Поцелуй, ожог и свитер

В приямке подвальной двери, куда его затолкали, сыро и пахнет мочой. Сережа смотрит на них, тяжело дыша, и понимает, что никуда теперь не денется — лестница за спинами двух ублюдков. Третий стоит наверху, на шухере. Сережа на пробу дергает дверь, и та, конечно, закрыта. Твою ж мать. Только зря потратил силы на бег. Сережу охватывает страх от мерзкого ощущения беспомощности: его загнали в угол, отрезали пути к отступлению. По территории школы раздается звонок — наступает время шестого урока. Вот только у Сережи и его преследователей уроков сегодня всего пять. — Ты куда утечь-то думал, сука? — усмехается Влад и сплевывает ему под ноги. Сережа едва успевает отодвинуть ботинок. Зря он не отдал им тетрадь с домашкой утром, но внутренний голос подсказывает, что докопаться до него они могли и по другой причине — было бы желание, повод найдется. — Куда уж я от господ с такими манерами? — ядовито отвечает Сережа, не успев прикусить язык. Голос немного дрожит, но хотя бы не срывается. — Ах ты!.. — Влад подходит, толкает его к стене и впечатывает кулак аккурат в печень. — Язвит еще, ты глянь, Волк, — обращается Влад к стоящему позади Олегу. От удара воздух из легких вышибает, Сережа, непроизвольно вскрикнув и прижав руки к животу, сгибается пополам. Чувствует, как на глаза выступают слезы. Сережу тут же хватают за хвост и тянут обратно, к стене. Таскать его за волосы — забава этих козлов еще с младших классов. — Олеж, не понимает человек, повтори-ка ему, — растягивает слова Влад и сдвигается вбок, но руку с Сережиных волос не убирает. Олег приближается непозволительно близко, и Сережа встречается с тем глаза в глаза. Прижимается к стене, насколько может. Увеличить дистанцию это не помогает. — Тебе сто раз сказано было, — хрипло выдыхает Олег, обдавая табаком. Сережа дергается и отворачивается то ли от запаха, то ли от взгляда. — Приходишь утром, тетрадь по матеше нам даешь и язык свой ядовитый за зубами держишь. Что ж ты по-хорошему не понимаешь? Сережа сухо сглатывает. С Олегом все сложнее. На дебильные реплики Влада в голове сразу находятся тысяча ответов. На дебильные реплики Олега с недавних пор — только дрожь в коленках и ком в горле. Влад отпускает его и шагает в сторону, Олег тут же отходит следом и снова встает позади. «Долбаный урод и его долбаная шестерка», — думает Сережа, отводя взгляд. Он не смеет убрать ладони от живота: мало ли что эти сволочи удумали. Влад с усмешкой дважды хлопает Сережу по щеке и оставляет руку на лице. Не больно, но унизительно. — Давай так, дружок, — говорит Влад, — мне надо, чтоб ты запомнил. Оставим напоминалку. Не рыпаешься и не орешь сейчас — потерпишь и гуляй. Либо скрутим и отпиздим. Давай сюда, Олеж. Олег протягивает сигарету. Сережа следит за ней, фоново размышляя, что за дрянь они придумали в этот раз. Он старается не дышать, словно, если не будет двигаться, о нем забудут. Пульс разгоняется до бешеного ритма. «Это скоро закончится, закончится». Тем временем Олег достает из кармана куртки коробок спичек, поджигает одну. Прикуривает себе и Владу. Говорит, придерживая сигарету зубами: — Руку давай. Сережа понимает, что будет дальше. Нет, такого удовольствия он ублюдкам не доставит. Упрямо поджимает губы, сверлит обоих злым взглядом, не двигается. Мозг лихорадочно прокручивает варианты развития событий — у каждого однохерственный исход. Паршиво. Влад цокает языком и раздраженно выдыхает: — Ну вот хули ты, Разумовский, непонятливый такой, а? Сказали же: руку давай. Влад коротко кивает, и Олег сжимает Сережино запястье, задирает рукав. Сережа рефлекторно дергается — тщетно, хватка железная. Это уже ни в какие