Он сам был как огонь — и согреет, и обожжет.
© Огненный волк
Новый день — новые рекорды. Ещё совсем недавно под жалобный вой ветра лили дожди, и нещадно мерзли обнажённые пальцы по вечерам, а теперь вот — солнце и плюс тридцать на задыхающемся термометре в столовой. И если пару дней назад было сносно, вполне терпимо, то сейчас едва ли найдётся человек, не мечтающий снять с себя кожу вместе с мясом — не спасают даже вентиляторы. Им бы кто помог! Они и сами на последнем издыхании — туда-сюда гоняют и без того огненный воздух, дышать которым невозможно. На третий день не выдержал даже директор, и им же под всеобщий гундёж учеников было принято решение отправиться к речке. К той, что в лесу, только на какой-то другой берег — ближе, чем они были. Как объяснили Тэхёну: озеро рядышком — слишком грязное и купаться в нём запретили ещё несколько лет назад после какой-то там проверки. А ему, если честно, так жарко, что он бы окунулся даже в грязь, главное — холодненькую. Ещё и похрюкал бы для полной картины. Но раз нельзя — значит нельзя. Потерпит. Путь до речки занял не больше восьми минут, за которые Тэхён успел влюбиться в этот лес... какой там по счёту раз? Неважно! Безумно! Вокруг — по-летнему насыщенная зелень, сверху — голубое небо с яркой прорехой. Через высокие деревья и густую листву проглядывалось солнышко, оставляя на тропинке под ногами тёплые ажурные узоры. Везде мельтешила живность: то бабочка пролетит, то кузнечик выбежит на тропинку, с интересом встретив новых гостей, то птички на ветках посплетничают о них на своём птичьем. И даже тёмные глубинки леса, едва проглядывающиеся через густо расставленные стволы деревьев, вызывали восхищение своей таинственностью. Совсем как в каком-нибудь фильме про жизнь после смерти. Тэхён вот уверен, что единого райского места не существует. Рай — он ведь у каждого свой. Для кого-то это особенно красивые уголки земной природы, для других — квартиры, дома, места работы. Для Тэхёна? А он и не знает. Знает только, что его ад — замкнутое пространство, где он в абсолютном одиночестве, без единой живой души рядом. А все эти небеса, облака, котлы, церберы — чушь собачья. Хосок с Чимином шли чуть впереди, иногда болтая о чём-то своём. Намджун и Юнги — позади и молча. Чонгук как всегда — самый-самый последний, рядом с контролирующим толпу директором. В дороге снова пели. Теперь целым лагерем. Тэхён себе не изменял — песни не знал, но старался подпевать на лёгких припевах, собирая по краям тропинки жёлтые одуванчики и пытаясь сплести из них красивый венок по памяти. Попутно подумывал на кого его нацепит. На ум, как назло, приходили сразу двое. Намджуну совершенно точно было бы к лицу. Он изнутри весь светится и напоминает Тэхёну тёплый солнечный день — ему этот жёлтый цвет как влитой подошёл бы. С другой стороны — Чонгук. Весь такой хмурый, как тучка, и тёмный, как ночь перед рассветом. Ему яркий жёлтый — в контраст. И это тоже очень привлекает. Противоположности, говорят, здорово притягиваются. Выбрать, к слову, так и не смог: сплёл два. Надел Намджуну прямо по пути, смеясь с того, что он вечно спадает, а в ответ — улыбка и куча слов благодарности. Аж в краску вогнал, так нахваливал. К Чонгуку в самый конец прибился уже тогда, когда было велено сворачивать по тропинке к речке. Молча остановил за запястье, молча вплёл яркие одуванчики в чёрные волосы, молча улыбнулся ему, поправляя, чтобы было красиво. Чонгук тоже всё молча: посмотрел, кивнул (наверное, это у него благодарность такая), продолжил путь. Тэхён всё-таки доволен — не скинул с себя и отлично! А венок и правда контрастирует так, что загляденье. Даже как-то согревает его вечно холодный образ. Берег у речки оказался небольшим, но крупнее, чем тот, где они купались в походе. Солнце ярко искрилось на поверхности воды, а лучи его нагло лезли в не прикрытые ничем глаза, вынуждая щуриться. По обе стороны метрах в десяти росли высокие травы и тонкие деревца, отбрасывающие на землю мягкие танцующие тени. Тэхён, остановившись на краю мелкого склона, прикрыл глаза и глубоко задышал, наслаждаясь фантомным речным ветерком. Сразу же расчехлились: кто покрывала принёс на горячую землю, кто зонтики, чтобы голову не напекло, кто колонку с музыкой, а чудо-женщина, как они все прозвали повариху, — еду по мелочи и воду. Собрались ненадолго, но она-то знает: после воды всегда хочется кушать. Чтобы дети не голодали тут. Чимин сразу послал всех на все четыре стороны, намазался солнцезащитным кремом и грациозно улёгся на живот прямо под солнцем, прикрыв глаза тёмными очками со стразами по краям оправы — главный модник всея леса. Тэхён на пару минут окунулся, чтобы смыть с себя жар, да пристроился рядом с Чимином, вытащив прихваченную из домика книжку. Иногда поглядывал на плескающегося и хохочущего Хосока. Он прямо как дитё малое, за ним наблюдать — сплошное удовольствие и три жирных плюса к настроению. Панды втроём стояли в воде по щиколотку, спинами к берегу, и о чём-то непринуждённо болтали. Обнажённые по пояс, естественно. Тэхён тайком заглядывался — и это тоже естественно. Ему нравятся мужские тела: рельефность мышц, изгибы линий, какая-то особенная сила, «крепкость», исходящая от них. Понял это ещё когда впервые увидел видео для взрослых. Несмотря на давление общества, принял себя и свои взгляды быстро, легко и без проблем, просто как факт: ему нравится смотреть только на мужчин, он возбуждается только от их тел, голосов, мимики, движений, даже представляет иногда себя на месте их партнёров и партнёрш в этих видео — значит, он гей. Всё просто как дважды два. И хотя женские тела, конечно, зачастую выглядят приятнее, нежнее глазу, но то исключительно для его внутреннего эстета, не для души и сердца. Что касается этих парней — все трое отлично сложены. Только Юнги чуть ниже (но не по характеру) и стройнее, из-за чего на фоне Намджуна и Чонгука кажется маленьким и хиленьким, хотя это, конечно, не так. Намджун из них — самый крупный, широкоплечий и высокий. Для Тэхёна, разумеется, ещё и самый привлекательный. На такого грех не заглядеться даже гетеро! Тэхён вот точно загляделся бы... Чонгук — что-то среднее. У него всего в меру, вообще ничего лишнего или недостающего: сильные плечи, шея, аккуратный торс, красивая рельефная спина, крепкие руки, бёдра, голени, стопы, пальцы, в штанах, наверное, тоже всё очень даже... Стоп. Господи, ну и куда эти глупые мысли поплыли? Туда ну прямо совсем нельзя! Тэхён не то что бы мальчик с комплексами и страхом собственных мыслей, но думать о таком... это же кошмар! Думать о таком, когда объект мыслей Чонгук — стыдно вдвойне. А вот думать о таком, когда на тебя смотрит тот, о ком ты думаешь — оказывается, вообще полный атас! Тэхён чувствует, как от стыда горят уши и губы, которые он изрядно искусал, и ныряет глазами в книгу, судорожно читая с нового абзаца. Кто-то там, по какому-то там имени, что-то там сказал, куда-то там пошёл, с кем-то там встретился, что-то там передал... Все слова мимо. В один глаз влетело, через другой вылетело. Какая стыдоба... И сколько, подскажите несчастному, он вот так сидел лупил? Чонгуку, может, и всё равно, но Тэхёну — никак нет. И не на кого-то там, на Чонгука вылупился! На его тело! Ещё и так бесстыдно! У них и так взаимоотношения какие-то странные — не плохо, но и не хорошо, а тут ещё не дай бог подумает что-нибудь не то! Господи, хоть бы мысли не читал... Поднял взгляд, прочитав уже третью страницу без вдумчивости, весь в своих мыслях, только на громкий крик и следом — знакомый смех. Хосок доигрался, додёргался релаксирующего Юнги, а теперь орёт, как резанный, и бегает от него по всему берегу, активно размахивая конечностями. С визгом бежит в воду, покрывая всех ребят волнами брызгов, получая в ответ в десять раз больше. От Юнги пытается уплыть вглубь, а тот — быстрее, проворливее, догоняет быстро и давай в шутку подбрасывать и топить. Тэхён наблюдает за ними с тёплой улыбкой. Он-то давно заметил, что у этих двоих какая-то особенная связь. Как-то по-особенному они дружат. И Хосок в паре с Юнги меняется, и