Только разума нам явно не хватит, Чтобы понял каждый ярый фанатик, Что без разницы, какой ты расы, Когда над тобой миллиарды галактик. (DEEP-EX-SENSE — Хомо Саспенс)
1 июня. 2021 год.
Здравствуйте, господин Х. Большое спасибо Вам за присланные на той неделе книги — я их на днях забрал и непременно прочту, как встану на ноги. В последнее время я неважно себя чувствую, наверное, простудился. Со мной многое произошло за эти дни, и это знатно подкосило меня. Но ничего! Я сохраняю боевой настрой и обязательно напишу Вам в скором времени. Только одна вещь беспокоит меня, и я больше ни с кем не могу посоветоваться. По окончании течки должно произойти отслоение эндометрия и, как следствие, кровянистые выделения. В каком случае это не происходит? Возможно, какая-то инфекция, опухоль, киста… С уважением, Чон Чонгук.
5 июня. 2021 год.
Привет, Чонгук~и! Очень рад, что у тебя наладился цикл! Не мне тебе объяснять, что отслоение не происходит при имплантации зародыша. Если течка началась и прошла успешно, значит, гормонов достаточно для того, чтобы нарастить эндометрий. Ты меня очень озадачил и взволновал своим вопросом. Напиши мне тенденцию, проследи по дням. Возможно, это просто задержка. С уважением, Х. Дочитав письмо, Чонгук медленно отстранился от края стола, выпрямил спину и вперил взгляд в приветливо кукувнувшие ему часы с маятником. Он пару раз озадаченно хлопнул глазками, снова пододвинулся к столу, на котором лежал смявшийся в дороге лист бумаги, перечитал корявый почерк, удостоверился, что верно его разобрал, отодвинулся и обратил всё своё внимание на отставленный к углу ушат. Он почему-то тоже сейчас казался очень приветливым и дружелюбным. Сегодняшний день для омеги казался на удивление светлым и тёплым, альфы в здании почты какие-то излишне вежливые, а Кай приятно порадовал своей молчаливостью. Всё это было подозрительным, и одна лишь мысль о злом умысле всех этих внешне любезных людей нагнетала настолько, что перекрывала общее впечатление. Чонгук отмахнулся от этой мысли, но не искоренил её и всё же с подозрением принимал помощь от какого-то амбала, предложившего донести книги и продукты омеги до дома. Он снова посмотрел на каракули профессора, затем осторожно оттянул резинку своих спортивок и, задержав дыхание, быстро глянул туда и тут же отвернулся, как будто сейчас оттуда выпрыгнет чёртик. Затем он уже тщательнее рассмотрел бельё на предмет красных пятен и снова ничего не обнаружил. Чонгук прикусил губу и воровато осмотрелся, после чего тихо встал и подкрался к окну, чтобы удостовериться, что никто не подглядывал. А то бывали тут уже те, кто и подглядывал, и подслушивал… Закончив свои шаманские манипуляции, Чонгук напялил себе на голову капюшон и вышел из дома, ещё раз осмотревшись по сторонам. Он шёл, периодически оглядываясь, бормотал себе под нос недавно вычитанные параграфы и вёл себя так, словно хотел не отвести от себя подозрение, а наоборот привлечь как можно больше внимания, которого, в общем-то, никогда и не было. Не то чтобы омег здесь держали в ежовых рукавицах и следили за каждым их шагом. А что, собственно, они сделают? Чонгук и не сделал ещё ничего, но почему-то пребывал в возбуждённом состоянии от одного осознания того, о чём хочет попросить Кая. Он вломился к нему в дом по-хозяйски, потому что уже давно был своим и пару раз выручал отца Кая — местного лесника. Как выяснилось, люди с севера не особо различали опасные воспаления от обычной ссадины или укуса комара, поэтому теперь после каждого чиха отец Кая посылал сына к омеге за консультацией. — Мне нужна фолиевая кислота, — без особого стеснения с порога выпалил Чонгук. — Вот те здрасьте, — хихикнул лесник, похлопывавший по спине напугавшегося резким звуком сына. — И тебе привет, Чонгук~и. Омега сконфузился и тихо поздоровался с альфой, после чего беспардонно схватил Кая за рукав и потянул за собой на улицу. — Не понял, зачем она тебе нужна? — растерянно бормотал парень, которого оторвали от заслуженного обеда. — Нервишки шалят. — Так ты всегда пришибнутый был. Видишь ли, людям нельзя мешать сходить с ума, — возразил Кай. — Это процесс неизбежный, здесь хоть кислота, хоть щёлочь — всё без толку. Или дело в нашем ретировавшемся друге? — с издёвкой предположил альфа. — Да пошёл ты! Чонгук собирался уже бросить эту затею и ждать ответа от профессора, но Кай поспешил его остановить. — Ну, прости-прости, о нём больше ни слова, — пообещал альфа и в доказательство провернул во рту воображаемый ключ и сделал вид, что выкинул его в кусты. — Заказ принят. Сколько тебе? 400 микрограмм в день достаточно будет? — Маловато, — задумался Чонгук, — давай 800! — Может, тебе золофт или флувоксамин какой-нибудь? Доза меньше — эффекта больше. — Сдался мне твой золофт, — пренебрежительно фыркнул омега, но потом призадумался. — У флувоксамина есть противопоказания? Кай мученически вздохнул и поплёлся в дом. Перерыв кучу ящиков, он выудил коробку с рецептами и инструкциями от всевозможных лекарств. — Так, это у нас для почек, это для глаз, это вообще стетоскоп, — бубнил себе под нос альфа, отшвыривая в сторону всё лишнее. Чонгук увернулся от летящего в него стетоскопа, но не спрятался от летящего следом тонометра. Выругавшись, он поднял изумлённый взгляд на притаившегося Кая, выглядевшего сейчас как нашкодивший щенок, и альфа честно не знал: досадовать на свою ошибку и готовиться помирать или радоваться, что в этот раз он ударил омегу, а не омега его. — Я в замешательстве, — спокойно произнёс Чонгук. — Мне злиться на то, что ты швырнул в меня тонометром или на то, что ты ни разу не говорил, что он у вас в принципе есть. — Ты ни разу не спрашивал, — справедливо подметил Кай. — 1:1. — Грех жаловаться человеку, который запускал в меня всё запускаемое. Итак, продолжим. Таблетки для сердца, сосудосуживающие, сосудорасширяющие, антикоагулянты, антикоррупцио… Так, а это здесь откуда? — он с изумлением оглядел листовку какой-то предвыборной кампании, скомкал и бросил в ведро. — Понаехали из своей столицы, понапривозили заразу… О! Антидепрессанты! Вот и флувоксамин. Смотрим, что тут у нас… Вот, противопоказания: выраженные нарушения функции печени, одновременное применение ингибиторов МАО, детский возраст до 8 лет, повышенная чувствительность к флувоксамину, не стоит принимать в период лактации… — Понижает репродуктивную функцию, повышает риск внутриутробной гибели плода? — параллельно читал с конца Чонгук. — Отбой, вычёркивай флувоксамин. — Что? Почему? — недоумевал Кай. — Вычёркивай, говорю! — Что-то ты и вправду нервный. Давай я заварю тебе ромашку, ты поспишь, я схожу за тебя на почту… — он запнулся, и на его лице вспыхнуло озарение. — Етижи пассатижи, Чонгук! Омега вздрогнул от такой быстрой перемены настроения и настороженно посмотрел на анализировавшего поступившую информацию Кая. У того на лице так быстро сменялись эмоции, что у самого Чонгука начал дёргаться глаз. — Чонгук! — громче повторил альфа, как будто разговаривал с умственно отсталым. — Ты же помнишь, что ты здесь из-за того, что не можешь забеременеть? — Спасибо, что напомнил, — хмуро ответил омега и, грубо выхватив из кармана Кая список с продуктами, вписал туда необходимую дозу фолиевой кислоты. — А ещё я здесь для того, чтобы это исправить. Я молодец, получается? — Ты-то молодец, это потрясающе, мы спасены! — он подскочил и, схватив Чонгука за руки, потащил в центр комнаты и стал с ним кружиться, хохоча от восторга. — Кай… Тошнит, не надо так быстро, — пожаловался омега и постарался выпутаться из крепких объятий, но Кай в тот же миг сам отпустил его и даже отряхнул. — Извини-извини, — затараторил альфа, поднимая руки в примирительном жесте, — в твоём положении нельзя. — Да какое положение, Кай! Неизвестно ещё ничего. Скорее всего это просто сбой, но подстраховаться не помешает. А интоксикация бывает на поздних сроках, так что не приписывай каждой моей болячке статус «беременный». Кай прикусил губу, пряча довольную улыбку, и молча вписал в список необходимых продуктов «тест на беременность — 1 штука».***
— Ну, чего там? Ну! Не томи! Чонгук, перестань молчать, я выломаю дверь! — пригрозил Кай, нетерпеливо переступавший с ноги на ногу. У него на всё всегда была одна и та же угроза. Мимо проходящие люди с сочувствием посмотрели на мученика, извивавшегося умирающей анакондой возле туалета, и пожелали ему крепких нервов и мочевого пузыря. — Кай, я тебе череп выломаю, если не заткнёшься! — Да ты и просто так мне его выломаешь, чего мелочиться! — Перестань паясничать и не привлекай так много внимания. Дело деликатное, а ты публику собираешь, — пожурил его омега и снова замолчал. Кай уже пищал от нетерпения и готов был рыбкой прыгнуть в кусты, просто чтобы хоть куда-то деть всю энергию, что без конца в нём копится. Наконец, спустя долгих три минуты, дверь приоткрыли, и оттуда сперва выглянуло напуганное личико, огляделось по сторонам в поисках свидетелей, затем, не обнаружив никого постороннего, уже показался весь омега, прячущий за спиной небольшой тест. — Ну-у-у?! — взвыл альфа, у которого от напряжения из глаз потекли слёзы. — Положительный… — скромно ответил Чонгук и тут же накрыл уши руками, чтобы не оглохнуть от звонкого «Йо-хо-хо» в исполнении Кая. — Мы спасены! — он рванул к полю с победным кличем, размахивая в руках, словно знаменем, пустым мешком из-под картошки. — Спа-се-ны! Он сделал круг и вернулся к насторожившемуся омеге, опасливо оглядывавшемуся по сторонам. Людей рядом не было, только грачи противно кричали на ветках. Чонгук облегчённо выдохнул и с глупой улыбкой уставился на вторую проявившуюся полоску на тесте. Всё-таки есть в этом мире хоть какая-то справедливость.Слышу голос из прекрасного далёка, Голос утренний в серебряной росе, Слышу голос, и манящая дорога Кружит голову, как в детстве карусель.
