...зовут меня края, что гибнут и горят.

— Явиться на ваш зов, Богоискательница, — усмехается она, склоняясь в поклоне перед стройной жучихой в золотистой маске, — большая честь! …Как она тут оказалась, Гримм не имеет ни малейшего представления: а если и имеет, то пока Король, чуть более сведущий во всем этом, не забил тревогу — это все неважно. — Для нас честь лицезреть и вашу игру, Маэстро. — говорит Богоискательница, а Гримм давит кривую ухмылку: — Взаимно. Соврала. Богоискатели волнуют Гримм ровно настолько же, сколько вас до этого предложения волновало существование рыбок в океане. Все это — сложная и непонятная игра, не более, чем дань вежливости: едва ли и Гримм, и Короля Кошмара всерьёз заботит существование Богоискателей, как и то, что они вышли на их след — они не смогут ни увидеть ничего, что им видеть не стоит, ни помешать Ритуалу. «Очередное развлечение? Почему бы и нет.» Она потягивается и расправляет плащ (оттого Гримм становится похожа на большую растрепанную птицу). Судя по декорациям, это бой; она охотно примет это амплуа, но где ее противник в таком случае? С противоположного конца зала коротко звякнуло Сущностью (от желто-золотого Гримм на мгновение становится тошно) и вспыхнуло желтым; она поворачивает голову на звук — и утыкается взглядом в… — А-а-а-а, Призрак, друг мой! — она чуть театральнее, чем нужно, приветственно раскидывает руки в стороны. Пахнет от него, быстро сокращающего расстояние, Сущностью и черной пустотной «кровью»: Гримм ощеривается — не всерьез, играючи. Какая чудесная авантюра! — Так ты добрался до Пантеонов, дитя Тени, — она смотрит сверху вниз. — и я — одна из числа богов, что должны пасть от твоего гвоздя? Игра. Поражения она не страшится. Умереть? Здесь? Нужно очень захотеть, и даже тогда не выйдет, Призрак при всем желании не сможет даже ранить ее по-настоящему: в основном потому, что все это — не более, чем Греза, почти-что-приторные-фантазии Богоискателей. Они охотятся за голосами богов, так что в самом худшем случае здесь поражение означает только молчание. назойливая чушь. вздор. интерлюдия. …Замах — Гримм изящным па играючи уходит от удара чужого гвоздя. Шорох, короткая телепортация. Призрак берет новый разгон. Ей интересно, осознает ли он (оно?), что все это — эфемерно и рассеется, едва она всадит ему острие между глаз в его белую фарфоровую маску. А после все это становится неважно. Все быстро смазывается в горячку боя: удар, блок, — три, четыре, — выпад, блок, выпад, — пассе. Они «танцуют» почти совсем так же, как в реальности; даже еще легче, быстрее и проворнее, и от этого сбивается дыхание — не то от восторга, не то от озверевшего азарта боя. «И всё-таки есть у Грез один не то плюс, не то самый большой их минус, — думает Гримм больше «между делом» и замахивается; пока на руках их несет крещендо, все остальное, в общем-то, неважно, — они скрашивают почти все недостатки…» Это правда — и то, за что она не любит светлую часть этих эфемерных владений. здесь все хорошо. Прыжок, пропущенный апперкот — Гримм жмурится будто бы от боли, но запоздало осознает, что… боль? — боли нет. Грезы не знают, что такое боль. здесь все хорошо. Задумалась. Отвлеклась. Пропустила удар. Плохо. Рыцарь берет разгон, размахивая гвоздем; Гримм автоматически утирает рассеченный подбородок сухой кистью в черной перчатке, но крови тоже нет. Грезы не знают, что такое раны. здесь все хорошо. СЛИШКОМ хорошо. (и меня от этого тошнит.) Плащ на ней — идеально чистый, подогнанный, без единой зацепки и потертости; накидка у ее визави — тоже с иголочки, гвоздь — словно только из кузницы, и удары такие легкие, точные и стремительные, какими бы в там, в унылой и серой реальной жизни или, не дай небо, багрянце Его владений — не были бы никогда. Шаг, два, она замахивается для удара, он уклоняется, она выбрасывает себя вперед и… — Что такое, Маэстро? …Когда гвоздь Призрака входит в ее грудную клетку по самую рукоять, доставая, (не) кажется, до самого сердца-угля, Гримм просыпается. Просыпается рывком, будто выплывает из-под воды, там, где и должна — в шатре, в своей постели. Рядом стоит Брумм. В руке у него — чадящая умирающая свеча в плошке. И пахнет от него не то страхом, не то просто беспокойством. Гримм молча смотрит на него пару секунд, садится на кровати, трет лицо, сейчас даже не закрытое маской, и зарывается пальцами в волосы со вздохом — длинным, почти уставшим, будто сон не приносит ей отдыха или облегчения. — …Ничего. — наконец усмехается она в пустоту. — Сон. Просто сон. — Кошмар? — Мне не снятся кошмары, — улыбается она уставше, поднимая взгляд на него. — Зато снится какая-то дрянь с Богоискателями… — Богоискатели? — то, как он это спрашивает, даже трогательно. — Это кто вообще? — Они? — Гримм, сонная, задумывается; пожалуй, это не очень ценная информация, и Брумму можно такое знать. — Они ищут Высших и пытаются с ними сонастроиться — вот уж не помню, зачем, да и не хочу вспоминать. По сути, все их существо — служение богам… — она делает паузу, будто раздумывая, продолжать или нет (и почти реально ощущает горячие и когтистые руки Короля на своих плечах): — И думается мне иногда, что не такие уж наши судьбы разные…