***
Кажется, на том, что у Инфинита тяжёлый характер, хреновое состояние здоровья и его ненавидит почти вся планета, список проблем можно было бы уже закончить. Однако жизнь не любит ставить перед тобой настолько простые задачи, поэтому вскоре на поверхность всплывает ещё одна неприятная деталь. Кошмары. Не может пройти и дня, чтобы дурные сны не явились к больному шакалу, отбирая у него — и у тебя в том числе — возможность отдохнуть. Поначалу ты пытаешься этого не замечать, не слышать криков, шумных завываний и сдавленного скулежа среди шебуршаний и попыток точить сломанные когти о стену. Ты запираешь дверь в спальню. Душишь себя подушками. Делаешь, в конце концов, беруши из ватных палочек. Обычная вата так невовремя заканчивается, и приходится извращаться… На четвёртую — или пятую? — ночь, проведённую почти без сна, ты вдруг обнаруживаешь себя на пороге спальни. Под мышкой зажато одеяло и укутанная в неё подушка. Ты щуришься, потому что очки остались на столике перед диваном. Но сумерки и плохое зрение не мешают тебе ориентироваться в собственной квартире. Всё-таки, дойти до постели — дело не большое. Инфинит, когда ты плюхаешь задницу на кровать, просыпается мгновенно. Он едва ли понимает, что происходит, но уже поджимается, то ли от испуга, то ли в намерении на незваного гостя напасть. Тебе настолько сильно хочется спать, что на его поведение ты не обращаешь должного внимания. — Спать, — командуешь, устраивая подушку в изголовье, и тут же на неё заваливаешься. Постель холодная. Шакал ютился все прошедшие дни на той половине, куда положили. Тебя это мимолётно радует. Прохлада тебе нравится, и засыпать под лёгким сквозняком намного приятнее, чем в жаркой телесной духоте. Даже терпкий запах лекарств не мешает, гармонично вплетаясь в ночную свежесть. Ты поворачиваешься к Инфиниту спиной, готовый в любое мгновение провалиться в сладкий и глубокий сон. Тело быстро вспоминает, как это хорошо — спать на нормальном матрасе — и хочет воспользоваться этой возможностью по полной. Однако сразу уснуть тебе не дают: в затылок упирается слишком ощутимый взгляд. Инфинит проснулся и явно не собирается засыпать обратно, пока ты рядом. По крайней мере, пока ты не объяснишь, почему вдруг решил притащить к нему свою задницу. — Что ты, Хаос тебя дери, задумал? — сиплым шёпотом спрашивает он, и ты едва заметно дёргаешь оттопыренным кверху ухом. — Я хочу спать. Мне кажется, ты тоже. Настроения спорить, объяснять и что-то доказывать у тебя нет. Тем более, ты и сам не до конца понимаешь, почему поступил именно так. В конце концов можно было бы просто накачать шакала снотворным… — Засыпай. Я здесь, если тебе как-то нужно будет отличить кошмар от реальности. Спать в одной постели с тем, кто ещё месяц назад пытался тебя убить, идея, конечно, оригинальная. Но это даже не так странно, как попытка этого же засранца найти у тебя защиту. Ты не движешься, пытаясь вновь поймать сон, ускользнувший из лап, как вдруг к спине прислоняется что-то плотное и мягкое. Это вызывает в тебе призрак удивления, но… когда Инфинит притыкается лбом между твоих лопаток, ты не показываешь, что до сих пор не спишь. Хотя у тебя уже не получается заснуть, пока шакал позади не успокаивается сам. Он спит очень тихо. Приходится напрягать слух, чтобы услышать его дыхание и слабое-слабое сопение. Как ни странно, именно эти звуки в конце концов помогают тебе отключиться.***
Утром ты просыпаешься очевидно не первым. Чужие лапы прижимают твои плечи к постели, вес худого, но ощутимого тела давит сверху и, открыв глаза, ты видишь перед собой чуть расплывчатое пятно чёрно-белой морды. Инфинит смотрит на тебя пристально, с укором и немым вопросом в двуцветных глазах. Те, впервые подмечаешь ты, выглядят очень странно. Какая вообще высшая сущность додумалась давать некоторым морфам разные глаза? Маленькие — жёлтое и голубое — пятнышки на монохромном фоне немного дезориентируют. И голова начинает болеть сразу же, потому что мозг напрягается слишком сильно спросонья. — Доброе утро? — сомкнув веки прежде, чем глаз коснулась режущая боль, произносишь ты ровным, хрипло-приглушённым голосом. Хочется пить. — Что ты творишь? — не разделяя ленивого настроения, Инфинит рычит и повторяет ночной