Юнги будто бы мягче становится, добрее. Напоминают... — Эй, солнце, — прямо над ухом раздаётся голос, пуская волны мурашек. Тэхён вздрагивает от неожиданности и разворачивается, замечая на покрывале рядом улыбающегося Намджуна. Как-как назвал? Тэхён растягивает губы в совсем дурацкой улыбке. Его так ещё никто не называл! А Намджун — тем более. Тэхён всех бабочек леса сейчас в себе соберёт... От него же всё в сто крат приятнее! — М? — только и может выдавить из себя, разглядывая его блестящее лицо. Страшно красив... Тэхён все слова разом забывает, когда он так близко. Чувствует себя каким-то глуповатым, слабым, совершенно желейным, но это даже приятно. Уверен, что, растекись он по земле, Намджун его соберёт. И научит всему, и защитит. — Хочешь фокус? Тэхён откладывает книгу, разворачивается к нему всем корпусом и кивает. — Давай. — Закрой глаза и высунь язык, — Намджун загадочно улыбается. Тэхён смотрит на него с шутливым недоверием, нахмурившись. — Не бойся, целовать не буду. Тэхён смешно сопит и мягко толкает его в плечо. Намджун смеётся, перехватывая его руку и опуская вниз, прежде чем переплести их пальцы, заставляя Тэхёна по глупому улыбнуться. — Я этого не боюсь, — тихо-тихо. — Правда? — игриво шепчет, наклоняясь чуть ближе. Тэхён единожды кивает, зацепив глазами его пухлые губы. — Запомнил, — Намджун подмигивает. Тэхён алеет щеками и мельком посматривает на Чимина, приоткрывшего один глаз и развесившего уши. На его губах полуулыбка. Он по очереди смотрит на них, как на подростков, спалившихся родителям за дрочкой, а затем переворачивается на спину и вальяжно раскидывается по покрывалу, поднимая очки на глаза — мол, считайте, меня здесь нет, лобызайтесь сколько влезет. — Давай же, доверься мне, — мягкий голос Намджуна проникает во все клетки, наполняя их до краёв, пуская очередную армию мурашек. Снизу, у их ног, он ласково поглаживает большим пальцем его запястье, скрытое от чужих глаз, почти заставляя Тэхёна пискнуть от переполняющих его чувств. Он быстро кивает, прикрывает глаза и размыкает губы, медленно высовывая наружу поблескивающий от слюны язык. А в следующую секунду заливается смехом и кричит, больше не чувствуя под ногами и ягодицами землю. Только руки на своих бедрах и жар летнего воздуха, рассекаемого двумя нагретыми солнцем телами. Намджун крепко держит его за ноги и куда-то быстро несёт. Куда — Тэхён понимает уже через пару секунд, ощущая прохладные брызги, когда Намджун заходит в речку до середины бедра, а после — Тэхён успевает только вдохнуть — всё его тело погружается в воду, резко контрастирующую с раскалённой кожей. Даже под водой Намджун крепко держит его, прижимая к себе, чтобы не стукнулся головой и не утонул (и это делает его ужасно тронутым), а когда они одновременно всплывают — сразу же брызгается в лицо, по-дьявольски улыбаясь. Вот тебе и фокус! Тэхён отворачивается от него, принимая удар в спину, чтобы отойти от погружения, а после с новыми силами и ясным взглядом разворачивается обратно, с поворота заряжая в Намджуна крупной струёй брызг. Уж кто-кто, а он в этом силён! Папа ещё в детстве учил, как правильно. А он и утопить ими может, если сильно захочет... Намджун, не ожидая такого сопротивления, смеётся и, защищаясь руками от брызг, подходит ближе, вновь заваливая всего Тэхёна на плечо и скидывая его в воду спиной. Он всплывает и хохочет, накидываясь ему на спину и пытаясь потопить, что, конечно, в случае такой скалы, как Намджун, бесполезно, и уже совсем скоро Тэхён меняется с ним местами, позорно проигрывая в их шуточном состязании. Прежде чем в очередной раз погрузиться в воду с головой, Тэхён встречается с огнём. А огонь с водой не спорит. Сидит себе на берегу, свесив руки с колен, и наблюдает. Лёгкие волны, создаваемые купающимися, ласкают его пальцы, а солнце, особенно активное сегодня, накаляет обнажённую кожу. Не согревает — сжигает. Только бесполезно это, не сожжёт — огонь ведь огня не боится, куда ему. У него страхи посерьёзнее. Тэхён снова и снова выныривает, прыгает на спину, смеётся, поправляет мокрые волосы, открывая лоб, опять смеётся и кружится — счастливый такой, что, кажется, вот-вот вспыхнет. А Чонгук больше не вспыхивает, не обращается привычным пожаром. У него в глазах — вечный огонь. Спокойный, стабильный, всё ему нипочём. И это самая настоящая катастрофа. — Мило, — Чонгук даже не моргает, когда его плеча касается чужое. Не двигается, головы не поворачивает, не отвечает. А что ответить? Мило? Врать не хочется. Не мило. Чимин садится рядом, вздыхает как-то устало и смотрит на него долго, как — неизвестно, он всё ещё в очках, но оно и к лучшему. — Кажется, он понравился Намджуну, — весело усмехается Чимин, бездумно рисуя что-то на холсте из мокрого песка. — В кои-то веки серьёзно, да? Чонгук снова молчит. — Давно заметил, что между ними что-то есть. Трудно не заметить, — спокойно рассуждает Чимин, словно сидит здесь и болтает сам с собой, продолжает рисовать. И снова молчит. — Тебе тоже нравится, — как бы невзначай, безынтересно. — Дальше молчать будешь или сделаешь что-нибудь? И снова... Чонгук крутит головой и смотрит на него. А Чимину плевать: сидит себе, рисует что-то уже пятую минуту, улыбается довольно, словно злодей, сделавший великую гадость, и на него совершенно не смотрит — и так понятно, что о нём думают. Огонёк-то нехило задел, молодец. От души залил горючим. Чонгук это никак не покажет, он знает. Но не видно — не значит, что не существует. — Свой бардак разбери, — тон спокойный, безразличный, ни одной пробоины. — Потом в чужой лезь. ...не молчит. На этой ноте встаёт с песка и, сунув руки в карманы, бредёт вдоль по берегу, с умиротворённым видом рассматривая лес вдалеке. Чимин бесшумно усмехается ему в спину, поднимая взгляд и встречаясь с встревоженным — Тэхёна. Он замирает, откидывает мокрые пряди и кивает в сторону уходящего Чонгука с немым вопросом. Чимин, согласившись не лезть в чужой бардак, пожимает плечами — не знаю, не спрашивай. Всё последующее внимание привлекает другая парочка, теперь плавающая поодаль от берега. Чонгук прав — ему надо разобраться со своим. Пятую по счёту лаванду смывает очередной прилив.***
Жвачный пузырь лопается в унисон с очередным громким ударом по тарелке. Разморённый речной водой и жаром полуденного солнца Тэхён сидит на стуле и кивает головой в такт одной из песен Пандемониум, играющих по указанию Сокджина. Юнги, собрав белоснежные волосы в мелкий хвост, умело управляется со своей гитарой, длинными пальцами с медиатором заставляя её издавать невероятные звуки. Он настолько отдаётся музыке и инструменту в своих руках, насколько един с ними, что кажется, словно и вовсе отсутствует здесь, сбросив земную оболочку и растворившись в воздухе очередной вибрацией, слетающей со струн. Намджун, повязав на голову тёмную бандану, сегодня не изменяет своей бас-гитаре — в его напряжённых, покрытых линиями вен руках та издаёт звериное рычание, идеально вписывающееся на проигрышах. Чонгук снова за барабанами, снова поражает своей отдачей и лёгкостью, с которой управляет палочками. Его шея и руки сильно напряжены, когда он, будто бы даже не дыша, отбивает свою дьявольскую партию с довольной ухмылкой и прикрытыми в наслаждении глазами. Занятия начались с распределения ребят по группам и соло номерам добрые три часа назад. Сокджин дурью не мается, у него всё серьёзно: переслушал несколько вариантов, переставил всех по сто раз, чтобы все члены одной группы соответствовали друг другу по уровню и навыкам, чтобы голоса подходили и даже внешний вид учитывал. Как он сказал — «эстетику коллектива» никто не отменял. Добавил также, что сформированные группы могут пригласить как целиком, так и отдельных их участников. Посоветовал заранее не привязываться друг к другу, чтобы в случае чего можно было легко отпустить и заменить участника, но обязательно прочувствовать, связаться друг с другом на духовном уровне — без этого никак, любому музыкальному коллективу в первую очередь нужна душа. Новоиспечённым группам было велено в ближайшее время собраться вместе, познакомиться, на