***
Все это время я очень часто думала о Манджиро. Мы каждый день созванивались, но я все еще не могла показать свое лицо. Синяки почти прошли, перелом тоже, но отеки сохранились. А он так хотел посмотреть, увидеть меня. Но я боялась говорить ему все. До смерти боялась, что он может приехать сюда, до безумия боялась реакции деда. Оставалось только видеться во снах, слушать любимый голос, пробивающий до дрожи, и болтать по пустякам. Да и не только по пустякам конечно. Нас обоих сильно занимала битва с Вальхаллой. Я жалела, что не могла приехать, а Манджиро этому был только рад, и точно всего не говорил. Забавно, он знает, что я ему вру. Я знаю, что он мне врет. Но мы как будто дали молчаливое согласие на такую вот странную защиту друг друга. И не заставляли говорить. Как вернусь, чувствую, и наговоримся и пиздюлей друг другу вставим мама не горюй. Скучаю, безумно скучаю… настолько сильно скучаю, что иногда хочется головой стенку проломить. Несмотря на боль, несмотря на усталость, перед сном надеваю одну из его футболок и тихо плачу в подушку, вспоминая об объятиях, которых со мной уже так долго нет. Просыпаюсь, вижу лучики солнышка, они напоминают улыбку Манджи. Грустно и светло на душе. Хочу в его объятия. Снова засыпаю, обнимая перекрученную одеялку, и растворяюсь в его объятиях и запахе. Я так хорошо их помню, словно встречались только вчера… Черт… и сколько же свободного времени, которого у меня не так много, я провела с мыслями о Манджи? Ужас… Вот вчера я сидела и уже час пыталась учить историю Японии. История Японии не поддавалась и не училась, гранит науки прочно застрял в горле. В голове снова обитал Манджиро, заняв там абсолютно все позиции, и мой мозг вроде и сначала сопротивлялся — а потом позорно капитулировал перед образом этого засранца. Интересно, думает ли он обо мне столь же часто? Вряд ли… в мыслях одна Вальхалла наверняка. И ничего кроме нее. Нечестно. Фрррр! Ревную… ревную за его внимание, хоть и понимаю, что глупо. И все же, интересно, а как мы встретимся снова? Вопрос «когда» я боялась себе задавать…***
В один из дней я наконец собралась с мыслями и решительно открыла дверь дедовского кабинета, чуть не подравшись с его охраной. Хотя почему чуть? Я немного с ними таки подралась и ворвалась в святая святых, доступ в который мне был строго заказан. Я строила разного рода предположения, как это место должно было выглядеть: красные шторы, через которые не проникает свет, на стенах развешаны окровавленные орудия убийства и пыток, массивная мебель и пергамент, на котором дед сосредоточенно корябает список имен будущих жертв. И что же я увидела? Традиционную японскую комнату без изысков. Обычный письменный стол светленький такой, компьютер, и, конечно же, разъяренный моим внезапным появлением дед. Ну хоть что-то совпало. — Ну и какого хера ты здесь делаешь? — рыкнул дед на меня, нехорошо сузив глаза. — И тебе доброго утра. Завтрак сегодня был очень вкусным, не находишь? — начала я издалека. На пару минут под взглядом деда у меня напрочь вылетело из головы, о чем я вообще хотела вести разговор. — К делу. У меня много работы, — отрезал он, — раз уж настолько бесцеремонно сюда вломилась — то говори быстро. Итак на тебя слишком много времени трачу. — Будто я об этом просила… — буркнула я себе под нос недовольно. — Что ты сказала? — Я сказала, что не просила тратить твое время на меня, равно как и мое на тебя. Не очень приятное взаимодействие, не находишь? — скрестила я руки и прислонилась плечом к стене. — Соглашусь. Но ты отсюда никуда не денешься, пока я не разрешу. Точка. Если ты по поводу этого — вали. Иначе устрою тебе тренировку прямо здесь и сейчас, — сверкнул он глазами. Я устало выдохнула, но все же пододвинула стул и села напротив, сложив руки на стол и переплетя пальцы в замок. — Нет, не за этим. Я хочу знать… знать больше о бабушке и о том, что случилось. Мне не у кого спросить, кроме тебя. Фасянь рассказывал, какой она была, но без подробностей, — мой голос чуть дрожал. Я ожидала вспышек гнева или злости. Того, что он пошлет меня куда подальше или ударит. А скорее всего этого вместе и разом. Оптовая поставка, так сказать. И сначала он действительно злился, я видела, как сильно он сжал кулаки, почти до хруста, и как помрачнело его лицо. Он что-то шептал, устремив взгляд за мое правое плечо. Думала, что там кто-то есть, обернулась — и только пустое пространство и легкий ветерок-сквозняк прошелестел мимо