рамки. Сережу кроет ядерной смесью ярости и паники. Одно дело побои — синяки поболят, но сойдут; совсем другое шрамы и ожоги — паскудные метки. Влад подступает ближе, намереваясь прижечь ему кожу. Сережа отмахивается свободной рукой и нечаянно выбивает сигарету. Та, описав в воздухе дугу, падает на землю. Олег тут же заламывает ему руку за спину, разворачивая Сережу и выкручивая запястье, впечатывает лицом в стену. Он едва успевает отвернуть голову в сторону, чтобы не разбить нос. Влада теперь не видно. Олега, выпускающего дым, — только краем глаза. На попытку дернуться тот сильнее заламывает руку и грозится вывихнуть плечо, если Сережа не будет стоять спокойно. — Дай подержу, — предлагает Влад и перехватывает Сережин локоть, с усилием наваливается. Больно пиздецки, до искр перед глазами. Свободную руку, которой Сережа отпирается на стену, Олег из-под него вытягивает и фиксирует за запястье на плитке чуть выше его лица. Краем зрения Сережа видит, как тот еще раз затягивается. Подносит сигарету к тыльной стороне ладони. К горлу подкатывает тошнотворный ком. Сережа обещает себе, что будет терпеть, не проронит ни звука. Не доставит ублюдкам такого удовольствия. И тут же непроизвольно шипит, пытается отдернуть руку, стоит сигарете коснуться кожи. Олег приближает лицо, совершенно по-садистски ухмыляется, больнее перехватывает запястье и тянет на себя. — Выше держи. Мы не закончили. Олег затягивается несколько раз, выдыхает дым Сереже в лицо, переглядывается с Владом. Все происходит так неторопливо, что тянет отчаянно взвыть. Мелькает дурацкая мысль: табаком пропахнет все — от свитера до короткой в руках куртки. Жаль, сейчас это не главная проблема. Олег рассматривает зажатую между пальцев сигарету, будто нарочно медлит. Сережу эта неспешность окончательно выводит из колеи, глаза снова жгут злые слезы. Стоять перед ними вот так, с обездвиженными руками, прижатым щекой к вонючей стене, — невыносимо. Лучше бы уж просто побили, ему не привыкать. Сережа сглатывает и фокусирует взгляд перед собой, как раз на уровне запястья. Совершенно некстати отмечает: у Олега большая теплая ладонь и длинные пальцы с огрубевшей кожей. Наверное, такой надежный захват при иных обстоятельствах мог даже быть приятным. Сережа сердито моргает. За внимание к этому всему сейчас, здесь — он сам готов себя ударить. Интересно, что унизительнее: то, как сейчас издеваются эти уебки, или собственные позорные мысли? Олег наконец повторно прижигает его запястье — рядом с первой меткой, — в этот раз с силой ввинчивает бычок, тушит о Сережу сигарету. Пахнет паленой плотью и втоптанным в дерьмо чувством собственного достоинства. Сережа судорожно выдыхает, призывая остатки самообладания, чтобы не зареветь от обиды и беспомощной злости, тянет руку на себя, но Олег по-прежнему держит крепко. — Куда-то торопишься? — Влад ржет ему в макушку. — Ну-ну. Учителя не могут отпустить ученика, пока тот не усвоит урок, верно? А ты ж у нас самый лучший ученик. Скажи, Сереженька, ты все понял? — Влад выкручивает руку сильнее, заставляя сдавленно зашипеть. — Мы не слышим. «Это сейчас закончится, еще немного — и все». — Я понял, — зажмурившись, выдыхает Сережа. Обе руки отпускают. Сережа тут же разворачивается, прижимаясь спиной к стене, обхватывает обожженную руку. Пальцы мелко трясутся, нервы на пределе. Выкрученное плечо страшно ноет. — Очень надеюсь, — Влад елейно улыбается, поднимает еще тлеющую первую сигарету с земли и глубоко затягивается. Пепел стряхивает ему на голову. Сережа вздрагивает, как от пощечины. Не шевелится, хотя желание броситься на оборзевшую суку захлестывает обжигающей волной. «Пойдешь на поводу