***
Был неожиданно жаркий день. Многие прохлаждались дома, хотя это больше напоминало копчение; тесные квартирки источали омерзительные запахи потных тел и быстро портящихся продуктов. Чонгук наслаждался обществом друга и пузатой серой кошки, ожидавшей котят. У них была беременная солидарность и полнейшая идиллия в отношениях. — Горошек свой не хочешь? — любезно предложил Кай и уже даже протянул горсть крупных горошин. — Замечательное растение — горох, — тоскливо начал Чонгук, никак не отреагировав на жест друга. Он перевернулся на живот и свесил ногу с крыльца. На спину ему запрыгнула кошка и, потоптавшись немного, уютно устроилась, подставив мордочку солнцу. — Да, хорошее. Подсобило генетикам, да? — альфа попытался свести разговор к любимой теме омеги. — Угу, — вяло ответил Чонгук, не намереваясь продолжать. Кай удивлённо уставился на того, кто всегда был в каждой бочке затычка и в любых обстоятельствах готов был вставить что-то заумное. Видно, и вправду тяжело ему сейчас. — А что ты думаешь насчёт ястребинки? — не отчаивался альфа. — Ну что тут думать: Менделя явно недолюбливали, — пожал плечами Чонгук. — Хотел бы я быть ястребинкой. Никакие альфы не нужны, чтобы размножаться, — он мечтательно вздохнул и снова замолчал. — Да ладно тебе! Не так уж и плохо иметь покровительство в лице альфы. В некоторых случаях. В некоторых странах. Ладно, нет, это и вправду хреново. Чонгук усмехнулся и больше никак не отреагировал на странное откровение друга. — Зато все лавры не достались Корренсу и Де Фризу! Справедливость восторжествовала. Значит, не всё потеряно, и Земля держится на таких честных людях, борющихся на истину, и благодаря им мы знаем про такого самоотверженного священника! — продекламировал Кай, театрально размахивая руками. — Говорят, там всё не так сказочно, как это описывается в учебниках. Я слышал, что Корренс отправил свои данные на публикацию, а там сидел его главный конкурент — Гюго Де Фриз. Ему стало досадно, что Корренс открыл важные законы, поэтому он поднял архивы и отыскал инфу про Менделя. Так что Земля держится не на справедливости, как ты сказал, а на человеческой вредности и желании затмить остальных, иногда путём самопожертвования. — Да ну! А я всегда видел в них благородных ребят, чтивших память о крутых челиках… Чонгук лениво задрал штанину и меланхолично почесал ногу. Кай никогда не думал, что можно меланхолично чесать ногу, но, глядя на этот пустой, обделённый жизненными красками взгляд, хотелось каждое его действие охарактеризовать печально-поэтично. Если бы он сейчас чихнул, то сделал бы это уныло, а если бы выругался после этого, то это была бы самая элегическая ругань на свете. — Ой, — пискнул Кай и смущённо отвернулся. — У тебя волосы есть. Чонгук безразлично посмотрел на свою ногу, потом на ногу альфы и на его лицо. — И? У тебя вон тоже, я ж тебе не напоминаю об этом. — А я думал, вы гладкие рождаетесь. — Ты себя дискредитировал, Кай. Я больше не верю в твою причастность к естественным наукам! — Да ладно, я шучу. Просто мне казалось, вы все так печётесь о внешнем виде, лишних волосах или синяках под глазами… — Я что, страшным стал из-за них? Или я Хоббит какой-нибудь, Йети или горилла? — Нет-нет-нет, вовсе нет! Они и не заметны! — Кай обеспокоенно побросал свои дела и метнулся к омеге чуть ли не в ноги кланяться и умолять о прощении. — Если так хочешь, можешь считать эти волоски моим оберегом от плоско мыслящих альф, которых привлекают только омеги с глянцевых обложек. Если кого-то воротит от того, что нам дано природой, и что не является какой-нибудь опасной патологией, то какие ещё можно сделать выводы об этом человеке? — Просто сейчас появились всякие новомодные движения типа феми… — А ноги я не брею не оттого, — перебил его омега, нарочно повышая голос, — что у меня волос нет или я нетрадиционной ориентации, а оттого, что банально нечем. — А ты уверен, что ты не из этих? — Из кого из этих? — Ну, омег, которые любят омег, — шёпотом объяснил Кай и воровато огляделся: на севере за такое и расстрелять могут. — Кай, ты иногда маленечко думай головой. Я буквально с пузожителем сижу перед тобой, могу ли я быть по омегам? — Конечно, можешь! Как вариант: ты воспользовался наивным альфой, спас себе жизнь в условиях угнетения омег и быстро свалил в закат с дитяткой. — А ты хорошего обо мне мнения, — Чонгук одобряюще покачал головой. — Да, я и вправду мог так поступить. Но где гарантии, что получилось бы зачать ребёнка? — Гарантий никогда нет, тут уж как карта ляжет. Они до ночи перемывали косточки местным альфам, смеялась над печальной реальностью и с самоиронией обсуждали прочие свои недостатки помимо злополучных волос на руках или ногах. Кай в действительности ничего не имел против каких-то жалких волос, и Чонгук это прекрасно осознавал, поэтому и зла на альфу не держал. Он просто не привык держать что-то в себе и очень бурно реагировал на всё новое, с чем ему доводилось встретиться, а омег до знакомства с Чонгуком он видел только в газетах и понаслышке знал какие-то индивидуальные особенности от здешних извращенцев.***
— Все равно умрёшь. — Кто знает? И что значит — умрёшь? Быть может, у человека сто чувств, и со смертью погибают только пять, известных нам, а остальные девяносто пять остаются живы. (А. П. Чехов — Вишнёвый сад)
1 июля. 2021 год.
Профессор так и не ответил Чонгуку. Омега самоотверженно ходил на почту каждые три дня, а то и чаще, но вестей не было ни от брата, ни от профессора. Тогда он сделал перерыв и какое-то время отсиживался дома, отдыхая от галдежа и ругани людей. Чонгук вообще в последнее время тяжело переносил чьё-либо присутствие. Ему нравилось часами напролёт сидеть в кресле возле камина и рассказывать сказки, но вовсе не заурядные любовные истории, а, как это охарактеризовал сам Чонгук, действительно поучительные: — … и тогда злой резус-фактор угрожающе пробасил: «Раз уж у тебя нет такого же, как я, то и не видать тебе больше детей!» Так и клеймил первый сын своего несчастного папу. Конец! — омега хихикнул, поражаясь абсурдности происходящего, и поднялся со своего гнёздышка, оставив в кресле излюбленный плед. Он подошёл к громоздкому зеркалу, разместившемуся между шкафом и камином, и оценивающе оглядел себя с ног до головы. Лицо выглядело чуть посвежее, на щеках появился здоровый румянец, а тощая фигурка стала оформленной и привлекательной — в общем понимании. Для одного военного это тело было безупречным всегда: исхудалое, болезненно бледное и покрытое пёстрыми синяками — любое, главное, родное. Чонгук подцепил пальчиками край тонкого растянутого свитера и потянул его наверх, обнажая белоснежную кожу живота. Он уже едва заметно округлился и на общем фоне худенького тела выглядел весьма однозначно. Уже не возникало сомнений, есть ли там ребёнок, или это просто омега переел накануне. Чонгук любовно огладил живот и с нежной улыбкой любовался на своё отражение. Ему не нравился собственный вид, черты лица, уставшие глаза и внушительные синяки под ними. Ему нравился его образ. Нравилась эта скучная рутина беременного омеги, чтение книг про воспитание детей, соблюдение строгого режима во благо растущей внутри него жизни, отказ от некоторых вредных привычек вроде чтения по ночам. По отдельности это казалось пыткой, а получаемое от этого наслаждение — мазохизмом, но, зная цель, видя изменения в собственном теле, все эти пустяковые и раздражающие вещи становились чем-то обыденным и даже необходимым. Чонгук поймал себя на мысли, что на животе гармонично смотрелась бы ладонь военного, а позади него не хватало нависающего силуэта альфы, готового оградить от всех бедствий, принять на себя удар врага, но он тут же скривил лицо со свойственным ему скепсисом и накинул на старое зеркало протёртую выцветшую наволочку. Глупое, наивное наваждение. Омега поспешил накинуть на плечи плед, изящным движением ноги подкинул корзину, как будто чеканил мяч, ловко её поймал и выпорхнул из дома. Состояние было терпимое, только угнетала нарастающая тревога и волнение за профессора: как бы он не попал в какую передрягу. Всё-таки их сфера деятельности становится всё опаснее, было бы жестоко оборвать связь на пустом месте, зная, что Чонгук будет волноваться. К удивлению, дождей не было целую неделю, и омеге не пришлось в очередной раз искать обходные пути, чтобы не увязнуть в грязи. Солнышко приятно согревало вечно мёрзнувшего юношу, пыльные сорняки на обочине впервые за долгое время были с приподнятыми листиками, хоть и изъеденными, покрытыми галлами, борщевик всё также лез из всех щелей и неизменно бесил омегу, а впереди по своему обыкновению уже скакал вприпрыжку надоедливый альфа с почты. — Приветики всем с красивыми глазками! — Я ещё на рынке не был, и картошки у меня нет, — язвительно ответил Чонгук с насмешливой улыбкой: прекрасно знал, что альфа не поймёт отсылку. — Причём здесь картошка? — ожидаемо впал в ступор мужчина, но быстро забыл суть разговора и вновь перешёл в наступление. — Давай вечерком на звёзды поглядим? Я знаю много созвездий! Сейчас хорошо Скорпиона видно, Малую Медведицу… — Это астеризмы, — перебил его