общих интересах выбрать музыку для предстоящего прослушивания и на следующем же занятии представить её преподавателю на оценку. В случае положительного ответа следует подходящая расстановка внутри группы и последующие репетиции — отныне с каждой группой или соло исполнителем Сокджин будет заниматься индивидуально. На этой замечательной ноте все были распущены по домам, остались только Пандемониум, варианты собственного сочинения которых преподаватель решил прослушать в первую очередь, и желающие поприсутствовать при этом, коих было немало — по этим парням не фанатеют разве что глухие. Тэхён, разумеется, остался, а вот Чимин отмахнулся и упорхнул в домик к Хосоку, знатно обгоревшему сегодня днём — настолько, что пришлось просить у поварихи банку сметаны и обмазывать с ног до головы. На занятия он, конечно, не пошёл — сразу же с охами и вздохами улёгся спать. Тэхён сгибает ноги в коленях и тихонько качается на стуле, подпевая третьей по счёту песне через слово — не успел ещё выучить наизусть. Солнце зашло около тридцати минут назад. Небо стремительно темнеет на одном конце, всё ещё догорая рыже-розовым пламенем на другом. Пшеничные волосы колышет лёгкий вечерний ветерок, ныряет за ворот футболки и ласкает покрасневшую спину. Хорошо. Сейчас очень хорошо. Живая музыка, приятная прохлада и воздух — такой свежий и мягкий, что не надышаться. — Скучаешь? Стул рядом прогибается под давлением чужого тела. Тэхён обращает внимание на запястья, окольцованные обыкновенными спортивными часами, чёрные джинсы и классическую белую рубашку с закатанными рукавами — так в лагере не одевается никто, кроме... — Здравствуйте, — он слегка кланяется. — Не скучаю, у них отличная музыка. — Не могу не согласиться. Директор улыбается и переводит взгляд на сцену, откуда доносятся голоса обсуждающих сыгранную песню парней и Сокджина. Какое-то время он молчит, задумчиво разглядывая и слушая их, а затем поворачивается к Тэхёну, который продолжает тихо напевать давно законченную песню, отстукивая ритм ладонью по коленке. — Я хотел кое-что обсудить с тобой, Тэхён. Названный переводит на директора растерянный взгляд. Обсудить? С ним? Что? Неужели он успел что-то натворить? Хочет отправить его домой? Домой ему никак нельзя. Как бы ни скучал по родителям — не хочется. Дома только один сценарий на каждый день. Тэхён больше не хочет придерживаться его. Отвык. Устал. Ему хорошо здесь, со всеми. — Не переживай, ничего плохого не произошло, — словно мысли прочитав, успокаивает. Тэхён смягчается и кивает. — Хорошо, я слушаю. Директор поправляет воротник рубашки и вздыхает. — Я наблюдал за тобой с тех пор, как ты появился здесь. С самого первого занятия. И некоторые мои наблюдения, скажем, удивили, — он делает паузу, осторожно заглядывая в его глаза. — О чём Вы? — Я знаю, что ты считаешь себя совершенно немузыкальным и в целом безразличен к нашим занятиям. Не хочу спрашивать, почему в таком случае ты здесь и зачем, я предполагаю, но меня это не касается. Касается другое. Тэхён садится ровно и жуёт губы — волнуется. — Было достаточно моментов, когда я мог заметить это, — сообщает мужчина, глянув на него. Что — это? О чём он? И причём здесь его немузыкальность? — Твоё выступление на уроке — ты идеально попадал в такт без мелодии и, я уверен, без счёта в голове. Даже некоторые гениальные музыканты не могут обойтись без него. И даже сейчас, когда я пришёл, ты подпевал точь в точь с оригинальной тональностью и отстукивал по коленке правильный ритм, ни разу не сбившись и не оплошав. Как думаешь, о чём я говорю? — Я не знаю. Тэхён действительно совершенно сбит с толку. Ритм, счёт, такт... К чему это всё? — У тебя превосходный слух, Тэхён, — мужчина сдержанно улыбается. — Ты когда-нибудь замечал ошибки в композициях, которые слышал здесь у ребят? У Пандемониум? Даже у них они есть, — он бросает взгляд на сцену. — Что-то неявное, по первой не бросающееся в глаза? Тэхён припоминает. Прошлый урок, прослушивание, странные звуки, режущие слух, ссора Намджуна и преподавателя — у него-то всё было идеально, Тэхён ничего плохого не услышал, а Сокджин всё равно нашёл прорехи. Значит, не такой уж и хороший у него слух. Или не было ошибок? Тэхён вздыхает, поднимая глаза на мужчину, сидящего в ожидании. — Замечал. Но я не уверен во всём этом... — Я уверен. Тэхён кусает губы и растерянно кивает. — Хорошо. Но к чему всё это? — Я хочу, чтобы ты подумал над тем, чтобы выступить на предстоящем концерте. Выступить? На концерте? Перед какими-то влиятельными дядями? Тэхён? Вот умора... Да он там за клоуна сойдёт со своими навыками! Он даже несдержанно усмехается, почти смеётся, поглядывая на директора. — Вы же слышали мой голос, директор, — с доброй улыбкой. — И играть я не умею. Отец учил на гитаре, но ничего не получалось. У меня нет способностей к этому, — пожимает плечами, мол, как есть, простите. Мужчина улыбается ему в ответ и аккуратно берёт его руку в свою, по-отцовски мягко сжимая в своих ладонях. Так обычно делают те, кто хочет поддержать. — Никто не рождается со способностями, Тэхён, — спокойно произносит он. — Если тебе интересно, в детстве, когда родители отдали меня в музыкальную школу, моя первая учительница сказала, что я пою так плохо, что моим пением можно отпугивать птиц вместе с пугалом. Звуковое сопровождение к страшной кукле, — Тэхён тихо хихикает, а мужчина улыбается ещё шире, видимо, вспоминая это всё без намёка на обиду. — Что, прямо так и сказала? — Прямо так. Я долго потом обижался, не хотел никуда ходить и даже пел только в душе, когда был один дома. А потом решил попробовать снова. И вот я здесь, — он поднимает голову и с необыкновенной теплотой в глазах осматривает территорию лагеря. — Директор крутого музыкального лагеря. И пою, впрочем, уже получше. Теперь, пожалуй, можно отпугивать моим голосом только соседей, — и по доброму смеётся. Тэхён возмущенно ойкает: — Неправда, Вы потрясающе поёте! — Я просто шучу. Спасибо, Тэхён, — он легонько хлопает его ладонь своей рукой и отпускает, выпрямляясь. — Ты понимаешь, к чему я сказал это? Голос — не константа, и у тебя он не плохой — просто не разработанный. Голос музыкантов постоянно развивается, и из пресловутого гадкого утёнка может стать прекрасным лебедем, если хорошенько поработать над ним. А инструменты — тем более не помеха. Выбери любой понравившийся, и мы найдём здесь человека, который научит тебя. От тяжелой скрипки до простейшего казу. Важно только твоё желание. Тэхён едва ли не пускает слезу, кивая и кивая как болванчик, пока мужчина объясняет ему всё это с таким мягким взглядом и спокойным, добрым голосом. Словно с любящим отцом разговаривает. Правда, его папа никогда не умел давать такую поддержку. На тёплые слова он был пуст что в детстве, что сейчас. Любил ли он вообще когда-нибудь Тэхёна, дорожил ли сыном? А мама? Нынешнее положение вынуждает делать только нехорошие выводы. — Подумай над этим, ладно? Сейчас ребята будут увлечены подготовкой, репетициями, это всё серьёзно, у них на кону будущее. А ты? Соскучишься тут один. Даже если ты не хочешь связывать свою жизнь с музыкой — почему бы просто не попробовать? Скажем, хотя бы для общего развития, — директор дёргает бровями и строит смешную гримасу, мол, неужели я не прав? Только посмотри, как я прав! И Тэхён считает, что прав. Только не уверен, что у него хоть что-нибудь получится, что время — ладно своё, ещё и чужое — будет потрачено не впустую. На него вывалили сразу столько всего... Какой-то там слух у него опупенный, и не всё потеряно, всё развивается, и концерт близится... Ему необходимо время на уборку в своей голове. Там такой кавардак, что мама не горюй! — Я подумаю. Спасибо Вам. — Отлично, — директор кивает. — Присмотрись к инструментам, прислушайся, попрактикуйся в пении. Если найдёшь то, что понравится тебе — дай знать, я поговорю с Сокджином и устрою тебе отдельный номер. Или присоединим тебя к кому-нибудь. Договорились? Тэхён с заметно приподнятым настроением пару раз кивает. Мужчина улыбается ему и встаёт с места, желая спокойной ночи и удаляясь к