В Алвасете

Ранней осенью южный ветер приносил в Кэналоа жаркое дыхание багряноземельных песков. Ненадолго, на несколько томительно душных и полных неясного беспокойства дней. Тогда казалось, что далекие родичи касаются лиц невидимыми пальцами, и от этих прикосновений было тепло и жутко. Особенно в часы сумерек, когда только-только зажжены свечи, и их маленькие огоньки обречены стать последним препятствием падающему на землю мраку. Дьегаррон снял со стены гитару и пристроил ее на высоко поднятом бедре, украдкой глядя на утопающую в кресле девушку. Начался сезон винограда, кэналийское лето, которое они провели вместе, кануло за покрытый волнами горизонт, полыхнув напоследок огнями излома. В неумолимо вступившей в свои права осени ему не было места в Алвасете. Как и в жизни Элиссы, как и в чьей-либо еще. Он так часто опаздывал, что теперь зрелище чужого пепелища вызывало только тоскливую боль в груди. Как так случилось, что эта хрупкая и болезненно-тонкая девушка вошла в его сердце? Ведь раньше там были дамы гораздо более решительные, гораздо более яркие, гораздо более… нужные, наверное. Неужели от ее пронзительной ненужности миру, от ломкости и беззащитности, надежно прячущихся под старательно скроенной маской уверенности? - Дор Хорхе… Я давно хочу Вас спросить, помог ли бальзам, который я передавала Вам? Он почти вздрогнул, таким неожиданным был этот голос. Таким желанным – тепло заботы в нем. Такой бесполезной – почти получившаяся нежность, которой нельзя было верить. - Благодарю за заботу, эрэа. Мне действительно гораздо лучше. Головная боль, мучившая его последние годы, отступила – и это было бы похожим на благословенное чудо, если бы он был в силах благословлять. Он смотрел на локон, выбившийся из прически Элиссы, и чувствовал, как время вокруг замедлило свой бег, уютно свернувшись на его изгибах. - Я очень рада, дор Хорхе. Мориски – непревзойденные мастера во многом, не только в том, что касается войны. Сколько слов… Вежливых, пустых и ненужных. Сколько слов, когда сказать нужно так немного – и незачем. - Я уезжаю завтра, дора Элисса, - он поднял голову вдоль грифа гитары, стараясь заглянуть ей в глаза. Если бы было возможно запомнить ее всю, каждую линию, каждую черточку, каждое неуловимое изменение выражения глаз, улыбки. – Вы остаетесь хозяйкой в Алвасете на попечении дора Гуилермо. Думаю, в ближайшем будущем вы получите приглашение от герцога Алва и сможете отправиться в столицу. - Куда уезжаете Вы? – тихо выдохнула она. - Соберано возвращает меня к армии. - Пусть Вас хранит Создатель, дор Хорхе, - неужели в этих глазах действительно есть что-то, напоминающее сожаление? Он встал, каждой мышцей вытянутого тела ощущая сопротивление внезапно остывшего воздуха. Язычки пламени на свечах отплясывали какой-то диковатый танец, почему-то бросаясь ему в глаза. - Если когда-нибудь так случится, - горло запорошило песком, и звуки вылетали из него сдавленно, как из давно забытого в пустыне колодца, - что я понадоблюсь Вам – позовите. И я приду.