Поцелуй, ожог и свитер

Сережа даже рад, что нет возможности увидеть себя в зеркале, — после бессонной ночи наверняка глаза краснющие и синева под веками залегла. Мутит так сильно, что от первой же ложки каши его чуть не выворачивает на траву. Сидеть на бревне у костра и со спокойным видом завтракать, будто ничего не случилось, ужасно сложно. Невозможно. Сережа неплохо умеет держать лицо, но что-то ему подсказывает: он палится. То и дело посматривает на собравшихся, пытаясь понять, кто из ребят ведет себя иначе. Тупая затея — Сереже кажется, что каждый на них с Олегом странно косится. Но не могут ведь уже все знать и молчать? Если не в лицо, то хоть между собой должны шушукаться. Сережа украдкой глядит на Олега. Тот сидит почти в метре от него и сосредоточенно ест кашу, глаз от миски не отрывает. Сережа горько поджимает губы: Олег, скорее всего, отсел бы от него вообще на противоположное бревно, если б это не было слишком подозрительно. За ночь и утро Олег не сказал ему ни слова — лишь пару раз односложно ответил на Сережины вопросы. Не прикоснулся даже случайно, лег спать в самом углу палатки, будто Сережа прокаженный какой-то. «А ты для него и есть прокаженный, — зло шепчет внутренний голос, — больной». Сережа дергается, сильнее впивается пальцами в края миски. Нет. Нет, Олег просто испугался, не хочет давать лишние поводы для пересудов, вот и сторонится. «Ой ли?» К горлу подступает очередной тошнотворный ком. Сережа морщится и запивает безвкусным чаем. «Ты ведь знаешь, что я прав, — насмешливо фыркает голос, и Сережа едва не давится чаем, чувствуя, как кто-то сильно сжимает его плечи. За спиной никого, и оборачиваться не надо. — Это было вопросом времени: придурки в лагере, мудаки в школе. Кто-то должен был вас спалить. Неужели ты думал, что после этого все останется как прежде?» Сережа опускает глаза, завешивается волосами, но от голоса не отвернешься, не спрячешься. Он зажмуривается. «Ну ты же не наивный идиот, Сережа, — согнутый палец медленно проводит по щеке, и Сережа распахивает глаза. — Ты тоже так считаешь. И всегда считал. Меня-то зачем обманывать?» По спине пробегают ледяные мурашки. Сережа зябко ведет плечами и глушит порыв отставить миску в сторону и свалить. Слишком подозрительно, нужно досидеть вместе с большинством. —… сплавляемся по схожему маршруту, но ближе к полудню будет сложный порог. — Сережа выныривает из размышлений и поворачивается на голос Елены Евгеньевны. — Так что, ребятушки, максимум внимания и концентрации, во всем слушаемся нас с Женей. Сережа тихо вздыхает. После вчерашнего тело ощущается неповоротливым и тяжелым, ноет каждая мышца на руках, спине и шее. От мысли, что сегодня снова придется весь день грести, хочется взвыть, залезть обратно в палатку и пролежать там до вечера. Он отводит глаза от вожатой и сталкивается взглядом с Федей. Тот хмурится и отворачивается. Странно. Или нет? В конце концов, он вчера послал Федю, тот может хмуро пялиться на Сережу именно поэтому. — А че, привал у нас опять только под вечер? — уныло интересуется Юля. Марина и Света прикрывают ладонями синхронные зевки и тоже глядят на вожатую без энтузиазма. Только Катя заинтересованно сверкает глазами из-под челки и улыбается уголками рта, явно довольная текущим раскладом, — из всех девчонок она сейчас кажется самой бодрой. — Сегодня должны управиться часа на полтора пораньше, — ободряет Елена Евгеньевна. — Если будем умничками и не выбьемся из графика. — А можно мне на катамаран с парнями? — капризно тянет Юля. — Руки отваливаются. — Че, хочешь филонить? — ржет Киря. — А тебе че, жалко вместо дамы погрести? — парирует Юля и исподтишка показывает Кире средний палец. — Да без проблем, — Женек пожимает плечами. — Кто хочет поменяться с Юлей? — Я! — сразу же вызывается Зуб. — Ну вот и славно, — Женек вяло улыбается. — А вечером устроим финскую баньку, попаримся — мышцам легче станет. Не дрейфьте. — А теперь заканчиваем с завтраком и собираемся, — Елена Евгеньевна хлопает в ладоши и встает со своего места. Когда они залезают в палатку, Сережа тянет Олега за локоть к себе и тихо говорит: — Я думаю, это был Федя. Надо с ним поговорить, пока он всему лагерю не растрепал. Олег сдвигает брови к переносице и чуть качает головой. — Мне кажется, Зуб. — Почему? — Сережа растерянно моргает. Зуб вроде даже ни разу на них не посмотрел. По крайней мере, Сережа не заметил. Старый пялился немного и Федя. Но если б это Старый их спалил, точно бы молчать не стал. — Он тихий все утро был, не пиздел, как обычно. — Да мало ли. — И свалил от нас на другой катамаран. Сережа дергает плечом. — Возможно. Но Федя вчера караулил меня у палатки прямо перед тем, как я на речку пошел. А сейчас за завтраком пялился. Так что, думаю, это он. Олег отрывается от утрамбовывания вещей в рюкзак и хмурится. — Че он от тебя хотел? — Поблагодарить за отсутствие червей в супе, — фыркает Сережа. — Вот придурок, — усмехается Олег. — Если это был он, нам же лучше. Пойду побазарю. Олег практически вылезает из палатки, но Сережа хватает за предплечье и тянет назад. — Не надо, — говорит он. — Пошли вместе, просто спокойно поговорим с ним. Это будет лучшим решением. Раз Федя так хочет дружить, то должен понимать, что незачем рассказывать остальным про них с Олегом. Они наскоро собирают палатку. Параллельно Сережа следит за Зубом и Федей, складывающими свою на другом конце поляны, за двумя соснами. Федя то и дело бросает на него вороватые взгляды. Сомнений не остается. Они дожидаются, пока тот направится в чащу и, обойдя за деревьями, идут следом. Федя находится почти сразу у широкого ствола дерева. Сережа глядит на спину, обтянутую дурацкой желтой футболкой, и проглатывает раздражение. Он подходит поближе и прочищает горло. Федя вздрагивает, поворачивает голову в их сторону. — Занято, — буркает тот и спешно заправляет член в штаны. Сережа останавливается на расстоянии вытянутой руки. Краем глаза видит маячащего за левым плечом Олега — это придает сил. Федя разворачивается и отступает назад, к стволу