— Не делай этого.
— Чего?
— Взгляд.
— Взгляд?
— Этот твой взгляд.
— Но я ведь его не вижу, не так ли? Это мое лицо...
— Да, и оно выражает мысль «Мы оба знаем, что здесь на самом деле происходит».
© Шерлок Холмс
Завтрак следующим утром проходит как никогда напряжённо. Вернувшись вечером в домик после произошедшего, Чимин не сказал ни слова, не бросил ни взгляда — скинул с себя полотенце и с тяжестью всего мира на плечах улёгся спать. Тэхён тогда уже полчаса как валялся на постели, слушая музыку в наушниках и переваривая увиденное, а Хосок, заскучав от сюжета манги, засопел в обе дырки незадолго до его возвращения. И вроде бы ничего необычного не произошло: просто два парня в душевой громко спорили о чём-то странном, а следом страстно целовались, и даже бог с ним, что это Юнги и Чимин, мало ли, что у них там скрывается за этой показательной неприязнью (Тэхён не сегодня родился, знает, что такое бывает, когда люди любят, но вынуждены скрывать это), но слова Чонгука, адресованные им, его укоризненный взгляд и голос не покидали его мысли ни на минуту. Могут ли Юнги и Чимин быть в отношениях на самом деле? Тэхён очень сомневается, что в отношениях люди так негативно настроены друг к другу. Просто влюблены и не могут признаться в этом друг к другу? Звучит как сюжет очередной драматической манги с притянутым за уши хорошим концом, но уже больше похоже на правду. А если так, тогда при чём здесь Хосок и почему он не понял бы? Какие-то свои причины или... Юнги вообще в отношениях с Хосоком? Не зря он замечал что-то особенное между ними! Только понять никак не мог — что это. Вроде дружба, а вроде и нет. Какая-то Санта-Барбара, ей богу! Голова идёт кругом. Хочется всё узнать, всё понять, любопытство прямо голодным волком воет внутри. Но просить объяснить будет чересчур — это всё ещё не его дело, это личная жизнь, которая на то и личная, что не публичная! Вздохнув, Тэхён с силой толкает в себя ложку фруктовой каши и поднимает глаза на замолчавших ребят. Даже Хосок сегодня какой-то понурый, не трещит обо всём на свете, выдавая, наверное, слов двести в минуту. Заразился общим настроением, так сказать. Даже грустно видеть его таким. Наверное, и остальным тоже грустно — сидят, голов не поднимают, все из себя задумчивые. Спустя ещё минут пять молчания, отложив ложку с громким стуком, Хосок привлекает внимание всех в компании и заламывает брови, поджимает губы: — Что произошло? — выдыхает он так, словно только об этом и думал всё это время, мучался догадками. — Вы вообще никакие, никогда такого не было, — в его голосе едва различимая раздражённость. — Что-то случилось и меня в это не посвящают или что? Кто-то отравился и обосрался, не успев добежать до туалета? Голос сорвал? Проснулся и забыл ноты? Умер? Так расскажите, давайте вместе погрустим, поплачем. Мы друзья или кто? — выходит немного громче и обиженнее, чем он рассчитывал. Это заметно по тому, как резко смягчился его взгляд, направленный на ребят. Хосок облизывает губы и откидывается на спинку стула, прикрывая глаза. Тэхён, почувствовав себя виноватым непонятно в чём, встречается взглядами с Намджуном, который совершенно точно не выглядит тем, кто не при делах. Уголки его губ растягиваются в крошечной улыбке, предназначенной только ему, и на секунду всё вокруг перестаёт иметь значение, быть таким тяжёлым и тёмным. Словно первый луч солнышка после затяжной тьмы от сгустившихся туч. Тэхён улыбается ему в ответ и, смущённо уводя взгляд, натыкается на Чонгука. Снова смотрит, как он любит, а на лице совершенно ничего — полный ноль. Как чистый холст, как нетронутый подошвой ботинок первый снег, покрывший землю толстым одеялом. Холодный, безучастный. Только в глазах огоньки будто бы ласковые, покладистые, успокаивающие. С чего бы им? Где буйство, огненный хаос, немые обещания сжечь заживо? — Всё хорошо, Хо, — вступает, наконец, Чимин, давно не притрагивающийся к еде. Хосок поднимает на него глаза, и по его подскочившим бровям можно смело сказать, что он удивлён таким заявлением. — Хорошо? От тебя это слышать ещё глупее, — впервые Тэхён видит и слышит такого друга. Он давит, не молчит больше, напирает, смотрит осуждающе. Казалось, самые опасные в плохом настроении среди них Юнги и Чонгук, а оказалось — Хосок. — Приехали, всё было хорошо, всем было весело, а потом что? Закрылся, вечно чем-то недоволен, агрессируешь, пытаешься всем вокруг показать, что всё как обычно, а потом лежишь всхлипываешь по ночам, пока все спят. В твоём понимании это «всё хорошо»? — горькая усмешка. — Я не давлю, жду, как солдат дембеля, пока ты мне объяснишь, что с тобой происходит, но ты продолжаешь молчать и нести всё в себе, — Чимин только хмурится и открывает рот, чтобы возразить, но Хосок перебивает его громким продолжением: — Не надо говорить, что я ошибаюсь. Мы дружим четыре года, Чимин. Я тебя знаю. — Плохо знаешь, видимо, — ответно раздражается Чимин, явно недовольный этими разборками при всех, кто не Хосок. Тэхён, по-очереди оглядев их двоих, не находит решения лучше, чем придвинуть свой стул ближе к Хосоку и слегка приобнять его, успокаивающими, мягкими движениями поглаживая спину. Друг, почувствовав Тэхёна, гулко выдыхает и немного оседает в его руках, одаривая его коротким благодарным взглядом, но всё ещё остаётся напряжённым, натянутым, как струна. — Отлично знаю, Чимин, — удерживая зрительный контакт, спорит Хосок. — Лучше, чем кого-либо из присутствующих здесь. И ты зря думаешь, что я чего-то не вижу, чего-то не слышу. Не чувствую, в конце концов. Какие из нас друзья, если мы друг от друга что-то скрываем, не договариваем, не доверяем? — Вот ты как заговорил... — как-то нервно усмехается Чимин, скрестив руки на груди и нахмурившись. Словно почувствовав витающую в воздухе, но так и не озвученную из вежливости просьбу, Чонгук вдруг поднимается с места, громко шкрябая стулом по полу, и, прихватив за собой тарелку, молча удаляется из-за стола. Следом за ним — Намджун, а потом, лишь на мгновение замешкавшись, и Юнги. Они дружат вшестером, они могут доверять друг другу, но есть вещи, которые касаются только некоторых из них — слишком личные, чтобы обсуждать их с другими. У всех такие есть. Все всё понимают. И Тэхён тоже понимает. Встаёт, напоследок сжав плечо Хосока и приободряюще улыбнувшись Чимину, и оставляет их наедине в пустой столовой, которую все остальные ребята покинули ещё минут пятнадцать назад. Его никто не останавливает — оно и понятно.***
Сразу после завтрака, решая продуктивно отвлечься от нехороших мыслей и поднять себе настроение, Тэхён захватывает из чемодана крупный пенал со всеми уходовыми принадлежностями и направляется в душевую, до которой вчера вечером так и не дошёл. Голова взрывается от мыслей о том, как там сейчас Чимин с Хосоком. Ссорятся? Дерутся? Спокойно обсуждают всё, обнявшись? Главное, чтобы не разругались совсем! Душа за них болит... Конечно, недопонимания и разногласия есть у всех и всегда, какими подходящими друг другу людьми бы ни были. Но настоящая дружба — она ведь способна любые испытания перенести, любые ссоры, все плохие дни пережить, всё простить и только крепче переплести две руки. Тэхён вдруг с тоской осознаёт, что у него никогда не было настоящих друзей. Никого, кто остался бы с ним рядом, не взирая ни на что. Садик, младшая школа, средняя, старшая... Все ушли из его жизни. Кого-то отвело время, других — обстоятельства. Люди, которых он считал близкими, почти родными, как семья, и вовсе оттолкнули его из-за такого безобразного пустяка, как сексуальная ориентация. Осталась только сестра — единственный человек, который любит его просто за то, что он есть. И та совсем скоро пойдёт своей дорогой, наверняка забудет его. И ведь это нормально — все так живут. Уравнение жизни: люди приходят плюс люди уходят. А иногда — остаются навсегда, греют тебя своим теплом, любят так же, как и ты их, так же дорожат. И Тэхёну очень не хватает этой третьей, дополнительной переменной. Поднявшись по ступенькам и приоткрыв дверь, Тэхён минует небольшой, в любое время суток тёмный коридорчик и скидывает прихваченные вещи на одну из лакированных скамеек. Одна из закрытых душевых кабин шумит, сильные струи больно ударяются о кафельную плитку и чужие пальцы, наполовину выглядывающие из-под шторки, но Тэхён с лёгкостью игнорирует это: принимать душ в одиночестве, конечно, нравится всем без исключения, но в немаленьком лагере это почти невозможно — здесь всегда, когда ни заглянешь, кто-то да есть. Да это и неважно — другие никак не помешают ему заботиться о себе. Сняв с себя пижамную футболку, что больше него на несколько размеров, Тэхён принимается развязывать тугой узелок на своих длинных шортах, пыхтя и ругая себя за то, что вновь и вновь не обращает внимание на то, как завязывает их. Несколько раз ему уже приходилось резать верёвку, потому что иначе развязать этот морской узел, чёрт его дери, было просто невозможно. К счастью, на этот раз