вопрос. Кажется, обычно это спрашивают, сжимая когти на горле оппонента. Но его руки по-прежнему лежат на твоих плечах. Он сам почти что цепляется за тебя, чтобы не завалиться обратно на бок или тебе на грудь. Дрожит. В его теле столько болезненной слабости, что тебе ничего не стоит скрутить его даже вслепую. Ты ограничиваешься только сменой положения: резко скидываешь шакала с себя и, перекатившись на другую половину постели, прижимаешь спиной к месту уже его. Уши прижимаются к голове, когда их вдруг касается жалобный скулёж. Ты перестарался и где-то рывком надавил на больное. — Прости, — виновато произносишь и, приоткрыв глаза, пытаешься углядеть, что натворил. Приходится щуриться, чтобы добавить зрению хоть немного ясности. Инфинит морщит морду, скалится, сцепив клыки, и показательно отводит взгляд в сторону. Взглянув ниже, ты замечаешь, что ему, пока вы кувыркались, пришлось неудобно вывернуть сломанную лапу. Вот и причина вспыхнувшей боли. Ты поспешно слезаешь с него, почти сваливаешься на пол, и открываешь ему возможность устроиться поудобнее. В глазах шакала благодарности не прибавляется, но он хотя бы перестаёт скулить, когда укладывает ногу прямо. Очевидно, боль стихает. Однако до конца не уходит. — Я принесу обезболивающее. Заодно можно будет подобрать очки, чтобы не напрягать глаза ещё сильнее и не провоцировать развитие головной боли. — Кай, мать твою, — Инфинит хватает тебя за руку и останавливает раньше, чем ты отходишь достаточно далеко от кровати. Он впервые за время вашего знакомства называет тебя по имени. Не то, чтобы это производит сильное впечатление, но от удивления ты останавливаешься. Пальцы шакала впиваются в запястье крепче прежнего. Чувствует, видимо, прилив сил от того, что ты не пытаешься сбежать. В этот раз. Хотя хватка у него по-прежнему остаётся до смешного слабой. Возможно, ему, с ободранными-то пальцами, сейчас даже больнее, чем тебе. — Что ты хочешь услышать от меня? — ты оборачиваешься к нему и аккуратно снимаешь ладонь с руки. Не отпускаешь, сдержанно сжимая в пальцах, чтобы не вцепился снова. — Почему?.. — в очередной раз хмуро повторяет Инфинит, запинается, будто не может облечь вопрос в нужные слова, и лишь растерянно ограничивается расплывчатой общей формулировкой. — Всё это — зачем? В другой раз ты может и попытался бы ответить точнее, но сейчас тебя хватает только на почти безразличное: — Так правильно. Хотя для тебя эти слова кажутся более чем обстоятельным объяснением. А ещё ты до сих пор хочешь пить. И, внезапно, в туалет. Инфиниту нужно принести обезболивающее, и время как раз подходит к завтраку, а значит пора разогревать еду. В конце концов, очки. Боль касается глаз, и ты, посчитав разговор завершённым, выходишь из комнаты, чтобы спасти себя от надвигающейся мигрени. Инфинит смотрит тебе вслед, но ты уже не видишь, как он поджимает уши к голове и сжимает в кулаки руки.***
— Что тебе снится? За завтраком ты отказываешь себе в плотном перекусе и прячешься за чашкой горячего кофе. Терпкий густой аромат витает по кухне, и Инфинит, строго ограниченный в еде, завистливо кусает губы. Дёргает ухом и укладывает, машинально прикрываясь, хвост на колени. Собственной одежды у него нет, и тебе приходится делиться с ним своей. Пока только футболкой, едва прикрывающей тощие шакальи бёдра. Перебинтованные пальцы стискивают маленькую керамическую кружку с водой. Сегодня Инфиниту лучше. Ты не знаешь, сказывается ли на этом первый за неделю нормальный сон, но не отказываешь ему в небольшом поощрении. Можно наконец поесть за столом, а не в опостылевшей постели. — Я не хочу об этом говорить, — Инфинит неприязненно морщится и отпивает немного из кружки. Он до сих пор старается не смотреть в твои глаза. По крайней мере, пока ты можешь ясно видеть его взгляд, сейчас потерянно блуждающий по комнате. Останавливается тот только на гипсовой повязке, сковавшей правую ногу. Держать её навесу слишком тяжело, спущенной на пол — больно, поэтому ты, озаботившись комфортом подопечного, подставил к нему поближе свободный стул и помог закинуть лапу на сидушку. — Я не буду настаивать. Но твои кошмары доставляют неудобства не только тебе, — ты хмуришься, возвращая чашку на стол, и поднимаешься с места, чтобы убрать