меня. И вдруг выражение его лица прояснилось и он… легко улыбнулся. Я впервые видела, как дед улыбался, так расслабленно и нежно, он словно сам по себе улыбался, всем своим существом, глядя за мою спину, за которой крутились блестящие радужные пылинки в лучах солнечного света… От шока я не могла вымолвить ни слова, застыла как вкопанная и желала убежать на край земли от столь невиданного зрелища, подгоняемая внезапно проснувшимся инстинктом самосохранения. Дед перевел взгляд на меня и уставшим голосом сказал: — Не отстанешь, да? — я уверенно помотала головой и с интересом уставилась на противника, с которым еще минут пять назад была морально готова бодаться за правду не одну неделю, — Ладно, возможно эта история поможет тебе лучше понять семью и свой импульс. Считай ее частью твоей тренировки. Род Нисикава — один из старейших в Японии, мы бережно блюдим свои традиции из поколение в поколение. В числе них — мы выращиваем импульсов из наших детей для обретения силы и влияния. Черных импульсов сделать легче всего, именно они обычно и становятся наследниками. Поэтому когда мне было шесть, а «тренировки» увенчались успехом, то меня отправили доучиваться контролю в один из монастырей Китая. Туда, где учился Настя, Алексей и Фасянь. Фасянь уже тогда был старшим учеником, мы младше на пять лет. Там я и познакомился с Настей. Люди, «одержимые», как называют их в клане, Высшими импульсами, а именно черным, белым, призрачным, золотым и серебряным, ммм… как бы правильнее сказать… считай, что на нас наложено своего рода проклятие. Мы чувствуем намного сильнее, чем обычные люди, даже без активации теней… Наверное поэтому, если мы один раз полюбили — то это любовь, которую проносишь через всю свою жизнь. Для таких как мы эта любовь проклятие, особенно для черных с их тягой к привязанности и нежеланием, практически невозможностью принять потерю. И я не только про любовь между мужчиной и женщиной говорю. Мы… все четверо были связаны дружеской любовью. И гибель любого из них могла бы вызвать у меня неуправляемую активацию импульса, а при этом — как будто ушла частичка души, я бы все больше погружался во тьму. Если ты не заметила, мой импульс слишком сильный даже для меня. И контроль над ним потерять крайне легко. Не знаю, как объяснить, у золотых потеря — это нечто другое. Если мы больше сильны физически, то у вас гармоничная психика, которую сама ваша тень оттачивает до совершенства. И за счет этого в бою вы выигрываете, пусть и у изначально более сильного противника. Для вас жизнь не постоянная борьба и страдания, для вас жизнь похожа на приключение, пусть и с тяжелыми испытаниями. Но эти испытания если и травмируют психику, то она быстро восстанавливается. Боль не уходит, но воспринимается просто вот как она есть. В том числе и за счет нее золотые развиваются во всех отношениях. Отсюда и отношение к миру. Поэтому золото крайне редко теряет контроль, так уж вы устроены. У вас крепкая и сильная психика в отличии от тех же черных или белых. Иначе вы бы и не смогли стать золотом, природная предрасположенность и воспитание, полагаю, делает вас такими. Такой вот была и Настя. Она стала самым дорогим человеком для меня, самым важным. Ближе не было никого и никогда не будет. И моя прошлая жизнь, когда из меня делали импульса, она ушла куда-то далеко, словно ее и не было… стоило мне в первый раз ее увидеть. Я сочувствующе кивала головой, просто представив, что с ним могли делать, чтобы из деда получился черный импульс… Примерно такие же тренировки, какие у меня были до ранения, только вот он людей добивал. Не знал, что можно как-то по-другому. Не представлял, что может быть иначе. Так его воспитывали. Так его учили. Без права выбора. Без права голоса. Совсем маленький мальчик, запертый в одиночестве наедине с самим собой и своими ужасами. Каждый день утопающий в крови. Фасянь рассказывал, примерную схему того, как из людей делают черных импульсов специально. Абсолютно бесчеловечно. А потом? Что потом? — Кого тебя заставили убить, что ты в первый раз потерял контроль? — задала я дрожащим голосом вопрос. Я боялась услышать ответ, но подозревала, что и так знаю его… Того или тех, кто был для него целым миром еще до Насти. — Моя сестра и мать. Они обе занимались боевыми искусствами, как и требовали традиции. Надели маски. Я не знал, кого убивал… А потом, когда открылись лица… это и произошло. — То есть они специально? Действительно? Как вообще