у эмоций и сделаешь только хуже, — напоминает он чему-то клокочущему внутри себя. — Терпи и молчи. Они сейчас уйдут». — Пошли, Волк, — Влад действительно разворачивается и начинает подниматься по лестнице. Олег мешкает, глядит на Сережу исподлобья — тупо и страшно. Все не уходит. В глаза смотрит. Сережа на взгляд отвечает, спасая каплю гордости, которую еще можно спасти без последствий. Жар расползается по шее и щекам, мелькает непрошеная мысль: уж слишком все это походит на события двухнедельной давности. Впрочем, вспоминать об этом сейчас — довольно паршивая идея. Сережа почти слышит, как в тупой башке Олега вертятся шестеренки. — Ты идешь?! — раздается голос Влада сверху. — Отрежь уже патлы, заебал, — наконец выдает Олег и разворачивается. — А что, — Сережа слышит свой голос будто со стороны, — все покоя не дают? Блядь. И какого черта он это сказал? Вот же… Олег оказывается рядом мгновенно, сбивает на землю, и в первые секунды Сережа не может понять, куда пришелся удар. Когда он отползает в угол, все же ощущает разливающуюся по левой скуле горячую боль. Олег смотрит на него сначала как-то испуганно, потом, будто сбросив оцепенение, подходит и пинает ногой в живот. Затем еще раз, и еще. Говорит что-то, но Сережа не может разобрать смысл слов за попытками вдохнуть хоть немного воздуха. Он сжимается в комок, закрывает руками голову. Удары продолжают сыпаться беспрерывно. Все прекращается так же быстро, как и началось: Олег вздергивает его на ноги за куртку и толкает обратно в угол. Затем Сереже прилетает в лицо. Боль от удара на фоне предыдущих — сущий пустяк. Кровь, брызнувшую из носа, Сережа чувствует в первую очередь на вкус. Олег замахивается снова, но больше не бьет. Того оттаскивают от него в две пары рук. — Ебнулся, Олег? — кряхтит Влад. — Прибьешь же его. Пошли отсюда, я тебе сказал! Олег выглядит отрешенным, но слушается. Бросает на него последний взгляд и шатко ступает на лестницу. — Скажешь кому-нибудь — следующий раз дам ему закончить, — зло кидает Влад в сторону Сережи, прежде чем последовать за Олегом. Леха, который до недавних пор караулил наверху, выглядит так, будто вообще не хотел в этом всем участвовать. Тем не менее зыркает на Сережу с выражением, которое, по всей видимости, должно обозначать угрозу, и тоже уходит. Сережа сползает на землю. Если бы не обстоятельства, он побрезговал бы даже приближаться к сомнительной чистоты облицовочной плитке, но так уж вышло, что сегодня он побывал с ней в почти интимной близости, — еще разок прижаться затылком точно можно. Стена отдает благословенный холод гудящей голове. Болит примерно все. Сережа очень надеется, что кости целы. До того как сердце прекратит так бешено стучать в ребра, шевелиться он больше не хочет. — Ты охуел, что ли? — слышит он отдаляющийся голос Влада. Со стороны это, наверное, выглядело занятно. На памяти Сережи Олег до сегодняшнего дня инициативы не проявлял, мутузил его только по команде хозяина и никогда сверх указанной меры. Должно быть, Влад сейчас знатно прихерел. Сережа криво усмехается — ему от этого одновременно и гадко-горько, и весело. — Да он… Про отца сказал там, — отвечает Олег виноватым тоном. Про отца. Как бы не так. Сережа сплевывает на пол кровью. — Педиком отец твой был, — зло выдыхает он. — И ты такой же. *** 2 недели назад. Сережа раздраженно перечеркивает написанное. Смысла в том, чем он занимается последние полчаса, почти нет. Растянуть сочинение по обществознанию на двести пятьдесят слов все равно не получается, несмотря на то, что Витя с Максом наконец свалили из комнаты и можно по-человечески сосредоточиться. Абзац текста, в котором лаконично уместилась