дерева. Видно, что напуган. — Как у тебя дела? — спрашивает Сережа мягко. — Н-нормально, — выдавливает Федя. Руки у того мелко подрагивают. — Че вам от меня надо? — в голосе проскальзывают плаксивые нотки. — Да, в общем-то, ничего, — мурлычет Сережа вкрадчиво. Он не понимает, как вышло сказать так спокойно, ведь внутри все воет и мечется от беспокойства. — Вчера ночью ты пошел за мной к озеру, так? Федя бегает глазами, часто моргает, смотрит то на него, то на Олега, открывает и закрывает рот. Придумает оправдание или соврет? — Не ходил я за тобой, — выдыхает тот тихо. — Да что ты? — ощетинивается Сережа. Вот же придурок, даже выдумать ничего приличного не смог. — Почему тогда мы тебя там видели? — С-слушай, — мямлит себе под нос Федя. — Не знаю, что вы там делали, но я н-ни при чем. Ай! — тот прихлопывает комара, приземлившегося на плечо. — Это не «ай», — рычит Олег и подается вперед. Федя испуганно вжимает голову в плечи. — А вот если ты кому-нибудь расскажешь, вот тогда будет «ай». Это я тебе обещаю. — Мы друг друга поняли? — Сережа скрещивает руки на груди и приподнимает брови. — П-поняли, — незамедлительно отзывается Федя. — И не таскайся больше за мной, усек? — рычит он. Федя часто кивает. Бедолага совсем вжался в дерево и наверняка наступил в свою же мочу. — Пошли, — бросает Сережа Олегу и разворачивается на сто восемьдесят. «Молодец, — довольно шелестит внутренний голос. — Можешь ведь, когда хочешь». Они возвращаются к вещам. Ком в горле наконец удается сглотнуть. Олег берет рюкзаки, но Сережа, повинуясь неясному порыву, неловко отнимает и закидывает на плечо свой. Нет, лучше он сам. Мало ли. Хочется обнять, вжаться носом в горячее Олегово плечо, восстановить дыхание и угомонить заходящееся сердце. Невозможность сделать это приносит почти физический дискомфорт. — Думаешь, будет молчать? — выдыхает Сережа тихо. — Даже если нет — его слово против нашего, — Олег ободряюще улыбается. — И я сразу дам ему в рожу за, это… ну, за клевету, во, — фыркает тот. — Так и так руки чешутся. Расслабься, все хорошо будет. Сережа благодарен за эти слова, но не может не видеть, что Олег лукавит: сам-то нифига не расслаблен, хоть и старается делать вид. Хорошо, что после вчерашнего тот вообще от Сережи не открестился. Они теряются в вихре суетливых сборов, и в следующий раз остаются наедине, когда вещи уже распакованы по катамаранам. Олег отходит в сторону и поджигает сигарету. Вдыхать дым Сереже не очень нравится, но побыть рядом хочется. Он глядит на красивый профиль, на то, как Олег выпускает изо рта бесформенные струйки дыма и даже красуется один раз, пустив дым носом. Сережа любуется и фыркает: пижон. — Олег, — тихо зовет он. — М-м? — тот слегка поворачивает голову и приподнимает брови. — Спасибо, что не отвернулся, — выпаливает Сережа прежде, чем успевает передумать. — Я понимаю — это тяжело. «Опять подстраиваешься под него, — тут же просыпается внутренний голос. — Это он должен быть рад, что ты позволяешь рядом находиться». Тут Сережа с голосом согласен. Его благодарность выглядит жалкой и уязвимой. Ну и пускай. Олег озирается по сторонам и, видимо, убедившись, что в пределах слышимости нет лишних ушей, шепотом отвечает: — Стремно, конечно. Но кто они вообще такие, чтоб из-за них с тобой… ну, прекращать? А еще, это ж я виноват. Надо было быть осторожнее. В груди разливается тепло, которое тут же сменяется сжавшими горло ледяными пальцами. Ребята из лагеря — никто. А как потом в школе, с Владом и остальными? Внутренний голос, слава богу, молчит и не подливает масла в огонь. Сережа рад целиком погрузиться в греблю и ни о чем не думать, даже ноющее тело не расстраивает. Вчерашние Олеговы слова о том, что тот на него смотрит, внушают теперь больше беспокойства, чем радости. А если Олег каким-нибудь образом спалится, что тогда? Сидящего спереди Федю охота столкнуть в воду и придержать веслом, чтоб не всплыл. Сережу раздражает все в очертаниях спины, движениях и редких репликах Феди. Вот же урод тупой. Вот надо было вчера за Сережей плестись? По словам Елены Евгеньевны, гребут они сегодня из рук вон плохо и выбиваются из графика. Ну хоть Юля, занявшая место Зуба, не бесит брызганьем, хоть и болтает без умолку. Тревога не отпускает ни на секунду, но Сереже все-таки удается немного отвлечься на выводок милых утят, который они встретили на одном из миркоостровков в середине реки. Хочется поймать одного в руки и погладить, но Женек, проявив нетипичную для себя строгость, запрещает. — Мать может не признать их, если будут пахнуть человеком. Это верная погибель для такого крохи, — поясняет тот, смягчившись. Замерший на полпути к утятам по колено в воде Олег неловко трет затылок и возвращается на место. На обеденной стоянке Сережа неотрывно следит за Федей, но тот по обыкновению держится особняком от остальных. Зуб, в надежде сделать тарзанку, закидывает на дерево моток веревки, Елена Викторовна устало ругается. Следующие полчаса Киря проводит в попытках достать веревку, а Старый с Зубом болтаются рядом, наперебой давая советы. В итоге Олег подсаживает наверх Марину, и моток возвращается на свое законное место на катамаране. Ничего странного не происходит, Федя тупит в сторонке. Сережа наконец разрешает себе расслабиться. Кажется, пронесло. День проносится мигом. Ощущать под ногами твердую почву, скрестить гудящие руки на груди и прислониться к ближайшему дереву — безумно приятно. — Сережа, давай не отлынивай! — весело наставляет Елена Евгеньевна. — Неси продукты! — Я ветки собираю, — мигом отзывается Сережа. Таскать тяжеленные мешки или возиться с финской баней совсем не охота. В подтверждение своих слов он хватает лежащую под ногами палку. С хвойным валежником на этой стоянке проблема. Она выглядит куда более обжитой, чем вчерашняя, но валяющихся сухих веток тут почти нет. Приходится зайти так далеко, что не слышно уже ни ребят, суетящихся у костра, ни громко руководящей Елены Евгеньевны. Веточка за веточкой, полная охапка все же набирается. Идти обратно не очень хочется. Среди чащи тепло и