возможно… — затаила дыхание я. Я знала, но поверить… — Да, специально. Во имя процветания и усиления клана. Твоему отцу повезло, у него было слишком слабое здоровье в детстве. Совсем не подходил для жестких тренировок. А с возрастом вероятность становления управляемым черным импульсом снижается. — А Аки? — Слишком слабый характер для черного… — Поэтому ты его подавил и сделал белым. — Именно, белые тоже могут быть полезны, — хотелось задохнуться от возмущения, но теперь я примерно понимала, откуда ноги растут. Что можно еще ожидать от человека с подобным воспитанием и прекрасным знанием о том, что он всегда и во всем прав, а уж если к этому добавить баранью упертость… то получается и вовсе пламенный коктейль. — Твоя бабушка, Настя, — поморщился дед словно от боли, — Она приняла меня с моим характером, вызволила меня из плена, созданного семьей… А я как завороженный смотрел на ней и не мог оторвать взгляд. Ее рядом было достаточно, ради нее одной я бы завоевал весь мир. Но Настя не хотела жить в преступном мире, в мире якудз. Она и без этого вдоволь насмотрелась на кровь и ужасы войны. И она, как и любая золотая, была ошеломительно свободной, она бы не смогла жить в клетке и трястись в ожидании покушения. Тем более наличие золотой в клане стало бы настоящим событием, ее бы использовали, хоть и обожествляли. Мы это понимали и не хотели такой судьбы. И я тоже хотел сбежать. Мы хотели сбежать вместе. Но, когда нам обоим было по семнадцать… — и замолк, сжимая бумагу пальцами. — Мы тренировались, когда из дома пришло письмо с требованиями немедленно вернуться в клан. Погиб отец. Я должен был унаследовать семейное дело. Они узнали о Насте… и я запретил ей ехать со мной. Но Насте невозможно запретить… а у меня перед глазами так и мелькали трупы матери и сестры, окрашенные кровью. Настя долгие годы убеждала меня, что я не виноват в их смерти. У нее почти получилось. Но их мертвые глаза преследовали, их призраки скрывались за каждым углом, высматривая и наблюдая, ненавидя и проклиная… Вот и тогда их призраки начали летать вокруг меня говоря, что я погублю Настю, что стану причиной ее смерти. А она хотела ехать со мной, не отставала. Мы ссорились, и чем больше мы ссорились, тем скорее ад разверзался надо мной, превращая не в человека. Превращая в демона. Мое стремление ее защитить обернулось ее смертью. Не смог защитить от самого себя. Мне напрочь снесло крышу. Я только краешком сознания видел, как убиваю двоих учеников, как Настя мчится ко мне и подставляется под удар меча. И ее улыбка, шепот, прикосновения рук к щекам, ее слезы и последние слова. Она меня не ненавидела несмотря ни на что. Даже лежа мертвая она улыбалась, на губах застыло мое имя, сказанное с любовью. Не с ненавистью… прямо как у моей матери и сестры. Настя была третьей и последней женщиной, которую я любил. И единственной, ради которой я готов был захватить этот мир, лишь бы быть с ней и защитить. Или же бросить семью, статус, наследие и попытаться превратиться в обычного человека, не обремененного семейным воспитанием и властью. Тогда я ненавидел власть, но она затягивает как наркотик, особенно если нет ориентиров. Просто хочется больше и больше. Жадность убивает и низвергает в ад. Без всякого смысла. И еще власть стала моим обезболивающим. Чем больше кланов я захватывал, чем больше демонстрировал силу — тем больше проваливался во тьму. Она не такая плохая эта тьма. Там вполне уютно и хорошо. А в это время другая часть тебя беснуется снаружи… Ты золотая, ты никогда не сможешь этого понять. Настолько сильного расщепления сознания и уровня потери контроля. Но ты должна это знать. Тем более ты не должна повторить судьбу Насти. Даже золотые не всегда справляются с проявлениями других импульсов. Вы сострадательны и добры, обладаете сильной волей, но этого очень мало. Тем более, ты совсем не знаешь, какими монстрами могут быть люди… Ты не только похожа на Настю внешне, ты унаследовала ее дух и силу. Поэтому мне особенно тошно смотреть на тебя и твои пустые попытки трепыхаться при любом раскладе сил. Ты должна жить, а для этого уметь принимать поражение. Зная свое место, шавка! Пока что ты всего лишь мелкая пискля и козявка, не умеющая ничего, — хрипло рассмеялся дед, — Хочешь узнать о Насте больше — посмотри в зеркало, а потом в душу. Провидение награждает естественных золотых похожим характером, но вот что ты с ним сделаешь - зависит от тебя. Мне странно это признавать, но