***
— И вам доброго дня, доктор, — ты улыбаешься, распахнув перед врачом слабо скрипнувшую дверь, и неловко ворошишь шерсть на затылке, со сна беспорядочно стоящую торчком. Старый кот окидывает тебя взглядом удивлённым и не слишком довольным. Кажется, твой видок его не устраивает. Но что он может сказать вчерашнему имениннику? В конце концов, забота о бывшем противнике не обязывает тебя становиться затворником. — Я с утра пытался дозвониться тебе. Несколько раз, Кай, — вместо приветствия произносит Аро Грин. — Не слышал, — озадаченно откликаешься ты и опускаешь руку, задумавшись. — Должно быть оставил в кармане… брюк. До тебя только сейчас доходит, что на порог ты выскочил вообще без одежды. Только браслет следящего устройства на плече неизменно болтается. И очки на носу лежат. Впрочем, разве должно это смущать немолодого врача? — Я пришёл осмотреть Инфинита, — кажется, доктор Грин приходит примерно к такому же выводу и выразительным взглядом просит тебя освободить проход. Колебаться не приходится. Ты пропускаешь старика в квартиру, запираешь за ним дверь — в голове проскальзывает мысль-напоминание о расшатанных петлях — и уходишь на кухню. Если тебя не попросили поучаствовать в осмотре, значит доктору помощь не нужна, и свободное время можно потратить на завтрак и приведение себя в порядок. Ты успеваешь выполнить примерно половину плана. Утренняя помывка, волей-неволей передвинутая к обеду, смывает с тебя остатки сонной слабости, а один только запах свежезаваренного кофе бодрит. Но доделать завтрак тебе не позволяют: Аро выходит из спальни, сдержанно подзывает тебя поближе и, пока ты идёшь к нему, аккуратно закрывает дверь в комнату. Резиновые перчатки коротко скрипят, когда доктор стягивает их с пушистых лап и бросает на пол. Куда-то в сторону к заляпанной кровавыми пятнами рубашке. Спросить, что не так, ты не успеваешь — стоит подойти вплотную, как старый кот внезапно влепляет тебе пощёчину, не брезгуя ради этого даже впустить когти. Лицо обжигает болезненным жаром, ты машинально отшатываешься в сторону и закрываешь место удара ладонью, чувствуя, как под пальцами становится мокро. — Мне объяснять, за что? Поначалу в тебе вспыхивает порыв переспросить в негодовании, но потом ты встречаешься с мрачным взглядом серо-синих, как небо перед грозой, глаз и желание возмутиться мгновенно умирает. Пальцы прижимаются к щеке, смазывают с царапин кровь, не столько её стирая, сколько оставляя широкие кровавые разводы на щеке. — У меня были скверные альтернативы. Что бы вы хотели, чтобы я сделал? — Как минимум, не пользовался нестабильным состоянием подопечного ради удовлетворения собственных потребностей… — А утром нашёл бы его с разодранной глоткой! — ты перебиваешь врача так громко и резко, что от удивления в первую очередь замираешь сам. Ухо нервно дёргается. Ты снова трёшь ладонью мерзко зудящие царапины, смотришь затем на окровавленные пальцы и, дёрнув уголком губ в мимолётном оскале, сжимаешь руку в кулак. Взгляд лиловых глаз, лишённый всякого намёка на сожаление, впивается в давно изуродованное лицо доктора Грина. — Если вы так печётесь о его здоровье и чести — забирайте себе и не требуйте с меня невозможного, — в собственном голосе ты не узнаёшь знакомых ноток, когда шипишь в лицо старого кота неожиданно для себя озлобленно. Потом, стоит лишь лицу доктора выразить растерянное изумление, самообладание к тебе частично возвращается. Ты отступаешь, нервно мельтеша хвостом. После вовсе сбегаешь вглубь кухни. Руки едва заметно дрожат от сдавленной внутри злости, но это не мешает тебе найти среди вороха