечатать короткое сообщение. – А! Хёнджин, мне не домой, оказывается. Я выйду вместе с хёном. Чонин выходит из машины под взволнованные взгляды официанта и бармена, машет на прощание и Минхо просит Хёнджина подождать, пока он не зайдёт в подъезд. Всю дорогу Хан пытается узнать у Минхо, что произошло, присылая ему кучу вопросов, которые старший игнорирует. minhohoho ты можешь подождать??? hahahan хорошо Дорога кажется долгой из-за низкой скорости и долгих остановок на светофоре. Из Хана льется любопытство, из Минхо – сожаление. Только Хёнджин сейчас наполняется чувствами стыда и ненависти, передающимися через стуки по рулю.

***

Ноги несут его к месту, где его поймут, где он может остаться навсегда, пытаясь скрыться от проблем. То время, когда он был беззаботно влюблён в старшеклассника было волшебным. Родители шутили, когда Феликс выбегал из дома, уложив волосы и идеально выгладив форму, старались не спрашивать о той счастливице, что заполучила их сына. Они никогда не запрещали ему вступать в отношения, аргументируя тем, что ему нужно сосредоточиться на учёбе, а давали свободу во всём. Возможно, в ту кошмарную ночь они об этом пожалели. Они увидели своего драгоценного сына разбитым, измученным, с болью в глазах, который не выдержав ее, пришёл к самым родным людям в его жизни. Они старались помочь, пытались забрать из школы, но Феликс отказывался, он лишь хотел поделиться своей проблемой, тогда он еще не понимал, что это уже был крик о помощи и его родителям стоило принять серьезные меры. С каждым днём мать и отец видели, как их ребёнок ломался, и винили себя за то, что не уберегли. Они старались закрыть дыру в сердце своей любовью, и Феликс им благодарен. Родительская любовь помогла ему дожить до выпуска. Затем жить стало ещё легче со встречей двух важных людей в его жизни. Чан и Сынмин подарили ему надежду на счастливую жизнь. Крис каждый день напоминал ему, что он достоин всего самого лучшего, без каких-либо условий, просто потому что он есть. Ликс долго этого не понимал и просто кивал или отвечал стикерами с сердечками. Крис любит его словно своего брата, а Феликс уже считает его родным, постоянно шутя, что Сынмин здесь лишний. Сынмин хлопал его по лбу, а потом клал свою голову на худое плечо. Здесь никто не был лишним. Звонок в дверь. Второй. Третий. Никто не ждёт. Голова глухо ударяется о железную дверь от этой мысли. Эти секунды ожидания дают возможность осознать, что сейчас ночь, нормальные люди спят, а не скитаются по городу с заплаканными глазами, пугая прохожих, хотя Феликс успел сам чуть ли не умереть от страха из-за костюмов людей на улице. Ему страшно. Если сейчас его не впустят в дом, он уйдёт. И ему страшно представить куда. Люди. Его люди. Родные люди. Где же вы все? Стук кулаком становится чаще и громче, в один момент дверь за спиной распахивается и соседка начинает жаловаться на шум, грозясь вызвать полицию, на что Феликс усмехается. Вот где он переночует сегодня. Женщина скрывается за дверью бурча под нос проклятья, такие актуальные в этот праздник, а стук не прекращается. Пока не слышится щелчок замка и его не встречает испуганная пара глаз. – Ф-Феликс? – хозяина отпихивают, чтобы наконец войти в родную квартиру, где он, когда-то разрыдавшись, нашёл понимание и любовь, которые спасли от мук в душе. В квартире душно, он сразу же начинает раздеваться под нервный голос сзади. – П-подожди, Ликс, подожди! Что… Ты почему пришёл? – Что за вопрос? – его удивляет тон голоса, он даже разворачивается, чтобы озадаченно посмотреть в ответ на испуг на чужом лице. – С каких пор ты меня об этом спрашиваешь? – ему не хватало только того, чтобы его сейчас прогнали, в груди щемит уже от того, что ему не рады. Всё это время по лицу продолжали течь слёзы, не переставая ещё с общежития. – Я… я… – дыхание ускоряется, пока он не видит поддержки в глазах напротив, Феликс готов сейчас признаться, что чуть не сорвался, схватив кухонный нож Сынмина. Взгляд гуляет по прихожей и внезапно останавливается на знакомой обуви. – Ликс, я не знаю, что произошло, но… – его пытаются успокоить, а Феликс продолжает таращиться на эти чертовы кроссовки. Он видит их каждое утро, стирает со своими в машинке, кладёт в шкаф при уборке, в одну ночь решив приукрасить их, вдел шнурки в разноцветные бусинки с буквами KSM. Буквы сейчас смотрят на него также непонимающе, отдавая блеском из-за света Луны из окна. – Сынмин… здесь?.. – Подожди! Феликс! Грязная дорожка быстро прокладывается на ламинате, пятна остаются на чистом ковре, которые Чан не сможет вывести и