Сокджину — узнать, как обстоят дела. И не успевает он даже вздохнуть, как совсем рядом раздаётся голос, от которого ему всегда так дурнохорошо: — О чём вы говорили? Поднимая глаза, Тэхён встречается сразу с двумя парами и ненадолго даже теряется, не зная, на кого из них смотреть. Он улыбается и спешно встаёт со стула, поправляя джинсы. Пересекается сначала с Чонгуком — мельком, но успевая уловить в его огненных глазах что-то странное, непривычное, а потом и с Намджуном, чьи ямочки так и тянут поцеловать их. И, быть может, когда они будут наедине... Но не сейчас. — Вы уже всё? Где Юнги? — Намджун кивает и равняется с ним, начиная двигаться в сторону поляны с домами. На улице уже прилично темно, а из окон маленьких построек частично горит свет. На поляне пусто, ни одной души, кроме них троих. Фонари должны загореться с минуты на минуту. — Чёрт его знает, — отмахивается Намджун. — Что тебе сказал директор? Тэхён поджимает губы и сдерживает улыбку, поворачиваясь лицом к парням и шагая спиной вперёд. Взгляд вновь сам по себе съезжает к Чонгуку, плетущемуся позади Намджуна. Он безразлично смотрит по сторонам, расслабленно сунув руки в карманы своих джинс, а волосы его, ласкаемые ветерком, слегка растрепались после активной репетиции. — Сказал, что заметил у меня превосходный слух. Намджун без удивления кивнул. — Я тоже замечал. Даже удивлён, почему ты не занимаешься музыкой. Из тебя вышел бы отличный музыкант. Особенно скрипач или виолончелист — там необходим абсолютный слух. Тэхён смущается, кусая губу. — Я даже не думал об этом. — Подумай. Не так много людей с не просто отличным — абсолютным слухом. Из нас троих, к примеру, это только Юнги. Тэхён вздыхает. — Он предложил мне присмотреться к инструментам, подумать и, если надумаю, выступить на том концерте. Намджун одобрительно улыбается, протягивая Тэхёну свою ладонь. Он смотрит на неё несколько секунд как-то излишне смущённо, но руку всё же тянет в ответ. Намджун довольно хмыкает и сжимает её, притягивая к себе — чтобы шёл ближе. — Правда? Было бы действительно круто. Хочешь попробовать поиграть на чём-то конкретном? Тэхён хихикает. — А какие предложения? — С моей стороны, конечно, клавиши. Можем попробовать в следующий раз. Если понравится — я с радостью позанимаюсь с тобой, — он поворачивает голову, оказываясь очень близко, и мило улыбается. Сердце Тэхёна прямо по швам трещит! До чего же он его доводит... — Хорошо, — тихо отвечает, опуская взгляд на их сцепленные руки. Намджун поднимает их и совсем слегка касается губами его костяшек, глядя прямо в глаза. Всё, пожалуй, тут Тэхён бессилен. У его сердца вынужденная остановка. Остановка под названием «Ким Намджун». — Кстати. Намджун останавливается на перекрёстке, бросая взгляд на по обыкновению молчаливого Чонгука, который, нечитаемо взглянув на него, с ними не задерживается — тяжёлой походкой держит путь к домику. И даже не прощается, не смотрит, просто молча уходит — всё как всегда. А чего Тэхён ждёт? Наверное, ответной дружелюбности. Зачем? Чонгук кажется интересным человеком. С ним хочется если не дружить, так хотя бы временами общаться. Наверное. А может, это всё-таки любопытство и временный интерес к скрытой личности. Эдакая загадка, которую хочется разгадать. А кому не хочется? Неизменным остаётся одно — к Чонгуку хочется быть ближе. И с каких пор? С того дня, когда они, смеясь и сталкиваясь пальцами, на скорость кормили белочку? Или с момента объятий у озера под дождём, когда Чонгук не оттолкнул и даже обнял сам? Тэхён машинально улыбается, чувствуя, как внизу, меж их телами, Намджун ненавязчиво играется с его пальцами, но головой не здесь. Разглядывая стремительно удаляющуюся спину, он вдруг вспоминает палящее солнце, речку, запах свежести и обнажённую кожу, на которую сегодня днём бесстыдно пялился с совершенно несвойственными ему мыслями. И они не о Намджуне. О Чонгуке. Уши загораются как по расписанию. К счастью, от вспыхнувшего стыда отвлекает спокойный, как океан, голос Намджуна: — Мы планировали выпить завтра вечером. Не напиваться — просто расслабиться. Не думаю, что парни будут против, если вы снова составите нам компанию. Его тёплые губы вновь касаются пальцев, прежде чем он, улыбнувшись, отпускает руку Тэхёна, который уже успел мысленно устроить себе воспитательную беседу: он с Намджуном! Со своим, на минуточку, крашем, без пяти минут парнем! Это бессовестно — вот так отключаться прямо посреди разговора. Ещё и думать о таком... Глупо, глупо! И очень некрасиво по отношению к нему. Все остальные подождут, пока он рядом. Тэхён твёрдо кивает самому себе. — Если надумаете — наша дверь всегда открыта. Не сводя с него искрящихся в свете фонарей глаз, Тэхён чувствует внезапный порыв, приближается и мягко клюёт его в щёку. По-детски, как часто целовал маму с папой, сестру. Что-то вроде «Рядом с тобой хорошо. Просто хочу, чтобы ты знал». Только этот поцелуй смущает — Намджун не мама, не папа и тем более не Жен. С ним даже объятия воспринимаются по другому, не то что этот безобидный детский чмок! А что будет не с безобидным? Нашёл о чём думать! — Мы подумаем. Спасибо. Спокойной ночи, — на одном дыхании, даже не глядя. И убегает к домику, как нашкодившая животина, оставляя удивлённого Намджуна за спиной.***
— Играли когда-нибудь в твистер? — Я в детстве! — Твистер? В него ещё динозавры играли. — Ага, и вместо кругов у них — кратеры от метеоритов. — Да ты прошаренный! С ними играл? — Конечно. Классное время было, как сейчас помню. Кто проиграл — тот ужин. Тэхён несдержанно хохочет, едва не роняя наполовину полную бутылку вишнёвого пива. Эта третья. Почти третья. Он, кстати, даже и не пьян! Только голова немного кружится и тело будто без костей — вялое, без конца стремится рухнуть вниз. Но не пьян. Пока что в полном сознании. Пока. — Ты, надеюсь, проиграл, — хмыкает Чимин, расслабленно допивая свою первую бутылку. Он сегодня прямо трезвенник... — Проиграл, — с такой же непринуждённостью отвечает Юнги, глядя на него давяще прямо. Чимин усмехается чему-то своему, вставая с кровати Чонгука, доставая из пакета вторую бутылку и открывая её с громким шипением. Нет. Всё-таки не трезвенник. Хосок удобно расстелился по полу, похоже, всецело познав дзен. Его бутылка стоит рядом, а сам он, покачивая головой в такт очередной мелодии из своей головы, что-то выводит пальцами в воздухе, иногда в завидной сосредоточенности прикусывая кончик языка. Юнги, подперев рукой щёку, со скучающим видом листает ленты социальных сетей, иногда потягивая безвкусное пиво. Чонгук — на своей кровати, нагло сдвинутый Чимином прямо к краю, с кем-то переписывается в телефоне, чуть нахмурившись. Впрочем, это его обычное выражение лица. Намджун, слегка шатаясь, упрямо расстилает поверх ковра игровое поле, содержащее четыре ряда кругов: зелёный, жёлтый, синий, красный. На полу рядом лежит рулетка, напоминающая обычные часы: легко раскручивающаяся стрелка, вокруг — шарики тех же цветов, что и на игровом поле, чуть ниже которых располагаются названия конечностей. Ведущим вызвался Юнги, поленившийся прыгать «по этому куску клеёнки». Со злорадной усмешкой приняв в руки рулетку, он пересчитал играющих и повёл бровью: — Поднимай задницу, Чон. — Ты мухлюешь стрелкой. Не хочу стоять раком перед тобой. Юнги заливисто ржёт, театрально смахивая несуществующую слезинку. — Клевета. Она, — дёргает рулеткой в руке. — сама тебя поставила. Чонгук усмехается, мол, да-да, конечно, заливай. — Сфоткала меня тоже она? — Нет, — Юнги довольно петушится. — Это уже я. — У тебя есть фотка, где Чонгук стоит раком? — стёбным тоном вопрошает Намджун. — Конечно. — Скинь нам, — подключается Хосок, приподнимаясь с пола. Юнги качает головой, щёлкая языком. — Выложу в твиттер, когда станем популярными. Скажем, на его день рождения, — и растягивает губы в улыбке чеширского кота. Чонгук насмешливо дёргает бровями. В его глазах вспыхивает задорный огонёк. — Ты забываешь про мои владения. Юнги отмахивается. — Сливай, я не стеснительный. — Вы, — он показывает двумя пальцами на ребят, наблюдающих за их шуточной