шакальих лекарств свои таблетки. Препараты горькие и мерзкие на вкус. Горячий кофе без молока и сахара ничем не лучше. Он, к тому же, обжигает язык. Ты шипишь от боли и выверенно-медленными дёрганными жестами шаришь по полочкам в поисках салфеток. Нужное находится в одном из нижних ящичков кухонного гарнитура. Ты потрошишь упаковку, вытаскивая сразу несколько, и падаешь на ближайший стул за обеденным столом. Одной рукой пытаешься оттереть с шерсти на щеке кровь, другой снимаешь, чтобы не уронить, очки и сжимаешь, ловко сложенные, в ладони. Разум, выбитый из колеи нежданными болью и обвинениями, постепенно начинает приходить в норму. Скрипят, проскальзывая по гладкому полу, ножки ещё одного стула. Аро занимает свободное место напротив. — Ты понимал, что это было опасно? — Не опаснее попытки повеситься, — фыркаешь и морщишься от чувства жжения, возникшего из-за прикосновения проспиртованной салфетки к открытой царапине. Уши прижимаются к голове, и ты хмуришься, когда вспоминаешь, как это выглядело в первое мгновение вчера. — Вам повезло, что повреждены оказались только мягкие ткани. Во всём повезло, — выразительно произносит доктор, постукивая тонкими кошачьими когтями по столешнице. — Все претензии к Инфиниту, — тут же открещиваешься ты, едва заметно краснея. — Я был максимально осторожен. Аро коротко — удивлённо? — откашливается, но, кажется, презрительная подозрительность из него после этих слов уходит. Хотя бы отчасти. — Вы оба понимали, на что шли? — Если Инфинит выглядит так, будто я его злостно изнасиловал, не верьте ему — он симулирует, — выпаливаешь ты в ответ раньше, чем осознаёшь сказанные слова. Потом шипишь на собственную дурость и, уронив очки на стол, прячешь лицо за ладонью. — Да что ж это за день такой? — стонешь глухо, пальцами впиваясь в шерсть на лбу и до сих пор взлохмаченной макушке. На несколько минут на кухне воцаряется тишина. Ты не движешься, до странного комфортно устроившись на столешнице. Доктор Грин молчит, только продолжает даже как-то мелодично стучать по столу когтями. Звук получается умиротворяющий. Жалко, что вскоре он обрывается и, под скрип вновь отодвинутого стула, старый кот поднимается с места. Ты ждешь, что он молча уйдёт, на прощание лишь хлопнув дверью. Это было бы в его стиле, как тебе кажется. Однако в реальности всё происходит совсем не так. Разрядом тока пробегают по холке мурашки, когда чуть сбоку от твоей ладони головы касаются чужие пальцы: доктор Грин коротко треплет алую шерсть. Под его прикосновениями мышцы в теле непроизвольно каменеют. Застыв, ты ждёшь, пока он прекратит, и после этого выпрямляешься. Смотришь на него, подслеповато сощурившись. Насколько можно понять, размытый силуэт впереди уже рассматривает свою ладонь и ничего более необычного делать не торопится. Пользуясь паузой, ты подбираешь очки и возвращаешь их на место. Как раз вовремя, чтобы встретить вернувшийся к тебе взгляд синих глаз. — Прости, — неожиданно произносит старый кот, немного озадаченно и хрипло как-то, будто с непривычки. Видимо, ему не часто раньше приходилось признавать ошибки. Но сейчас ты не понимаешь, за что врач извиняется. Эта мысль проступает у тебя на лице и, переняв часть его растерянности, ты переспрашиваешь: — За что? — Я сделал… поспешные выводы, — доктор Грин, хмыкнув, смотри на царапины, оставленные его когтями, и добавляет: — И позволил себе лишнего. Непонимание и растерянность быстро растворяются после этих слов, ты беспечно отмахиваешься. — Всё в порядке. Да и не болит уже. Кажется, этого оказывается достаточно, чтобы успокоить собеседника. Он