Чонгук. — Чегой? — не понял альфа. — Ты называешь астеризмы. Группа звёзд, которым исторически приписаны всякие названия, которые ты заучил, чтобы обольщать омег. И как, ведутся? — Кто? — Омеги. На эту твою авантюру с астеризмами. — Когда как, — честно ответил альфа, неловко улыбнувшись своей невежественности. — Давай тогда ты мне про созвездия расскажешь… — не отчаивался мужчина. — Я биолог, а не астроном, — отмахнулся от него Чонгук и постарался обойти, но ему вновь преградили путь. — Ну де-е-етка, — капризно протянул альфа. — Не путай меня с тюльпаном , — он оттолкнул от себя надоедливого мужчину и решительно прошёл мимо, показав ему напоследок средний палец. Только Чонгук выдохнул с облегчением, как на горизонте появился главный босс, к встрече с которым омегу жизнь не готовила. Это был самый что ни на есть мужлан, не знавший границ и социальной дистанции, возомнивший из себя не пойми кого, обесценивавший любую деятельность омег и по иронии судьбы назначенный главным смотрителем, приглядывавшим за прибывшими сюда омегами. Мозг велел Чону дать заднюю, но гордость верещала, что необходимо дать отпор. Кому как не ему, болезненному беременному омеге, удастся справиться с неповоротливый тупой грудой мышц! По правде говоря, сдувшихся мышц: хилые ручки этого пьянчужки не то чтобы сильно пугали. Для своего возраста он был довольно дряхлым; тем не менее, его вспыльчивый характер не стоило недооценивать. Естественно, Чонгук с гордо поднятой головой прошествовал дальше, откровенно говоря, надеясь на то, что его просто-напросто не заметят. — Стоять! — рявкнул смотритель и скорчил такую рожу, как будто перед ним не омега стоит, а Иуда собственной персоной. — Куда направляемся? — На почту, — спокойно ответил Чонгук, в глубине души проклиная свою непомерную гордость. — Что-то ты там частенько ошиваешься, — он с подозрением ещё раз смерил омегу взглядом и скрестил руки на груди, намеренно играя мускулами. Чонгука чуть не стошнило от этой показухи. — А с кем мне тут общаться, с Вами, что ли? — ляпнул омега и тут же прикусил губу; сердце замерло, кровь в жилах застыла. Лишь зрачок едва заметно дрожал от напряжения. Смотритель специально выдерживал паузу и мариновал Чона в параноидальных мыслях. — А моя компания чем тебя не устраивает? — произнёс он, наконец, наигранно оскорблённо. — Тебе ведь и подыхать в моей компании. — Это как посмотреть, — загадочно произнёс омега и не сдержал довольную улыбку. — Ты чего это, побег вздумал организовывать?! — в замешательстве воскликнул альфа и сделал пару крупных шагов в сторону Чонгука. Тот отшатнулся назад и чуть было не рухнул в канаву, но вовремя ухватился за ветку красной смородины, ободрав ей все листья. — Нет, на законных основаниях уеду, — старался вежливо отвечать омега, но язык чесался проспрягать этого остолопа по всем падежам. — Здесь трудновато ребёнка вынашивать будет. — Какой ребёнок, глупый! — произнёс он с той снисходительной интонацией, с которой обычно взрослые объясняют маленьким детям очевидные вещи. — Говорил, что студент, а таких простых вещей не понимаешь! — альфа рассмеялся громче положенного и демонстративно смахнул слезинку. — Ты же даже притронуться к себе не даёшь, откуда тебе детей достать? — Из чрева! — таинственным голосом ответил Чонгук и многозначительно посмотрел на небо. Альфа тоже запрокинул голову и полминуты пялился на облака. — Это чё, типа как непорочное зачатие? — в недоразумении поинтересовался смотритель, опуская голову, но омеги уже и след простыл. — Вот засранец! — выругался альфа. — Обманул! Чонгук тем временем пыхтел, перелезая через овраги и торчащий отовсюду репейник, окольными путями пробираясь к городу. Идти сегодня по главной дороге было чревато: упаси боже наткнуться на ещё одного альфу. Они и в столице бесили Чона, что уж говорить о провинциальной глуши на севере страны, где правота измеряется по шкале брутальности. На самом деле, Чонгук смело мог набрать шестёрку; его характер с лихвой компенсировал «недостатки» гендера и позволял спорить с альфами на равных, хотя до них это доходило поздно. Сейчас этого всего просто не хотелось. Не столько из-за бьющих в голову гормонов, сколько из-за желания спать круглые сутки и максимально пассивно выполнять любые обязанности по дому. Чисто теоретически он вообще мог уйти в спячку и не вылезать, но Кай бесконечно его тормошил и уверял, что на ребёнке такой образ жизни плохо скажется, и что ежедневные прогулки позволят компенсировать нехватку капсульных витаминов. Чонгук, как биолог, согласился, а как уставший от жизни человек лёг спать дальше. Вдали уже виднелись дома, и от вида перекосившихся панельных зданий Чонгука повело, и он даже прошёл пару метров в обратном направлении, но в конце концов пересилил себя и с гордо поднятой головой прошествовал к рынку. Палатки почему-то пустовали, брошенные вещи растаскивали дети, а ошмётки чьего-то обеда подбирала худощавая дворняжка, косо поглядывавшая с диким блеском в глазах на приближавшегося к ней Чонгука. — Что за чёрт? — пробормотал под нос омега и в недоумении покрутился вокруг себя, цепляясь взглядом за любую мелочь. Из окна горчичного двухэтажного здания выпала ваза и разбилась прямо у ног омеги. Тот пискнул от неожиданности и отскочил в сторону, опасливо заглядывая в злополучное окно. Никого не было. Только пузатая неповоротливая кошка петляла из стороны в сторону. — Тьфу ты! Напугала меня, — Чонгук нервно рассмеялся и дрожащими руками поднял корзину, брошенную им от испуга. Он ещё раз посмотрел на кошку, чтобы убедиться в том, что именно она была злоумышленником, и пошёл дальше. Приближаясь к зданию почты, он смог различить гул неодобрения, раздававшийся со стороны железнодорожного вокзала. Сердце забилось чаще: неужели кто-то приехал? Здесь путешествия были редкостью, разве что новых заключённых привезли или старые срок отмотали, но чтобы просто так, ради проверки или в отпуск кто-то приехал — никогда. Гиблое место, проклятое. Здесь и цветы не выживали, вяли даже у гениального Чон Чонгука, у которого ничто никогда не гнило и не высыхало благодаря чётко выверенным дозам удобрений и строгому режиму поливки. — Расступитесь! — гаркнул хриплым грубым голосом альфа. Чонгук протискивался всё ближе к центру столпотворения, чтобы разглядеть приезжих. Но почему-то турникет на платформу был как и прежде заблокирован, а очередь выстроилась вовсе не к вокзалу, а к крохотному домишке рядом с ним. Дверь с треском слетела с петель, и наружу вывалился толстый дряхлый мужчина. Он что-то невнятно командовал, размахивал своими пухлыми ручонками и направлял идущих следом за ним альф. Трое из них выволокли на улицу чьё-то тело, не беспокоясь о том, что чужие безвольные ноги бились о высокий порог. Чонгук в ужасе обнаружил кровавые подтёки на изящных омежьих руках. — Пропустите! — заверещал не своим голосом омега, расталкивая ворчащую толпу. — Разойдитесь, я врач! — Юноша, не лезьте! У нас тут своих врачей хватает! — Знаю я, как их хватает! Раздаёте раненых направо и налево, — запротестовал Чонгук, всё также распихивая всех локтями, — дайте мне посмотреть! — Я вынужден… — начал было толстяк, но его компаньон придержал его за руку и что-то шепнул на ухо, после чего мужчина недовольно поджал губы, но всё же сдержанно кивнул. — Эх, будь по-твоему. Иди, гляди. Всё равно, что так, что эдак помрёт, — он махнул рукой и велел публике разойтись, чтобы омега смог спокойно пройти. Чонгук, не теряя драгоценного времени, ринулся к омеге и аккуратно взял его на руки, приговаривая всякие успокаивающие слова в надежде, что тот мог его услышать. — Продезинфицировать надо, — обратился он к рядом стоящим альфам, — несите спирт, бинты… — Нет их у нас. — Как нет? Совсем? Ни у кого в доме нет аптечки? — Здесь если кто-то помирает — это подарок от господа, — пояснил альфа, — никто не мешает наслаждаться такой роскошью. — Почему же каждый второй руки на себя не накладывает? — недоумевал Чонгук. — Так ведь грех. — Плевал я на ваши грехи! Несите водку! И только попробуйте мне сказать, что у вас её нет, я вас всех на куски разорву и дворнягам скормлю! — зарычал на альф Чонгук, свирепея не на шутку от их умиротворённых лиц. Неужели им и вправду настолько плевать, что здесь человек кровью истекает? — Уймись, мать Тереза, ты ничем ему помочь не сможешь. Аллес капут! — насмешливо сказал толстяк. — Бог знает, сколько он тут лежал, пока мы не пришли, наверняка уже занёс себе какую-нибудь инфекцию. Это не первые его порезы. — Как не первые?! Вы с ума сошли? Почему никто не приглядывал за ним? — он обернулся к омеге и криво ему улыбнулся, стараясь сохранять самообладание. — Не бойся, милый, мы тебе поможем. Его лицо исказилось гримасой, и невозможно было разобрать, был ли он напуган или страшно обрадован этой новостью. По фарфоровой щеке скатилась первая слезинка, за ней вторая, потом третья. Омега широко улыбался, слёзы затекали ему в рот, и от уголка губ стекала по подбородку слюна вперемешку с кровью и слезами; всё лицо его было напряжено, а мышцы ног свело судорогой. Бедняга отчаянно прикладывал усилия, чтобы произнести что-то