вся суть, нереально раздуть до требуемого объема. Сережа кривится. Конечно, возможно — завтра весь класс сдаст по три страницы бесполезной патетики. Но превращать собственное сочинение в резервуар с водой у Сережи желания нет. Он в сотый раз перечитывает абзац и кусает колпачок ручки. Как же все бесит. Внутренний голос настойчиво твердит, что это трата сил и времени, которые можно — и нужно — направить на более толковые предметы. За этими размышлениями Сережа не замечает, как в комнату входит Волков, и вздрагивает, когда тот нарушает тишину: — Где Витек? Волков садится на кровать своего дружка и выжидающе смотрит. Ну здорово, только этого Сереже сейчас для полного счастья не хватает. Он бросает раздраженное «Откуда мне знать», утыкается взглядом в черновик и снова перечитывает написанное. На территории детдома, без руководства Влада Олег Волков вполне терпимый персонаж, однако Сереже куда комфортнее, когда тот находится хотя бы через стену от него. Смысла только что перечитанного текста он совсем не улавливает, хмурится. Бросив бесполезную затею, Сережа просто ждет, когда Волков соизволит свалить из его комнаты: все равно ничего путного не выйдет, пока тот здесь околачивается. Волков, как назло, не спешит. Ну вот какого черта? Сережа делает вид, что полностью поглощен сочинением, а сам напряженно прислушивается к возне за спиной. Волков, похоже, обшаривает Витину тумбу не иначе как в поисках сигарет. Видимо, безуспешно. Догадка подтверждается: — Разумовский, сигареты есть? — Волков подходит к единственному столу в комнате, где и устроился Сережа. — Я не курю, — сквозь зубы отвечает он. В ответ Волков раздосадовано мычит. — Скучный ты, Се-ре-жа, — нараспев произносит тот и встает практически вплотную, перегибается через его плечо. Сережа душит порыв оттолкнуть Волкова. — Домашка? — Да, — сухо отвечает он. — Общага, что ль? Делов-то там, — хмыкает Волков, словно хоть что-то смыслит в обществознании. Сережа подгребает к себе исписанные черновики и накрывает тетрадью, чувствуя, как от раздражения горят щеки. — А ты будто сделал. — Волков ржет, и Сережу обдает ненавистным пивным запахом. — Пасть захлопни, вонь ужасная. Что за дрянь ты вообще пьешь? — он бесится сильнее, неприязненно морщится. А Волкову, явно пьяному, весело. Тот треплет Сережу по голове, приводя в негодность хвостик, затем отвешивает несильный подзатыльник. Ярость накатывает горячей волной. Да что этому идиоту от него надо?! Он вскакивает на ноги, разворачивается. Стул падает. Сережа замирает перед Волковым, глядит снизу вверх. И на что он только рассчитывал — Волков должен был испугаться? Но назад пути нет, надо что-то сказать. — Не мешай мне заниматься, — чеканит он, стараясь, чтобы голос звучал ниже, — я не хочу с тобой на пару улицы мести. — Ой, — Волков делано пугается, прижимает ладонь к груди, — какая ужасная судьба меня ждет. Не то что тебя, ты у нас самый умный и особенный, Се-ре-жа, — ухмыляется тот. — Все так, — Сережа чуть ли зубами не скрипит. Волков бесит страшно, сочинение это долбанное бесит и вся жизнь с непрекращающейся подготовкой к поступлению — тоже. Хорошо, наверное, таким, как этот Волков: ни планов, ни амбиций, бухнул с дружками за гаражами — и счастлив. Это злит до безумия. Сережа сжимает пальцы в кулаки. — Хотя какая тебе метла, — шипит он, — ты ж сопьешься. С другом своим на пару. — Слышь, — вскидывается Волков, мгновенно меняясь в лице. — На Влада не гони. — Его-то хотя бы мать тянуть будет, пока он последний магнитофон не пропьет. А с тобой что, а, Волков? — ядовито выплевывает Сережа. — Подохнешь под забором. И он через пару лет — туда же. Сережа достигает цели: Волков