Тэхён справляется всего за минуту, удачно подцепив узелок ногтями, и ровно в тот момент, когда шорты беспрепятственно струятся вниз по его стройным ногам, он периферическим зрением замечает чьё-то абсолютно нагое тело, только что вышедшее из душа. И зачем-то (вот именно — зачем?!) разворачивается в его сторону, застывая на месте. Прямо так — в одних трусах, с валяющимися где-то под ногами спальными шортами и слегка приоткрывшимся от неожиданности вперемешку с удивлением ртом. По закону жанра здесь и сейчас должна случиться самая горячая сцена за всю историю какой-нибудь забавной гейской мелодрамы: вот они смотрят друг на друга, не отрываясь, чувствуя это нечеловеческое напряжение, избитую постельными романтиками тягу, от которой всё внутри застывает и даже сердце, даже это чёртово сердце на секунду перестаёт биться и лёгкие — насыщаться кислородом из-за невозможности вдохнуть. А вот — один из них, обязательно тот, что сильнее и мускулистее, вжимает этого хрупкого второго мальчика в леденящую кожу кафельную стенку душа, целуя глубоко и грязно, сбито и почти зверино, и обязательно включается вода — горячая, чтобы удушающий пар заставлял их жадно хватать ртом оставшиеся в живых молекулы кислорода, сладко стонать и тяжело дышать, сжимая друг друга до синеющих вмятин на коже и желая только одного... Чужой смешок, такой непривычно громкий в застывшей тишине, эхом отражается от стен, и Тэхён может поклясться, что картинка в его голове пошла трещинами, словно битое стекло. Внезапно оказавшийся рядом Чонгук мокрыми пальцами хлопает его по подбородку, вынуждая прикрыть рот с громким стуком зубов друг о друга. Паника! Нет, паника — это прямо мягко сказано... У Тэхёна, оказывается, не картинка в голове трещинами пошла, а нервная система! Это же надо было мало того, что повернуться, зная, что он там голый полностью, застыть, как истукан, открыть рот на радость всем живностям с крыльями — приглашаю, блин, залетай — так ещё и представить... такое! Поцелуи. Страсть. Такой бесстыдный интим. И с кем? С Чонгуком! И даже не с каким-нибудь красавчиком из той же дорамы. Опять с ним! Заторможенно подняв глаза, Тэхён замечает, что Дьявол руку не опускает, касается линии челюсти и смотрит насмешливо, как-то по-странному довольно, стоя так близко, что слегка податься вперёд — и Тэхён обязательно поцелует носом его подбородок. Прямо как в мыслях, в этих ужасных, безобразных, смущающих до пожара внутри мыслях. И не только ведь носом. И не только подбородок... Боже! Сглотнув вязкую слюну, скопившуюся во рту, наверное, целым литром, Тэхён дёргается назад — от греха подальше, но запоздало вспоминает о том, что так и не снял до конца свои шорты. Конечно, по закону жанра его должны были красиво поймать, сберечь его потрясающую задницу от страшного падения, а потом не выдержать такой интимной близости, тяжелого дыхания и томного взгляда, прижать к себе и обязательно поцеловать — да-да, глубоко и грязно, сбито и зверино, а потом ещё и ещё, ещё и ещё... Но закон жанра, конечно, ничто по сравнению с законами физики, которые Тэхён проверяет на себе в следующую же секунду, запутываясь в ткани шорт и больно падая задницей на кафельный пол. От адской боли из глаз сами по себе брызжут слёзы. Тэхён жмурится и гулко выдыхает, скрючиваясь в букву зю от невозможности даже вдохнуть нормально. Сверху слышится несдержанный смешок, а следом тянется рука, на которую Тэхён, вскинув голову, смотрит обиженно, как вредный и злобный зверёк. Нет, Чонгук, конечно, ни в чём не виноват! Хотя с этим можно поспорить — нечего так близко стоять и касаться его где бы то ни было, смущать, вызывать такие мысли — в который раз уже! Стыдно. Да чёрт с ним стыдно... Больно! А этот чёрт ещё и усмехается... — Ну? — доносится сверху. Мокрая рука с еле заметными в расслабленном состоянии венами дёргается перед носом. Поджав дрожащие губы и шмыгнув носом, Тэхён запихивает все свои мысли куда подальше и хватается за неё. Тут же чувствует, как его с завидной лёгкостью тянут на верх, заставляя ноги крепко упереться в пол. Ушибленное место тут же отдаёт болезненной пульсацией, вынуждая поморщиться. — Спасибо, — благодарит Тэхён, прикладывая ладонь чуть ниже поясницы и ласково поглаживая, как мамины руки в детстве — болящий животик. Зато ничего не сломал. Если сломал бы — сейчас ведь не стоял бы, да? И не дышал бы, наверное. Выл бы тут, как раненая волчица. Легко отделался и хорошо! А это пройдёт... Может, с синяками, может, с болями при сидении и лежании, но пройдёт. — Порядок? — вдруг спрашивает Чонгук, глядя исподлобья. Голос у него будто бы обеспокоенный. Серьёзно переживает? Тэхён не сдерживается: улыбается ему ярко и активно кивает. Приятно, когда волнуются. А когда волнуется Чонгук — это какое-то второе пришествие Христа. Это же эмоции, чувства, вырвавшиеся из-под маски вечного холода и безразличия! Такое приятно в двукратном размере. — Порядок, — зачем-то кивает ещё раз и опускает взгляд на... полотенце, крепко держащееся на контурных тазобедренных косточках. Слава господу богу — додумался! Взгляд путешествует от кромки полотенца вверх по редкой полоске тёмных волос — к подтянутому, расслабленному животу, в меру подкаченной груди, по которой одна за другой скатываются капли, падающие с волос, и широким плечам, красивым изгибом переходящим в рельефную шею. Кожа завораживающе блестит под светом мигающих ламп. — С лёгким паром! — резко выдаёт Тэхён, возвращаясь к его глазам, на короткое мгновение вспыхнувшим прежними пожарами. И снова здравствуй, родненький ад! — Спасибо, — бесцветно. А взгляд — заинтересованный, словно на экзотическую зверушку в зоопарке смотрит. Скажем, на какую-нибудь забавную и глупую обезьянку, отстающую в развитии от своих сородичей-сверстников и вытворяющую всякую смешную ерунду на потеху публике. Облизнув пересохшие губы, Тэхён дёргает уголками, мол, не благодари, делает маленький шаг вперёд и стягивает со своих ног треклятые шорты окончательно, оставаясь в одних трусах. Отчего-то в них сейчас ровно настолько же неловко, насколько неловко голышом. Как-то слишком пошло, слишком интимно стоять полураздетым под этим необъяснимым взглядом Чонгука. И это несмотря на то, что он уже мылся с Хосоком и Чимином в одном душе, когда остальные были заняты! Полностью голый. И ничего не стеснялся. Они даже в шутку мерились, у кого больше (Тэхён со своими восьмью и пятью в состоянии покоя, конечно, выиграл), а тут вдруг... Всё с этим Чонгуком не так, как надо. Не по сценарию. Надоел! Решая не раздеваться до конца при нём, Тэхён берёт в руки полотенце и, кинув на Дьявола быстрый взгляд, прижимает его к груди, удаляясь к пустой душевой и совершенно точно не замечая улыбки на чужих губах. Когда спустя пятнадцать минут Тэхён, обмотавшись полотенцем по плечи, выходит из душевой, напевая под нос что-то весёлое, Чонгука внутри уже нет. Зато есть Чимин. Зашёл беззвучно (или кое-кто просто слишком громко выл песни чейзов), беззвучно уселся на скамейку, беззвучно... заплакал. Сгорбленная фигура испуганно дёргается, когда, в мгновение ока разволновавшись, Тэхён подходит ближе и присаживается перед ним на корточки, мягко взяв вспотевшие ладони в свои и заглянув в красные, воспалившиеся от пролитых слёз глаза. Всё-таки не обнимались. И спокойно не говорили. — Чимин-а, — надламывая брови. — Что случилось? Вы поссорились? Парень кивает, одним махом стирая с щёк горячие слёзы, словно это что-то постыдное — плакать перед кем-то. Ещё ни разу прежде Тэхён не видел его в таком убитом состоянии. Конечно, он тоже замечал, что временами Чимин слишком отстранён от других, как-то сам себе на уме, словно что-то гложет его, и редко улыбается, но думал, что причина кроется лишь в его характере — что-то вроде Чонгука, только у него просветы бывают не так часто — но никак не в скрываемой ото всех проблеме, что медленно разъедает его изнутри. — Я больше не могу держать это в себе, — он всхлипывает вновь, вскидывая голову и крепко жмурясь. — Я не могу спокойно спать, есть, даже разговаривать с ним не могу, не чувствуя себя при этом последней мразью. — С кем? — Тэхён, подсев на скамейку рядом, ненавязчиво приобнимает его и успокаивающе водит пальцами по спине, показывая, что рядом, не уйдёт, не бросит — выслушает и обязательно поможет. Чимин тычется влажным носом в его шею и дрожит, словно сильно замёрз в тридцатиградусную жару. — Ты можешь поделиться со мной, знаешь? Если разделить боль на двоих — станет чуточку легче, — улыбается уголками губ, прижимая абсолютно разбитого и потерянного друга к себе ближе. — Ты возненавидишь меня, — горькая усмешка. — Я сам себя ненавижу за это. — Ни за что, — Тэхён хмурится и качает головой. Да как ему вообще это в голову пришло? Друзья никогда не отказываются от друзей! А если отказываются — значит, никогда ими не были. — Поделись со мной, Чимин-и, я буду рядом. Обещаю. На какое-то время повисает тишина. Тэхён, ласково уложив голову парня на