членораздельное, хотя бы какой-то звук, но всё без толку. — Что с ним? — ужаснулся толстяк, брезгливо отворачиваясь от больного. — Сардоническая улыбка, — холодно ответил Чонгук. — Судороги, жар, напряжённость. Аллес капут, как Вы цинично выразились. Бьющийся в конвульсиях омега шумно сглотнул и сумел разомкнуть на мгновение челюсти: — Не верьте им… — Что? — Чонгук оживился и наклонился над лицом омеги, жадно впитывая каждый его вздох. — Кому не верить? — Альфам, — с этими словами омега запрокинул голову и зажмурился, уперевшись локтями в землю. Чонгук прикусил губу, сдерживая рвущийся наружу крик; он заботливо вытирал с лица умирающего капли пота и бесконтрольно льющихся слёз, а в мыслях осознание, что эту фразу он запомнит на всё жизнь. Это лицо он запомнит на всю жизнь. — Так, отошли от него! Вон! Нечего тут смотреть! — засуетился толстяк, отгоняя публику от выгибавшегося во все стороны омеги. Чонгука насильно оттаскивали от умирающего, но он отчаянно вырывался и вновь подбегал к омеге, обхватывал его лицо обеими руками и клялся, казалось, самому себе, что не будет верить. Больше никогда не поведётся. Находясь в крохотном здании возле вокзала, где толстый альфа и его сопровождающие докладывали о гибели приезжего омеги, Чонгук безжизненно пялился в трещину на грязно-оливковой стене; он не дышал, чтобы не вдыхать смрад и гниль, которой несло отовсюду, моргал через раз и сильно жмурил глаза, которые жгло нещадно от сухости воздуха и резкого запаха. Всё сказанное он слушал вполуха и собирался уже уходить, как вслед раздалось пренебрежительное, бесчеловечное, окончательно раскрошившее в омеге веру в альф: «Покойник ждал выродка».***
Чонгук в забвении смотрел перед собой, не дышал и не моргал, как будто впал в анабиоз. Наконец, спустя несколько мучительных минут он еле слышимо произнёс: — У меня на руках умер человек. Омега, — он сглотнул вязкую слюну и поднял на Кая переполненные болью и сожалением глаза, казавшиеся сейчас кукольными. — Беременный омега. — Чонгук, мне очень жаль… — Кай подорвался с места и поспешил накрыть омегу пледом: мнимое успокоение для Чонгука, вошедшее в привычку с тех пор, как Вита уехал на фронт. Что-то должно было согревать его холодные руки. — Зачем он это сделал, Кай? Правда, зачем? — Его альфа ушёл на… — Нет, Кай, он не ушёл на войну. Он оставил его. Люди просто так от нечего делать не вскрываются. — Но ты же не вскрылся, — возразил альфа. — Он не оставил меня, — упрямо заявил Чонгук, стукнув кулаком по столу. — Сам подумай. Он приехал, зачал ребёнка, уехал и не отвечает на письма. — Я и не писал ему. — Правильно! Потому что это инсценировка, Чонгук! Откуда взялись красавцы-военные здесь, у нас, которых заселили именно к омегам, сосланных лечить бесплодие? Спроси у своего профессора, если мне не веришь! — Он мне не отвечает… Кай смолк и отвернулся, пряча алеющие уши; стало неловко и до слёз обидно за друга. Чонгук безмолвно изучал армейский жетон, на котором уже успел выучить каждую царапинку. — Он не хотел мне врать, поэтому за весь тот вечер ни разу не сказал «я не уйду», — сказав это, омега поднялся и направился к двери. На полпути он остановился и замахнулся, чтобы кинуть жетон в камин, но передумал и, горько улыбнувшись своим мыслям, ушёл, не попрощавшись.***
18 июля. 2021 год.
— Ого! — восторженно воскликнул Кай, кружась вокруг омеги. — Он уже так заметен! Не то чтобы прям шар, но для тебя это хорошее такое пузо! — Кай, подбирай выражения тщательнее, — пожурил сына лесник, подготавливавший стол к ужину. — Всё-таки не с местным быдлом животами меряешься. А ты, Чонгук~и, чего такой кислый? У тебя mental breakdown? Или как это сейчас стало модным называть? — Ну как же, это starter pack, остальное — опционально, — невесело усмехнулся Чонгук. — Я просто утомился от всей этой суеты, подготовки к зиме… Не привык я к вашему климату и местным заморочкам. Альфы, они везде альфы и везде меня раздражают, а вот отсутствие благ цивилизации уже действует на нервы. Лесник по-доброму рассмеялся и покачал головой, мол, вот ведь выдумщики. — Чего ж ты такому мерзкому существу ребёнка вынашиваешь? — Этот ребёнок не принадлежит более никому, кроме как себе самому. А оскорблять его отца я Вам не позволю, — категорично ответил Чонгук, скрестив руки на груди. — Ты ведь только что сказал… — Вам не нравится рыба, но жареную корюшку Вы обожаете, — перебил мужчину Чонгук; в его взгляде уже плясали зарождающиеся огоньки предвкушения очередного спора, в котором у него заведомо больше преимуществ. Лесник лишь расхохотался и ласково потрепал омегу по голове. — Умный, смекалистый мальчик. И отчего омег не боготворят? — Нет ничего досаднее, чем видеть, как удачно сказанное слово умирает в ухе дурака, которому ты его сказал. — Воистину! — воодушевлённо согласился Кай, с нескрываемым восхищением слушавший омегу. Его отец всё с той же широкой доброжелательной улыбкой сел возле готовившегося ужина и принялся помешивать его увесистым деревянным половником. — После смерти того беременного омеги ещё несколько скончались, — резко переключился Чонгук. — Меня сразу же грубо отводят домой, если я подхожу к городу: боятся, что я начну разбирательства. А я их начну, — с нажимом добавил Чон, сгибая в руке алюминиевую вилку. Кай осторожно забрал у омеги погнутую вилку и достал другую, деревянную, чтобы агрессивно настроенный Чонгук не калечил ни себя, ни окружающих. Тот даже не обратил внимания на подмену и продолжил буравить взглядом пустую плошку. — Сценарий всё тот же, — тоскливо подметил Кай. Он аккуратно закинул ноги омеги себе на колени и принялся их массировать. Он где-то вычитал про отёчность у беременных и теперь по несколько раз на дню доставал Чона с этой экзекуцией. — Как это гадко. Они не позволяют нам держаться вместе, но, возможно, если бы мы сплотились, этого всего бы не произошло. Никто не поймёт омегу так, как другой омега. — Это правда, — поддакивал Кай. — Слушай, давно хотел спросить: CN Clinics делают цианид? Чонгук запнулся и растерянно и с осуждением посмотрел на друга. Тот сконфузился и подумал уже, что ему не ответят, но омега оказался благосклонным: — Нет, CN — это аббревиатура «Closas Neumann». Это клиника в Мюнхене, где делают ботокс и лазерную эпиляцию. — А-а-а, теперь понятно. Наступила неловкая тишина. Чонгук ковырял вилкой плошку, отец Кая сосредоточенно помешивал своё варево, сам Кай старательно массировал голень омеги. — А ты прям всё знаешь? — нарушил повисшую тишину лесник. — Разумеется, нет, — омега постарался сказать это максимально равнодушно, но по лицу было видно, что он польщён. — Я полнейший профан в химии. — Ты хотел сказать «пропан», — подколол его Кай и повалился на пол, задыхаясь от собственного каламбура. Со стороны это напоминало припадок, но все домашние уже привыкли и относились к этому с пониманием. — Нет, блин, профен, — поддержал неудавшуюся шутку Чонгук, с тёплой улыбкой наблюдавший за катающимся по полу альфой. Любил этого оболтуса со всеми его недостатками, которые тот рьяно отрицал. — Кай, твою ж дивизию, — шутливо ругался омега, — я к тебе с проблемой, а ты снова цирк устроил. — История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса, — с видом мыслителя заявил альфа. — Всё, что происходит сейчас — фарс в чистом виде. И смешно, и грустно наблюдать за этим со стороны. — Да, — согласился Чонгук. — Только мы не со стороны. Мы в эпицентре этого дурдома. И на моих руках есть кровь беременного, а те несчастные купаются в ней. Сколько ещё им нужно погубить омег, чтобы насытиться? Кай не осмеливался вставить своё слово: осознавал, что не имел права. Лесник в стороне горько оплакивал своего мужа; он ни разу не упоминал его, не рассказывал даже сыну, куда пропал папа, а на все вопросы отвечал коротко: «Я не хочу вспоминать его». Природа за окном стихла, и только кукушка пролетала над чужим гнездом, подкладывая туда своё яйцо. Народ безмолвствует.***
Запись №… : Я смотрел на своё отражение, и у меня сохранялось стойкое желание вспороть себе живот. Бывало, бредил, закрывался и не подпускал к себе никого: животный страх не покидал ни на секунду, а жажда тепла перерастала в манию, и я обжигался ледяной реальностью, в которой нет места этому безобидному теплу. Я стал зависим от того, что не существует, вообразил себе то, что никогда в своей жизни не ощущал. Головой я понимал иррациональность своих навязчивых мыслей и необдуманных действий, но не нашёл в себе сил противостоять этому. Я всегда считал себя сильным, им и являюсь, но у всяких возможностей есть предел.Flashback
— Когда Вы увидели во мне личность? Вы ведь тоже скептически относились к омегам до определенного момента. — Когда после очередного съезда юннатов мы всухую проиграли из-за твоего ухода. — И Вы, должно быть, запомнили причину моего ухода? — с укоризной произнёс омега. — Да, разумеется, — мужчина улыбнулся сквозь густые усы, отчего их пушистые кончики приподнялись и защекотали щёки, — я назвал тебя украшением команды. — А кто я? — Её мозг. Омега удовлетворённо ухмыльнулся и откинулся на спинку стула, слегка покачиваясь взад-вперёд.End of flashback.