тут же подбирается, как будто и не выглядел сконфуженным всего мгновение назад. Вперёд снова выпячивает странный неуместный снобизм… но теперь уже словно как неизбежная часть характера, а не проявление предвзятого отношения и подозрительности. К нему прибавляется неожиданное любопытство. — Ты пьёшь таблетки, — как будто невзначай роняет кот, заглядывая в твои глаза. — Зачем? И холодок по спине в этот момент пробегает снова, воскрешая в тебе давние мысли о нежелании становиться пациентом конкретно этого врача широкого профиля. Потеплевший, почти даже дружелюбный взгляд при этом не успокаивает тебя так же, как и мягкие поглаживания по голове прежде. — Если ты не хочешь отвечать… — начинает Аро, когда ответа не следует и он, видимо, замечает, что новая тема разговора выбила тебя из колеи. Но завершить фразу ты ему не даёшь, нарочито спокойно поднявшись со словами: — Спросите у Соника. Он лучше знает подробности. Объяснять сам ты не хочешь. Тем более, у тебя не так хорошо подвешен язык, чтобы рассказать эту историю без риска нарваться на новые неприятности. Доктор Грин и так невысокого мнения о тебе, а если он узнает о проблеме… Ты бы не хотел портить с ним отношения. Тем более сейчас, когда этот странно доброжелательный к Инфиниту кот решил дать тебе шанс на нормальное общение. К слову об этом несчастном шакале. — Как там Инфинит? — спрашиваешь, не позволяя тишине затянуться и сделать ситуацию ещё более неловкой. Аро не упускает возможность перевести разговор в другое русло. Становится ясно, что несмотря на вспыльчивость и немного пугающую увлечённость, когда дело касается его работы и пациентов, доктор остаётся весьма… тактичным морфом. Или как минимум с большей охотой готов говорить о неудавшемся «Покорителе Мобиуса», чем искать тараканов в отдельно взятой алошёрстной голове.***
Инфинит, когда ты возвращаешься в спальню, выглядит по-прежнему потрёпанным, но и остаётся в то же время непривычно оживлённым, каким ты увидел его, когда только проснулся. На пальцах шакала красуются свежие аккуратные повязки, и эта картина неожиданно откликается теплом в твоей груди. Всё-таки ты был прав, когда говорил этому придурку, что ему ещё рано оставлять раны открытыми. — Я уже думал, живым тебя не увижу, — продолжая удивлять, Инфинит первым начинает разговор, отрываясь от разглядывания картины за окном, уже кем-то расшторенным и открытым на проветривание. — Почему это? — спрашиваешь на ходу, уже догадываясь, каким будет ответ. — Ваш доктор очень красноречиво изменился в лице, когда понял, что ты со мной переспал, — шакал разочаровывает и усмехается, выразительно разглядывая свежие отметины на твоём лице. — Так что кажется ты ещё легко отделался. — А ты, вижу, просто в восторге от того, что за твои капризы досталось только мне, — хмыкаешь язвительно, наклоняясь, чтобы поднять Инфинита с постели и помочь ему встать на ноги. Возможно тебе кажется, но после твоих слов на его лице мелькает смущение и что-то похожее на призрак стыда. Он немного тушуется, когда сжимает руки на твоих плечах, чтобы сначала — не усложнять подьём, а потом — удержаться в вертикальном положении, почти повиснув на тебе. — Досталось не только тебе, — бормочет Инфинит и, не глядя, кивает в сторону прикроватной тумбочки. Ты оглядываешься и в уже привычной композиции из бинтов и пустых блистеров из-под таблеток замечаешь наконец нечто новое. Баночка специализированной мази ехидно подмигивает тебе странно задизайненной этикеткой. Ты поначалу сомневаешься в своей догадке, но… — Против воспаления, инфекций и немного обезболивает… натёртости, — поддакивает