спокойно, только вот комары мешают сполна насладиться лесом. К тому же, нужно успеть все сделать до темноты. Он возвращается на тропинку. На полпути к лагерю раздаются возбужденные мальчишечьи переговоры. Сережа прислушивается, но слов разобрать не может. Затем видит Старого, Зуба, Кирю и Юлю, явно о чем-то спорящих. И бредущего позади Федю. Те шагают навстречу и пока не видят его, увлеченные разговором. Сердце ухает вниз. Хочется отойти вбок, за деревья, а затем обойти компанию по дуге. Он понимает, затея глупая, его маневр не останется незамеченным, и ругает себя за трусость: мало ли что у тех за обсуждение? Тем более, Федя по обыкновению молчит. — О, — изрекает идущая впереди Юля и резко останавливается. Глядит на Сережу круглыми, испуганными глазами. Во рту мгновенно пересыхает. От дурного предчувствия начинает подташнивать. По притихшим голосам и взглядам Сережа сразу понимает: знают. Уговаривает себя, что все нормально, но уже не может сдвинуться с места. — Вы чего тут? — выдавливает он. Выходит тихо и неразборчиво. «Успокойся, — рявкает внутренний голос, — ничего они тебе не сделают». Ребята теряются, но ненадолго. Старый обходит остальных и направляется к нему. — Серег, — издевательски тянет тот, когда подходит совсем близко. Сережа глушит порыв отшагнуть. — Что ж ты не предупредил сразу, что заднеприводный? Не по-людски это, мы ж все с тобой в одном вагоне ночевали. Внутри что-то резко обрывается. Его дразнили пидором лет с двенадцати за длинные волосы, яркие значки на рюкзаке, подаренные Ритой, и любовь к цветным карандашам и фломастерам — дразнили ни за что, наугад, лишь бы задеть словом побольнее. Сережа тогда толком про себя не знал, и даже потом, когда нагнало осознанием, было не страшно, потому что он понимал: за их оскорблениями ничего не стоит. Сейчас все иначе. Их с Олегом видели. К горлу подкатывает тошнотворный ком. — Че, другу своему даешь? — Старый щурится и будто едва сдерживает улыбку. Сережу захлестывает ненавистью к этой наглой роже. Он крепче прижимает к груди кучу веток и, заставив себя дышать, отвечает: — Давай ты не будешь переносить на меня свои фантазии. Старый присвистывает. Сережа в панике отмечает, что ребята обступили его полукругом. Он бросает взгляд на Федю, но тот смотрит себе под ноги. Сережа решает, что придурку конец. Но позже, а пока надо срочно выходить из положения. — Ну и кто из вас выдумал эту хрень? — язвительно интересуется он. — За слова готовы отвечать? «Вот так, правильно, — одобрительно шелестит внутренний голос, — главное, держи лицо». — Еще как, — неожиданно подает голос Зуб. Сережа с удивлением моргает. — Я точно видел, как они с Волком на озере лизались. Чуть не блеванул, — тот сплевывает под ноги. Господи. Сереже кажется, земля уходит из-под ног. Он еще сильнее вцепляется в несчастные ветки, царапает руки, острые концы больно втыкаются в грудь. Зуб. Это был Зуб, не Федя. Черт возьми. Мысль оглушительно бьется в висках. Федя поднимает голову и хмурится. Сережа понимает: он сам себя подставил. Федя наверняка сложил два и два, рассказал остальным о сегодняшнем утре. Если бы Сережа не поторопился, если бы послушал Олега… Олег ведь говорил, что это был Зуб. Они могли бы попробовать договориться с Зубом или, в конце концов, отпираться до последнего, ведь на сраной речке было темно, хрен что видно. Но теперь конец, Сережа сам отрезал пути к отступлению. В груди все стягивает и начинает мелко подрагивать. Что делать? Что ему, блядь, делать?! — Фу, — фыркает Юля, — мерзость. Бежать некуда. Отрицать, когда всем уже все понятно, — просто жалко. «Дыши, — напоминает внутренний голос. — Они подавятся, захлебнутся своим возмущением. Сдохнут». Сережа заставляет себя чуть расслабить плечи. Голос прав: они не тронут его, не посмеют. Не после того, какую они с Олегом заслужили репутацию. Нужно просто не показывать слабость, не давать этим шакалам повод. Он справится. — И что? — произносит Сережа холодно. — Для твоих нежных глазок оказалось слишком? Моральную компенсацию выплатить? Руки дрожат, Сережа прижимает ветки так сильно, что они, кажется, скоро проломят грудную клетку. Зуб оторопело таращится на него, приоткрывает рот, но тут же закрывает, тушуется. Внутри загорается крупица надежды: неужели получится? — Охуевший пидор, — возмущенно шипит Старый. — Не, ну вы слышали? — после этой фразы Зуб с готовностью вскидывается и сердито крякает, а Киря матерится себе под нос. — Хватай его, парни. Сережа не сразу соображает, что надо бросить свою ношу. Убегать бесполезно — так хоть в нос кому-нибудь успел бы заехать. Киря со Старым скручивают его позорно быстро. Ветки падают под ноги. Мелькает мысль закричать, позвать Олега, но здоровенная соленая ладонь затыкает рот. Сережа изворачивается, с подступающей паникой понимает, что не может высвободиться, и, переборов отвращение, со всей дури зубами вцепляется в чужую ладонь. — Ай, блядь! — Киря одергивает руку и отвешивает сильный подзатыльник. Уши закладывает. Сережа бросается в сторону, но Киря хватает его за шиворот и рывком прикладывает о дерево. Плечо взрывается острой болью, но Сережа, проигнорировав это, тут же хватает с земли одну из веток и с разворота замахивается — Киря едва успевает отскочить. — Во ебнутый, — недовольно басит тот. — Давай, рискните здоровьем, — Сережа со злостью скалится и снова рассекает палкой воздух, заставляя Кирю и Зуба отступить еще на шаг. Затем переводит взгляд на Старого, смотрит прямо в ошалевшие темные глаза. Федя маячит на периферии зрения, Юля из-за плеча Старого выглядывает с интересом и долей брезгливости. — Да не вопрос, — хмыкает Старый, поднимает камень и быстро швыряет в Сережу. — Пидор вонючий. Ни отбить, ни увернуться с такого близкого расстояния он не успевает, и камень больно врезается в живот. Сережа охает, непроизвольно сгибается, прижимая обе руки с палкой к себе. Его сразу хватают за волосы, тянут вперед. Он хочет замахнуться, но кто-то берется за другой конец палки и пытается выдернуть ее из рук. Сережа, шипя, цепляется за единственное