Этого всего мало! Этого всего чертовски мало, чтобы как-то повлиять на отношение к нам. Мне говорят: «Чем ты недоволен? Итак у омег есть прерогатива: после развода суд всегда стоит на вашей стороне». А почему в моей жизни должен был случиться этап, включающий в себя альфу, чтобы и для меня сделали какие-либо привилегии? Нам дают поблажки там, где они нахрен не сдались. В спорте — да, в универе — нахрена? Я не принцесса в башне, которую годами готовили для встречи с принцем, я — путник. У меня есть своя дорога, своя карьерная лестница, по которой я буду идти и глотки грызть всем тем, кто встанет на пути. Я путник, однажды полюбивший жизнь, и мне теперь с этим идти до конца.— Скажите по-корейски слово «суицид», только наоборот. — Давайте жить? — Всё верно! Это как две стороны монеты: если есть смелость умереть — используйте её, чтобы жить на полную катушку! (Дорама «Привет! Это я!»)
***
5 августа. 2021 год.
Чонгук был в своём импровизированном саду за маленьким домиком на окраине леса, когда почувствовал внезапную сильную боль внизу живота. Пёстрая лейка выпала из рук омеги, и он осел на землю, сгорбившись над грядками с капустой. Омега попытался отползти в сторону, но при малейшем шевелении поясницу прожигало нестерпимой болью, и он снова рухнул, со звонким хрустом обломав раскинувшиеся во все стороны листья. Кто-то тяжёлый стряхнул с еловой ветки капли дождя, пропитавшиеся хвойным ароматом: злоумышленник перелетел на другую ветку и воровато огляделся. Спустя секунду большая серая птица подцепила клювом яйцо кукушки и в спешке скрылась в гуще леса. В саду вновь воцарилась мрачная тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием омеги. Чуть позже вдалеке раздалось противное карканье, не предвещавшее для бедного кукушонка ничего хорошего. Чонгук перевернулся набок и свернулся клубочком в ожидании, когда боль утихнет. За собственным тяжёлым дыханием он не слышал шелест листьев и крики диких животных, только шум прогоняемой по организму крови и хруст капусты, с которой капала подобно слезам вода из отброшенной в сторону лейки.***
Вечером Чонгук чувствовал себя разбито. Он еле волочил ноги и с трудом нашёл в себе силы поставить чайник. Есть не хотелось, но мучила сильная жажда. Август на севере был прохладным, поэтому каждый вечер приходилось топить камин, на что тоже уходило немало сил. Омега угрюмо окинул взглядом горку заготовленных им заранее поленьев и обессиленно опустился на пол, придерживаясь за спинку стула. Он продолжал держаться и медленно покачивался из стороны в сторону, словно тоненькая берёза на ветру; взгляд был устремлён в никуда, губы абсолютно сливались с тоном кожи, даже немного отдавали в синеву, а покрасневшие глаза слипались от внезапной слабости. Во рту снова пересохло. Писем от профессора он так и не получил. От него — тоже. Чонгуку так хотелось обидеться на них за это: он ведь страдал, нервничал, изводил себя. Но если бы он разозлился на Вита, хоть на секунду бы усомнился в нём — выживать стало бы в разы тяжелее. — Папочка не в форме, — мягко произнёс омега, не пытаясь даже стереть с щеки скатившуюся слезу. — Прости меня, малыш, я не сумею… Я не сдамся, сделаю всё, что в моих силах, но… папочка правда не в форме. Его оправдания звучали жалко, а такое бережное отношение к себе казалось проявлением слабости, неспособностью оправдать свои громкие высказывания о равенстве полов и силе омег. Короткое помутнение разума отошло на второй план, когда омега вновь скорчился на полу из-за болезненных схваток. — Нет, пожалуйста, я буду сильнее, — сквозь стиснутые зубы прошипел Чонгук, жмурясь до появления цветных узоров под веками. Он попытался сделать дыхательную гимнастику, но получались лишь рваные вдохи и короткие болезненные выдохи. Ухватившись за край стула, Чонгук попытался удержать равновесие, но из-за неловкого движения он повалил свою опору и упал следом. — Клянусь, я буду… — в бреду шептал он, скребя ногтями по полу. У него сильно кружилась голова, ком в горле не позволял сглотнуть скопившуюся во рту слюну и льющиеся без конца слёзы, что, казалось, были уже повсюду. Сознание потихоньку ускользало, оставляя за собой мозаичную картинку реальности, бледнеющей с каждой секундой всё сильнее и сильнее. Наконец, наступила полная тишина. В голове глухая пустота, в которой было отчётливо слышно усиливающийся звон, рвущийся откуда-то из глубины. Он сковывал виски, провоцируя жуткую мигрень, закладывал уши и лопал капилляры. На этот звон накладывался тихий говор толпы: два человека обсуждали погоду в девять тридцать утра на главной площади города, ещё трое подключились к их беседе и стали обсуждать багажное отделение поезда и душный вагон-ресторан, к ним подошли ещё четверо и заговорили про своих детей, и эта какофония возрастала в арифметической прогрессии, пока не стихла вовсе, оставив после себя мерзкий звон в ушах, какой обычно бывает после мощного взрыва. Омега лежал на холодном сыром полу в позе эмбриона, не проявляя никаких признаков жизни. Вечерний промозглый ветер гулял по тёмному дому, обхватывая своими длинными, костлявыми, липкими пальцами оголившуюся шею омеги, гладил прилипшие ко лбу волосы и забирался под плед, где на просторной лёгкой одежде расплылось кровавое пятно. Оконные рамы с грохотом ударились друг о друга, и ветер покинул помещение, завывая свои печальные песни, отдалённо напоминавшие реквием.***
— Чонгук, открой! — дверь опасно заскрипела под напором альфы, долбившего ногами и руками по дубовым доскам. — Почему у тебя не горит свет, Чонгук?! Ты там? Я выломаю дверь! Омега медленно разлепил глаза и тут же зажмурился от сильного жжения. Ресницы были прочно склеены засохшими слезами, щёки будто треснули под высохшей солёной плёнкой, на бледных сухих губах тут же прошли алые дорожки, а поясница ныла так, словно Чонгук несколько дней подряд без перерыва таскал тяжести. — Считаю до десяти, и эта дверь превратится в гору щепок! Один… Два… Чонгук, открой! — заверещал Кай, на этот раз стуча в окна, закрытые снаружи точно такими же дубовыми ставнями. — У меня есть петарды, и я не побоюсь ими воспользоваться! — пригрозил альфа, переходя на свой «грозный бас». Чонгук облокотился на поваленный им стул и с кряхтением и шипением поднялся на ноги. Он слегка пошатывался, но с горем пополам доковылял до двери, щёлкнул щеколду и отошёл в сторону, позволяя альфе победно распахнуть дверь. Кай в тот же миг обеспокоенно оглядел друга и, заметив кровь, в ужасе прикрыл рот рукой. — Чонгук~и, лучик мой, что с тобой? — он подставил своё плечо, чтобы омега мог опереться, и прошёл к кровати, чтобы оказать какую-никакую медицинскую помощь. — Как ты себя чувствуешь? Чонгук не отвечал. Он вперил в стену безжизненный взгляд и тратил силы лишь на то, чтобы держать глаза открытыми. С виду он был пустой фарфоровой куклой без лёгких и артерий, только насыщенно-синие вены опутывали тонкие кисти рук. Припухшее от слёз лицо придавало его чертам детскости, а напуганные, обезумевшие глаза доводили наблюдателя до отчаяния в считанные секунды. Он не убирал ладони от живота, держался как за спасательный круг, но всё боялся опустить туда взгляд. Его жуткий анабиоз прекратился лишь спустя десять минут молчания, и грудь уже заметно поднималась и опускалась при дыхании, глаза с былым интересом осматривали всевозможные детали, сердце билось чаще, и Кай уже было обрадовался оживлению друга, пока не заметил, как дрожала его нижняя губа. Грудь вздымалась неритмично, а глаза вовсе не с любопытством изучали помещение, а в ужасе бегали из стороны в сторону, в панике разыскивая что-то утерянное. — Тише, милый, дыши глубже, слышишь? — засуетился альфа, крепче сжимая в руке плечо омеги. Чонгук напуганно уставился на Кая, как будто только сейчас его заметил, и грубо высвободил свою руку, отползая ближе к стене. — Чонгук, у тебя приступ, не поддавайся этому чувству, дыши ртом! — Нет! — закричал нечеловеческим голосом омега, брыкаясь и уворачиваясь от рук альфы. — Уходи! Не трогай, оставь меня! Почему ты не даёшь мне просто сдохнуть?! — Ты не в себе! — запротестовал Кай, сумевший всё-таки перехватить руки Чонгука и обездвижить его. — Тебе нужен крепкий сон. — Крепко спят покойники! И я бы мог им стать! — Я не дам тебе умереть, пока живу. Ты клялся Вита, что будешь жить для него, так почему ты стал таким же, как они?! — после этих слов омега заметно успокоился и притих, слушая речь друга. — Ты мой лучший друг, и для меня твои клятвы важны как собственные. Как бы я ни относился к Вита, я вижу, как много он значит для тебя, — Кай сделал паузу, чтобы привести дыхание в норму и дать Чонгуку осмыслить сказанное. — Ты — мой Вита, и я сделаю всё, чтобы уберечь тебя. Также, как ты берёг его. Чонгук шумно вдыхал сырой воздух, щекотавший