твоим мыслям уже полноценно смущённый шакал. — Этот кот настоятельно просил, — «приказывал» читается в его голосе, — воспользоваться, когда мы доберёмся до ванной. Слабая смешливая улыбка непроизвольно появляется на твоем лице от вида некогда грозного противника, сейчас натурально залившегося краской из-за необходимости лечить последствия ночной порывистости. Кажется, такой неловкости Инфинит не испытывал ни когда просил переспать с ним, ни когда вы этим непосредственно занимались. — Тогда пошли? — немного более оживлённым, чем поначалу, тоном произносишь ты… хотя и не можешь удержаться от ехидного комментария: — Если ты конечно не горишь желанием продолжить прикидываться овощем. Знаешь, у тебя это хорошо получалось. — Я не… — начинает Инфинит, но, осёкшись, невидимо морщится и просто кивает, соглашаясь с идеей двинуться дальше. Недели подчёркнутого бездействия сказываются на нём, но даже одного того, что он пытается и хочет двигаться сам, хватает, чтобы облегчить тебе работу. Не приходится больше перенапрягаться, перетаскивая не то чтобы невесомую тушу с места на место. И следить за всем и сразу больше нет нужды. В ванной вам не нужно многого. Полностью мылись вы оба совсем недавно, и всё, что остаётся, — это помочь умыться Инфиниту и обмыть его от последствий прошедшей ночи. Клыки почистить он может и сам, но во всех делах, где нужно мочить руки, помогать ему должен ты. — Упрись ладонями в стену, — просишь, когда заканчиваешь стирать капли засохшей смазки и спермы с его бёдер и живота и приходит время воспользоваться ранее упомянутой мазью. — …и тебе всё же нравится возиться со мной даже так? — неожиданно спрашивает он, когда покладисто следует указаниям (даже понятливо поднимает хвост прежде, чем у тебя возникает мысль попросить об этом). — Так — это как? — не показывая удивления, ты пытаешься уточнить и в то же время осторожно откручиваешь крышку небольшой баночки. Потом тихо чертыхаешься под нос и, временно освободив руки, заглядываешь в ящик под раковиной. Там находится упаковка одноразовых резиновых перчаток, одна из которых как раз тебе пригодится. — Не брезгуешь, когда нужно сделать что-то на взгляд большинства… мерзкое. Инфинит с трудом подбирает слова и, кажется, остаётся недоволен собственной фразой. И даже голову опускает ниже, как будто по-настоящему стыдится сказанного. Он горбится, нервно вжимает ладони в гладкую стену и упрямо держится на одной ноге, второй — в гипсе — едва касаясь пола. Его тело дрожит от напряжения, но тебе вдруг кажется, что если бы не физическая нагрузка, шакал бы так же мелко трясся, но уже от волнения. Перчатка со скрипом и тихим хлопком стягивает ладонь. Раздумывая над ответом, ты набираешь мазь на пальцы, растираешь её, скользкую и холодную, вокруг фаланг и только после этого касаешся всё ещё выглядящего воспалённым входа. В то же время продолжаешь молчать, погружённый в свои мысли. Инфинит едва слышно скрипит зубами, когда свободной рукой ты давишь ему на поясницу, вынуждая сильнее прогнуться в спине. Судорожно вдохнув, он стонет и после короткой задержки всхлипывает, когда твои пальцы погружаются глубже и задевают повреждённые ткани. Вся процедура занимает не больше пары минут времени, но под конец, когда ты выплываешь из транса сосредоточенности, становится ясно, что больному шакалу даже они дались тяжело. Инфинит больше не может держаться на ногах и, здраво рассудив, что садиться ему пока что не стоит, ты помогаешь ему опуститься на пол и лечь набок, головой — со стороны неповреждёнеого уха — тебе на колени. Использованная перчатка падает