перепалкой. — Свидетели. Никто его за язык не тянул. — Бла-бла, распизделся, — вздыхает Юнги, вызывая у Чонгука искренний смех. Тэхён, замерший с бутылкой около рта, жадно впитывает его. Опять этот Чонгук — не такой, какой обычно. Какой-то... живой. Шутит себе, смеётся... Тэхён даже теряется, наблюдая за ним таким. Влияние алкоголя или незамеченная им трещина в маске? Такой он обычно со своими друзьями? С родителями? Таким он был с Тэхёном только однажды: в ту ночь в лесу. Он не говорил о себе, не откровенничал, но тоже смеялся и шутил, тоже был непривычно живым, весёлым. — Давай уже вставай. Камасутра отменяется. Клянусь этой бутылкой, — Юнги небрежно хватает с пола пустую бутылку. Скалится. Чонгук закатывает глаза, но всё же поднимается. Откладывает телефон, завязывает шнурок на шортах покрепче и встаёт рядом со всеми. Мельком смотрит на Тэхёна, заставляя его опустить взгляд. Как-то жарко здесь... Ещё бы, лето! — Готовы, детки? Вот так звучит начало катастрофы. Хосок на правах самого пьяного и дезориентированного сдулся первым, не выдержав и трёх минут в этом адском недошпагате: одна нога на втором красном, вторая на пятом зелёном. А сверху ещё и тушка Чимина давит — он вообще собака мордой вниз! Фыркнул и ушёл на кровать Чонгука — у него мягкий и пушистый плед, вот и слетаются на него все, как осы на арбузы. Играют дальше. Остались все более-менее трезвые. Более-менее. Намджун с завидной лёгкостью скрутился едва ли не в спираль с краю, уткнувшись лицом вниз. И даже не дрожит! Вот, что значит развитая мышечная масса. Чимин из собаки мордой вниз стал... собакой мордой вверх. Его неприлично раздражённое лицо видно прекрасно — держится из последних сил. У Тэхёна всё проще, ему повезло — он на корточках, потому что одна нога на жёлтом, вторая на синем, и обе ячейки рядом друг с другом. Рукам тоже повезло не меньше: синий и красный, тоже рядом. У Чонгука всё плачевнее: он в мостике, и рука Тэхёна ему явно очень мешает. Но ничего не поделаешь: хочешь жить — умей вертеться. Юнги, глянув на эту жалкую каракатицу исподлобья, откладывает рулетку и медленно, с издевательским удовольствием открывает ещё одну бутылку пива, проходясь вокруг поля со взглядом посетителя картинной галереи — картины, кстати, такие себе, на троечку. — Если ты сейчас не исправишь моё положение... — наконец, угрожающе рычит Намджун. Чимин ему в поддержку зло вздыхает. Одно слово — и он свалится. Чонгук стойко молчит, раскрасневшись из-за притока крови к лицу. Тэхён тоже молчит. Он привилегированный, ему вообще нечего сказать. Юнги хохочет с них, откладывая пиво и присаживаясь обратно на кровать. Вертит рулетку. — Намджун, правая нога на жёлтое. Слышится облегчённый вздох. Спираль превращается в усложнённую версию обыкновенной планки. — Чимин, левая рука на синее. Чимину так тоже легче. Он аж голову откидывает в наслаждении облегчения. — Чонгук, левая нога на жёлтое. Положение, впрочем, почти не изменилось. Даже сложнее — теперь надо сильнее напрячься, чтобы удержаться. — Тэхён, левая рука на красное. А вот Тэхёну теперь не сладко. Чонгуку, кстати, тоже. Новая поза — практически лёжа на нём. На Чонгуке. Тэхён. Он поджимает губы и лезет чуть дальше, чтобы поставить руку на свободное красное. Чонгук никак не реагирует, даже лицом спокоен и безразличен. Тэхён старается не наваливаться, чтобы не тянуть его вниз, но стоять в таком положении крайне сложно. Если Юнги не изменит это в ближайшее время, они оба рухнут. А проигрывать очень не хочется! Юнги поднимает взгляд и щурится, улыбаясь. — Какие страсти. Чимин поворачивает голову и молча смотрит на развернувшуюся картину: Тэхён стоит прямо над Чонгуком, утыкаясь носом ему в ключицы, а тот, в свою очередь, с каменным лицом смотрит в сторону. Переглядываются. Чимин неоднозначно хмыкает. Отворачивается. Слышится треск кровати. Хосок уснул, забавно засопев. Чимин и Тэхён заулыбались, глянув на него. Игравшая доселе песня сменяется другой — что-то незнакомое, но очень качает. Чимин начал подпевать, дёргая головой в такт. — Намджун, левая рука на красное. Вот теперь точно планка. Он вертит головой и стреляет в Юнги уничижительным взглядом. Чимин что-то говорит. Юнги что-то отвечает. Тэхён не слышит и не слушает. Только тяжело вздыхает, чувствуя, как болят руки, на которые он перенёс весь свой вес, и поднимает голову, внезапно встречаясь взглядами с Чонгуком. Смотрит. Тэхён смотрит тоже. Два тёмных глаза — спокойные, едва горящие огоньки. Почему-то больше не пожары. Всё плывёт. От резкого повышения температуры — с чего бы вообще? Ночь на дворе! — разморило сильнее. Зачем-то тянет смеяться. Смешно ему, посмотрите-ка! Тэхён тихо усмехается и прикрывает глаза, пытаясь остановить лёгкое головокружение, из-за которого комната ходуном ходит. Голос Юнги продолжает что-то говорить, но нет никаких конечностей и цветов — опять издевается над ними? Что-то горячее на коже раз в три секунды. Дыхание. Чьё? Чонгука? Тэхён открывает глаза, продолжает улыбаться, как дурачок. — Руку сдвинь немного, удобнее будет, — тихо говорит Чонгук. — Необязательно, чтобы она вся была в круге. Главное, чтобы касалась. Тэхён растерянно кивает и послушно двигает руку. Так действительно полегче. Можно немного присесть. Так, правда, ещё ближе к лицу Чонгука, но ничего, можно и полюбоваться немного. Тайком. Даже для себя. Неудобно, всё плывёт. Это тоже ничего. Тэхён уже говорил, что он очень красивый? Кажется, не раз. Даже с этой хмурой складкой меж бровей. Она даже приелась уже. Без неё будто не то будет. Чонгук тоже что-то высматривает. Тэхён, на удивление, улавливает редкие движения его зрачков. Туда-сюда. Сюда-туда. Вверх-вниз. Вниз-вверх. Кожа у него хорошая, гладкая. Интересно, как пахнет? А что гадать? Можно понюхать! Ничего такого в этом, да? Тэхён слегка кивает себе и подаётся чуть вперёд, тыкаясь носом в щёку. Ласково, как котёнок. Смешно сопит в неё. Умилительно. Щека мягкая, тёплая. Тэхён только сейчас почувствовал, что нос замёрз. С чего бы ему мёрзнуть? Жара. Кстати, пахнет приятно. На удивление, не алкоголем — чем-то сладким. Тэхён совсем слабо, ненавязчиво ведёт носом и незаметно дышит неизвестной сладостью. Ну, как незаметно — Чонгук вряд ли не заметил. Задышал как-то тяжело, шумно. Тэхён случайно мажет по коже губами и отстраняется, начиная тихо посмеиваться. Чонгук, конечно, заметил. Смотрит... никак. Даже не удивлён. Всё как обычно — дверка закрыта на сто замков. Один Тэхён открыл той ночью в лесу. Чонгук закрыл ещё на пять. Какая-то глупая у них игра. — Глупая... — мычит Тэхён. Не обращает внимания, что вслух. — Кто? — Чонгук слышит. — Игра. — Какая? — Наша, — вздыхает. Чонгук ведёт бровью. — А какая у нас игра? — ясно, что не твистер. — Глупая... — снова вздыхает. Подтверждает. А Чонгук ничего не отвечает. Бредни пьяного. Хотя Тэхён не то что бы сильно пьян... Но и не трезв явно. Дует покусанные губы, бесшумно пыхтит, вздыхает, цокает — тяжело ему стоять задницей кверху. Волосы волнистые цвета пшеницы сдувает с лица. Безрезультатно. Красивый, отрицать глупо. Пьяный — ещё очаровательнее. Прямо страшно очаровательный. Чонгук признаёт. Не понятно только — что: поражение или то, что он красивый? А это не синонимы? А игра... действительно глупая. Не твистер. Хотя, она тоже.***
