В Алвасете

Смятая одним решительным движением бумага полетела в огонь. Кэналийские ночи, внезапно падающие на землю, пахли морем, истомленной солнцем хвоей, раскалившимся за день песком. Этот запах, проникая в ноздри и заполняя собой все его существо, тревожил беспокойное воображение и бередил раны, которые уже давно почитались закрывшимися. Хорхе Дьегаррон откинулся на спинку кресла, понимая, что писать соберано было глупо, а не писать – невозможно. Регент, по горло занятый в столице делами мира после катастрофической войны, мог позволить себе не думать об одной единственной девушке, переданной морисскими родичами под его покровительство. Дорогая плотная морисская бумага нелепо и страшно корячилась в камине, мгновение за мгновением истончаясь на зубах неумолимого пламени. Дьегаррон отвел глаза. Какие странные кульбиты выкидывает порой судьба. И какую цену подчас приходится платить за то, что ты просто оказался под ее жерновами – в том месте и в тот миг, когда они пришли в движение… Но почему, собственно говоря, он вообще решил, что произошло нечто трагическое? Что-то такое – во всяком случае – что может так долго и так мучительно занимать его? Агирнэ, оставивший жену и наложниц на родине, нашел во время похода женщину, которая могла скрасить разлуку с ними. Не более того. Что может быть естественнее? Он не стал брать ее с собой, возвращаясь назад, потому что в ней отпала необходимость. Что может быть объяснимей? Кроме того, он сделал гораздо больше, чем многие мужчины делают для оставленных ими любовниц: позаботился о ее судьбе. Быть под покровительством герцога Адва – о таком часто можно только мечтать. Дьегаррон тяжело оперся руками о нависающий над садом подоконник, каждой точкой напряженных ладоней ощущая его прохладную гладкую поверхность. Распустив по смуглым плечам смоляные кудри, за окном стояла южная ночь. Ее гибкое тело пахло кипарисовой хвоей и левкоями, чьи мелкие лиловые цветки мелькали между черными прядями. В ее бездонных глазах, в изгибе полных губ был только один вопрос: почему ты один? Ведь ночи слишком длинны, чтобы проводить их в одиночестве. Так почему ты один? Он отвел взгляд, не в силах не отвечать, но не зная ответа. Нужна бесконечная смелость, чтобы открыть сердце навстречу другому – потому что удар в его трепещущую алую мякоть будет вдвойне болезненным. Нужна безумная вера – потому что гораздо чаще люди обманываются, чем узнают подлинное. Нужна неумирающая надежда – потому что открываться раз за разом безумнее, чем выходить в море в шторм. Ночь понимающе улыбнулась. Где-то там, погасив все свечи, не спала девушка, которую родители назвали Элиссой. Создатель! Почему из всех женских имен неизвестные ему агариссцы выбрали именно это – имя неутихающей, роковой боли, которая бросила на меч героиню Иссерциала? Имя неразделенной любви, увековеченной гением? Переливы этой боли, тяжелыми волнами виднеющиеся во взгляде глаз, разделивших цвет грозового моря, не давали покоя ему. Он видел их каждый раз, когда девушка чуть отвлекалась от заученно-вежливой радости, с которой встречались все попытки ее развлечь. И оставалось только мрачно радоваться собственной прозорливости, из-за которой он не хотел ехать в Алвасете и опекать ту, чья судьба пыталась подражать судьбе Оставленной, привычно уступая ей по накалу страстей.