оружие, вжимает голову в плечи и цедит сквозь стиснутые зубы яростное «мразь», когда его бьют в живот, прямо по пульсирующему от удара камнем месту. — Мы тебя, бля, отучим борзым быть, — слышит он запыхавшееся сипение Старого. Сережу пинают по коленям, и он заваливается на землю, повисает всем весом на злосчастной палке, которую Старый держит за другой конец. — Да отцепись ты, бля, — рявкает тот, неожиданно бросает палку и, когда Сережины руки оказываются на земле, наступает ему на пальцы ботинком. Сережа вскрикивает и разжимает пальцы. Палку тут же забирают, а рот затыкают ладонью. Снова Киря. Сука, тварь, как же хочется взять эту палку и попротыкать всем подонкам животы, провернуть внутри так, чтоб кишки намотались, и выдернуть нахрен. Киря держит за волосы, Зуб выкручивает обе руки. Сережа лихорадочно думает, как бы извернуться и двинуть кого-нибудь ногами, но не успевает — Старый с размаху пинает его несколько раз по ребрам. Больно до жути, Сережа против воли скулит Кире в ладонь. Чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Он безумно зол, напуган и в душе не ебет, что же делать. Трое на одного. Трусливые твари, уебки, бляди — он ненавидит каждого до дрожи. Облить бы их палатки бензином и поджечь ночью, чтоб у уродов не было даже шанса на спасение. — Я, кстати, сразу подумал, что он пидор, — хмыкает Старый. — Ага, похож, — охотно поддакивает Зуб. — Ой, да че вы гоните, — вклинивается Юля, — сразу подумали они. Сережа тщетно пытается вырваться. Укусить ладонь тоже не получается. — Бля буду! — взвивается Зуб. — Патлы длинные и ваще, как пидор держится. Меня Волк просто с толку сбил — ровный ж пацан с виду. — А я говорила, что у парня такого причесона не должно быть, — фыркает Юля. — А Маринка все: «Нормальный он, красивые волосы». Вот дура. Старый присаживается напротив него на корточки. — Это разве «красивые»? — прыскает с пренебрежением и дергает Сережу за упавшую на левый глаз прядь волос. — Солома какая-то ржавая. Сережа дергает головой и буравит Старого ненавидящим взглядом. Был бы свободен рот — отгрыз бы суке пальцы. Старый достает из кармана складной нож, и у Сережи разом леденеет в груди. — Э, ты че? — неуверенно тянет Зуб. — Да расслабься, родной, я так, стрижку педику подправлю. Сережа мычит неразборчивое «Только тронь!» и принимается брыкаться с удвоенной силой. Старый ржет. — Смотрите-ка, не хочет. Со всех сторон раздаются смешки. Старый подносит нож к его лицу, оттягивает прядь и проводит по ней лезвием на уровне носа. Нож соскальзывает, но часть волос все же падает на землю. Суки. Суки-суки-суки! Сережа зажмуривается, чтобы никто не видел жгущих глаза слез. — Вы че творите?! — доносится девчачий крик. Сережа запоздало узнает: Марина. — Вы… Вы че, совсем сдурели? Отпустите его! Сережа распахивает глаза и видит, как Старый опускает нож. — Марин, да мы это, — Старый оборачивается к ней и выдает исчерпывающее: — Он пидор. — Они с Волком сосались! — вопит Зуб. — Бля, отпустите, придурки! Вы совсем, что ли? Юля мерзко клацает языком. — Марин, перестань, а. Пусть ребята его проучат. — Да, а то ваще страх потеряли: сосались на речке! — продолжает возмущенно бухтеть Зуб. — Кретины, — бросает Марина, затем вдруг громко кричит: — Сюда! Помогите, скорее, сюда! Зуб пулей отскакивает от Сережи. — Ты че орешь, дура?! Сережа старается вывернуться, но не выходит: Киря придавливает к земле всем своим немалым весом. — Да бля, Марин, — раздраженно тянет Старый и поднимается на ноги, прячет нож. — Че сразу стучать-то, а? — А то! — задыхаясь от возмущения, выпаливает Марина. — Потому что ты тут! С ножом! Вы зачем так? — сбивчиво выдает та, то и дело переводя взгляд с Сережи на Старого и обратно. — Да потому что он — пи-дор, — говорит Старый так, словно обращается к трехлетке. — Его Волк пялит. Прям в жопу, ферштейн? Марина открывает рот, закрывает, хлопает глазами. Краснеет и теряется. — И-и что теперь? — выдавливает тихо, неуверенно. — Пырнуть его за это? — Да бля, не собирался я его резать! — взрывается Старый. — Думаешь, в тюрячку охота? Тюрячка — это вон, для таких, как этот, курорт, — дергает подбородком в сторону Сережи. — Успокойся, целеньким твой Сережа уйдет. Только кончики подравняем. Подними ему голову. Киря тянет наверх, больно заламывает шею. Лицо Старого искажается гримасой, и тот снова выкидывает лезвие. — Ясно, — Марина разворачивается и шагает в сторону, откуда пришла. Скрывается за деревьями быстро, почти бегом. Сережа провожает ее взглядом, чувствуя себя преданным. Вроде ничего Марина ему не должна, но от потери надежды, которую она подарила, выть охота. — Святошка, блин, — хмыкает Юля и подгоняет: — Режь давай, пока еще кого-нибудь не принесло. Старый пыхтит, матерится под нос, но усердно продолжает срезать прядь за прядью. За волосы тянет больно, но куда больнее осознавать, что придется терпеть и молча смотреть, как его уродуют. За все эти годы было столько уебищных шуток и порывов Сережу то зеленкой измазать, то остричь — но ни одна тварь не посмела в самом деле волосы кромсать. Сережа снова зажмуривается и отказывается верить в происходящее. Близость ножа к лицу заставляет лежать неподвижно, дышать через раз. Воздуха и без того не хватает из-за Кириной вонючей ладони. Убьет, он их всех, сука, убьет. Пусть только отпустят. — Слышь, уроды! — раздается со стороны тропинки. Все внутри взрывается восторгом, облегчением, страхом. Олег. Киря резко убирает руки от его лица. Сережа дышит жадно, облизывает губы, голова кружится. Олег, явно запыхавшийся, стоит меж двумя деревьями и смотрит на все широко распахнутыми глазами. Через мгновение лицо Олега перекашивает яростной гримасой. — Убью, — рычит тот и бросается к Сереже, прямо на Кирю. Сережа толком не успевает испугаться, что у Старого нож, который Олег, возможно, не заметил. Воздух из легких выбивает, когда Олег и Киря сцепляются и наваливаются на него. Олег отпихивает Сережу в сторону, сам проворно вскакивает и пинает Кирю, не дает встать. Сережа поднимается на ноги. Зуб кружит вокруг