в сторону, когда ты снимаешь её и отбрасываешь прочь. Баночка с мазью, уже давно закрытая, остаётся наверху, на бортике раковины. Под руками у тебя оказывается лейка душа, ещё в прошлый раз оставленная на полу, и испачканные в запёкшейся крови белые волосы. Ты почти сразу же принимаешься распутывать слипшиеся пряди и соскребать с них бордовую корку. Инфинит молчит, продолжая новую игру в тихую податливость. Он очевидно до сих пор ждёт ответа на свой много минут назад заданный вопрос. — Я не считаю это мерзким, — наконец произносишь ты, бережно поддевая кончиком когтя новую мягкую прядь. — Всё это. Пятно крови, лежавшее в этом месте, трескается, когда твои руки вычленяют отдельные белоснежные, почти прозрачные на свету волосинки. Если перебирать вдумчиво и осторожно, можно даже не размачивать — достаточно будет стряхнуть с волос сухое кровавое крошево. — Мне даже нравится, — признаёшься ты немного погодя. — Заботиться о ком-то… заботиться о тебе, — Инфинит в этот момент заметно вздрагивает, на твоём лице в ответ — расцветает ухмылка. — Это утомительно. Иногда раздражает. Меня бесит, когда ты мне совсем не помогаешь. Но… Пальцы, уже бездумно перебиравшие чистые пряди, останавливаются и тёплая ладонь ложится худое плечо шакала. — Но мне нравится бороться за жизнь. Это лучше, чем отнимать её. — Но зачем за неё бороться, если она скоро закончится? Тихий ответный вопрос заставляет тебя удивлённо моргнуть и на мгновение остановить поток мыслей. Потом ты пожимаешь плечами, даже несмотря на то, что из нынешнего положения Инфинит не может этот жест увидеть, и роняешь ему в тон: — Зачем сдаваться сейчас, если конец и так близок? — Чтобы избежать боли? — звучит едва-едва вопросительно, больше как ответ, неуклюже спрятанный под новый вопрос. — А тебе больно? — ты востришь уши, окончательно понимая, к чему свернул ваш разговор. Ты сам едва не забыл, что обещал устроить сегодня шакалу допрос о причинах, подтолкнувших его на вчерашние «подвиги». Инфинит мнётся. Потом — проходит всего пара мгновений — поворачивается так, чтобы видеть твоё лицо. В его глазах причудливо смешиваются хмурое убеждение и, где-то там — чуть глубже, искренняя растерянность. — Я проиграл, — начинает он и тут же мрачнеет. — Я потерял всё, что у меня было. Всех, кто хотел… кто был верен мне. Я совершил ошибку, которая многим стоила жизни. И будет стоить мне. Потом, когда одному мальчишке надоест играть поверженным врагом в куклы и камень, о котором я ни черта не знаю и который додумался использовать, решит добить то, что от меня к тому времени останется. Инфинит закрывает лицо руками и жмурится. Из-под его ладоней доносится приглушённое, сдавленное: — Вы могли меня казнить. Сразу же. Без этой лживой игры в благородство. После этих слов он затихает. Ты слышишь, как он дышит — поверхностно, быстро. Его сердце стучит торопливо, и ты легко понимаешь, каких усилий ему стоила эта речь. — Инфинит, — зовёшь, когда чувствуешь, как он немного успокаивается. Шакал отзывается не сразу, но дважды звать не приходится — немного погодя он отнимает руки от лица, вновь набравшись сил посмотреть в твои глаза прямо. Ты уже не улыбаешься. Весёлого в происходящем мало и давить из себя неуместный оптимизм не получается. Взгляд у тебя выходит непривычно тяжёлый, как для дружелюбного малолетки. Но кажется Инфинит уже и так понял, что ты не настолько прост, каким пытался выглядеть поначалу, ещё во время первых встреч на войне. — Ты жив, не потому что кто-то не захотел марать руки, — в твоём голосе не остаётся лёгких интонаций. — Ты жив, потому что твоя смерть не