свои тёплые, пахнущие шоколадным гелем колени, терпеливо перебирает его волосы, давая немного времени на осмысление и формулировку. Рассказывать о чём-то, что давно сидит в тебе и потихоньку разрушает, не разделённое ни с кем — сложно, страшно, больно. Оно — ядовитая пуля, которую необходимо срочно вытащить из ранения, пока окисляющийся металл не отравил организм. Но как же это больно, как же невыносимо... Хочется оставить её там, внутри, чтобы продолжала заполнять собой эту дыру, пульсирующую пустоту, чтобы ни одна живая душа не увидела её и не воткнула свои грязные пальцы, заражая и отравляя похлеще этого жалкого куска металла. Тэхён прекрасно знает. У него тоже были пули. — В этом году, — наконец, начинает спустя пару минут молчания. — В первый день, когда тебя ещё не было, мы собирались всей компанией, чтобы отметить начало лета. Напились, поделились впечатлениями прошедшего учебного года, поиграли — в общем, ничего особенного, всё как раньше. Чимин нервно перебирает краешек влажного полотенца, покрывающего нагое тело Тэхёна. Хмурится, кусает щёки изнутри, собирается с мыслями. Весь напряжённый, сжался в изюмину — противится сам себе. Но, выдержав паузу, всё равно продолжает, открывается: — Когда я пью, обычно всегда контролирую себя. Знаю меру и останавливаюсь, чтобы совсем не потерять голову и не наворотить дел. А иногда... — переходит на шёпот. — перепиваю. Чаще осознанно. И тогда все рамки стираются, понимаешь? Я так пару раз перепихнулся однажды в клубе, а потом жалел. Но не суть важна. Чимин не спешит вдаваться в подробности, говорит то, что чувствует — должен сказать именно сейчас. Тэхён, ни на секунду не прекращая гладить его волосы, слушает с замиранием сердца. Он всё ещё глубоко убеждён в том, что у каждого ныне счастливого человека был тот, кто, не перебивая и не осуждая, однажды просто выслушал его. Небезызвестный закон жизни: проблемы перестают иметь такое большое значение лишь тогда, когда произносятся вслух. Вот так просто и банально. И очень правдиво. — Мы с ним познакомились весной, когда впервые приезжали сюда с родителями, чтобы осмотреться, обсудить с директором процесс обучения и решить — хотим мы заниматься музыкой здесь или найдём другое место, — взгляд Чимина расплывается, становится туманным и пустым, словно он смотрит сквозь пространство и время, полностью отсутствуя в настоящем. — Так получилось, что мы одновременно пришли в один и тот же домик, разговорились как-то совершенно случайно и решили делить его на двоих, если оба примем решение остаться в этом лагере, — пухлые губы Чимина внезапно растягиваются в мелкой улыбке. — Остались. И стали соседями. И... не только ими. Тэхён тихо мычит, подначивая продолжать. — Я влюбился в него, когда мне было четырнадцать, а ему почти восемнадцать. Как тебе сейчас. Нам нравилась разная музыка, разные фильмы, книги, стили в одежде. Всё разное. Словно мы оба намеренно были созданы противоположностями друг друга, чтобы однажды встретиться и... — Чимин поджимает губы. — Не знаю как, почему, но в какой-то момент, услышав его хриплый голос, тихо напевающий тогда ещё сырую версию Animal in me на крыльце нашего дома, чтобы не разбудить меня, я понял, что неприлично сильно хочу сцеловать с его губ эти All the times they didn't believe in me, — он тихо и сипло пропевает эти строчки, вздыхая под конец. — Я очень хотел быть тем первым, кто поверит в него. Потому что никто не верил. Он был совершенно один в своей любви и страсти к музыке, его никто не понимал и не хотел понимать. А я... Со мной такое было впервые — вот так вдруг словить себя на мысли, что я хочу поцеловать парня, что я хочу быть рядом и поддерживать его во всём на свете. Он... моя первая любовь, — Чимин делает небольшую паузу, словно не хочет делиться тем, что скажет дальше. Не с Тэхёном — с самим собой. — И, к моему несчастью, последняя. — Ты всё ещё...? — осторожно интересуется Тэхён, когда Чимин, наконец, моргает и устремляет на него взгляд заблестевших с новой силой глаз. — Люблю его, — он кивает, грустно вздыхая. — Почему вы расстались? — Не сошлись характерами, — Чимин дёргает плечами. — Слишком много разногласий и тупой ругани. Оба — пубертатные подростки, которые не умели спокойно разговаривать. Сейчас понимаю, что многие вещи и я и он ни за что не сказали бы, — горькая усмешка срывается с его губ. — Знаешь, какое-то время он сильно, бессмысленно ревновал меня к Чонгуку, и они даже дрались на почве этого. К Чонгуку, представляешь? Мне так смешно было! — Чимин вдруг хихикает, вызывая улыбку и у Тэхёна. Да уж, взаимоотношения у этих двоих странные и совершенно не похожи на романтические. Даже близко. Но Тэхён может понять Юнги: когда ты подросток с нестабильным эмоциональным фоном и скачущими гормонами, кажется, что весь мир настроен против, что у всех вокруг тайны и никто, совершенно никто на всей планете не способен тебя понять. Он, правда, этот этап своей жизни успешно обошёл, но много читал об этом! — Они тогда ещё только начинали групповую деятельность и не так хорошо знали друг друга. Два идиота, — он с улыбкой цокает. А затем, словно что-то в нём щёлкнуло, меняется в лице, теперь выглядя до жути потерянным и пустым. — Когда мы расстались, никто не был удивлён. Всё к этому шло, Чонгук и Намджун говорили ещё давно. Не мне, ему, но я случайно подслушал. Говорили, что мы только нервы друг другу убиваем, что ничем хорошим это не кончится. И оказались правы, — Чимин вдруг поднимает взгляд на Тэхёна, часто заморгав. — Ты только не пойми неправильно, у нас было много хороших моментов, мы правда любили друг друга. И он неплохой человек, по крайней мере сейчас, но парень... просто невыносимый. Как оказалось, не только со мной, — Чимин кривится. — Думаю, ты уже давно понял к чему я веду. Точнее, к кому... Тэхён коротко кивает. Как он и предполагал — к Хосоку. — Они начали встречаться, когда вы расстались? Чимин отстранённо мычит. — Да, они начали больше общаться и чаще проводили время наедине. Это не было чем-то странным или подозрительным до того момента, пока он не вернулся в домик нечеловечески счастливым, с покрасневшими губами и блестящими глазами. И сказал про отношения. Тэхён задумчиво хмыкает, уставившись в пустоту. — Мне казалось, что они с Хосоком ещё более противоположны, чем вы? Но их отношения кажутся более тёплыми. Не припоминаю, чтобы они ссорились. — Я тоже, — Чимин поднимается с его коленей и быстро стирает с щёк влажные дорожки, пытаясь казаться не таким подавленным, какой он есть на самом деле. — И это так — они отлично ладят. Хосок такой человек, а Юнги просто повзрослел. А я... Я не был таким, какой есть сейчас. Конечно, характер у меня был всегда, и он проявлялся в этих отношениях, но, на самом деле, я был гораздо лучше и спокойнее тогда, в самом начале. Наверное, он и поменял меня... Любовь к нему поменяла. Тэхён, внимательно слушая, не перестаёт хмуриться. Мысли в голове вьются роем безобразных мошек, но ухватиться хотя бы за одну из них невозможно — только прикоснись, и она тут же растворяется. Чимин, замолчавший на добрых две минуты, погрязший в воспоминаниях, вновь подаёт голос: — Хосок тогда, объявив об отношениях, спросил меня, в порядке ли я, нет ли с этим проблем, потому что знал обо всём... Я, знаешь, до сих пор ненавижу его за то, как он заботился о моих чувствах. Даже, казалось, был готов отказаться от этих отношений, если бы я сказал, что мне всё ещё больно, — он останавливает словесную бурю, выпущенную на одном дыхании, и сглатывает. — Ненавижу, потому что я ни черта не думал о нём, когда в тот первый день мы с Юнги почти переспали. Переспали бы, если бы я не протрезвел от его «Безумно скучал по твоему телу» мне прямо на ухо. Тэхён останавливает движение руки, замирая вместе с полученной информацией, застывшей в ушах. Помрачнев, Чимин продолжает прежде, чем тот окончательно переварит всё и скажет что-нибудь, что утяжелит его ношу: — Это был тот случай, когда я осознанно выпил больше, чтобы просто отпустить все мысли. Было тяжело видеть его спустя столько месяцев впервые. Тяжело, потому что он смотрел на меня с безразличием, словно впервые видит и не хочет знать. Так, как никогда не смотрел, даже в нашу первую встречу, — Чимин до боли кусает губу. — Наверное, ты сейчас считаешь меня плохим другом, и наша дружба уже не такая прекрасная в твоих глазах, — улыбка и смешок — защитная реакция. Тэхён уже было хотел вставить своё слово, но Чимин начал вновь, перебивая его: — И я бы хотел сказать, что никогда не поступил бы так, будь я трезв. Но вчера... ты сам всё видел. Мы случайно пересеклись в душе, я просто хотел напомнить, что он должен рассказать об измене Хосоку, как и обещал, взяв с меня слово ничего не говорить до конца лета, а он заткнул мой рот, как всегда это делал раньше. Я... правда не хотел этого, поверь, я бы не полез сам, но всё равно отвечал, когда он поцеловал меня... Или это называется хотел? Я, правда, уже