выбешивается. Зачем это надо было — вопрос уже следующий. За те секунды, что есть у Сережи, пока затуманенный алкоголем разум соображает план мести, он проскальзывает мимо Волкова и кидается к выходу из комнаты. Но не тут-то было: Волков хватает его за ворот футболки и дергает на себя. Ткань жалобно трещит, ворот врезается в горло. Пока Сережа кашляет, Волков сжимает его шею сзади и толкает вправо. Сережа оказывается у стены между кроватями и Волковым. — Ты у меня все листочки свои сожрешь сейчас, — выдыхает тот. Сережа ищет пути к отступлению и не находит. Вот на кой, спрашивается, надо было выводить Волкова? Тот вообще его почти не трогает без Влада. Ну прицепился к нему сегодня, ну подумаешь? Не мог потерпеть, пока тот самоутвердится и отвалит? Длинный язык снова до добра не довел. — Слушай, — Сережа поднимает ладони в примирительном жесте, — я погорячился. И так ничего не получалось, а тут ты еще… Волков выглядит удивленным и растерянным. Чистосердечного признания тот явно не ожидал. — И? — произносит недоверчиво. — И извини, — нехотя заключает Сережа. Внутренний голос подстегивает врезать по озадаченной роже и снова попытаться убежать, но Сережа больно закусывает щеку изнутри и старается выровнять дыхание. «Нет, — убеждает он себя, — сейчас лучше не лезть на рожон. Пусть просто свалит из комнаты, хрен с ним». — Давай не будем. Мне оно не надо, тебе тоже, — изрекает он и примирительно кладет ладонь на чужое плечо. У Волкова округляются глаза. Тот пару раз моргает и как-то странно съеживается, косясь на Сережину руку. Наверное, лучше ее с плеча убрать, вот только почему-то двигаться стремно. Волков молчит пару долгих секунд, встряхивает головой и наконец изрекает: — Ты достал меня, Разумовский. Объясни, нормальным нельзя быть? Почему ты такой… Такой?! — Волков делает акцент на последнем слове, зло кривит губы и замахивается. Сережа рефлекторно вжимается в стену, смотрит исподлобья, ожидая удара. Но нет. Волков вдруг кулак опускает, резко наклоняется — не иначе, собрался лбом его долбануть, как в тупых боевиках? — сминает ткань футболки у него на груди. И прижимается губами к Сережиным губам, с размаху впечатывая его затылком в стену. Затем сразу же отшатывается. Сережа не успевает шевельнуться — не то что понять, какого хрена произошло, — лишь сильнее сжимает пальцы на чужом плече. У Волкова ошалелый пьяный взгляд: зрачки расширились настолько, что практически не видно радужки. Сережа чувствует, как горит лицо, и рука, вцепившаяся в волковское плечо, тоже горит. Оттолкнуть бы Волкова, но Сережа не шевелится, не дышит. Кажется, малейшее движение — и случится страшное. А Волков — абсолютно поплывший, будто на автопилоте и ни черта не соображающий — снова приближает лицо, теперь медленно. Сережа видит короткие густые ресницы, две маленькие бледные родинки на правой скуле, трещинки на заветренных губах. Волков касается его носа своим, выдыхает. Сережа по-прежнему какого-то хрена не двигается, завороженно смотрит на расплывающееся при такой близости лицо. Волков… Олег Волков его целует. Олег. Его. Целует. Наконец удается осознать происходящее и сформировать в подобие цельной мысли. Сережа стоит в абсолютном оцепенении. Никаких готовых решений для подобных ситуаций у него нет. Он вообще словно не здесь. Не может такого быть. Он уснул за чертовым сочинением, и его мозг породил вот это. Сережа зажмуривается и пытается выудить из сознания хоть одну адекватную идею, что с этим всем делать. И его накрывает. Чужие губы ощущаются приятно, горячая ладонь Олега на груди — тоже. И то, как Сереже вдруг становится тепло-тепло-тепло-жарко, — невыносимо хорошо. Правильно. Хочется, чтобы