Утро выдалось весёлым. Чимин сползал с кровати в буквальном смысле. После вчерашнего курса йоги тело болело так, что хотелось сбросить всё это жалкое человеческое и на четырёх лапах убежать в лес — громко и грозно повыть, с душой так прям. А потом сожрать кого-нибудь. Кого-нибудь — это определённого белобрысого сволочару, конечно же. Безобидный и добрейшей души по природе Тэхён, если честно, вставая с кровати следом за Чимином, думал о том же. Чонгук не зря упомянул мухлёж — Юнги и правда вёл не честно. Только разоблачили его поздно. Одному Хосоку было потрясающе: простоял пару минут и уснул. Так и проспал до конца игры, а потом протрезвевшие Чимин и Тэхён увели его домой, спать дальше. С горем пополам сходили в душ и на завтрак, потом точно так же — на обед, а потом решили прогуляться и было уже гораздо легче. Закон мышц: болит, когда расслаблено, а напряжёшь — перестаёт. Ближе к четырём постучали. Вызвавшийся открыть дверь Чимин очень смачно получил струёй воды в лицо под тонкий девчачий визг. Развернулся такой угрюмый и напыщенный, что Тэхён с Хосоком даже при большом желании не сдержались бы — засмеялись, наверное, на всю поляну. Из-за спины его выскочила Жен, виновато улыбаясь. Тэхён, решивший дочитать книжку, которую начал пару дней назад, сразу заискрился. Они с Жен видятся каждый день — на завтраках, обедах, ужинах и уроках, часто пересекаются и где-то на поляне, реже — разговаривают, но он всё равно очень скучает. Дома всё это происходило чаще. Время только для них двоих. А здесь всё иначе: даже если видятся — одни не остаются. Ни поболтать так, чтобы на пять часов выпасть из реальности, ни пообниматься за обсуждением глупых героев сериала. Здесь у них свои жизни, разные, и Тэхён обещал не контролировать её, не лезть, пока она сама не захочет поделиться чем-то или спросить совета. У него, как и у Жен, тоже появились друзья, и ему с ними очень хорошо, он замечательно проводит время, но по сестре не скучать не может. — Привет, — она подбегает к Тэхёну и коротко обнимает его, звонко целуя в щёку. — Что-то случилось? — радость сменяется волнением. Не просто так ведь пришла? Или просто так? Тоже соскучилась? Тогда вряд ли появилась бы, зная, что его соседи здесь. Жен мотает головой. — Там весь лагерь собирается играть в водные войнушки, — она достаёт из-за спины свой пистолет и пускает короткую струю в Тэхёна, который смеётся и ловко отбирает его, под громкие визги стреляя в её спину. Жен прячется за бедного-несчастного Чимина и высовывает язык. Брат отвечает ей тем же. — Я пришла позвать вас. Вдруг, тоже захотите освежиться. Хосок, услышав это, подскакивает, как чёрт из табакерки. — Я за! Идём? Тэхён кивает и поднимается с кровати, резко стреляя в Хосока, который, стирая с лица крупные капли, обещает ему ужаснейшую мстю. Они оба смеются. Тэхён даже о боли забывает, предвещая весёлые часы! А вот Чимин его энтузиазма не разделяет. У него всё болит! Какой бегать? Какой прыгать? Какие войнушки? Б-о-л-и-т, понимаете? Правда, уже через пять минут он забывает об этом тоже и вместе со всеми выходит на поляну, хватая из крупной коробки пистолет и щедро наполняя его водой. Кто же знал, что «Пойдём, отомстим Юнги!», сказанное Тэхёном, окажется таким чудодейственным анальгетиком? Уже через двадцать минут никто даже не вспоминал о том, что тело может болеть. Адреналин бил ключом, заглушая боль даже в тех местах, которые, казалось, болеть больше никогда не перестанут. Мокрое было всё: от кончиков волос до резинок трусов. И даже очень кстати нахмурилось небо и появился лёгкий ветерок, приятно обдувая влажную кожу, спасая от удушающей жары. Чимин первым делом погнался за Жен, чтобы надавать ей люлей, но, не успев догнать, цапнулся с кем-то ещё, уже, наверное, позабыв о каком-то там Юнги. Тэхён, не жалея никого на своём пути, гонялся за Хосоком, который-таки отомстил ему за неожиданность в домике, выстрелив пистолетом... прямо туда! И так удовлетворённо хохотнул, что Тэхён прямо вспыхнул синим пламенем, возжелав отомстить за месть! Так и получился замкнутый круг: бегают друг за другом уже битые десять минут, изредка прячась за других и подставляя их, а после — со смехом сматываясь куда подальше. Самым настоящим предательством стал выстрел Намджуна, за спиной которого в очередной раз спрятался Хосок. — Ха, прибежал! — хохотнул друг. Тэхён хитро прищурился и, обманчиво мило улыбнувшись Намджуну, резко рванул вперёд, заставив Хосока громко завизжать и от страха выпустить из пистолета всю воду мимо. — Это ты прибежал! — весело заявляет Тэхён. Хосок поднимает руки вверх и, не прекращая смеяться, просит пощады. Театрально, со всей душой. А Тэхён что? Он добряк, ему даже в шутку всегда жалко других! Простил и отпустил, конечно. Хосок напоследок как-то слишком странно подмигнул ему и, глянув на Намджуна, убежал наполнять пистолет водой, обещая, что ещё придёт по его душу. Развернувшись обратно к Намджуну, ожидал уже получить струёй по морде и настроился на серьёзную войну, а получил — боже ты мой! — поцелуй в щёку. Быстрый, почти незаметный со стороны, но достаточно громкий, чтобы он мог быть уверенным в том, что это был не сон. А пока он стоял весь такой мокрый, дезориентированный и смущённый до кончиков пальцев ног, Намджун выстрелил. Прямо в лицо. И мягко рассмеялся, когда Тэхён поднял свой пистолет и... вода закончилась! — Иди наполни, я подожду, — он аккуратно поправляет его мокрые волосы, оставляя ещё один короткий поцелуй на лбу. А Тэхён... Всё. Поплыл. Точнее — всплыл. Океан его утопил в своих водах, держал на глубине, как в заложниках, а теперь вот — вытолкнул наверх, чтобы дышал, жил, чувствовал. Лежал на спине, раскинув руки, с дурацкой улыбкой, и этим самым океаном повелевал, как вздумается. Захочет — будет цунами, только пальцем по водной глади проведи. Захочет — океан заштормит и потопит все корабли, всех сотрёт с лица земли. А захочет — будет спокойным, тихим, податливым. Влюблённым. Как сейчас. Тэхён кивает, как болванчик, и быстрее бежит к шлангу. На губах играет улыбка — такая, что рот вот-вот треснет. Он в этот океан... — Тэхён! — подбежавший Чимин моментально сбивает с мысли. Хватает его, растерянного, за руку и быстрым шагом тянет за собой. — Куда мы? — Мстить, — сладким голосом. — Он не вышел. Знал, что мы его застреляем, падла. Ну ничего, сейчас я ему устрою, — причитает Чимин. Уже через пару минут оба, хитро улыбаясь, стучатся в домик Пандемониум. Слышится громкое «Открыто», и парни, спрятав пистолеты за спинами, заходят внутрь. Юнги вытаскивает из ушей наушники, откладывает телефон с открытым файлом блокнота и смотрит на них с приподнятой бровью — наверное, пытался писать лирику к новому альбому, который они активно готовят с начала лета. Чимин прокашливается и невинно моргает, подходя ближе. Белоснежка спокойно следит за его движениями, кажется, даже не подозревая, что его ждёт. — Что хотели? — скрещивает руки на груди. Чимин смотрит на него с грустной (почему-то Тэхёну так видится) улыбкой. Это он так здорово играет? Выглядит очень натурально! — Хотел... — тянет. А в следующую секунду половина пистолета успешно впитывается в кровать и одежду Юнги. Он тихо матерится себе под нос, трогая мокрую ткань, и стреляет в Чимина опасным — вот прямо не на шутку — взглядом. Чимин смеётся до щёлочек вместо глаз, подскакивает с его кровати, на краешек которой успел присесть, но убежать не успевает — Юнги реагирует молниеносно, хватая его за руки и отбирая пистолет, тут же густо выстреливая в него, и без того мокрого. Чимин, получив по морде, на инстинкте подрывается с его кровати, оставляя даже свой боевой пистолет, и стремится к двери, выбегая за неё с тихим смехом. Тэхён удивлённо хлопает глазами. Юнги, усмехнувшись, напротив — поднимается спокойно и лениво, никуда не торопится. На его лице — страшная самоуверенность. Он принял правила игры. Мимолётно глянув на Тэхёна, Юнги проходит мимо и хлопает входной дверью. И Тэхён уже хочет выйти следом, спасти друга от такой ужасной участи, но уши как некстати улавливают красивую мелодию, звучащую откуда-то из-за спины. Гитара. Приглушённая, словно играют не здесь, где-то за пределами дома, но слишком яркая, чтобы их разделяли такие толстые стены. Он разворачивается и оглядывается. Пиво, болтовня ни о чём, города, смех, динозавры, твистер, красный, горячее дыхание, мягкость чужой кожи, «А какая у нас игра?» — всё как в замедленной съёмке. А какая игра? Тэхён и не знает, что имел в виду. Не помнит, о чём думал тогда. Какой-то бред — понюхал Чонгука, задел его щёку губами (поцеловал, считай), смеялся зачем-то. Зато помнит, что было больно. Рукам больно. Сердцу — почему-то очень хорошо. Неприлично. Чонгук же не ненавидит его теперь? Спасибо точно не скажет, он вон навалился на него, как скала, и нёс какую-то чепуху. Ещё и личное пространство его нарушил, дурак! Он, может, и раньше