ничего не понимаю, — он тихо хнычет, зажмуриваясь. — Сам себя не слышу и не чувствую. На мне два огромных камня: предательство по отношению к лучшему другу, которого я вижу каждый день, но продолжаю скрывать всё это дерьмо, и негаснущая любовь к Юнги. Они меня давят и мне уже нечем дышать, но я продолжаю удерживать их, потому что без них не выживу. Сбросить — значит потерять, а я... просто не справлюсь, если их не будет в моей жизни. На его глаза вновь наворачиваются слёзы, но Чимин нейтрализует их прежде, чем те успевают сорваться с век. Он приподнимается с тэхёновых коленей, теряя чужое тепло, и поднимает голову вверх, прикрывая глаза. Несколько капель всё же покидают его глаза, оставляя мелкие дорожки на виске и впитываясь в волосы, слегка засаленные от пота из-за удушающей жары. — Пожалуйста, ничего не говори. Мне не нужны жалость и советы. Ничего не отвечай. Просто обними меня, если не разочарован во мне. Пожалуйста, Тэ... — нижняя губа Чимина крупно дрожит, когда он смотрит на друга перед собой с невероятной тоской. А друг не даёт ему и секунды на плохие мысли. Подсаживается ближе, тянется к его ладони и буквально набрасывает дрожащее тело на себя, позволяя утонуть в своих объятиях, в тепле и комфорте, которые он излучает. Ничего не говорит. Ничего не думает. Он просто рядом, как и обещал в самом начале. Просто обнимает и не даёт упасть вниз под тяжестью этих огромных камней, лежащих на его плечах. И к ранам от извлечённых пуль не прикасается, не суёт в них пальцы, не ковыряется — он их медленно, стежок за стежком, зашивает, больше не давая зияющим пустотой дырам истекать кровью, а холодному металлу — отравлять. И Чимин, внезапно сильно и громко разревевшийся на его плече, позволив себе быть жалким и слабым перед ним, благодарен ему больше, чем может выразить словами.***
— Вот видишь, у тебя уже неплохо получается. Тэхён, отрываясь от внимательного разглядывания клавиш, на которые давит по памяти, переводит взгляд на довольного Намджуна и смущённо улыбается. — Думаешь? Намджун фыркает, накрывая его тонкие длинные пальцы своими мозолистыми — от струн гитары: — Констатирую, — он медленно перемещается назад, заключая его в свои объятия и укладывая голову на плечо. Тэхён, чувствуя тепло его тела, пристроившегося вплотную, задерживает дыхание, замирая. Какой-то... Очень новый уровень — чувствовать его так близко! И, о боже, ещё и спиной — самым чувствительным местом на его теле. — Расслабь пальцы, — выдыхает он куда-то на ухо, заставляя Тэхёна расплавиться и поплыть, обратиться горячей, липкой массой, растекающейся по всему его телу. Новый урок, как и было оговорено ранее, начался с обсуждения музыкальных выборов составленных ранее групп, распределения ролей по факту возможностей и обсуждения дальнейшего плана действий. Отныне у каждой группы раз в два дня, чередуясь, есть порядка трёх часов на репетицию на сцене и сколько угодно времени — за её пределами, за исключением Пандемониум, которые, по классике, репетируют в своём гараже. Пока Сокджин разбирался с каждой оставшейся группой, Намджун решил, что идеальнее момента не будет, и перенёс лагерный синтезатор подальше от места сбора, чтобы дать Тэхёну попробовать себя в клавишных. Азы, на удивление, зашли довольно легко и без лишних повторений — он прямо схватывал всё на лету, успешно запомнив всё, что требуется для самой примитивной игры. На пробу — в самый раз. К слову, не только запомнил, но и применил на практике. Намджун даже устал его хвалить, а Тэхён, в свою очередь, устал смущаться, выслушивая его похвалу. — Вот так? — заговорщическим шёпотом. — Вот так, — тихо, с улыбкой, удерживая его пальцы своими, выдыхает Намджун. — Давай попробуем кое-что посложнее. Позволишь мне немного поуправлять тобой? — Конечно! — смущённо хихикает Тэхён. — Тогда будь внимателен, на этот раз нот будет больше. Вслушивайся в каждую, их звучание ты знаешь и легко определишь, я уверен. — Я весь внимание, — уверенно кивает, прищурившись для убедительности. Усмехнувшись, Намджун слегка наваливается сзади, давит на его пальцы, опуская их к нужным клавишам, и уже через мгновение звучат первые звуки, которые Тэхён впитывает подобно губке, расфокусированно сосредоточившись на белых пятнах, проваливающихся одно за другим. Играет Намджун дважды. Сначала медленно, уделяя внимание каждой клавише, давая немного времени на запоминание; после — быстро, соединяя все звуки воедино, являя общую картину. Цельная мелодия запоминается быстро, и Тэхён пару раз прокручивает её в своей голове, чтобы не забыть, пока Намджун, отстраняясь, вместе с собой забирает и тепло своего тела. Встаёт рядом, под боком, и скрещивает руки в ожидании повторения. На его устах играет подбадривающая улыбка, когда Тэхён вертит головой и сверкает в него неуверенным взглядом. Нервно примяв губу зубами, он задумчиво смотрит на синтезатор и в своей голове проигрывает заданную мелодию в тысячный раз, мысленно разделяя её на отдельные звуки. Пальцы, действуя по велению подсознания, сами ползут по клавишам, останавливаясь на нужных. Кажется, эта издаёт тот самый звук? И эта — следующий после него? Полностью отдавшись ощущениям, Тэхён перестаёт замечать мир за пределами своих пальцев, путешествующих по клавишам синтезатора. И только тогда, когда слышит громкие хлопки извне, вдруг сбивается, нажимая на соседнюю клавишу, и удивлённо моргает, поднимая взгляд. Фальшь в игре неприятно режет слух, а чужой недовольный взгляд, направленный с другой стороны сцены точно на него, полосует по лёгким, вынуждая их пульсировать и сжиматься. Он сделал что-то не так...? Иначе такое внимание Сокджина к его персоне сейчас не объяснишь. И аплодисменты у него какие-то... очень неприятные, совершенно точно не искренние. Явно не в адрес его игры. Поджав губы, Тэхён смотрит на Намджуна — такого же недовольного, как и Сокджин. Только недовольного явно не им, не Тэхёном... — Браво, — тянет мужчина, сведя брови к переносице. — Потрясающий урок музыки. Только не в то время и не в том месте, — его взгляд касается Намджуна, и Тэхён готов поклясться, что если бы эти пресловутые молнии из книг существовали, они оба сожгли бы здесь всё к чёртовой матери. — Вам нечем заняться, Ким Намджун? У Вас нет своей группы, Вам не надо репетировать? Или Вы уже готовы выступать? — Допустим, готов, — сквозь зубы. — Опыт прошлого урока ставит Ваши слова под сомнение, — чётко, тошнотворно официально. Намджун в неприязни морщится. — Вы должны понимать — к слову, это касается всех, — он мельком осматривает учеников за своей спиной. — ...что на концерте будут сидеть уважаемые люди в мире музыки, а они, знаете ли, отнюдь не глухие, — Сокджин устало вздыхает, скрепив руки за спиной и гордо вскинув подбородок. — Они способны заметить всё, любую вашу ошибку, а когда встанет выбор: вы или кто-то другой, не допустивший ни единого промаха, какими бы крутыми вы ни были — стрелка укажет не в вашу сторону. Тэхён почти раскрывает рот от удивления, совершенно не успевая за происходящим. Его пальцы всё ещё висят над так и не зазвучавшими клавишами, а взгляд мечется от одного к другому, изредка падая на толпу не менее удивлённых ребят. — Научить Тэхёна чему-нибудь — просьба директора, — игнорируя нравоучения Сокджина, Намджун продолжает гнуть свою линию. — Я осведомлён о Ким Тэхёне и как раз хотел поговорить с ним после занятия, — сдержанно кивает Сокджин, бросая незаинтересованный взгляд в его сторону. — Уж поверьте, мы прекрасно справимся с этим без Вас. — И кто же учить его будет? Вы собственной персоной? — Почему нет? — хмыкает Сокджин, слабо дёрнув бровью. — Или Вы таким образом пытались поставить под сомнение мои навыки? Намджун молча усмехается, напряжённо вздыхая. Сокджин продолжает, не получив ответа, которого, впрочем, и не ждал: — Во всяком случае, по вечерам остаётся свободное от репетиций время, а в лагере остались ученики, отказавшиеся от выступления в этом году. Среди них наверняка найдутся талантливые дети клавишных, струнных, ударных и любых других душе угодных. Уверяю Вас, Тэхён не останется без внимания. А Вам необходимо репетировать и как можно больше, если хотите выйти за пределы этого лагеря и чего-то добиться. Намджун, что совершенно неудивительно, начал вскипать, глядя на преподавателя таким затравленным и грозным взглядом, словно его главная цель — испепелить, стереть в порошок. Легонько коснувшись его запястья, скрытого от чужих глаз, Тэхён поджал губы. Ещё не хватало, чтобы из-за него здесь все перессорились. Тем более по такой ерунде... Это же ни в какие ворота! — Извините, я... — вступает он, решая, что стоит остановить набирающий обороты конфликт на данном этапе, но Намджун, крепко сжав его ладонь снизу, намекает не встревать. Тут же произносит сам — спокойно, но и раздражением не обделяя: — Вы слишком сильно переживаете за уже существующую группу, на счету которой немало песен и небольших, да, но выступлений. Не кажется