повлияла бы ни на что. И твоя жизнь тоже. Ты прав, — сначала шакал хмурится, потом — осознав, к чему ты клонишь ‐ начинает скалиться, всё более болезненно и отчаянно с каждым прозвучавшим дальше словом. — У тебя не осталось ничего. Ни средств, ни амбиций, ни желания, чтобы что-то сделать с этим миром. Инфинит уже выглядит сбившимся и жалеющим, что вообще поднял эту тему, но ты продолжаешь, окончательно загоняя его в угол. — И жить тебе осталось недолго. Считанные годы? Месяцы? Или даже недели? Кажется, ты переборщил с давлением, потому что напоминания о скорой кончине после всего сказанного ранее хватает, чтобы шакал захотел отвести взгляд, отвернуться и даже дёрнуться в сторону, словно в попытке вывернуться из-под прикосновений, которые вдруг стали ему неприятны. Ты не пускаешь, сжимая пальцы на его плечах. — Прости, это было слишком, — извинения даются тебе легко, тем более когда это помогает вновь завладеть вниманием бывшего врага… — Если ты думаешь, что это блять смешно… — даже если в нём вспыхивает злость, едва ты сдаёшь немного назад. Пусть лучше злится, чем давится страхом. Но и со злостью лучше не перебарщивать. — Это не смешно, — ты почти сразу соглашаешься, сбивая его с мысли, чтобы высказать свою. — Но может для тебя это шанс? Ты больше ничего и никому не должен, твоя жизнь может закончится в любой момент и самое страшное, что ты мог себе представить, уже произошло. Почему то время, что тебе осталось, ты не можешь просто жить? — Потому что меня все ненавидят и никто не позволит мне этого? — язвительно отвечает Инфинит, но в его голосе слышится слабая неуверенность. — Не все. Я уже об этом говорил, — ответ формируется в голове быстро, и именно он вызывает у тебя слабую улыбку. — И ты это знаешь. Иначе между нами не произошло бы того, что случилось сегодня ночью. — У меня было мало вариантов, — злость и безысходность, наконец вытесняются вновь проклюнувшимся смущением; Инфинит коротко шевелит хвостом и тот укладывается, закрывая, на его ноги и низ живота. — Ты не обязан был вообще выбирать, — въедливо отмечаешь ты и кончиками пальцев, на пробу, проводишь по его щеке. — Но у тебя было желание, которое ты хотел исполнить. Верно? Шакал снова решает сыграть в молчанку. Но уже то, что он больше не избегает прикосновений, радует тебя сильнее любых слов. Проходит ещё какое-то время, и, наконец, Инфинит произносит: — Я не хочу этой херни со списком последних желаний. Я не хочу умирать, Кай. — Ты… — ответ, кажется, крутится у тебя на языке, но он быстро сбегает, когда голубой и жёлтый глаза впиваются в твоё лицо пристальным, упрямым взглядом. Слишком живым для того, кто должен будет скоро умереть. «Мне нравится… заботиться… о тебе» «…мне нравится бороться за жизнь…» «Это лучше, чем отнимать её.» Собственные слова неозвученным укором всплывают в голове. Её стягивает на мгновение зудящим, звенящим обручем, дискомфортным до болезненности… чувство вспыхивает, сжимается и тяжёлым грузом падает куда-то в грудь, чтобы поселиться там липкой тёплой сетью, поймавшей и сдавившей все внутренности вокруг. На мгновение становится тяжело дышать. А потом… Потом приходит неожиданная лёгкость, и вместе с ней, вместе с новым вздохом, с языка срывается… — Ты не обязан. Под удивлённым взглядом Инфинита ты развиваешь мысль: — Ты не обязан умирать. Просто никто даже не пытался найти лечение. Никто не хотел. Но это не значит, что выхода точно нет. Я могу… — сглотнув, ты смотришь ему в глаза и прижимаешь до сих пор лежавшую на прежнем месте ладонь крепче к его щеке. — Я буду искать. Поэтому не сдавайся раньше времени.