внутренние полости колючим холодом, и кусал окровавленные губы, убеждаясь, что всё-таки живой. До сих пор живой. — Ты сейчас вовсе не мотивировал меня, — хрипло заговорил Чонгук. — Ты взвалил на меня жестокое бремя. — Жить — не бремя. — Конечно. Конечно, жить — не бремя, — Чонгук часто закивал и горько усмехнулся, — после того, как смерть дышала тебе в спину, после того, как ты буквально шёл к ней в объятия, но тебя развернули и забросили в ад на Земле. Не бремя, вовсе нет. После первой любви, закончившейся скорой разлукой, после умирающего на твоих руках человека, которого ты не успел спасти, после… — он запнулся и поджал дрогнувшие губы, чтобы не оступиться и не поддаться вновь подступающей истерике. — Кай, я так хотел ребёнка, — едва различимым шёпотом сказал омега и накрыл ладонями лицо. — У тебя он будет, обязательно будет, — уверял его альфа, поглаживая друга по спине. Омега замотал головой, так и не убрав от лица рук. — Чувства остынут, раны затянутся, и ты заведёшь себе чудесную семью. — Я не хочу, Кай. Я устал бороться. Устал тратить столько жизненных ресурсов на глупые эмоции. — Время лечит, лучик, тебе ни в коем случае нельзя сейчас останавливаться. В случившемся нет твоей вины, это целиком и полностью на совести местного управления. Я же тебе с самого начала говорил: история повторяется по одному и тому же сценарию. Четверо омег, таинственно пропавшие за последние две недели, причём двое из них тоже ждали ребёнка. Минсу вчера… — Кай осёкся и, поджав губы, отвернулся от допытывающего взгляда друга. Он никогда не умел держать язык за зубами, тем более, если дело касается Чонгука. — Что с Минсу? — строго отчеканил Чонгук. — Он… — альфа прожёвывал слова и всё тянул, не желая договаривать что-то существенное, тем самым выводя Чонгука из себя. — Он! — рявкнул омега. — Он потерял ребёнка вчера, — выпалил Кай и тут же смолк, ожидая реакции Чонгука. Тот медленно сложил руки возле себя, сел по-турецки и с задумчивым видом пробыл в таком положении около пяти минут. Наконец, он очнулся и сиплым севшим голосом пробормотал: — Кто убийца? — Говорят, он разозлил смотрителя, и тот избил его кнутом, — ещё тише промямлил альфа. Лицо омеги побагровело, а в глазах кипела огненная смесь из ненависти, отчаяния и чего-то нового, опасного, чего Кай никогда в нём не замечал. — Грёбаный мизогонист! — завопил Чонгук, подскакивая с кровати так, словно в считанные секунды восполнил запасы энергии. — Ты куда собрался?! — забеспокоился Кай, тоже поднимаясь со стула. — Познакомлю его с настоящей истеричкой, — буркнул он напоследок, кутаясь в свой плед. — Пойдём, — скомандовал и тут же жестом показал на дверь. — Чонгу-у-к, да нас же на вилы подымут! Омега молча открыл сундук; за мельтешащей тканью пледа Кай мог разглядеть что-то блеснувшее, что тут же скрылось под слоями одежды. Чонгук невозмутимо повернулся к альфе и решительно прошёл на выход. Кай в панике побежал следом, не оставляя попыток выяснить, куда и зачем они идут. Он слышал только злобное бормотание, в котором периодически мелькала фраза «шестнадцать омег… двадцать два трупа…» — Сначала мы зайдём домой к смотрителю, а потом уже удостоим и его своей компанией, — бросил Чонгук, заворачивая к элитному по меркам севера участку с трёхэтажным каменным домом с деревянными вставками и четырьмя гектарами земли. Омега присвистнул. — Жирует быдло, — он вальяжно обошёл почтовый ящик и попробовал толкнуть калитку. Та ожидаемо оказалась закрытой. — Закрыто, — озвучил очевидное Кай. — Пойдем отсюда, а то подумают, воры. А мы ведь не воры? — уточнил альфа. — Разумеется, нет. Нам чужого добра не надо. Мы вандалы! — торжественно воскликнул Чонгук и обошёл забор с другой стороны. Кай снова неохотно побежал за ним словно цепной пёс, охранявший своего хозяина. Омега петлял меж высоченных стогов сена и оценивающе кивал, ощупывая сухие стебли. Наконец, он остановился и принялся раскидывать вокруг себя солому, создавая между стогами нечто вроде проводов. — Спички есть? — в лоб спросил Чон у пребывавшего в замешательстве Кая. — Господи, помилуй, он умом тронулся… — обречённо прошептал альфа, доставая из кармана спичечный коробок. Чонгук нетерпеливо черканул по шероховатой поверхности коробка и рассерженно откинул в сторону надломившуюся спичку. Вторая тоже пошла в утиль: Кай добросовестно бегал и подбирал неудачные попытки горе-поджигателя. — Слушай, давай я, — предложил в конце концов альфа. — Я тебя на путь истинный наставлять не буду — всё равно ты не успокоишься, пока не спалишь тут всё. — Жги! — он без колебаний протянул другу коробок и, подобрав края пледа, зашагал в сторону города. Кай готов был разрыдаться от безвыходности их положения. Он никак не мог повлиять на решения омеги и сильно корил себя за это. Оставалось только выполнять все поручения друга и торопиться ему на подмогу.***
Территорию бара окружали всевозможные тусовки, состоящие преимущественно из альф. Кое-где мелькали беты, выделявшиеся на общем фоне полным отсутствием природного запаха: чаще всего это были альфы, родившиеся с синдромом Рейфенштейна — частичной нечувствительности к андрогенам. Их принимали везде, а особенно ценили в медицине, где, как говорится, пол не имеет значения. В частных случаях — ещё как имеет, и в этом неоднократно убеждались несчастные омеги. Чонгук плевать хотел на заинтересованные взгляды, только вот руки чесались расцарапать эти сытые довольные рожи. Успешно преодолев двор, он осторожно приоткрыл дверь и, вдохнув полной грудью, нырнул внутрь. Здесь абсолютно всё пропахло сигаретным дымом и вонью рвоты, впитавшейся в обивку ободранных кресел. Почуяв ненавязчивый лёгкий аромат омеги, все взгляды тут же оказались прикованы к вошедшему. Чонгук поёжился и хотел было выйти, но замер, обрабатывая целый поток нахлынувших мыслей. Запись №… : Я не знаю, доводилось ли Вам терять абсолютно всё за жалкие полгода. Многие в истерике бьются после расставания с парнем, с которым их связывали лишь смазанные поцелуи в подъезде и слащавые переписки в четыре часа утра. Кого-то достаточно растрогать клишированной мелодрамой, которые сотнями штампуют, рисуя сценарий на коленке. Я тоже человек, тоже плачу, расстраиваюсь, пугаюсь, скучаю и злюсь. Мой стиль общения может многих оттолкнуть, но если вечно позволять эмоциям брать над собою верх, то как я смогу доказать миру, что все мои высказывания — не пустой звук? Тогда я был напуган, зол и жестоко опустошён, буквально выпотрошен, и мною овладела такая буря эмоций, что энергия била через край. Ничтожную крупицу разума, оставшуюся тогда при мне, так пугало всё происходящее, что она предпочла скрыться и переждать бурю. Я не знаю, доводилось ли Вам терять всё, но страшнее омеги, потерявшего своего ребёнка, вы не увидите в этой жизни. — Давненько сюда омеги не заглядывали, — раздался грубоватый бас смотрителя, восседавшего за барной стойкой прямо напротив выхода. Как удачно, подумал Чонгук. — Я бы сказал, со дня основания, — он засмеялся, и как по команде загоготали его верные псы, окружившие мужчину со всех сторон. — А ты всегда со свитой или только сегодня меня решил так встретить? — омега поморщился, как будто сами слова уже вызывали у него отвращение. — С чего ты взял, что я тебя жду? — смотритель нахмурился и слегка напрягся, вызвав тем самым довольную улыбку омеги. Чонгук проигнорировал вопрос и стал медленно приближаться к барной стойке. Он кружил стервятником около своей жертвы, пугающе кося на альф обезумевший взгляд. Красные глаза опасно бегали из стороны в сторону, как это присуще всем сумасшедшим, а уголки губ подрагивали, норовя обнажить ряд острых зубов. Движения были дёрганные и энергичные, как будто не он часами ранее беспомощно лежал на полу в луже собственной крови. — Это место непригодно для омег, — громко воскликнул смотритель, обращаясь ко всем присутствующим, нарочно избегая зрительного контакта с омегой, — одни помирают, у других крыша едет. У наглеца совсем пропал инстинкт самосохранения! Альфы в баре стали перешёптываться и тыкать пальцем в Чонгука. Тот словно и не замечал, как над ним издевалось практически всё население города, не иронично собравшееся сегодня в этом чудном месте. Смотритель поднялся и в пару крупных шагов настиг омегу, угрожающе скаля свои альфьи клыки. Он расправил плечи, стараясь казаться крупнее, и демонстративно с хрустом сжал кулаки. — Какой богатырь, встал, понтуется, — с насмешкой воскликнул Чонгук, отойдя на пару шагов, чтобы смерить альфу взглядом. — Кашель хриплый, кожа жёлтая, глаза жёлтые, жиром заплыл, ещё и кости хрупкие. Взгляни на меня: бодрячком, заскочил к тебе на досуге, кстати, сразу после выкидыша, — его наигранная широкая улыбка дрогнула, а мышцы рта свело от напряжения, из-за чего оскал