...зовут меня края, что гибнут и горят.

Он молод, горяч нравом и совершенно не принят никем из сородичей — светозарных и блистательных божеств Грез. Он просто другой — пахнущий страхом, несущий кошмар под крылом. Неправильный, отвергнутый, опасный, страшный — уничтожить, растереть в пыль, выкорчевать и погасить пламенное-жгучее-живое-нутро, чтобы ничто не мешало и дальше всем ныне живущим корчить из себя счастливцев. — Ага, как же… Сладкие, приторные, сахарные всегда-светлые-добрые-грезы… Тошнотворная песенка на семи нотах. Да и та спета по пробуждении. Раны жгут и горят. Он останавливается и призраком смотрит на свое отражение в каком-то первом попавшемся озерце. Да, выглядит Король («пф-ф-ф, какой ты Король без домена…») неважно — пробитый и наскоро закрытый бок все еще саднит; маска кое-где обуглилась и, кажется, даже треснула у виска («надо будет заделать…») — такой себе сценический образ, Мастер, теряете хватку, ее не набрав! Король морщится. По «телу» длинными алыми трещинами снова проступает его собственная слабость: всё-таки больно. Пламя внутри медленно угасает. Всё-таки достали, достали — но не добили: ты же бог, помнишь, да? «А богов вообще-то не так-то просто убить…» Вода перед ним выглядит прохладной. Наверное, эта прохлада здорово бы сняла боль, только вот Королю в жизни до нее самому не дотронуться — ему, как и всем божествам Грез, недостаёт физической оболочки для этого; только если осязать этот мир руками какого-нибудь сосуда для собственной воли. «Хорошая идея, — думает Король мутно; шаг — и он уже в Грезах, и трещины на его теле все же смыкаются. — надо будет не забыть…» — …Убирайся из моего домена. Он оборачивается на грудной властный голос: его золотой звон его совершенно не впечатляет — голова уже от подобных нарисовавшейся незнакомой богине болит. Вот так сюжетная перипетия: Король был абсолютно уверен, что в это всеми забытое королевство взор его светлейших «братьев и сестер» не достает. Ага, как же. Понадеялся — получи и распишись. «Хорошее место, чтобы зализать раны перед очередной стычкой… — саркастически думает Король. — Нет, хорошее место, чтобы _напороться_ на очередную стычку…» — Представилась бы хоть. И с чего бы это, — фыркает он, щурясь на свет; без вызова — просто интересуется. — Я тебе что, мешаю? — Ты не только мне мешаешь, — бросает богиня. — я Сияние, и это королевство — мой домен. Убирайся. — Если совсем положа руку на сердце, вообще не заметно, что твой. И что, если нет? Он понимает, что у его случайной встречной проблемы с самооценкой, когда Сияние, быстро выходя из себя, разворачивает целый веер эфемерных пик; Король только хмыкает (в груди поднимается жар — Пламя все еще с ним, это хорошо). Выходит, она молода и импульсивна. Старым богам обычно ни к чему бросаться на первого встречного с дракой после первого же слова. С полета пик он уходит играючи — взметнулись в воздух полы алого плаща. Тормозит, проехавшись по послушно возникшей под ногами тверди: пики перед ним втыкаются в платформу ровной линией с ритмичным ц-ц-ц — и истаивают. — Может всё-таки разберёмся по-хорошему? — кисло вскидывает он голову на Лучезарность, уже держащую новые пики на изготовке. — Я не общаюсь с чужаками, дерзнувшими перечить мне на моей территории! — гневно отрезает Она, и в голове Короля почти мгновенно рождается гениальный в своей банальности план: — Победа, — шепотом произносит он. — гневайся, сестра, но я уже победил. — Да что ты говоришь! — вскидывается Лучезарность, и Королю приходится снова шарахнуться с полета пик, вырастающих прямо из «пола». Платформа, другая — он взвивается в воздух одним мощным техничным толчком, похожий на факел, которым отгоняют какую-нибудь хищную тварь; в Сияние выгрызаются несколько выпущенных из его длани огненных «птиц». Запахло паленым. — Ты.! — начинает свирепеть Лучезарность, и ее очи наливаются ровным желтым светом. — Давай, скажи, что ты там еще обо мне думаешь. Заметь, не я первый начал. — мрачно фыркает бог, набирая высоту для нового удара. Он уже не спрашивает, не хочет ли она бросить эту бессмысленную бойню — да и не нужно это: во-первых, Сияние все равно не послушает, во-вторых, это поломает план, а он слишком хорош для того, чтобы не оправдаться. Град пик — Плащ надрывно цокает. Сил на то, чтобы сменить форму на более подходящую по размерам для этой стычки, нет. А жаль. Король с радостью бы выдрал этой выскочке пару пуков перьев, или что у нее там — плевать. Удар, блок, выпад — он отмахивается от пачки новых снарядов, запускает в Лучезарность сгусток пламени прямо так — и проворно срывается с места. — Трус! — надрывно взревела богиня. — Если тебе так угодно… Рывок на бегу в сторону — уклониться с полета пики — в полете спиной вперед выбросить еще несколько «птиц»; снова уклониться. Преследующая его Сияние не отстает ни на миллиметр: «ну и психованная же» — думает Король. Одна из пик опасно чиркает прямо у него между «рогов». Это… определенно добавляет погоне остроты. Он останавливается молча; взвивается куда-то наверх. Распускает плащ. Пару секунд они стоят и просто смотрят друг на друга: внезапно помрачневший Король, уже сжимающий когтистую длань на изготовке, и взвинченная Сияние, прицеливающаяся в багряную фигуру новой пикой — и вокруг так тихо, будто даже сами Грезы замерли, смотря на стычку двух божеств. А