нарушал, но чтобы так беспардонно, даже как-то интимно... Тэхён жуёт губу, проходит глубже, к приоткрытой двери пристройки, и заглядывает в маленькую щель, удостоверяясь в том, что это Чонгук. Чонгук. А кто ещё? Остальные из ларца снаружи. А он что-то играет, перебирая струны. Тихо подпевает, красиво, подбирает слова. Взгляд внимательный, вид сосредоточенный. Выше переносицы складка — как Мона Лиза без бровей. Без этого никак. Весь напряжённый, будто на его плечах — судьба целого мира. Вздыхает раздражённо, недовольный какой-то. То ли музыкой, то ли чем-то ещё. Тэхён улыбается, кое-что задумав. Негоже быть таким кислым! Ким-дофамин-Тэхён спешит на помощь. Спрятав водяной пистолет за поясом цветастых летних шорт, жестом собирает с лица всё веселье и аккуратно стучится в дверь, сразу же заходя внутрь и прикрывая за собой. Чонгук не поднимает взгляда, продолжает брынчать на своей классической гитаре, сосредоточенно глядя в стену. Правда не слышал? Или специально игнорирует? Тэхён переминается с ноги на ногу, осматривается. Посреди самого обычного гаражного помещения с тёмными стенами расположились короли-барабаны. Огромные, прямо под яркой лампой, свисающей с потолка. У стены слева — ещё две гитары: бас и электро. Справа скромно расположился синтезатор, а чуть поодаль от него — две крупные колонки, какой-то хлам в коробках и три чемодана в ряд. Решая не отвлекать Чонгука, Тэхён на цыпочках крадётся к барабанам и встаёт рядом, с каким-то восхищением разглядывая их. Впервые видит так близко. Вот это махина... И как на таком можно научиться играть? Это, наверное, надо душу Дьяволу продать. Ну или самим Дьяволом быть! — Я вроде не говорил «Войдите», — неожиданно басит. Тэхён аж дёргается, как напугал! Чонгук, сложив ладони на струнах, внимательно смотрит на него. Дьявол, всё-таки. — Извини, что отвлёк, — невинно, как милашка-овечка. Чонгук вздыхает. Потирает пальцами переносицу и совсем откладывает гитару, тут же, наверное, по привычке, принимаясь растягивать и мять спину, куда дотянется. Болит? Конечно болит — столько сидеть в одном положении! Вот чёрт, он же на него ещё и прыгал тогда в речке... Не знал же! — Хочешь массаж? — выпаливает он быстрее, чем успеет подумать. Неожиданно даже для себя! Какой массаж? Он не умеет! Даже не пробовал ни разу. Про пистолет за поясом и свой коварный план забывается как по щелчку пальцев, когда Чонгук выравнивается на стуле и дёргает бровью. — Что? — Ну... У тебя спина болит? Болит. А я — прирождённый массажист, — улыбается. Врёт и не краснеет. А может и не врёт... Не пробовал же ещё, может, правда! — А где сертификаты? — серьёзно заявляет Чонгук, пораздумав пару секунд. — Какие? — Профессиональные. Вдруг, инвалидом меня сделаешь? Тэхён дует губы. — Не хочешь — не надо... Многое теряешь... — какая прелестная манипуляция! Чонгук усмехается. Вот и настроение поднялось, уже не кислая жопа, а очень даже сладкая! Он вздыхает, словно заранее знает, что пожалеет об этом, и — удивительно! — молча поворачивается к нему спиной. Тэхён просиял. Закатывает несуществующие рукава и подходит ближе, вставая сзади и укладывая прохладные руки на горячие плечи поверх футболки. От контраста температур кожу жжёт. — Уже не боишься, что инвалидом сделаю? — по-доброму усмехается Тэхён, не сдержавшись от ответного стёба. Чонгук ничего не отвечает. Даже не подкалывает. Дёргает плечами, намекая приступать. Тэхён, поджав губы, решает действовать, как чувствует: вот тут потереть, там постучать, здесь помять. Кому нужна теория, когда есть интуиция и логика? Никому! Так он и делает. Руки спускаются с плеч ниже, аккуратно, чтобы не сделать ещё больнее. Останавливаются на лопатках. Собираются в кулаки и мягко-мягко мнут, медленно выводя круги. Так же плавно, без лишней спешки перемещаются к позвоночнику и слегка надавливают, аккуратно массируя. Чонгук вдруг резко и шумно выдыхает — кажется, Тэхён попал в больное место. — Дави сильнее, я не хрустальный, — с упрёком командует Чонгук. Вот наглец! С ним аккуратно, чтобы ничего не повредить, а он! Тэхён фыркает. Сильнее так сильнее. Давит сильнее, массирует жёстче. Хрип, вылетающий из его горла в следующее мгновение — явное наслаждение. Мазохистское какое-то... Зачем боль болью лечить? Ну и ладно, если нравится — пожалуйста. Тэхён тут как раз припомнил все его дебильные шуточки... Ему есть за что отыграться! Решив встать чуть удобнее, чтобы не задевать локтем слишком громко реагирующую на любое движение тарелку, случайно задевает задом один из барабанов. Слышится стук. Водяной пистолет, ударившись о ножку стула, отлетает вперёд. Тэхён от неожиданности мнёт особенно жёстко, заставляя Чонгука зашипеть и на несколько секунд замереть на месте, опустив голову вниз. Разворачивается через пять. Смотрит с прищуром, как-то азартно. Вечная складка разгладилась. Зато брови выгнуты волной — вкупе с общим выражением лица это выглядит так забавно, что Тэхён, не выдержав, прыскает. И для обоих это звучит как сигнал. Чонгук нагибается и молниеносно хватает с пола водяной пистолет, нажимая на пластиковый курок ровно в тот момент, когда Тэхён уже, оставив после себя шлейф сырости, скрывается в проходе пристройки. Тихо посмеиваясь, он закрывает дверь гаражного помещения, чтобы выиграть время, подбегает к входной двери, уже думая о том, как теряется в толпе и наблюдает за тем, как Чонгука безжалостно обстреливают, дёргает ручку и... закрыто! Что-то ему это напоминает... В спину, успевшую даже подсохнуть немного, прилетает мощная струя. Тэхён разворачивается и встаёт в боевую позу, готовясь нападать. Сам смеётся, почти заливается, потому что ситуация — дешёвая комедия. В пистолете воды ещё больше половины. Страшно представить, куда Чонгук зальёт это всё, когда поймает его! А он поймает, обязательно — помещение в пять крупных шагов можно обойти. Тэхён даже пискнуть не успеет. Он упирается спиной в дверь, словно может пройти сквозь неё, если очень постарается, и нервно улыбается. Чонгук не двигается, поднимает водяной пистолет на уровень губ и по-киношному пафосно дует на «дуло». — Дверь закрыта, — зачем-то произносит очевидное. — И у меня дежа вю! Хорошо, что у тебя нет яиц... Чонгук насмешливо ведёт бровью. — То есть... — Тэхён, осознав, что ляпнул опускает взгляд вниз и широко раскрывает глаза. Вроде, на месте всё у него... Боже, как прозвучало! — Я-я не про... Договорить Чонгук не даёт — стреляет снова, попадая куда-то в область сердца. Тэхён жмурится, когда струя доходит и до лица, попадая в глаза, нос, рот и даже в уши. Весь съёживается. Неприятно. Смотрит на Чонгука подбитым котёнком, а потом, словно выключатель щёлкнули, резко улыбается и медленно двигается влево, надумав на эффекте неожиданности прошмыгнуть к нему и отобрать игрушку. Чонгук следит внимательно. Лево — лево. Право — право. Тэхён пытается обмануть, дёргаясь сначала в одну сторону, а потом резко в другую. В какой-то момент Чонгук путается, а Тэхён, усмехнувшись, несётся вперёд напролом и выхватывает пистолет, возвращая себе преимущество. Чонгук не сдаётся — ловко перехватывает Тэхёна поперёк талии, не позволяя ему выстрелить. Он брыкается, пистолет не отдаёт — держит крепко, словно прирос к руке. Стрельнув Чонгуку в лицо, выпутывается, отбегая на метр. Смеётся так искренне, от всей души. На Чонгука смотрит глазами-полумесяцами, а в них — искры. Стреляет снова. Снова виляет из стороны в сторону, бегает полукругом, когда Чонгук, стерев с лица мелкие капли, надвигается на него огромной тяжёлой стеной, норовясь раздавить. Ловит Тэхёна, когда тот пытается пролезть под его руками, прижатый к стене. Перехватывает за талию, крепко сжимает, пуская по телу мурашки, но Тэхён под адреналином, не сдаётся: елозит, выкручивается, стреляет, смешно пыхтя. Чонгук устаёт церемониться. Поднимает его, как пёрышко, валит спиной на ближайшую кровать (конечно, не свою, чтобы не намокла) и одной ладонью прижимает загребущие ручонки к подушке, отбирая пистолет и поднимая его над лицом, целясь точно в губы. Медлит зачем-то. Дышит тяжело, запыханно. Тэхён тоже устал, тоже не может