никак не сходил с лица. Он улыбался, но глаза его молили о помощи. Наступила гробовая тишина. Большинство альф виновато опустили головы, остальные пренебрежительно фыркнули и снова припали губами к горлышку бутылки. — И что ты, собираешься винить меня в том, что сам неспособен сделать такую простую вещь — выносить ребёнка? Альфа засмеялся, и в его смехе отчётливо прослеживались нервные нотки. Никто его не поддержал, и смотритель в недоумении повернулся к своей свите: те сидели с опущенными головами и никак не реагировали на явный упрёк от своего предводителя. Альфа хотел было ещё как-нибудь съехидничать и растормошить публику, как почувствовал жжение в носу; раздался звонкий хруст, и по губам потекла тёплая солоноватая жидкость с привкусом железа. Смотритель пошатнулся и ухватился рукой за спинку стула, другой рукой растирал по лицу хлынувшую с новой силой кровь. Он поднял ошалевший взгляд на омегу, отряхивавшего руку после удара: тот морщился от боли в сухожилиях и костяшках, но старательно скрывал свои подлинные эмоции. — Тебе поручили такую простую вещь: следить за омегами. Их поливать каждый день не надо, всю грязную работу выполняет сын лесника, так почему, мать твою, они все мертвы?! — Чонгук кричал из последних сил, срывал голос, старался не разрыдаться от обиды и гнева, и единственное осталось в нём неизменно: улыбка гамлетовского шута и горечь в глазах. Никто не решался подойти на помощь смотрителю, большинство с пониманием отнеслись к утрате омеги и попросту боялись вмешиваться. — Отвечай, ублюдок! — Чонгук замахнулся и с силой приложил основание рукоятки к челюсти альфы. В сторону отлетел осколок серого зуба. — Гнилая тварь, — истерические вопли сменяла череда глухих ударов, — и внутренности у тебя такие же гнилые! — У него пистолет! — закричал кто-то из толпы. — Отберите у сумасшедшего пистолет! — загалдели остальные, не решившиеся забрать у омеги оружие. Один смельчак попытался подкрасться сзади, но Чонгук тут же обернулся на звук и направил на несчастного ствол. Руки у него дрожали, и вряд ли он попал бы, но альфа всё равно замер и поднял руки в примирительном жесте. — Послушай, я соболезную твоей утрате, но убийства — не выход, — попытался выйти на контакт альфа. Дверь бара с грохотом распахнулась, и внутрь вбежал местный городской сумасшедший, размахивавший мешком с зерном. — Горим! — радостно закричал он и кинул мешком в смельчака, отважившегося отнять у Чонгука пистолет. Альфу придавило к земле, а переполненный зерном мешок лопнул, и весь пол усыпало зрелыми зерновками. Все в недоумении посмотрели на сумасшедшего, затем на придавленного мешком товарища. С улицы прибежал работник почты и в ужасе уставился на окровавленного Чонгука, что в растерянности оглядывал два тела, распластавшиеся вокруг него. — Горим! — сухо повторил слова городского сумасшедшего работник почты и махнул рукой в сторону улицы. Все переглянулась и поспешил выйти наружу, чтобы самолично убедиться в словах сумасшедшего. Вдалеке виднелось чёрное облако дыма, поглотившего целиком дом смотрителя. Пламя стремительно перескакивало с крыши на крышу, окутывая своими широкими рукавами город; небосвод заслонило серой плёнкой, которая никак не рассеивалась. Как будто город был одной большой избой, которую по-чёрному топили Атланты, и весь накопившийся дым стелился по земле в поисках выхода. От бушующей стихии во все стороны летели искры, падали деревья, а под их весом рвались провода. Из самого центра хаоса подобно Флегию выходил Кай, не смевший даже одним глазком посмотреть на ужас, охвативший город. Чонгук, счастливый как ребёнок, босыми ногами прошлёпал по грязи навстречу угрюмому другу. У альфы лишь на миг промелькнула светлая эмоция при виде омеги, и он снова нахмурил брови, вспомнив о содеянном. — Как ты умудрился сделать это?! — Всё-таки не побоялся воспользоваться петардами… — Восторг! — Чонгук сжал в руке сухую ладонь альфы и ободряюще толкнул друга в бок. — Надо было давно сжечь эту обитель Лилит. На шум толпы вышел управляющий и в ужасе рухнул на землю. — Всё пропало… — прошептал он, стягивая с головы дешёвый лохматый лоснящийся парик, — всё пропало… — Я вывел из соседнего дома Минсу, он сейчас в твоей хижине, — между делом доложил Чонгуку Кай. Толпа только-только начала осознавать масштаб бедствия, и лёгкое замешательство капля за каплей перетекало в настоящее массовое безумие. Только городской сумасшедший сидел на тракторе в обнимку с ворованным мешком зерна, болтал ногами и насвистывал незнакомую мелодию, с удовольствием наблюдая за всеобщей паникой. — Спасибо. И где мне найти друга вернее тебя, а? — Даже не пытайся, — усмехнулся альфа и по-дружески толкнул омегу в плечо. Чонгук рассмеялся и с блаженным видом вдохнул сгустившийся над ними смог: — И дым отечества нам сладок и приятен.***
Под босыми ногами хрустели обуглившиеся обломки деревянных зданий, ноздри забил пепел, подымавшийся даже от слабого дуновения ветра, кое-где догорали остатки, до которых пожарные поленились бежать и тушить. Им всё равно, это же не их семьям пережидать суровые северные зимы в этих обуглившихся хижинах. Конечно же, на севере ни у кого нет семей. Здесь нет порядков, нет уюта и тепла, потому что когда-то отсюда изгнали омег, а после и вовсе сделали обитель для особо опасных преступников. Редким гостем здесь был омега, но если и доводилось их увидеть, то можно было быть уверенным, что спустя пару недель его тело будут снимать с петли. Накренившееся здание почты оказалось практически нетронутым, но что-то заставило того несчастного работника сделать здесь капитальный ремонт, поэтому он весь день перебирал посылки. Какие-то ещё не успели забрать, какие-то были потеряны и лежали здесь уже несколько лет. Их адресаты давно перестали общаться с адресантами, кто-то даже забыл о том, что их любимый папа каждый месяц писал ему нежные письма, в каждом из которых неизменно писал про свою тоску по сыну и умолял написать хоть пару строчек в ответ. Омега незаметно подкрался к работнику и осторожно присел на корточки, заглядывая мужчине за плечо. — Не подскажите, а для меня там что-нибудь есть? — аккуратно спросил Чонгук, сминая от волнения край измазанного в саже пледа. Альфа обернулся, смерил омегу взглядом и молча вернулся к своему занятию. Чонгук продолжал сидеть, наблюдая за действиями мужчины. Все посылки были какими-то неказистыми и вряд ли были для него: профессор всегда очень грамотно подходил к упаковке посылок и старательно оформлял письма по ГОСТу. — Вы молчите потому, что я Вас бешу, или потому, что для меня ничего нет? — И то, и другое, — честно ответил мужчина. — А если там что-то будет, Вы можете это отложить? Я обязательно вернусь. — Ну, была там какая-то побрякушка, её наш эксгибиционист утащил, — с этими словами он небрежно откинул коробку, и та с грохотом разлетелась во все стороны. Внутри лежала груда битого стекла, отдалённо напоминавшая светильник. — Ядрёны макароны! А нельзя предупреждать, что там хрупкие вещи?! — У нас есть свой эксгибиционист? — проигнорировал чужое фиаско Чонгук, полностью переключаясь на поиск своей «побрякушки». — Якорь мне в задницу, кто будет это убирать! — причитал альфа. — Как он выглядит? — Кто? Якорь? — Эксгибиционист. — Ну…он голый, — почесав затылок, ответил альфа. — Что, прям всегда? — Я лица людей плохо помню, так что для меня он всегда голый. — А может вы все здесь без портков щеголяете периодически. И что мне, всех проверять? — Меня можешь вычеркнуть из списка. — Нет, я так просто не отстану! Ты… Вы посеяли мою посылку, прекрасно зная, что её утащил у вас из-под носа некий обнажённый альфа. Отсюда вырисовывается вопрос: как Вы допустили проникновение голого мужчины? — Боже упаси, у нас за такое стреляют! — Я сейчас всё здесь на воздух подниму, если не найдешь мою посылку! — рассвирепел Чонгук, столкнув со стола чугунный сейф. — Вот ты интересный какой! Кто теперь это поднимать будет? Чистый чугун! — Там примеси есть, — возразил Чонгук. — Так! А ну не пудри мне мозги! Кто украл мою посылку?! — Чонгук, уймись, — зашипел на омегу только что вошедший Кай. — Я знаю, где она. — Правда? Где? — Пойдём за мной. Извините за беспокойство! — обратился он к мужчине, кряхтящего вокруг сейфа. Тот лишь злобно посмотрел вслед Чонгуку и раздосадованно пнул посылку. Выйдя из злополучного здания почты и отойдя на приличное расстояние, Кай остановился и развернул Чонгука лицом к себе. Тот изумлённо хлопал глазами и послушно стоял не шевелясь в ожидании объяснений. — Послушай, оставь ты эту идею с письмами и посылками. Зачем ты вспарываешь себе старые раны? Всё равно пришёл приказ о твоём скорейшем возвращении в город, что толку от этого сейчас? Там и разберёшься. — В городе Вита не знает мой адрес, — твёрдо