опустевшую посуду. Инфинит, к счастью, уже ест самостоятельно, и твои обязанности в этом плане возвращаются к необременительным «приготовь» и «убери». Хочется верить, что со временем и в таких простых вещах шакал станет самодостаточным. Научиться готовить разрешённые ему блюда было не сложно, но ты не хочешь до конца его жизни тратить четверть суток на готовку. Причём порой в ущерб и так не гарантированному отдыху. Твои слова иносказательным упрёком повисают в воздухе. Инфиниту, вроде как, даже становится неловко. По крайней мере взгляд его, впившийся в гипс, становится рассеянным и мутным. Он уже не смотрит на свою ногу, видимо, захваченный не самыми приятными размышлениями. На кухне воцаряется тишина. Прежде чем в атмосфере вокруг что-то меняется, ты успеваешь вымыть тарелки и отметить пару галочек на планере, повешенном на дверце кухонного гарнитура. Всё в голове, с твоей-то не самой хорошей внимательностью, не удержишь, поэтому идея записывать ежедневные мероприятия в виде некоего плана нашла в тебе отклик. — Мой отряд. Голос Инфинита после долгого молчания раздаётся так внезапно, что ты едва не роняешь из рук баночку с лекарствами. Пальцам, благо, хватает ловкости удержать всё на месте. Ты выдыхаешь и оборачиваешься к шакалу с вопросом, отпечатавшимся на лице. — Мне снится, — Инфинит хмурится. — Мой отряд. Семья. Война. Морфы, которых я видел. Которые из-за меня… которых я убивал. Сбитый с толку, ты молчишь. Сложно становится подобрать слова, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Потом растерянность из тебя выбивает знакомое безразлично-жестокое чувство. Ты возвращаешься к таблеткам и привычно сортируешь их на две неравные кучки. — Не думал, что тебя это волнует, — голос, лишённый цветовой окраски, звучит сухо. Ты не видишь, как дёргается, вскидываясь, Инфинит после этих слов. Зато слышишь, как он скрипит зубами и шумно тискает в лапах кружку. — Это всё… — шакал рычит, задыхаясь от злости и негодования. «…что ты можешь сказать?» — заканчивает за него голос в твоей голове. Подсознательно ты ожидаешь от него исповеди. Какое-нибудь трагическое признание в ошибках прошлого и тяжести, которая после этого осела на его душе. Может, история о трудном детстве… Но в твои ожидания никак не вписывается резкость и ярость, с которыми Инфинит швыряет несчастную кружку в твою сторону. Внезапность происшествия заставляет тебя вздрогнуть. — Да что ты, блять, вообще можешь понять?! — сквозь звон разбитой посуды ревёт он раненым, отчаянным зверем. Медленно, окинув взглядом осколки керамики, ты оборачиваешься к нему. Вскинувшийся, вздыбленный шакал почти стоит на здоровой лапе, неудобно подогнув сломанную. Он, наконец, смотрит на тебя. Бесстрашно и злобно, с болью, ярко отразившейся на его лице. Наверно, это страшно. Инфинит старше тебя и, если бы он был здоров, мог оказаться и крупнее. Возможно, ты в этом не уверен после того, как увидел комплекцию его тела без прикрас. В любом случае, разозлённый матёрый хищник должен, по идее, вызывать страх. Или хотя бы неловкость. Тебе не хочется бояться. Да и некогда. — Мы были на одной войне, — ты пожимаешь плечами, поднимая руку к затылку, потираешь заднюю сторону шеи. — Что-то я понимаю. Инфинит рычит в ещё большей озлобленности. Кажется, он может и броситься на тебя в странном приступе отчаяния. Однако не бросается. Вспышка, заставившая его разгореться, вдруг гаснет, и шакал затухает вместе с ней. Обессиленно падает обратно на стул и, морщась, сквозь футболку потирает нелепо торчащий из груди Рубин Иллюзий. — Оно… — становится наконец хотя бы неловко; ты ещё оглядываешься с сомнением на осколки, но уборку всё же оставляешь на потом и подходишь к столу. — Болит? — Какая тебе к чёрту разница? — Инфинит крысится и пытается отгородиться от тебя хотя бы руками. — Я пытаюсь о тебе заботиться, — логично откликаешься ты, останавливаясь рядом, но не решаясь ещё как-то прикасаться. Он смотрит в твои глаза вдруг строго и как будто оценивающе. Этот взгляд мог бы показаться проникающим в душу, но тебя он, если и задевает, то как будто по касательной. Ты так и остаёшься отчуждённым и не то, чтобы сильно впечатлённым. А через минуту Инфинит выплёвывает сквозь зубы: — Засунь эту заботу себе в задницу.