дерущихся Олега и Кири, но, видимо, никак не может подступиться. Федя пятится прочь. Старый что-то кричит и кидается прямо на Сережу. Он рефлекторно выставляет вперед предплечья, но в следующий момент видит нож на земле. Мелькает мысль схватить нож и пырнуть Старого — Сережа даже видит эту картинку перед глазами, — но Старый сбивает с ног. Сережа бьет того в подбородок. Они катаются по земле и стараются друг друга придушить, задеть, ударить в глаза, оторвать уши. Боль где-то далеко, на втором плане. На первом — бешеным стуком в висках: «Убей, убей, убей!» — Прекратите! — визжит Марина. — Стукачка ебаная! — орет Юля. Крики, стоны, звуки ударов и девичьи визги смешиваются в неразборчивую какофонию звуков, заглушающую все вокруг. От очередного тычка в ребра перед глазами темнеет и пляшут искры. Сережа старается вдохнуть, но не может. Старый тянет его за волосы, замахивается. Сережа вскрикивает и отворачивается, зажмурившись. Вес Старого исчезает с него мгновенно, словно уебок испарился. Сережа подбирается, вскакивает и смотрит на материализовавшегося рядом Олега. Тот замахивается раз, затем второй: голова Старого дергается, как игрушечная. Удары четкие, красивые. Сережа глаз отвести не может, но спустя пару секунд все же оглядывается, оценивая обстановку: Зуб сидит рядом с валяющимся мордой вниз Кирей и баюкает руку, Марина с Юлей держатся одна за щеку, другая за живот и орут друг на друга так громко и одновременно, что слов не разобрать. Феди не видать. — Разошлись! — оглашает поляну громогласный крик. Женек с Еленой Евгеньевной врываются в потасовку. Елена Евгеньевна оттаскивает Олега от Старого, Женек руками расталкивает притихших девчонок и бежит к Кире. Катя встает между Мариной и Юлей, угрожающе выпучив глаза на последнюю. Света растерянно топчется в отдалении. — Живой, — облегченно сообщает Женек, перевернув Кирю на спину. Сережа вдруг понимает, что все эти секунды не дышал. Он дергается, делает глубокий вдох и, повинуясь головокружению, оседает на землю. Смотрит на Олега. У того все лицо кровью залито. Олег обеспокоенно глядит в ответ. Перемазанные зеленкой, сопящие и зыркающие друг на друга исподлобья, они по приказу Елены Евгеньевны рассаживаются вокруг костра. Рука Зуба перебинтована и привязана к корпусу, Киря прикладывает к ушибленной голове пакет, полный речной воды. Старому досталось преступно мало: пол-лица превратилось в синяк, но Сережа предпочел бы тому что-нибудь сломать. Охота вытащить из горящей кучи так удачно торчащее бревно и стукнуть Старого по башке. Олег угрюмо держится рядом. Тот не дал Кате обработать полученные травмы и похож теперь на восставшего из мертвых зомбака: бледный, с запекшейся кровью на лице. С момента окончания драки Олег и слова не произнес, лишь хмуро и агрессивно зыркал на всех, кто пытался подойти или хотя бы поворачивал голову в их с Сережей сторону. — Ну-с… — Женек трет затылок и оглядывает всех по очереди. — Что с вами делать-то? — вопрошает сконфуженно, явно обращаясь к Елене Евгеньевне. — Что-что, — вздыхает та, — катер ждем. Рассказывайте, что произошло у вас. Олег? — она переводит на Олега цепкий, внимательный взгляд. Сережу тянет самому ответить, но он прикусывает язык. — Упал, — хрипло буркает тот. Елена Евгеньевна поджимает губы и качает головой. — Ты серьезно покалечил троих товарищей, — отрезает грозно. — Ты понимаешь, что детская комната милиции по тебе плачет? Олег флегматично пожимает плечами. Сережа знает, что тот и так за что-то на учете. — Девочки? Марина? — предпринимает следующую попытку Елена Евгеньевна. — Про них ничего не знаю, а мы помаду не поделили, — выпаливает та, сверкнув быстрой улыбкой. Юля, сидящая рядом, усердно кивает. Женек прыскает вместе с остальными и заслуживает уничтожающий взгляд от Елены Евгеньевны. — Кто-нибудь может хоть как-то объяснить, что произошло? — мигом исправляется тот, напустив строгости. Зуб крутит головой, ерзает на бревне и выбрасывает: — Волк с Серым вчера на речке… — Слышь! — угрожающе вскидывается Олег и привстает с бревна. Зуб затыкается и опускает взгляд. — Волков! — восклицает Елена Евгеньевна. — Ты смотри, совсем бессовестный! Драки устраивает, еще и товарищам угрожает! — Это не он начал! — не выдерживает Сережа. — А кто? — Елена Евгеньевна мигом переключает внимание с Олега на него. — Никто, — тут же отзывается он и отворачивается. Нет уж, он не стукач. Со Старым как-нибудь сам разберется. Тем более уверенности, что если она узнает о них с Олегом, то встанет на их сторону, нет. — Сережа, ты сидишь весь в синяках и говоришь нам, что никто не начинал драку, — скептическим тоном замечает Елена Евгеньевна. — Я упал, — упрямо врет он. — На хуй упал, — вполголоса фыркает Старый, повернувшись в сторону Зуба. Сережа замечает, что из-за мерзкой улыбки, появившейся у Старого на лице, у того трескается разбитая губа. Он не успевает понять, что происходит: вот они со Старым сидят и пилят друг друга ненавидящими взглядами, а в следующий момент Старый брыкается на земле, а озверевший Олег вцепляется тому в плечи. Прежде чем их растаскивают, Олег успевает приложить Старого о землю раза три или четыре. Оказавшись на свободе, Старый с круглыми глазами отползает подальше от рвущегося Олега, а затем, смутившись, поднимается на ноги и напускает на себя надменный вид. — Еще хоть раз в его сторону вякнешь — закопаю, — рычит Олег Старому и угрожающе озирается на держащих за оба плеча Женька и Кирю. — Еще желающие поговорить есть? Сережа окидывает собравшихся быстрым взглядом. Желающих не находится. — Так, — севшим голосом выдавливает Елена Евгеньевна. — По палаткам, живо. Если увижу кого-нибудь из вас, — она обводит пальцем всю мужскую половину лагеря, за исключением Феди, — снаружи, пеняйте на себя. — Нас-то за что? А в туалет как? — возмущенно вскидывается Зуб. — В бутылку, Женя! — взрывается она. — Пошел быстро! В палатке хорошо. Тихо, прохладно, а главное — никого, кроме них с Олегом, тут нет. Сережа закрывает вход на молнию, садится в углу и обнимает руками колени. Голова упирается