несправедливым по отношению к тем, кому Ваша поддержка, сонбэним, гораздо нужнее сейчас? — подмечает Намджун, не стесняясь дерзить. — Можете спать спокойно, мы с парнями справимся с великими и ужасными критиками, — он саркастично усмехается и добавляет: — А даже если и нет — не страшно. По крайней мере, мы есть и будем друг у друга всегда, и сможем пройти отбор в следующем году, как и планировали прежде, чем вы появились здесь, — ставя на этом жирную точку. Сокджин, молча просканировав его и притихшего, сжавшегося в изюм Тэхёна, лишь поджимает губы и кивает, завершая их небольшой конфликт по-взрослому — без последующих пререканий приняв во внимание позицию оппонента. На этой прекрасной ноте, отвернувшись от них, напряжённо переглянувшихся друг с другом, он профессионально бесцветным голосом проговорил, теперь уже обращаясь ко всем: — Если у вас не осталось вопросов касаемо конкретно вашего номера, можете быть свободны, — взгляд Сокджина внимательно пролетает по толпе. Лишь одна рука из десятков, хорошо знакомая по многочисленным тёмным браслетам, смело поднимается, а следом, получив утвердительное «Слушаю Вас», вперёд выходит Чимин, скрестив руки на груди и чуть нахмурившись. — У нас есть просьба, — заявляет он. Сокджин кивает, подначивая продолжить. — Вы уже знаете, что каждый год в конце лета мы устраиваем традиционный концерт. Он важен для всех нас как способ создать что-то новое, проявить себя и... просто повеселиться перед новым учебным годом. Сокджин не меняется в лице, продолжая молча слушать. — Так как судьба многих после грядущего прослушивания нам неизвестна, мы не хотим пропускать концерт в этом году. В следующем кто-то из нас, возможно, уже не появится здесь и не застанет его. Поэтому мы бы хотели в дополнение к нашим номерам подготовить этот концерт и повеселиться напоследок тем составом, которым породнились друг другу, — Чимин оборачивается и уверенно осматривает всех ребят, которые, обнявшись по несколько человек, улыбаются и поддакивают ему. — Но для этого нам нужны полностью свободные от репетиций дни. Одного в три будет вполне достаточно и... — Исключено, — строго перебивает Сокджин. Его хмурый взгляд путешествует от одного к другому, вынуждая ребят стремительно поникнуть. Чимин недовольно щурится. — Кажется, я уже проводил вам лекцию о грядущем прослушивании и вашем внимании к нему на первом уроке. Сейчас вы должны быть сосредоточены исключительно на вашем выступлении, от которого, напоминаю, зависит ваше будущее. Развлечения, будьте добры, оставьте на потом. — Но мы не... — тут же нагло встревает Хосок с другой стороны толпы. Таким раздражённым, как в последние дни, Тэхён его видит впервые — немаловажную роль здесь играет и недавняя ссора с Чимином. К слову, не общаются они до сих пор. От слова совсем. И если со стороны вспыльчивого Чимина такое поведение вполне естественно, то со стороны Хосока, которого Тэхён уже успел узнать, — очень удивительно. — Я сказал, — громко, отчётливо, железно — как молотком по гвоздю. — Никаких бесполезных развлечений. Я не одобрю и ваш директор тоже, можете даже не ходить к нему жаловаться. В первую очередь, это его наставление, — сообщает он. — А вы, кажется, всё-таки плохо поняли то, что я пытался вам донести. В таком случае, будьте добры — присаживайтесь, и я повторю вам всё слово в слово ещё раз, — Сокджин, вскинув брови, указывает рукой на пустые стулья, стоящие напротив сцены. Его взгляд в безмолвном ожидании пролетает по всем макушкам. Когда спустя несколько долгих секунд ни один из толпы не сдвигается с места, лишь разочарованно поглядывая на него и перешёптываясь о чём-то, Сокджин насмешливо хмыкает, выпрямляется и уверенно завершает так и не начавшийся спор коротким: — Вот и решили, — он спокойной походкой направляется к спуску со сцены, непринуждённо поправляя свои часы. — Репетиции начинаются с завтрашнего дня. Можете быть свободны.***
— Итак, ребятки, как вы все уже знаете — скоро у нас по расписанию танцы! — бодро заговаривает Сонён, запрыгнув на сцену и громко похлопав в ладоши, чтобы привлечь внимание собравшихся. На ней тонкая майка поверх спортивного топа и свободные штаны в стиле милитари, а её тёмные волосы, собранные в разваливающийся пучок, дополнительно придерживает разноцветная бандана. На лице привычно — профессиональная, но мягкая, не как у строгого Сокджина, сдержанность. — Дрыгаться под весёлую музыку вы и так умеете, тут и не нужны какие-то особые навыки, но... — она хитро улыбается, выдерживая недолгую паузу. — В этом году я добавила в программу ещё кое-что интересное! — Не томи! — нетерпеливо-грозно вопит некто из толпы, вызывая у остальных несдержанные смешки. — Окей-окей, — она выставляет руки вперёд в сдающемся жесте. — В этом году, ко всему прочему, мы будем танцевать... медляк! — и, прежде чем кто-то что-то скажет в ответ, добавляет интригующе: — Но... не простой медляк. — Хватит уже, интригантка, — весело выкрикивает Хосок, приобнявший сзади Тэхёна обеими руками. — Что за монстра ты там прячешь? — А это, — Сонён играет бровями. — Вы узнаете уже на самой дискотеке. Толпа громко возмущается — поматросила и бросила их любопытство, какая наглость! Но, лишь мягко рассмеявшись с этого, девушка быстро привела их в спокойствие, на полную врубив колонки и смачно засвистев при помощи пальцев — совсем как дудка змéя. — Начинаем урок! В первую очередь, вам необходимо... — Погоди, — вдруг хмурится Чимин, расслабленно распластавшийся по траве. — Хочешь сказать, мистер Никаких-Развлечений позволил устроить всё это? Все как один поддержали его интерес громкими «Да! А как же он?». Сонён, чуть убавив звук, тихо хмыкнула и присела на край сцены, оперевшись на ладони за спиной: — Он ничего не знает об этом и узнать не должен, — она многозначительно оглядела их, намекнув на то, что неведение преподавателя целиком и полностью в их руках. — Поменьше говорите об этом, особенно в его присутствии, и всё будет хорошо. — А директор знает? — Если верить Сокджину — он не на нашей стороне. Поэтому не знает. — А что будет, если узнает? — тянет Тэхён, поджав губы. — Не знаю. Но я выгрызу этот день для нас зубами, если потребуется. — А что мы будем делать с традиционным концертом? — вновь звучит вопрос от Чимина. — Мы же не намерены оставить всё вот так? — как бы уточняет он, переглянувшись с парочкой ребят. — Я предлагаю собраться у костра завтра ночью, — неожиданно вступает Намджун, опираясь локтями о сцену. Юнги молча сидит рядом, свесив разведённые ноги, а Чонгук, кажется, и вовсе не слушая их, залипает в телефон, выглядя более хмурым и холодным, чем обычно. — И заодно поговорить об этом. — Отличная идея. Так и поступим, — кивает Сонён. Все остальные поддерживают её одобрительными возгласами, устраивая шумные переговоры. Поднявшись обратно на сцену, девушка переключила песню, что всё это время играла на фоне, и одним жестом заставила всех обратить на себя внимание, скомандовав: — А сейчас у нас занятие, поэтому, чёрт возьми, забудьте обо всём и распределитесь по парочкам! У вас минута!Billie Eilish — when the party's over
Придумать о том, с кем встать в пару, Тэхён не успел. Уже через несколько секунд после слов Сонён он краем глаза заметил, как Намджун оттолкнулся от сцены и, с намёком в глазах улыбнувшись ему, направился в его сторону. Только дойти не смог — затормозил на половине пути, уставившись куда-то за него, и прежде, чем Тэхён смог понять, что случилось и почему он остановился, кто-то страшной лавиной налетел на него со спины. В нос мгновенно ударил до ноток знакомый аромат, а уши затопил родной голос, который он, по ощущениям, не слышал целую вечность. — Он ещё стоит думает кого пригласить, посмотрите на него! — смешное сопение сестры щекочет ухо. Коротко, немного виновато глянув на Намджуна и получив от него понимающую улыбку, он мягко хватает сестру за руки, повисшие на его плечах, и ярко улыбается ему в ответ. — Как раз думал о тебе, — подмигивает Тэхён, развернувшись к Жен, чей театрально недоверчивый взгляд вызывает ещё большую улыбку, на которую его рот вообще способен. Как же он всё-таки скучал по этой занозе... — Врёшь! К тебе шёл тот красавчик, я видела, — хмыкает она, но, вопреки выражению лица, тут же липнет к нему, крепко обнимая за шею и трогательно мыча. — В любом случае... Я ужасно соскучилась по тебе, Тэ. Мы часто видимся, но почти не разговариваем. Мне не хватает этого, — сестра мило бубнит куда-то в ключицы. — Мне тоже, — Тэхён искренне вздыхает и ласково проводит рукой по её волосам. — Я часто думаю об этом, но... Их семейную идиллию неожиданно нарушает громкий голос Сонён, оповещающий о том, что время для выбора пары вышло. В темпе распределившись подвое, все ребята в ожидании уставились на сцену, где уже стояли Сонён и... Чонгук, которого она вытянула себе в помощники, чтобы наглядно показать правильные движения. Он, стоя прямо, неотрывно смотрел аккурат на неё, будто бы пребывая в прострации. Совсем