надышаться. Бегает глазами по его лицу со свисающими мокрыми прядями и улыбается, предпринимая по-детски слабые попытки вырвать руки из захвата. Конечно, всё это просто детская игра. Тэхён и так весь мокрый — ему нечего бояться, только струи бьют не всегда приятно. А Чонгук... А что Чонгук? Просто подыгрывает. Да. Вот такие у них глупые игры. Сердце бьётся как бешеное, лёгкие выкручивает и в животе как-то странно ноет... Тэхён не успевает даже вдохнуть, когда Чонгук, чуть дёрнув уголками губ, (он отчётливо запомнил это движение) безжалостно выпускает весь оставшийся водяной магазин в лицо завизжавшего Тэхёна. Постельное бельё под спиной мокнет, капли капают на пол, а Чонгук, не сдвигаясь с места, неотрывно смотрит. Снова огни, снова спокойные. Никаких пожаров. Даже грустно. — Жестокий ты, — шуточно дуется Тэхён, открывая глаза. Его освобождённые пальцы упираются в грудную клетку Чонгука, медленно, по инерции спускаясь к напряжённому животу. Он это не контролирует, но чувствует, и менять ничего не спешит. Почему-то всё это кажется правильным. Эта ситуация, это положение, его руки. Совсем с ума сошёл? Кажется, да. Но так чувствует. А он своим чувствам... — Жестокий, — спокойно, вопреки потяжелевшему взгляду, кивает, перехватывая и убирая его руки. Тэхён поджимает губы. — Поэтому уходи, пока не сделал что-то ещё более жестокое. И поднимается с кровати, оставляя Тэхёна в удивлении. Он присаживается, опираясь на руки сзади, и непонимающе хлопает ресницами. — Что ты имеешь... — начинает Тэхён. Но закончить не успевает — слышится щелчок входной двери, следом — хлопок гаражной. Вопрос повис в воздухе: «Что ты имеешь в виду?...»***
Вернувшись в домик, Тэхён переоделся во всё сухое и, приложившись к подушке, моментально уснул. Не услышал даже возвращение друзей, которые, по их словам, иногда случайно шумели и переговаривались. Сны не снились, сознание — чистый лист. Вымотался за день, набегался, напрыгался. Ещё и жарко — это разбивает вдвойне. И после случившегося у Чонгука странно. Как он смотрел, что говорил... Тэхён снова его разозлил? Обидел? Он же всего лишь шутил. Казалось, Чонгук понимает и тоже шутит. Или он это всерьёз воспринял? Никакой он не жестокий. Просто... закрытый и немного грубый. Но Тэхён даже так не против, он ему и таким нравится... Как потенциальный друг, разумеется! И всё-таки, надо извиниться. Даже если не обиделся — на всякий случай. Тэхён кивнул, обнимая свёрток из полотенца и пижамы. Завтра обязательно извинится. А сейчас — в душ. Проснулся поздно, остальные уже сходили, пока он сопел в обе дырки — придётся наслаждаться неприятным одиночеством. Поднявшись по ступенькам, Тэхён переложил все ванные принадлежности в одну руку, а другой взялся за ручку, уже предвкушая пятнадцать минут раздумий обо всём на свете под громкие звуки воды... Но так и не дёрнул. Не закрыта. Тэхён удивлённо заморгал. Прислушался. Два знакомых голоса о чём-то оживлённо спорят, местами переходя на крик. Оглянулся, чтобы никого рядом не было, и совсем немного приоткрыл дверь, заглянув в большую щёлку. Юнги и... Чимин. Чимин?! Хосок сказал, что он ушёл прогуляться, созвониться с семьёй, а от компании отказался, хотя у них нет секретов друг от друга и родители их знакомы и прекрасно ладят. Тэхён нахмурился. Конечно, не заметить напряжённые отношения между Юнги и Чимином было невозможно. Но Тэхён думал, что это у них шутки такие, игры. Как у них с Чонгуком, например. А они на самом деле не ладят? Тональность на которой они разговаривают, не похожа на шутку. Вот прям ни капельки. Что-то неприятное поползло по позвоночнику от мысли, что он сейчас видит то, чего не должен видеть и слышит то, что ему не доверяли. Но уши свои не контролирует, они всё слышат. Слова стали чётче, голоса громче. Тэхён почти перестал дышать. — Ты просто чёртов слабак, Юнги, — злостно шипит Чимин. — Слабак и ублюдок! Я тебе что говорил? Я не буду ждать до конца лета! Юнги теперь говорит тише, словно чувствует чьё-то присутствие. Тэхён не различает ничего, кроме нескольких бесполезных, бессвязных слов, и разочарованно вздыхает. Разочарованно? Ишь какой! Ему бы по-хорошему вообще ничего не слушать. Это же мерзко — стоять вот так и подслушивать. Тем более — своих друзей! Тэхён не мерзкий, и ему правда жаль, что он оказался здесь невовремя, но ноги приросли к полу плющами любопытства. Ох, и сгубит оно его однажды... — Да что ты говоришь?! — а вот Чимину прямо по барабану, абсолютно всё равно слышит его кто-нибудь или нет. — А ничего, что он тебя любит? Это ничего? Так, ерунда? — Юнги снова что-то тихо отвечает. Он в этом мире за спокойствие. Второй после Чонгука. — Я? — Чимин смеётся. — Я что? — смеётся ещё громче. — Да иди ты к чёр... Чимин резко замолкает. Слышно мычание, следом — какой-то шорох: далеко, но как-будто бы и близко. Непонятно. Тэхён нервно кусает губы, тянется вперёд, заглядывая в проём и... едва не вскрикивает, зажимая рот руками. Делает шаг назад, а сзади — что-то твёрдое! Там же... только лестница. Господи боже! Тэхёна почти накрывает истерика. Он смотрит на дверь ошарашенно, сжимает руки ещё сильнее и сглатывает, когда на ухо горячо выдыхают, заставляя покрыться мурашками (паники или удовольствия?): — Подслушивать нехорошо, мама не учила? Тэхён быстро разворачивается и уставляется на Чонгука, как на чудо света. Точнее, не чудо. Как на катастрофу! Всадника апокалипсиса! — Это случайно... Я почти ничего не слышал, но они там... Чонгук усмехается. — Конечно. Его лоб взмок, к бровям тянутся капельки пота. Щёки и нос мило раскраснелись, волосы растрёпанные, влажные, на плече полотенце. Снова бегал? Какой же он всё-таки... Так, не время! — Они там... целуются? — шепчет Тэхён так, словно выдаёт тайну, способную истребить человечество. Чонгук смотрит, как на дурачка. — И? Взрослые люди целуются, не знал? — ещё один секрет полишинеля. — Но они... — Тэхён раскрывает рот в изумлении, пропуская, должно быть, обидный сарказм мимо. Они... они же Юнги и Чимин! Чонгук вздыхает. Устало, бесцветно. Проходит мимо всё ещё пребывающего в царстве шока Тэхёна и, не боясь никого потревожить, бесстрашно выдавая их присутствие, просто распахивает дверь. Тэхён выглядывает из-за его спины. На них смотрят две пары глаз: удивлённые, растерянные Чимина и нейтральные, но слегка туманные Юнги. Чонгук цокает, как обычно делают, когда ругают маленьких детей. И произносит с заметной укоризной: — Если бы я был Хосоком — не понял бы. Смотрит на них ещё пару секунд, а затем, вздохнув, разворачивается и уходит по ступенькам вниз. Тэхён просто пялится на них двоих и совсем теряет нить происходящего. Какой Хосок? Кто был? Кого понял бы? Что если? Юнги шумно вздыхает, отстранившись от Чимина, а тот, в свою очередь, сползает с раковины, на которую его успели усадить. И выглядит ужасно потерянным. Хочется обнять, наговорить милостей и накормить сладким. Но не сейчас... Кажется, сейчас Чимину совсем не до этого. Как, впрочем, и Тэхёну. — Стой! — кричит он, пытаясь успеть за уходящим Чонгуком. Он и не спешит никуда, не бежит, не пытается скрыться. Идёт как обычно, просто успел отойти на приличное расстояние, пока Тэхён ловил мух ртом на крыльце. — Чонгук, пожалуйста, подожди! Останавливается, вздохнув. Разворачивается полубоком. Выглядит ненастроенным на разговор, но Тэхён, погружённый в свой мир, где только что случился апокалипсис, не замечает этого. — Почему ты сказал про Хосока? Они встречаются? Кто именно? Что вообще происходит? — Тэхён в своём непонимании выглядит жалко, словно вот-вот заплачет от переизбытка информации и эмоций, но даже сейчас — жутко очаровательный. С этим гнездом на голове после сна, с огромными глазами и покрасневшими после бега щеками. Чонгук кидает взгляд на душевую, дверь в которую всё ещё открыта. Потом обратно на Тэхёна. Хмурится. — Сам у них и спроси. Не моя тайна — не мне и рассказывать. И уходит. Тэхён его не тормозит. Врастает в каменную дорожку и через раз моргает, чувствуя себя как никогда опустошённо. Фонарь, стоящий в метре от него, внезапно гаснет. И больше не загорается.