в матерчатый свод, но отползти сил нет: накрыло таким облегчением, что конечности превратились в кисель. — Сереж? — тихо зовет Олег с противоположного конца палатки. Сережа поднимает глаза, видит беспокойство в чужом взгляде. Становится безумно себя жаль. Ничего плохого он никому не сделал, а его вот так… Сережа зарывается рукой в волосы, пропускает между пальцами от корней до кончиков. Рука срывается на непривычной длине. Он смотрит на ладонь: в ней остались несколько небольших прядок. Наверняка похож теперь на лишайного. Придется ходить с хвостом весь следующий год, а то и несколько лет. Неожиданно для самого себя Сережа всхлипывает. Из глаз текут неконтролируемые слезы. Какие же все вокруг уроды, как он всех ненавидит! Он давит рыдания, но не справляется и прячет голову в колени. Тело бьет крупная дрожь. На спину ложится ладонь, он вздрагивает, но тут же вспоминает, что это Олег. Тот гладит его по лопаткам, бормочет растерянно: — Сереж? Сереж, ну что ты… Тише, Сереж. Ну что мне сделать, чтоб ты перестал? От этих неуверенных утешений Сереже становится только хуже: надсадные рыдания рвутся наружу, хоть рот себе затыкай. Сквозь всхлипы пробивается икота. Он сбрасывает Олегову руку, а затем валится на того, сцепляет руки на чужой спине, прячет голову в теплое плечо и разрешает себе разрыдаться. Олег кладет ладони ему на голову и на спину, прижимает к себе, тихонько покачивается. — Да уж, ну мы с тобой и устроили тут, — со смешком шепчет Олег. Сережу пробирает на смех, он ржет Олегу в подмышку и все никак не может прекратить. Смех смешивается со слезами, заставляет задыхаться и наконец сходит на нет. Голова удивительно пустая и слегка гудит. Сережа отрывается от Олега и прячет взгляд. Накрывает запоздалым стыдом: какая жесть, зачем он разрыдался прямо перед Олегом? — Иди сюда, — зовет Олег, заставляя поднять голову. В руках у того ополовиненная пачка салфеток. Сережа стирает с лица слезы, сморкается. На салфетках остается зеленка, которой обработали небольшой порез на скуле, — Старый все же задел ножом в какой-то момент. — Давай помогу, — говорит Олег и мягко приподнимает его лицо за подбородок. — Сам-то умыться не хочешь? — усмехается Сережа, глядя на чумазое лицо. Олег улыбается уголком губ. Они практически приканчивают пачку влажных салфеток, убирая с лиц следы драки, затем Сережа достает перекись. — Да ну его, — морщит нос Олег. — Можешь не мазаться, только мне помоги, — просит он. Голос после рыданий все еще тихий и сиплый. Олег смешно прикусывает кончик языка, пока промакивает его ссадины ваткой, смоченной в перекиси. Сережа шипит и морщится, но от вида сосредоточенного лица вблизи от его носа хочется улыбаться. Закончив с Сережей, Олег наспех обрабатывает ссадины на своем лице: не издает ни звука, но кривится от боли почти на каждом движении. Сережа закусывает нижнюю губу и отводит взгляд. У Олега ведь только сошли синяки после драки с Алексеем. С губ срывается тихое: — Снова тебе из-за меня досталось. Олег опускает руку с ваткой и недоуменно смотрит на Сережу. — В смысле из-за тебя? Сереж, не глупи, эти гондоны с таким же успехом могли и меня подкараулить. И ваще, это я нас вчера спалил, — напоминает тише и угрюмее. Сережа упрямо мотает головой. Нет, тут дело не только в их с Олегом отношениях — это было личным, он по глазам Старого видел. — Если б я вел себя нормально и не наезжал на Старого, может, он не стал бы так всех против нас подначивать. А Олег сразу предупредил, что нельзя от коллектива отрываться, добром это не кончится. Довыебывался. «И что, надо было в друзья этим мразям набиваться? — взвинчивается внутренний голос. — Или послушной шавкой за Старым бегать?» Может, и надо было, огрызается про себя Сережа. Тогда они с Олегом не сидели бы сейчас избитые и их с позором не отправляли бы домой раньше времени. В носоглотке начинает пощипывать. — И ты сразу понял, что это Зуб, а я тебя не послушал. Прости меня. Олег молчит с минуту, затем придвигается и касается Сережиной руки. — Ну че ты выдумываешь? — притирается к его плечу щекой и легонько бодает Сережу лбом. — Нихера я не понял, а просто предположил. Да и не похуй ли уже? Какая разница, кто нас спалил? Сережа с жаром возражает: — Выдумываю? Да ты не видел, с каким удовольствием Старый меня избивал! Олег вздрагивает, меняется в лице. Осторожно проводит кончиками пальцев по Сережиной скуле, почти не касаясь. — Мудло он просто. И садист. Мало я его отмудохал, — Олег мягко притягивает Сережу, укладывает его голову себе на грудь, аккуратно обнимает. Сережа прикрывает глаза, выдыхает и расслабляется. Полусидя не особо удобно, но в объятиях Олега так хорошо и спокойно, что он не решается двигаться. — Старый тупо тебе завидовал, — продолжает Олег, мерно поглаживая по волосам. Безумно приятно. — Ты вон как его осаживал, авторитет ему подрывал. — Доподрывался, ага, — буркает Сережа. — Да пошел он. Правильно ты все делал. Я ваще, если честно, поначалу охренел: не думал, что ты так можешь. — Сережа слышит в голосе Олега улыбку и улыбается сам. — Так что хорошо, что ты меня не послушал, нечего с такими ебланами водиться. Втроем на одного — ну пиздец. Улыбка застывает на Сережином лице. «С ебланами, значит? — елейно шепчет голос. — А себя и Влада он в таком случае к какому классу млекопитающих относит?» Сережа зажмуривается. Нет, он не будет поднимать эту тему. Не сейчас, когда между ними снова воцарилась хрупкая идиллия. «Грош цена такой идиллии», — дразнится голос. Сережа сглатывает и медленно сжимает пальцы в кулаки. Голос, конечно, прав, но, боже, каким уставшим и несчастным он себя чувствует. Сережа не готов — они обязательно вернутся к этому, но позже. «Трус». Он судорожно хватает ртом воздух и встряхивает головой. Спиной чувствует, как Олег напрягается. — Все нормально? — обеспокоенно спрашивает тот. «Давай, тряпка, соври, что все в порядке, раз на честность у тебя смелости не хватает!» — Нет! — выпаливает Сережа непонятно кому в ответ и замирает, осознавая, что сказал это вслух. Делает несколько рваных