как... влюблённые. — Итак. Прежде, чем вы оттопчете друг другу ноги, тренируясь, я покажу вам, как сделать это менее болезненно, — она игриво усмехается. — Есть несколько вариантов: позиция рук как в вальсе или... — развернувшись лицом к своему партнёру, Сонён берёт его руки в свои, приближаясь и укладывая их себе на талию. Чонгук, словно всю жизнь танцевал медляки, умело сжимает пальцы на сгибе её спины и притягивает ближе к себе, а она, в свою очередь, помещает свои изящные ладони на его шее, слегка зарываясь пальцами в загривок, даже как-то... интимно. Когда все остальные незамедлительно начали повторять позу за ними, Тэхён мелко поджал губы, повернулся к Жен и, словив её блестящий заинтересованный взгляд, повторил всё точь-в-точь за ведущей парой. Следующие минут пятнадцать Сонён объясняла движения так подробно и чётко, словно учила не просто переступать с ноги на ногу, а настоящему венскому вальсу, ей богу! Под играющую из колонок красивую музыку без слов они двигались толпой из пар, повторяя все движения по её профессиональным указаниям: раскачивались, как штормовые лодочки, не забывая крутиться вокруг своей оси и изредка — проворачивать всякие бальные выкрутасы с партнёршами. То на своей руке откинуть, то покрутить, то обвести вокруг себя. Каждый раз, когда брат строил из себя джентльмена, мило ухаживая за ней, Жен улюлюкала, всё шутливо жалуясь ему на то, как грустно, что самые красивые и хорошие парни вроде него зачастую геи. А он ещё и брат — это двойная неудача! Тэхён, прокручивая её в очередной раз, только смеялся, обещая, что и к ней обязательно прискачет прекрасный принц-красавчик, надо только потерпеть. — Они подходят друг другу, — вдруг шепчет Жен, прислонившись щекой к тэхёновой груди, когда они танцуют уже под третью песню. Так удачно стемнело небо и включились друг за другом яркие фонари, и все парочки, поддавшись тоскливой атмосфере музыки Billie Eilish, разговорились друг с другом по душам, двигаясь теперь скорее на автомате, по привычке, нежели осознанно. Чимин, стоящий ближе всех к сцене, танцевал в паре с какой-то девушкой, очевидно хорошо знакомой ему. Намджун, пригласив в итоге на танец Боми, очень мило улыбался ей, вежливо интересуясь чем-то и даже немного рассказывая о себе. Хосок, совсем недалеко от Тэхёна и Жен, обнимал Юнги, что-то неустанно рассказывая ему. И только теперь, зная больше, чем прежде, он замечает в их взглядах, прикосновениях и улыбках то большее, что не могут иметь даже самые близкие друзья. После совсем свежего разговора с Чимином в той душевой, Тэхён смотрит на этих двоих с какой-то невыносимой печалью. Чимину он так ничего и не ответил, прекрасно понимая, что тот не нуждается, боится того, что он может ответить, но думал об этом много. И, на самом деле, Тэхён может немного понять каждого из жертв этой ситуации. И хотя Юнги поступает ужасно, играя на два фронта, он не желает его судить. Не имеет права, не зная всего. Ему безумно жаль Хосока, живущего в неведении, и его душа чертовски сильно болит из-за Чимина, которому ежедневно приходится бороться с собой из-за страха, вины, отвращения... Тэхён готов поддержать их всех, каждого пожалеть, выслушать и заобнимать до ярких улыбок на солёных от слёз губах, но эта история должна пройти мимо него. Он — всего лишь посетитель, случайно оказавшийся за кулисами театра. Всё, что ему остаётся — ждать и быть рядом, чтобы суметь поддержать актёров этого спектакля тогда, когда настанет время апофеоза. — Мм? — задумчиво тянет Тэхён, внезапно отвиснув. — Говорю, что они красиво смотрятся вместе, — Жен кивает на сцену. — Чонгук и Сонён. Тэхён, ещё не до конца придя в себя, поворачивает голову в сторону сцены и цепляется взглядом за уже спустившуюся с неё пару. Медленно двигаясь, они, как и все присутствующие, о чём-то тихо переговариваются, приблизившись друг к другу так, что их лицам ничего не стоит в любой момент столкнуться. И правда, красиво. Только почему-то странно от этого. Как-то...***
После уютного разговора с Жен и долгих объятий на перекрёстке, Тэхён почувствовал себя таким счастливым и наполненным, каким не был уже очень давно, и в последний момент свернул с дорожки к дому, решив немного прогуляться у озера перед сном. С появлением Сокджина, уроки которого были чаще, чем любые другие занятия, изменилось многое, если не всё. Былая волшебная атмосфера этого места неминуемо канула в лету. Её главные составляющие — подростки — заметно погрустнели и поникли, и больше от них не чувствовалось той лёгкости, того сумасшедшего вайба, которым они наполняли лагерь, как жидкость стакан. И хотя все понимают, что Сокджин принёс в это место серьёзность, возможности и дисциплину — классические спутники любого другого лагеря, но, как выразился на днях Хосок — поэтому они и здесь, поэтому и выбрали это место. Потому что оно особенное. Живое. Потому что здесь можно заниматься музыкой в удовольствие, не из-под палки. Здесь можно общаться, заводить друзей на всю жизнь, развлекаться по вечерам, устраивать интересные мероприятия. И пускай прежде в этом лагере у них не было каких-то высоких возможностей, им не давали дорогу в будущее, не устраивали прослушивания и не звали крутых музыкальных дядей — всех всё более чем устраивало. Никто из ребят не готов прощаться со старым укладом — это все знают наверняка. И Тэхён, хотя и не связан со всем этим напрямую, с ними абсолютно согласен и готов хоть костьми лечь, но помочь им добиться своего. Дошагав до перил, привычно прохладных в любую погоду, Тэхён откинулся на них и с облегчением вздохнул, подставляя ещё немного красное и горячее после танцев лицо лёгкому вечернему ветерку. На градиентном закатном небе ни облачка, на душе невообразимо спокойно, а на сердце... почему-то тоскливо. И объяснить эту тоску совершенно невозможно — она бесхозная, просто есть и немного неприятно свербит внутри, но общую картину настроения не портит. Какая-то глупость! Наверное, надо просто поспать, и всё пройдёт. Осмотрев горизонт, каждую деталь которого уже почти знает наизусть, Тэхён опустил голову к мелкому склону тёмного озера и внезапно застыл, уставившись на чужую сгорбленную спину. Гадать о хозяине долго не пришлось — в мыслях мгновенно, совершенно безошибочно всплыло его имя: тёмные, практически чёрные волосы, напряжённые руки с проступившими венами и серьги в виде мелких колец, покачивающиеся с каждым новым движением. Молча подбирая с бережка некрупные камни, Чонгук наспех замахивается и кидает их в озеро, с прищуром наблюдая за множеством вырисовывающихся на поверхности воды кружков. Мотнув головой, он тяжело вздыхает и, найдя новый камешек, бросает его с ещё большей силой, чем прежде. А Тэхён... Тэхён серьёзно зависает, наблюдая за всем этим с волнующим душу интересом. Почему-то вдруг кажется, что он появился здесь совершенно невовремя, что не должен был увидеть его таким... до дикости уязвимым. Насколько далёким от того привычного Чонгука, что сердце заходится совсем как у мелкого воришки и очень хочется сбежать отсюда, притвориться, что ничего не увидел... Но Тэхён так не может. И, наверное, не хочет. Потому что уже через мгновение ноги сами ведут его вниз по спуску к озеру. Потому что через минуту он останавливается всего в паре шагов от него, даже не повернувшегося на звуки шуршания и кряхтения. Потому что ещё через минуту, так и не получив никакой отрицательной реакции, садится совсем рядом, едва касаясь его плеча своим. Потому что... так он чувствует. А раз чувствует — значит надо делать. Следующие несколько минут проходят в обоюдном молчании — таком давящем, что нет сил дышать, а после, слегка поёжившись от волнения, Тэхён заговаривает первым: — В какой вселенной ты бы хотел оказаться сейчас? — от балды, лишь бы не сидеть в этой тишине больше ни секунды. Чонгук не отвечает — молчит. Даже смешок не кинул, как он любит! Всё настолько плохо...? Подобрав колени и приобняв их, Тэхён продолжает: — Я бы вот очень хотел во вселенную, где наша планета — огромный кусок сыра! Очень люблю сыр. Ел бы и ел, — воодушевлённо вздыхает он. — А ещё туда, где все до единого счастливы, и не существует проблем, плохого настроения, убийств... Разве не здорово? — совсем тихо, риторически. — Просто представь: все люди терпимы друг к другу, равны, не существует болезней, горя, никто не умирает... — улыбка сама просится на уста. — И мы оба не сидим здесь. Может, мы даже не знакомы. Или знакомы, но совсем иначе, при других обстоятельствах, — мысли вдруг посещают воспоминания, в которых его собственным голосом звучит робкое или целуемся, и Тэхён закрывает щёки руками, чувствуя, как от возникнувших в голове картинок этого самого целуемся начинает пылать всё, что только может. Боже, да что с ним в последнее время!? Сначала душ, потом это... — Но... но главное — мы счастливы. Тэхён улыбается и крутит головой, чтобы ещё раз взглянуть на Чонгука, но улыбка, стоит ему наткнуться на ответный, беспардонно