после Король слитным длинным рывком выбрасывает себя вперед. В пустоту. Плащ развевается, как костер на ветру. Сияние медленно, будто само время вокруг сгустилось, поднимает пику. Он видит. Он вытягивается в струнку и, кажется, сам становится пламенеющим клинком в полете. …Пластины грудной клетки острая освященная Светом пика пробивает насквозь. — Теперь ты не будешь никому мешать. — цедит Сияние. Король ее не слышит — больно до одури, насколько божества вообще способны испытывать боль; ощущает, как медленно гаснет в груди Пламя; как бледнеет плащ и обмякает эфемерное, но всё-таки тело. «Плохи дела…» Слабость и кровавая муть перед глазами. Его собственная сила его больше не держит. Король судорожно сжимает пику одной рукой прямо за лезвие, медленно заваливается на спину — и позволяет себе упасть куда-то в пустоту спиной вперед, как какой-то догорающий кусочек пепла. — Братья и сестры! — слышит он голос Лучезарности, но не слушает; точно знает, что они с л ы ш а т; о, они наверняка с жадностью вслушиваются в каждое ее слово о том, что она у б и л а его, что больше ни одна отвратительная багряная шваль не посмеет посягнуть на их, светлейших, подданных, и их власть, что никто в этом мире никогда не узнает, что такое страх, и что такое просыпаться посреди ночи в холодном поту. «Что никто в мире никогда не научится ценить то, что имеет…» — Король Кошмара мертв! Он сжимает лезвие сильнее и смотрит снизу вверх сквозь щелки конвульсивно щурящихся от боли глаз. Нет. Не сейчас. Чуть позже. Терпи, Король, терпи; плевать, что боль выжжет твои эфемерные божественные мозги, но ты терпи, скрипя зубастой пастью под растрескавшейся и измазанной твоей собственной кровью маской. Быть богом — тоже работа. И работа, надо сказать, грязная. Сияние несет какую-то абсолютно восхитительную чушь в горячке победы, когда он, стиснув зубы, вытягивает из груди лезвие; когда обращается к _их_ же ненависти; когда зияющая рана на его груди закрывается. Один слитный толчок выносит его наверх. — …Невозможно! Король не намерен с ней разговаривать; если уж Лучезарность прошляпила свою партию, не останавливать же все действо из-за нее одной? Пика в руке неприятно жжет ладонь — он поднимает ее над головой; на самом деле — для Нее все уже кончено, это просто его, Короля, личная прихоть. Поиздеваться. Дать прочувствовать свою беспомощность, если так угодно — это за вот эту вот дырку на груди и оцарапанные рога. Он замахивается. — Ты не посмеешь, — говорит медленно начинающая понимать, что произошло, Сияние. — С чего бы такие выводы? — ощеривается он. Пика входит в тонкую ткань Грез с характерным хрустом — полотно измерения обзаводится аккуратной дырой. Король усмехается Ей в лицо и сжимает кулак. На трещину мерно капает его горячая багряная кровь. — Ты проиграла, — констатирует он, отбрасывая ненужную более пику свободной рукой. — это конец партии. Считай, ты сама отдала мне свой домен. Даже не так: любезно отколола почти половину. — Король! — от золотого крика Сияния трещит рогатая башка — но это уже, в общем-то, неважно. Он ступает на трещину, заливающуюся багрянцем, и чувствует восхитительный сладкий вкус победы. — Я тебя разорву за это! — она вскидывается, чтобы ударить; Король обращается к своей силе — и собирает все в трещину. Рывок. Лучезарность выпускает пики — но те застывают перед ним в воздухе. Он ухмыляется криво, зловеще — вздергивает руки над головой. «Наконец…» Кошмар наконец рождается в громоподобном хрусте пространства; раскаленный, багряный и, как и он сам, ж и в о й. Его, Короля, домен. Свой. Собственный. Отвоеванный потом и кровью. — …Не сегодня, Сияние. — ТЫ! — Ты ничего против меня не попишешь. — он стоит на границе алого и золотого с расправленными плечами и гордо поднятой головой — и ему так хочется смеяться. — Ты даже вступить в мой домен, — Король подчеркивает эту фразу и ухмыляется, — не можешь. Тебя было крайне просто обвести вокруг пальца. Наслаждайся. — Я тебя ненавижу. — низко произносит она. — Король. — О, я чувствую, сестра. — усмехается он, подбирая полу плаща; в его свободной руке послушно появляется посох, похожий на факел. — будь уверена, я чувствую это лучше, чем кто-либо другой. И я в самом деле должен поблагодарить тебя — нет, всех вас, — за это! — Измываешься? — Если только немного. — признается багряный. — Ваша ненависть придала мне сил: не знаю, что я бы делал без нее. Может быть, моя песенка и взаправду была бы спета, если б не вы и ваша злоба… — Отродье… — Очень мило, что ты пытаешься оскорбить меня от бессилия. — Король отворачивается: — Знаешь… У меня есть для тебя один совет. Ну, так, бога к богу. — Ну давай, — щурится Сияние, прожигая взглядом дыру в его сухой спине. — удиви меня. — Чему быть, тому не миновать, — бросает он буднично через плечо, как вдруг в его голосе появляется сталь: — И тебе лучше предпринимать попытки смириться с этим уже сейчас, если ты хочешь удержать свой домен в своих руках… крыльях… — он поводит посохом. — или что там у тебя… Не суть. Ты поняла. Подумай над этим. Оставляя намек без ответа, он отворачивается целиком — и уходит в чрево новорожденного Кошмара, выстукивая ритм посохом в такт своим шагам. Уходит, чтобы никогда-никогда больше не ступить на светлую половину Грез — да и ни к чему это. Незачем возвращаться в место, где тебя не ждут.