вдохов и разворачивается к Олегу. — Вы ведь так же меня избивали, — неожиданно твердым и спокойным голосом выдает он. Олег каменеет лицом. — Нападали по несколько человек, зажимали в безлюдных местах и издевались. Ты это понимаешь? Олег медленно кивает с таким видом, будто это движение дается ему с невероятным трудом. У Сережи сердце на мгновение замирает, затем что-то больно щемит в груди. — Я знаю, что теперь все по-другому, — тихо продолжает он, когда тяжелое молчание затягивается, давит ощущением безнадежности, — но я не могу взять и просто это забыть. — Сережа кусает щеку изнутри, отворачивается и выпаливает, пока не передумал: — Иногда я смотрю на твои руки и думаю лишь о том, что эти самые кулаки… — он затыкается, не в силах продолжить. Чувствует себя глупо и еще более несчастно, чем пару минут назад. Стойкое ощущение, что он окончательно все испортил, впивается под ребра, режет. Глаза снова начинает жечь от подступивших слез. Олег молчит пугающе долго. Сережа и сам не знает, что тут можно ответить, но хочется вцепиться Олегу в футболку и прошептать: «Скажи хоть что-нибудь!» Он оборачивается и ловит мрачный взгляд. — Я тоже об этом помню, — хрипло произносит Олег. — Иногда мне кажется, это было пиздец давно, как в прошлой жизни. Или вообще не со мной, потому что я сейчас даже не представляю, как я мог тебя… Тебе так больно делать, — Олег морщится. — А сегодня увидел, как тебя эти ебланы скрутили, и… Бля, Сереж, — вдруг хватает его за руки и крепко сжимает, — я думал, я убью их, честно. Такой злобой накрыло. Клянусь, убил бы — и похуй на тюрячку. Сережа нервно усмехается и осторожно вынимает руку, которую отдавил Старый, — пальцы все еще болят. — Да я и сам думал, что убью их, как только вывернусь. Олег смотрит серьезно, тяжело. — Так это, вот… Я когда вас увидел, понял, что я… я ж тебя так держал. И колотил. Не, я не дебил, — Олег резко дергает головой, — я все время и так понимал, что это пиздец был, но сейчас увидел. И бля. Олег затыкается и выпускает его руку из своих. Сережа сидит неподвижно, еле дышит. Страшно поднять глаза и снова встретиться с Олегом взглядом. Озвученное с силой ударило под дых, дезориентировало, и Сережа без понятия, как на это реагировать. Не знает даже, что должен чувствовать. Хочется быстрее соскочить с темы, но Сережа понимает: нет, слишком долго они этот момент оттягивали. Дальше — никак нельзя. — И что теперь? — едва слышно произносит он. Олег неопределенно дергает плечом. — Не знаю. Я вообще не знаю, как такое простить возможно. — Потому что нельзя, — неожиданно озвучивает Сережа и заставляет себя посмотреть на Олега. Тот весь словно сжимается. — Такое не прощается. Ну, точно не до конца. Мне кажется, оно навсегда останется частью меня, просто… Со временем это будет проще принять, да? Олег смотрит задумчиво. Морщинка, залегшая между бровей, и тяжелый, виноватый взгляд добавляют тому лет десять сверху. — Надеюсь, — произносит одними губами, почти беззвучно. Как же все это сложно. Сережа и рад бы простить и забыть. Если бы он только мог. Сережа подползает немного вперед, к Олегу, кладет подбородок тому на плечо. Олег тут же обнимает и вздыхает будто бы с облегчением. — Но между нами… все по-прежнему? — осторожно спрашивает Сережа. — Угу, — отзывается Олег и крепче прижимает к себе. Они сидят так некоторое время, и Сережа с упоением вслушивается, как бьется в чужой грудной клетке сердце. «По-прежнему» — неверное слово. Все уже иначе, Сережа чувствует. Теперь все яснее, острее и честнее. И так ему нравится гораздо больше. — Ребят? — раздается громкий шепот снаружи. Они резко отлетают друг от друга и с секунду испуганно переглядываются. Кто-то из девчонок. — Ребята-а? — Чего? — буркает Сережа недружелюбно. Сердце бухает в ушах, дыхание резко сбилось так, будто он пробежал марафон. — Это Марина с Катей, открывайте. — Чего надо? — Мы это… — говорит Марина. — Пожрать принесли, — заканчивает фразу Катя. Сережа вздыхает отчасти облегченно, а отчасти — с раздражением: только этих не хватало. Но живот сводит от голода. Сережа кивает Олегу, и тот расстегивает вход. Девочки забираются внутрь без разрешения и предупреждения, Катя закрывает за собой молнию. Им с Олегом приходится посторониться, отползти в противоположную часть палатки. Катя вываливает из рюкзака сухари, термос и несколько конфет, а Марина протягивает им с Олегом по алюминиевой миске. Сережа растерянно моргает. В мисках макароны с сосисками, и запах стоит такой, что слюни во рту собираются. — Спасибо, — он осторожно принимает свою порцию и ищет глазами ложку, попутно отгоняя мысли о крысином яде, который кто-то из пацанов мог подсыпать им в миски. — Ага, пасиб. А ложка? — опережает Олег. — Ой, — изрекает Марина. — Щас принесу. Девчонки не выглядят так, будто тех заставили тащить им еду. Сами решили? После того, как узнали про них с Олегом, — неужели? — Да забей, — фыркает Олег и берет сосиску, сразу запихивая в рот почти целиком, — это ж не рис, — говорит с набитым ртом. Сережа поспорил бы, но теперь это уже не в тему. Ему приходится взять немного макарон руками. К счастью, те слипшиеся, есть легко. — Вы как тут? — вздыхает Катя, брезгливо глядя на то, как Олег запихивает еду в рот. — Пойдет, — пожимает плечами Сережа. Вообще-то, ужасно: лицо и тело болят, волосы жалко, испорченных каникул — и того жальче. Но не ныть же теперь об этом перед посторонними. — Вы говорите, если что понадобится. Катер только утром будет, а Евгеньевна злая как собака. С чего бы Марине и Кате быть настолько добрыми к ним? Сколько Сережа об этом ни размышляет, корыстная причина никак не приходит на ум. — Да, спасибо, — он слегка улыбается. Закрадывается робкая надежда, что эти девчонки не такие уж и плохие. Даже Маринина пережженная рыжина больше почти не раздражает. — Спасибо, что позвала меня, — внезапно очень серьезно говорит Олег Марине. Она глядит на Сережу, но тут же отводит глаза. — Я не могла это просто оставить, — смущенно отвечает то ли Олегу, то ли Сереже. — Бутылку, может, принести? — фыркает