прямой взгляд, спадает мгновенно, и до противного приятные мурашки предательски щекочут позвоночник, вызывая дрожь. Чонгук молча смотрит на него, едва заметно бегая глазами, но никак не меняется в лице. Тяжело вздохнув, отворачивается обратно к озеру и подбирает с земли ещё один камень, зацепивший взгляд. Не бросает его — крутит в пальцах, рассматривая до мельчайших деталей, и о чём-то глубоко задумывается, пока Тэхён по левое плечо никак не может оторвать взгляд, взволнованно ковыряя пальцы. — Они никогда не пытались его понять, — вдруг заговаривает Чонгук спустя некоторое время. Его голос от длительного молчания безбожно хрипит, и Тэхён едва узнаёт его: непривычно низкий, сиплый, тихий. Неосознанно затаив дыхание, он замирает и вслушивается в каждый чужой вдох. Очень боится спугнуть момент. Такое между ними впервые. Такое... хрупкое доверие. Откровение. — Они никого никогда не пытались понять. Кроме самих себя, — Чонгук раздражённо усмехается, уставившись куда-то вдаль. — А он всегда мечтал помогать людям и быть полезным обществу. Был уверен, что в этом его предназначение, — опустив голову, Чонгук прикрыл глаза и напряг желваки, ненадолго замолкая. Тэхён, зажевав губы, сел полубоком и придвинулся чуть ближе, совсем мягко и ненастойчиво устроив ладонь на его спине. — Учился и тренировался, как проклятый, целыми сутками. Не помню, сколько раз видел его за всё время обучения. Мало. Но он был упёртым и целеустремлённым, добился своего: с отличием окончил противопожарную академию, устроился на работу и спасал жизни. Говорил, что его главная награда — видеть улыбки и слёзы облегчения спасённых, что ничто не сравнится со счастьем людей, которым смерть подышала в затылок, — голос Чонгука спокойный и ровный, словно тема — чепуха, но болезненная хмурость его лица, тщетно скрываемая от чужих глаз, не нуждается в дополнении. Говорить больно. Он — кто-то очень важный, родной человек. И, Тэхён чувствует это всем своим истерично пульсирующим сердцем, у его истории нет хорошего конца. — У него было столько наград, что мы не могли перестать шутить о том, что для них нужен новый дом. Стабильно раз в неделю его будили посреди ночи, потому что вызовов много, а пожарных не хватало. Никогда на моей памяти он даже бровью не повёл — собирался за несколько минут и хлопал дверью, пропадая до следующего вечера. Его это устраивало, и меня тоже. Я понимал его. А они – нет. Изначально были против. Но до того дня ничего не говорили. Наверное, специально искали момент, чтобы добить его и сломать под себя, — на последних словах голос Чонгука засквозил такими ненавистью и презрением, что Тэхён невольно сжался, пугаясь столь резких перемен, а в его глазах, поднятых к давно потемневшему небу, вновь горели смертельные пожары. — В тот день он пришёл домой убитым. Не успели спасти целую семью, ни одного из шестерых — для пожарных это равносильно тому, чтобы самому шесть раз в том огне сгореть. Он страшно винил себя и плакал, рассказывая нам об этом. А когда решил поделиться с ними, — Чонгук сжимает кулаки, едва не кроша зубы друг о друга. — Они сказали, что это хороший повод взяться за голову и заняться по-настоящему серьёзным делом. Они были настолько равнодушными к его горю... — он кусает щёки изнутри, шумно выдыхая. — ...что это просто растоптало его. «Одним больше, одним меньше, забудь» — вот так они сказали человеку, для которого каждая жизнь была бесценной, — Чонгук бесцветно усмехнулся, кажется, достигнув той точки, когда агрессия и ненависть достигают своего предела и превращаются в отравляющее душу равнодушие, что подобно полному штилю в самом центре шторма. Обманчивому штилю. — Он тогда впервые за всю жизнь сорвался, вылил им всё то плохое, что всегда держал в себе, а потом уехал, — переходя на шёпот. Тэхён, пребывая в прострации, слыша лишь его голос, затаил дыхание, игнорируя горячую влагу и жуткую резь в глазах: — Больше не вернулся. Авария, взрыв и... огонь, — совсем тихо. — Он...? — Старший брат, — Чонгук коротко облизнул слегка подрагивающие губы. Тэхён, задрожав, внезапно громко всхлипнул и уткнулся лицом в широкое плечо перед собой, не выдержав всего этого: его откровения, чужой боли, омерзительного равнодушия. Внутри всё страшно заныло и затянуло — он никогда не умел не отдавать всего себя проблемам других людей, всегда проникался ими, как своими собственными. Оттого и слёзы — всё представил ярко, в картинках, и боль Чонгука сполна на себе прочувствовал. Стало невыносимо. Захотелось забрать хоть немного себе, избавить его хотя бы от крупицы, и чтобы понял, увидел, что он, Тэхён, искренне сопереживает, что не зря он ему открылся. Чонгук всегда был для Тэхёна загадкой. Сильным, крепким, как сам вибраниум, скрытным и настолько умелым в этом, что с завидной лёгкостью прятал от глаз все свои сколы и дыры, любую прореху, которая могла быть в нём и даже самую малость сквозить его внутренним содержимым. Тэхёну даже порою думалось, что всего этого просто не существует — настолько хорошо на нём держалась эта крепкая, будто бы стальная маска равнодушия ко всему... А оказалось, он просто отличный игрок в маскарад. Мягко отстранив его от своего плеча и заглянув в глаза, Чонгук вдруг совсем тихо рассмеялся. Тоже всхлипнул сдержанно, будто плакать (по такому-то поводу!) — постыдно, и пальцами потянулся к мокрым тэхёновым щекам, легко стирая с них горячие слезинки. — Не плачь, — прошептал, слегка нахмурившись. А у самого в глазах — застывшие водопады, давно потушившие пожары. — Некрасиво. — Ну и ладно, — взвыл Тэхён ещё сильнее, неосознанно прильнув к тёплой ладони, что неустанно ласково оглаживает его напряжённую скулу. Некрасиво ему! Тэхёну тут, вообще-то, не до красоты совсем... Больно! И очень, очень жалко... И даже не у пчёлки. Чонгук, наблюдая за этим рёвой-корёвой, вновь хрипло засмеялся. — Знал бы, что ты такая плакса, не говорил бы ничего. — Какой есть, — бурчит Тэхён, шмыгнув носом и обиженно зыркнув на него. Лишь грузно вздохнув на его слова, Чонгук слабо улыбнулся. — Ты поэтому постоянно на огонь смотрел? — ну вот, снова губа задрожала! — Нет, — быстро цокнул Чонгук, стирая с его щёк новые и новые слёзы. А глазища-то какие огромные, блестящие такие... И смотрят, смотрят, смотрят так искренне и верно, что смотреть в них попросту страшно. Вдруг затянут, растянут по всему горизонту событий и больше никогда из себя не выпустят? А не поздно ли думать об этом? — Смотрел, потому что с ним думалось хорошо. Прекращай плакать. — А о чём думал? — Тебе всё расскажи. Тэхён надрывно вздохнул, опустив голову и поджав губы. Чонгук ему сегодня очень сильно открылся — это даже больше, чем он когда-либо надеялся узнать о нём! А теперь вот знает и от захлестнувших эмоций никак не может остановить слёзы... Зато узнал! И такое важное, личное, что не доверишь кому попало. От этого уж очень хорошо и радостно — он ему доверяет! Ощущение, что их этот разговор немного, но всё же сблизил. А от этого уже вот прямо совсем хорошо и приятно! Сглотнув ком в горле, Тэхён поднял взгляд красных от слёз глаз на Чонгука и со всей нежностью улыбнулся. А он... руку от его лица так и не убрал. Смотрит опять непонятно, невесомо ведёт пальцами по линии челюсти, щекоча кожу, и слегка поддевает подбородок, вынудив Тэхёна замереть с вырывающимся из груди сердцем и на автомате облизнуть свои солёные губы, мгновенно привлекая к ним чужое внимание. В животе от этого его взгляда что-то нещадно затянуло, не давая спокойно дышать. Тэхён, не осознавая того, повторил за ним лишь на долю секунды, прежде чем его испуганные глаза резко вернулись к чужим тёмным, с каким-то неизведанным интересом заглядывающим в самое нутро. Становится совсем дурно. Настолько, что мысли совсем не связываются, путаются между собой, не хотят выстраиваться в слова и предложения, а сердце всё стучит и стучит так, словно взаправду пытается вырваться, словно плохо ему там, в грудной клетке. Перекатывая губу между зубами, Тэхён ещё раз облизывается и замечает совсем медленное движение со стороны Чонгука. Пальцы, сжимающие обнажённые коленки, вдруг заражаются тремором, а чужое потяжелевшее, сбившееся дыхание мешается с его собственным, когда Чонгук шумно выдыхает через нос, прикрывает глаза и, проведя большим пальцем под тэхёновой нижней губой... спешно отстраняется. Отдёргивает руки, отсаживается, как сидели до этого, глубоко вздыхает и, ничего не сказав, словно язык проглотил, поднимается с земли. Отряхнувшись, он кидает туманный, потерянный взгляд вниз и молча протягивает Тэхёну руку. А у Тэхёна... у него сердце уже не бьётся — оно долбит, как проклятое, и голова совершенно не соображает! Он растерянно, как-то жалобно смотрит на протянутую ему ладонь и никак не может понять: почему вдруг парализовало всё тело? И, что самое страшное: почему так отчаянно хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось?***