тому виной когда-то неправильно сделанный выбор. Догнать друга он не успевает, Феликс с силой пинает деревянную дверь, ничем не провинившуюся, как и старый ковёр, который будет напоминать им об этой ночи. Сынмин даже не собирался прятаться, вставать или быстро одеваться, будто это что-то бы изменило. Он продолжает сидеть в кровати, прикрывшись одной простыней, прижав к себе колени и скрыв в них своё лицо. Он бы и остался сидеть так, дожидаясь, когда Феликс разочаровавшись уйдёт. – Вставай. Ким содрогается от низкого голоса, всхлипы еле слышны. Лицо всё ещё скрыто, если он сейчас посмотрит на друга, то умрет. Он умрет и для Феликса тоже. – Встань и посмотри на меня! – это больше не похоже на обычную ссору друзей, горловой крик отскакивает от стен, сильнее вжимая парня в кровать. Никто из них ещё не слышал, чтобы Феликс поднимал голос на друзей, от этого Ким с силой закусывает губу, он больше не контролирует своё лицо, скривившееся от отчаяния, ему некуда бежать, остаётся только тихо плакать, в который раз за этот вечер. – Ликс, успокойся… – большие руки старшего кладутся на напряженные плечи, чтобы развернуть и вывести из спальни, но младший тут же отталкивает его. Феликс пропускает слова мимо ушей, устремляясь к кровати, на которой всё ещё всхлипывает его друг. Он не знает откуда в нем еще остались силы на скандалы, но он хватает Сынмина за предплечье и, не церемонясь, резко тянет вверх, вынуждая встать. Тот стонет от неожиданной боли в руке, пока Ли пытается вывести его из комнаты, друг еле перебирает ногами, путаясь в одежде на полу, он спотыкается. – Феликс, угомонись! – Чан наблюдающий за издевательством над их общим другом, идёт за ним в коридор, хватает сжимающую руку, от которой корчится Сынмин. – Отпусти! Что с тобой?! Ким почти валится на пол, когда маленькая рука разжимает ладонь, Чан тут же подхватывает. Дойдя до дивана в зале, усаживает слабое нагое тело. – Что со мной?! Ты себя слышишь?! – Феликс сам не узнаёт свой голос, его гневные крики заполнили всю квартиру, соседка точно вызвала полицию. Он смотрит на двух друзей, сидящих на диване, жмущихся друг к другу, и не понимает, в какой момент всё пошло не так. «– Я сегодня переночую у Криса. – Снова? – Буду курсовую дописывать, чтобы не мешать тебе ночью светильником» – Как долго? – горло болит ещё с того момента, как он задыхался в комнате общежития, не имея сил, чтобы закричать. Сынмин дрожит, глотая слёзы, уже не сдерживаясь. – Я спрашиваю, как долго вы трахаетесь за моей спиной?! После криков Феликса тишина кажется им слишком громкой, она только накаляет атмосферу. В темной комнате, где они когда-то играли вместе в приставку старшего на выходных, пили до утра, делали вместе перестановку, пели в караоке, вырезали тыквы… – Полгода. В темной комнате Феликс понимает. Это я был лишним. – Сколь… Полгода? – он выдыхает, ответ ошарашивает его, даже плечи, всё это время напряженные, опускаются вниз. Сведенные брови поднимаются вверх, когда глаза печально таращаться на друзей. Он зол. Но ещё больше обижен. – Феликс… – в который раз пытается начать старший, но его вновь перебивает, уже тихий, голос. – А Джисон? – он моргает, наблюдая за своим рыдающим другом, Сынмин не может успокоиться, его добивает названное имя. – А как же… Джисон? Ты же говорил… Ты врал? – его пробирает ужас от осознания того, что он совсем не знал своего лучшего друга, который всё это время показывал ему фальшивые чувства. – Ты врал и мне… и ему. Сынмин, ты же ему нравишься, – от этих слов младший скулит, сильнее вжимаясь в грудь Чана, крепко обнимающего его, – он же думает, что у вас всё взаимно, он думает о тебе, он ждёт тебя, он смотрит на тебя, он надеется… А ты в это время трахаешься с другим? – его бьет под дых от этой мысли. Как он мог допустить такое? Какой ещё Хёнджин, если он не замечал, что подобная ситуация происходила у него под носом? – Да как ты можешь так поступать с ним?! Чан, не выдержав, подлетает, оставив истошно плачущего Сынмина на подушках, хватает Феликса одной рукой за щеки, смотря сверху вниз тем самым взглядом старшего брата, который недоволен поведением малышни. – Произнесёшь ещё одно слово и я выкину тебя за дверь. Вот он, его старший брат. Его безопасное место, где его всегда примут. Самый надежный человек в его жизни. Ли высвобождается из крепкой хватки, из-за которой его лицо пульсирует, постепенно краснея. Смотрит свирепым взглядом в ответ. – Я сам уйду. Он слышит, как железная дверь захлопывается, пока спускается по лестнице к выходу. Его не ждали, его прогнали, он один.