это длилось дольше, а лучше вообще не кончалось. Сережа приоткрывает губы и чувствует, как в рот проникает Олегов язык. В следующую секунду Олег отскакивает от него точно ошпаренный, сбрасывает Сережину руку с плеча. Сережу прошибает дрожь — словно из жаркого помещения на холод без куртки выставили. Они смотрят друг на друга испуганно — глаза в глаза — несколько мгновений. У Олега красные, как помидоры, уши и безумный взгляд; Сережа чувствует, как пылают лицо и шея. — Ты… Ты чего сделал?.. — шепчет Олег, проглатывая слова. Сережа не способен отвечать — он способен лишь едва держаться на ногах. Колени трясутся. Он точно знает: это не он сделал. И уверен, что Олег тоже это знает. Олег разворачивается и ошалело бредет к выходу. — Расскажешь кому — убью, — говорит тот напоследок, не оборачиваясь. *** Отсидевшись и кое-как выбравшись из приямка, Сережа через боль выпрямляется и расправляет плечи. Прежде чем идти домой, необходимо умыться. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел его в таком виде. До туалетов он доходит без свидетелей: похоже, лимит неудач на сегодня исчерпан. В единственном почти уцелевшем зеркальце над умывальником Сережа — блеклая версия себя самого с разукрашенными засохшей кровью губами и подбородком. Нос распух, а извечные синяки под глазами отчетливее выделяются на бледной коже. Обидно и некрасиво. Две недели сплошного ада. Будто ему мало было нервотрепки в преддверии выпускного года. Сережа нацелился на Москву: он поступит в МГУ. Сбежит от пьяных развлечений, обшарпанных стен и глупых неприветливых рож. Как встанет на ноги — заберет маму из больницы. Дома ей точно станет лучше. Только об этом он должен думать, только это важно. Вовсе не Олег, слетевший с катушек и докапывающийся до него теперь с особой жестокостью. Вовсе не Олег — послушный пес главного хулигана класса и, как оказалось, конченый трус. Вовсе не Олег, у которого внезапно — изгиб поясницы Давида и взгляд обреченной Мадонны. Черт возьми. Вода, стекающая с подбородка в раковину, розоватая. Сережа, в отличие от некоторых, до жалкого самообмана не опускается, ему хватает духу называть вещи своими именами: он, всегда презиравший тех, у кого в голове вместо толковых мыслей — романтические бредни, запал на парня, который периодически поколачивал его с другими тупицами аж с пятого класса. «А если бы тебя бомж поцеловал, и в него бы втрескался?» — злобно думает он, глядя на свое отражение. То ожидаемо молчит, только смотрит сердито. Сереже стыдно перед самим собой. Это бесконечно глупо — так вот сходить с ума, да еще по человеку, которого и уважать-то по сути не за что. Чем этот Олег вообще мог зацепить? Тупой собачьей верностью уебку Владу? Эмоциональным диапазоном зубочистки? А может, лицемерием и трусостью? Сережа все прекрасно понимает, вот только поделать с этим ничего не может. С ума сходит от накатывающего хаоса эмоций. Во снах вместо обычных нечетких образов, забытых на рассвете, — теперь сплошной Олег. И у недопитой бутылки дешевого пива, которую на днях припрятал в комнате Витя, был привкус губ Олега. Сережу воротит от этого пойла страшно, но он все равно глотнул, закрыл глаза и перекатывал на языке до тех пор, пока не перестал чувствовать вкус. Зубчатую крышечку от бутылки непонятно на кой хрен сунул в карман и все это время таскал с собой. Да что же это?.. Сережа настолько на себя зол, что изо всех сил сжимает злополучную крышку в кармане. Острый край больно впивается в ладонь; от пореза спасает школьный звонок. Сережа вздрагивает, вынимает крышку, с размахом швыряет ее на пол и уходит. Школа наполняется звуками учеников, спешащих с последнего урока.