ответил Чонгук, высвобождая руку из крепкой хватки. — Он не напишет тебе! — повысил голос Кай, раздражаясь всё сильнее. — Почему ты такой глупый и до сих пор ничего не понял?! — Почему ты такой эгоистичный и так и не понял, что я не стану твоим «Вита»?! — в сердцах воскликнул Чонгук и попытался освободить себе путь, но альфа заслонил собой дорогу. — Это просто смешно! Ты кричишь об интеллекте омег и ведёшься на такие простые вещи. — Заткнись! — До чего ж вы все сердобольные. Ты просто боишься это признать… — Да, боюсь! Боюсь, потому что мне больше ничего не остаётся. Знаешь, мы хоть и наивные, эмоциональные, привязываемся к людям, но на этом держатся все альфы. Что стоишь, разинув рот, а? Не понял? Я ездил на практики и читал предсмертные записки. Знаешь, о чём там было, м? — Чонгук горько усмехнулся и покачал головой. — «Прости меня, папа». «Я люблю тебя, папа». Многие годами держались на поддержке омег, а потом, вылетев из родительского гнезда, позволяли себе гнусные высказывания в адрес омег, которые тоже также сильно любят своих сыновей, они ничуть не слабее их любимого папы, — договорив свою тираду, он развернулся и поспешил вернуться к зданию почты и самостоятельно решить свою проблему. — Гук~и, — тихо позвал его Кай, не смея поднять на омегу глаз. — Ты прав, я погорячился, но ведь… — Чонгук слегка замедлился, прислушиваясь к словам друга, — ведь он тебя не любит, — Кай поднял голову и застыл. Хотелось забрать все свои слова назад, броситься к другу в объятия и умолять о прощении, но было уже поздно. Чонгук молча стоял босиком на гальке и покачивался из стороны в сторону от сильного переутомления. Любопытные прохожие тоже остановились и с интересом уставились на сгорбленного омегу, стоически переносившего боль от впившихся в голые ноги камней. Наконец, он обернулся: по чумазым щекам текли чёрные от сажи слёзы, губы дрожали, но он сделал усилие и улыбнулся. Самая обыкновенная, ласковая улыбка, которой омега улыбался только военному. — Так а за что меня любить? — он шмыгнул носом и покачал головой, отвечая на собственный вопрос. — Не за что… — Нет, не говори так… — Но я тебя услышал, Кай. Будь по-твоему. Я уеду и больше никогда не вспомню о том, что здесь произошло. Тогда уж не держи зла, если и тебя забуду. — Нет, лучик, пожалуйста… — умолял альфа, испугавшись собственного надломившегося голоса. — Finita la commedia! Пора завершать наш фарс.Прекрасное Далеко, не будь ко мне жестоко, Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь. От чистого истока в Прекрасное Далеко, В Прекрасное Далеко я начинаю путь.
***
Просторное светлое помещение с плиткой цвета аквамарина встречало с привычной холодностью. Коллеги не сильно отличались от места работы и с привитым с первого курса института хладнокровием в задумчивых глазах приветствовали молодого врача. — Нет повести печальнее на свете, чем поиски работы на даркнете, — торжественно воскликнул подбегающий к парню кучерявый альфа с озорным блеском в чёрных узких глазах. Он походил на змею манерой общения, поведением и, что самое отвратительное, поступками. — Что на этот раз? — незаинтересованно поддержал диалог врач, торопливо перебиравший в руках бумаги. — Ситуация: мужчина лет сорока, альфа… — Кто бы сомневался, — фыркнул врач, закатив от раздражения глаза. — Я говорю: «Зачем Вы убили старушку?», он мне: «Она сказала, что хочет дожить до ста». Я удивился, ну, не то чтобы удивился — был заинтригован, — он хищно улыбнулся, из-за чего его узкие глаза стали совсем тоненькими щёлочками. — И? — Ей было 99 — И? — настойчивее. — Он сделал это из вредности. Никогда не было мыслей об убийстве или любом другом проявлении жестокости. Он тупо не захотел, чтобы мечта бабки сбылась, — психиатр зловеще гоготнул и, хлопнув коллегу по плечу, поспешил к себе в отделение. — Чон Чонгук! — раздался строгий старческий голос, от которого у всех в коридоре пошли мурашки по коже. — Где ты шляешься?! Чонгук спохватился и поспешил к рассерженному альфе. Только он поднёс руку к двери, чтобы постучаться, как из кабинета раздалось: «Входи!» — Добрый день, — вежливо поздоровался Чонгук и аккуратно прикрыл дверь. — Хорошая у вас табличка висит на двери: зри в корень, но не забывай про широту взгляда. Тонко. — Чем шире взгляд, тем обширнее кругозор, — сухо прокомментировал альфа, не обращая внимания на вошедшего, хотя сам звал его секундами ранее. — Чем шире взгляд, тем больше умещается в нём боли. — Не вижу логики в вашем высказывании, — категорично заявил мужчина. — Наоборот, логики нет у вас, — возразил Чонгук. — Широта взгляда не подразумевает больше знаний. Это готовность слушать и слышать окружающих, считаться с их мнением. Воспользуйтесь справочником фразеологизмов перед тем, как вешать таблички. Мужчина заинтересованно посмотрел на молодого врача из-под своих маленьких круглых очков и по привычке оттянул козлиную бородку: так он делал тогда, когда кто-то из новобранцев начинал показывать когти. — Надо же. Так и почему тогда в них помещается много боли? — Слушая лишь окружающих, мы не успеваем слышать себя, и порой это нас и калечит. — Вы говорите так, словно многое пережили. — Как и подобает хорошему хирургу, — он мягко улыбнулся альфе, довольно оглядывавшему талантливого специалиста. — Вы добьётесь много, Чонгук. Мне нравится Ваш инстинкт убийцы… «Забавно», — подумал Чонгук: «Как быстро люди переключаются с «ты» на «вы», когда применяешь к ним их же оружие».«Известный английский хирург как-то заметил, что у хорошего хирурга должны быть стальные нервы, львиное сердце и женские руки.»
(Генри Марш — Не навреди: истории о жизни, смерти и нейрохирургии)
Запись №…: депрессивный психотический эпизод. Как вы могли понять, я выздоровел. Ценой многого и во имя ничтожного. Репродуктологом я так и не стал. Изучать омег не смог по политическим причинам. Очередная грёбаная несбывшаяся мечта в моём списке. Теперь я профессиональный хирург, и на счету у меня немало удачных операций. Ах да, я ведь больше не омега. Как мне стоит это обозвать? Бета? Я столько писал про мужество и стойкость омег и в итоге сам не выдержал напора. Не знаю, возможно, каждый бы так поступал, будь у него такая возможность — вырвать себе матку собственными руками. Забавная процедура, после которой распятие покажется детской щекоткой. Зато какой эффект! С какой лёгкостью люди стали идти оперироваться именно ко мне. Я стал специалистом без ярлыка, на который пациенты почему-то в первую очередь обращают внимание. Профессора посадили в тюрьму за пропагандирование лженауки, поэтому он мне и не писал. Заподозрив меня как соучастника, они запретили отдавать мне любые письма, и я был отрезан от мира долгие месяцы без возможности выяснить, в чём причина. «Эта рецензия была необходима для проработки травмы». Так мне сказал мой психиатр. От первого диагноза и до сегодняшнего дня: что послужило причиной для такого тяжёлого состояния. Я понятия не имею, что именно из этого всего. В моём нагрудном кармане лежат два жетона — тот странный парень передал мне «побрякушку» уже тогда, когда я обустроился в городе. На них написаны те же группы крови и резус-факторы, те же буквы в той же последовательности. Два абсолютно идентичных жетона. Я знаю, что эти вестники смерти не нуждаются в представлении, поэтому позвольте не озвучивать их значение. Я, на самом деле, не многословен; так много мыслей, и каждую я боюсь писать. Я пью гормоны, поэтому стал менее сентиментальным в этом плане. Выбрал лёгкий путь, который всегда презирал. Хотя теперь я ненавижу себя за своё тело, мысли и действия. После Бурэки образ омеги с ребёнком стал для меня запретной темой. ПТСР, если вам угодно. В столице я чувствую себя чужим, но что-то мне подсказывает, проблема не в ней. Да даже не во мне. Я ведь обычный омега, мне тоже хотелось счастья, и это были вовсе не несбыточные мечты о баснословном богатстве и Всемирном господстве. Иногда жизнь выбирает конкретных людей для своих изощрённых пыток, и ты никогда не будешь застрахован от её злой шутки. В последнюю нашу встречу Кай просил забыть то место, но я оставил там слишком много жизней. Свою в том числе. Все прибывшие туда омеги погибли. Единственный выживший убил омегу в себе. Забавно. Последняя запись в карте: Angor Animi — симптом, убеждённость в собственной неминуемой гибели. К несчастью, я, как никто другой, жажду расстаться с жизнью и не иронично должен за неё бороться.Рецензент: Вита
Последняя точка поставлена, блокнот закрыт, ручка отброшена далеко за пределы рабочего стола. На большие прописные буквы капали слёзы, создавая на бумаге чернильные разводы. Омега поджал к груди ноги и оттолкнулся от стола, чтобы больше не видеть концентрат своей боли. Вместо всех этих слов так хотелось написать «всё ещё люблю».