Катя, мигом разряжая потяжелевшую атмосферу. — Ну нет, — кривится Сережа. Он ни за что не станет ссать в бутылку и Олегу не позволит. Ночью сходят, когда все заснут. — А вы это, — Катя мнется, слова явно даются ей с трудом. — Ну, вы правда того? Друг с другом? — заканчивает и краснеет. Прежде чем он успевает подумать, Олег выпаливает: — А если правда, то че? — в голосе проскакивают угрожающие нотки. — Да ниче, — пожимает плечами Катя. — Просто интересно. А как?.. — Кать! — укоризненно одергивает Марина. — Да чего-о? — тянет та. — В общем-то, она хотела сказать, нам жаль, что все это произошло, — заключает Марина. — Ага, хотя мы вообще ни при чем, — встревает Катя. — Ну… — Сережа мнется. Теперь ясно: девчонкам просто стало их с Олегом жалко. От этого, как ни странно, легче. По крайней мере, те не задумали никакой гадости. — Спасибо. — Я ваще считаю, что это нормально, — заверяет Катя. — У меня вот в классе есть одна девчонка… — Ты можешь помолчать? — перебивает Марина. — Я ниче такого не говорю! — Посмотри, он весь красный из-за тебя! — Марина тычет пальцем в сторону Олега. Сережа не может сдержать улыбки: тот реально пунцовый — даже скулы порозовели. — Да не, я не… — сбивчиво оправдывается Олег. — Жарко просто. Марина с Катей отводят взгляды в разные стороны. — Да-а, — неловко тянет Марина, — жарковато. Слушай, — она резко переключается на Сережу. — Жаль твои волосы, они такие красивые. Я бы все отдала, чтобы у меня такой цвет был. Сереже становится безумно стыдно за все те разы, когда он внутренне фыркал на мочалку на голове Марины. Она, походу, оказалась отличной девчонкой. — С-спасибо, — выдавливает он. — Да уж, жалко, — соглашается Катя. — Наверное, отрезать придется. Выглядит, как лишай. Сережа печально хмыкает. Он и без нее догадывался. Марина прикрывает глаза рукой и вздыхает. — Напомни, почему я с тобой общаюсь? — фыркает в сторону Кати. Сережа доедает свою порцию и думает, как бы ему вытереть руки, ни к чему не притрагиваясь. — Дай салфетку, пожалуйста. Ты сидишь на них, — просит Катю. Та достает из-под ноги пачку и вытягивает влажную салфетку. — Слушай, а хочешь, тебя подстрижем? — предлагает Катя. — Я умею, вообще-то. Правда, ножницы только маникюрные есть, но, думаю, справимся. Сережа недоверчиво ухмыляется. С одной стороны, мысль толковая — в таком виде ему точно не вариант ходить, — но Кате он не то чтоб доверяет. — О, а давай и меня тоже? — оживляется Марина. — Хочу каре. — Да блин, ты до дома не подождешь? С этими ножничками три часа возиться буду, — ворчит Катя. — Хочу сейчас, — настаивает Марина. — Устроим тут салон красоты! Круто ведь! Круто ведь, да? — она оглядывается на Сережу. — Да, наверное, — выдавливает он растерянно. — Нет! — одновременно отвечает Олег. Сережа хватает со спальника конфету, которую Олег еще не успел съесть. — А тебя не спрашивали, — смешливо парирует Катя. — О, тебе тоже, кстати, челку подравняю! Она уносится за ножницами. — Я не хочу, — упрямо талдычит Олег. Сережа прыскает. — В ней около сорока килограмм, — закатывает глаза Марина, — уж, наверное, она тебя не заставит. Сереже весело. Непонятно, каким образом, но девчонки со своей навязчивой добротой подняли ему настроение. «Подумаешь, волосы. Волосы — не зубы», — ободряет внутренний голос. — Надо спальники убрать, — решается он. К приходу Кати они худо-бедно справляются со спальниками и остальными вещами. — Ну что, кто первый? — спрашивает та деловито. — Олег? Они успевают закончить аккурат к ночи. Сережа глядит на устланный волосами пол палатки и на ощупь пытается понять, как теперь выглядит. Катя постаралась по максимуму сохранить длину и сделала что-то вроде каре. Непривычно короткие пряди едва достают до плеч и вряд ли теперь соберутся в хвост. — А хорошо, — улыбается Марина, — интересно так. Из жалости, наверное. Внутренний голос возмущенно фыркает, но не успевает встрять — Олег добавляет тихое: — Тебе идет. — Ага, — Марина энергично кивает. — Я ж говорю, Катя у нас мастер на все руки! — Да ладно тебе, — та довольно хихикает. — Вот если б у меня нормальные ножницы были — ваще красоту сделала бы. Но так тоже хорошо, — быстро спохватывается Катя и показывает ему большой палец вверх. Сережа прыскает со смеху и с улыбкой качает головой. — Я понял, спасибо. Правда спасибо. Вам обеим. — На здоровье, — бодро отзывается Катя. Марина молча улыбается — будто чуть грустно и понимающе — и кивает. — Ладно, — спустя несколько секунд тянет она, — мы пойдем, а то уже стемнело. Вдруг Евгеньевна палатки проверять надумает. Спокойной ночи, ребят. — Всем споки, — вторит Катя и на коленках ползет к выходу следом за Мариной. — Спокойной, — бросает им вслед Олег и закрывает за ними палатку. Сережа прослеживает взглядом вжикнувшую «собачку» молнии и опускает глаза на смешавшиеся у колен пряди волос — свои и Маринины. Олег удрученно клацает языком. — Хер соберешь теперь. Сереж? — осторожно зовет и подсаживается ближе. — Нормально? Сережа безотрывно смотрит на обрезанные волосы, затем касается кончиков оставшихся на голове прядей. Если его едва знакомые уроды так за это побили, что же сделают в школе, когда узнают про них с Олегом? «Да ты оптимист, — присвистывает голос. — Ставлю на то, что Олег первого же сентября сделает вид, что имени твоего не помнит». Может быть. Но что-то подсказывает: будет иначе. Вот только радостнее от этого осознания почему-то не становится. — Волосы жалко, — глухо отвечает он. — Жалко, — соглашается Олег. — Но тебе реально и с такими хорошо, — тот протягивает руку и ласковым движением пропускает пряди сквозь пальцы. — А волосы… Захочешь — отрастишь опять. «Вот именно!» — поддакивает внутренний голос. Сережа усмехается неожиданному единению Олега и голоса. Дожили, называется. — Что, правда идет? — с улыбкой переспрашивает он и приосанивается, стреляет в Олега взглядом из-под ресниц. — Еще как, — Олег тянет его на себя и крепко обнимает. — Забей на них всех. Завтра уже свалим отсюда. Сережа согласно угукает, прикрывает глаза и позволяет себе довериться совету Олега.