— Что будем делать со всем этим дерьмом? Когда глубокая, прохладная ночь, наконец, сменяет тёплый вечер, все ребята, как и было оговорено, собираются у костра, зажечь который ни у одного не поднялась рука. Рядом, уже скорее по привычке, верная спутница — гитара, но настроения играть и петь тоже нет: музыка, треск древесины и голоса в унисон здесь всегда ассоциировались исключительно с положительными эмоциями, ощущением счастья, свободы, с безудержным весельем и нескончаемой любовью. Портить атмосферу этого замечательного места никто попросту не решился — повод для очередного сбора серьёзный и очень, очень неприятный. — Не знаю, — раздражённо вздыхает Чимин. — Явился не запылился, чёрт поганый, и установил здесь свои тупые порядки. — Ещё и на Намджуна наехал за то, что он распоряжался своим личным временем, — усмехнулась Сонён, приобняв сидящую рядом сонную Жен. — Мне очень нравится его решительность и стремление помочь нам ускорить своё продвижение по карьерной лестнице, но перебарщивает он конкретно. Так дело не пойдёт. Намджун грузно выдыхает и с силой сжимает пальцы на переносице, зажмуриваясь. Между ребятами повисло по-настоящему траурное молчание. — Наша главная цель — разрешение на традиционный концерт, — негромко произносит Намджун, склоняясь ближе к центру круга. — И, желательно, официальное — на проведение мероприятий по расписанию, потому что его он тоже отменил во благо репетиций, — напоминает Сонён. — Кому вообще нужно столько репетиций по столько часов? — забавно возмущается Чимин, всплескивая руками. — Я выбранную песню столько раз прогонял, что меня уже от первого её аккорда тошнить начинает. — Ты — соло, а группам нужно больше времени, — с нотками раздражения возражает Хосок. Чимин, резко повернувшись, кидает на него долгий хмурый взгляд, но, на удивление, успешно сдерживается от того, чтобы съязвить в ответ. Сидящий рядом с Намджуном Тэхён поочередно оглядывает их, грустно поджав губы. За последние несколько дней он даже успел привыкнуть к их новым взаимоотношениям, содержащим лишь бессмысленные придирки и, если уж очень повезёт, полный игнор. Он не раз думал о том, что же такого они друг другу наговорили, оставшись в тот день наедине? Припомнили старые обиды, может, пустили в ход оскорбления? Стоило ли ему уходить, оставлять их там вдвоём? Возможно, будь Тэхён там, эти двое не поссорились бы так сильно? Быть может, ему удалось бы разрешить этой конфликт на его начальной стадии? Только теперь, когда всё иначе, думать и гадать об этом совершенно бессмысленно. Факт остаётся фактом: Чимин и Хосок в ссоре и менять такой расклад отказываются оба: сколько бы Тэхён ни старался примирить их словами и действиями — просвета не видно. — Может, нам удастся договориться с ним, если каждый из нас подаст голос? — неуверенно вставляет Боми, с надеждой в глазах оглядев каждого из присутствующих. — Да! Можно устроить голосование! — предлагает девушка с дальних рядов. — Так как среди нас явно нет тех, кто поддерживает правила Сокджина, мы выйдем в стопроцентный отрыв, и вдруг он... решит прислушаться? — Не смеши, — Юнги, всё время до этого молча лежавший вдоль двух скамеек с закрытыми глазами, внезапно подаёт голос, лениво выпрямляясь. — Ни к кому он прислушиваться не будет. Его политика простая, как дважды два: не устраивает — до свидания. Девушка, выслушав его, дует губы и щёки, обиженно опуская взгляд. — Отвергаешь — предлагай, — почти рычит Чимин, глядя на спокойного до фени Юнги с нескрываемой неприязнью. Тот лишь негромко усмехается, с вызовом заглядывая в его глаза и заявляя так, словно рассказывает всемирный секрет: — Торкнем его. — Не смешно, — вздыхает сидящий рядом Хосок, отстранившись от плеча своего благоверного. — Я и не шутил, — Юнги ведёт бровью и совершенно серьёзным тоном заявляет: — В мешок и на ближайшую свалку. — Что за идиот, — громко усмехаясь, Хосок не выдерживает и слабо пихает его в плечо. Юнги приглушённо смеётся и перехватывает его руки за запястья, заваливая на себя и начиная безжалостно щекотать. Толпа взрывается несдержанными смешками. Тэхён, от усталости уходящего дня улёгшийся на плечо Намджуна, лениво моргает и улыбается, наблюдая за шуточной войной этих двоих. Только улыбка его — тяжёлая и до страшного печальная, иначе не улыбнёшься. А Намджун перемены в его настроении словно моментально почувствовал: пригнулся, расплескав тёплые воды из океана своих глаз, и мягко, как-то по-отечески нежно приобнял. И Тэхён обязательно улыбнулся бы ему благодарно, ласково, если бы были силы. Они все до единой остались там, у озера, и выветрились вместе с сумасшедшими ударами его сердца. И до сих пор, как назло, чужое дыхание ощущается на губах, стоит ветру лишь слегка подуть на его лицо... — Но про торкнуть я серьёзно, — уже без шуток добавляет Юнги, когда все присутствующие погрузились в думы. — Проверенный метод: вывести его на какую-нибудь дрянь, притвориться ущемлёнными до глубины души и нажаловаться директору, мол, обижает, увольте его. — Проверенный? — усмехается Намджун. Юнги спешно отмахивается от вопроса. — Вы поняли, — утвердительно. — Но можете попрощаться с возможностями, потому что их он наверняка заберёт с собой. И с кармой тоже. Она уйдёт в минус, — Юнги по-дьявольски улыбается. — Нет, это нам не подходит, — хмыкает Сонён. — Нам нужны возможности, но впридачу к ним — больше свободы и развлечений. Мы не требуем много, всего лишь хотим не загнуться в репетициях, а потом, если повезёт пройти прослушивание, ещё и в подготовке к дебюту. Как же тяжело, — она закрывает лицо руками, устало вздыхая. — Смотрите-ка, — прерывает её терзания Чимин, усмехнувшись и кивнув в сторону. Все синхронно разворачиваются и, присмотревшись к дорожкам, замечают гуляющих недалеко от них директора и Сокджина, которые, непринуждённо смеясь, что-то бурно обсуждают — совсем как старые-добрые друзья, пребывавшие в разлуке бесконечно долгие десятилетия. — Надо же, он умеет улыбаться, — саркастически. Ребята через одного смеются, повернувшись обратно к Чимину. — Молчите, — последнее, что успевает сказать Намджун, неосознанно обняв уткнувшегося в него Тэхёна крепче. — Добрый вечер, — улыбчиво здоровается директор, когда уже спустя минуту они с Сокджином оказываются рядом с учениками. Преподаватель же встречает их привычным выражением лица — убийственная строгость и профессиональная сдержанность, за считанные секунды сменившие милую улыбку и удивительную лёгкость. — Вы чего здесь так поздно? — Добрый вечер. Решили, что давно не собирались все вместе. Вот, общаемся, — вежливо отвечает Намджун, нацепив на лицо дружелюбную улыбку. — Молодцы, — кивает директор. — Дружный коллектив — это всегда очень хорошо. — Однако Вам не стоит забывать о режиме, — вставляет свои пять копеек Сокджин, показательно скрестив руки на груди и смерив нечитаемым взглядом сидящих в объятиях Намджуна и Тэхёна. — У некоторых из вас репетиции начинаются с утра, будьте внимательны. — Мы помним, — сдержанно отвечает Намджун, поддерживая зрительный контакт. — Этот час в общем кругу никак не помешает нашей готовности работать. Сокджин натянуто улыбается. — Рад слышать, Ким Намджун, — и, отвернувшись от него, обращается ко всем: — Доброй ночи. — И вам, — тухло желают ребята, уставившись в спины уходящим дальше по дороге мужчинам. — Какой же он противный, сил моих нет, — раздражённо бубнит Чимин, поворачиваясь обратно в круг. — Ну и что мы с ним сделаем? — Забьём на него, — внезапно для всех твёрдо произносит Чонгук, обращая на себя внимание ребят и откладывая гитару, которую всё это время держал, выступая молчаливым наблюдателем за происходящим. — Подготовим концерт и расписание втайне, как днём предлагала Сонён. В процессе он уже ничего не изменит. Останется только принять. — Самый адекватный и беспроигрышный вариант, — соглашается Сонён. Хосок, переглядываясь с ней, активно кивает. — И я так считаю. — Вы как? — совершенно устало вздыхает Намджун, обращаясь ко всем. Ребята все до единого, повторяя за Хосоком, молча кивают, давая своё согласие. — Я, пожалуй, тоже за, — последним соглашается Намджун. — В таком случае, единственное, что от всех нас требуется — молчать и нигде не палиться. Тогда всё будет хорошо. Окей? Ребята снова кивают — на этот раз оживлённее. На их лицах одна за другой расцветают улыбки. — Тогда обсудим подготовку? — Чимин, поёрзав на месте, нетерпеливо потирает ладони друг о друга. Пребывающий на грани сна и бодрствования Тэхён счастливо улыбается, радостный от того, что всё решилось, пока взгляд, этот чёртов взгляд не соскальзывает в сторону, натыкаясь на умиротворённого Чонгука, вновь без стыда и совести так прямо и открыто разглядывающего его. И, будь Тэхён в себе, он бы, наверное, обязательно заметил в этих пугающе чёрных глазах нечто большее, чем пустой, мимолётный интерес. Но Тэхён, во мгновение потеряв нить бурного обсуждения между ребятами, уже уснул. Сегодня ночью ему будет сниться огонь, который не потушить, и губы, до которых не дотянуться.