ты сильнее Насти. И ты станешь еще сильнее. Она была гораздо мягче, гораздо женственнее и уступчивее. Но она обладала житейской мудростью, а ты этим обделена совершенно. Не лезла в драки попусту. Не устраивала глупые розыгрыши и ради веселья не дралась. Вообще драки без причины не любила, а в тебе живет боевой азарт… Много различий, но все равно так похожи, что это жутко. Он уже не смотрел на меня. Повернул голову к окну, сосредоточенно рассматривая пруд, блестевший в лучах солнца. Я не знала, что ему сказать. Что он не виноват? Хрен, он понимает, что виновен, и это правда. Он понимает больше, чем я думала. И теперь в его действиях я вижу заботу к семье. Извращенную, но заботу. Удивительно, но факт, у моего дедушки внезапно обнаружилась совесть. И наверняка она не молчала все эти годы. А вот сердце… сердце похоронено вместе с Настей. Физически-то оно здесь, даже бьется, гоняя по венам кровь… но на самом деле уже давно с ней. Только с ней. Улетело вместе с пеплом, развеянным с вершины одной из скал, как принято в монастыре… и больше не вернется. Что он видит, смотря со щемящей сердце жалостью в лучах золотого света солнца? Наверняка ее… призрак своей Насти, которая улыбается ему и развивает своими крыльями тьму. Только для него одного. Я не хотела мешать и тихо вышла из комнаты, претворив за собой дверь. Не удержавшись, на секунду приоткрыла и замерла: совсем рядом с дедом я увидела женский силуэт. Он тянул к лицу силуэта руку, и слезы блестели в его глазах. Не знаю почему, но я и сама заплакала, прикрыв рот рукой. От грусти и от счастья… И я поняла, почему он мне все рассказал. Дедушка даже не хотел знакомиться ближе, просто хотел оставить память… мне, как наследницы Насти, его золотой бабочки… И я тихо прошептала «Прощай», надеясь, что он наконец станет счастлив, а Настя будет его оберегать.***
— Ты… уверен? — тихо прошелестел призрак, обнимая мужчину. — Как никогда раньше. Ран наконец вытащил голову из земли, отрастил яйца и зубки. Из него получится хороший лидер, и последние недели это доказали. Об Аки позаботится Фасянь первое время. Насчет остальных все будет хорошо, — прокряхтел старик, улыбаясь. — А Лея? — обеспокоенно спросила девушка, так сильно похожая на свою внучку. — Ты видишь, какая она. Эта твоя Лея. Она неосознанно пользуется импульсом, даже этого не замечая. Все понимают, все видят, но не она. Настолько естественно и свободно, как дышит… пройдет время, и сама все поймет. Дело только во времени. — Пускаешь все на самотек? Не похоже на тебя, — смех Насти бубенчиками разливался по комнате, а Матсумото не сводил с девушки взгляд. Умоляя, в который раз умоляя провидение, чтобы она была настоящим призраком, а не всего лишь его иллюзией, — Но я рада. Наконец, ты станешь свободным… Ты, много страдал, я видела. Всю жизнь страдал… это так несправедливо. — Зато… я наконец улечу вместе с тобой, — достал мужчина из ящика конверт, расчистил стол и положил его посередине. Откинулся на спинку кресла, — Настя, знала бы ты, как я смертельно устал. — Знаю. Ведь я всегда приглядывала за тобой. Я и Ольга… знаешь, именно мы привели в конце концов к тебе нашу Лею. — Удивительно, что тебе помогала она. — Оля не ненавидела тебя. Но всю жизнь любила Рана. Хотела, чтобы ты и он стали счастливы. — За счет Леи? — фыркнул старик. — Лея только была катализатором событий и изменений в окружающих. Как и положено золотой. Просто… вы все сами хотели измениться и стать более свободными, но боялись. — Эта девочка, что ее ждет? Естественные золотые… обычно долго не живут из-за собственной безбашенности и способности воздействовать на окружающих. — Ара-ара!… — игриво улыбнулась Настя, — о внучке забеспокоился? — Заткнись, дура, — совсем по-юношески воскликнул тот, — Золотая важна для клана. Без нее первое время Рану будет тяжело. — Ну конечно-конечно, — цыкнула по-девчоночьи Настя, — О Ране ты всегда пекся больше всех. Рука не поднялась превратить его в черный импульс. Матсу… я буду с тобой сейчас и в новой жизни мы снова встретимся и пройдем уроки, не пройденные в этой жизни. Рука об руку… Но ты готов их оставить? Если хочешь… — Хочу. Просто присмотреть. Лея может повторить твою ошибку. Тот мальчик… — нахмурился старик, вспоминая боевую арену. Они наивно думали, что он ничего не понял и не заметил. Зря. — Я никогда не думала о тебе, как об ошибке. Иначе меня бы здесь не было. Ты же знаешь… Но, я тебя поняла. Другого выбора и не ожидала. Воцарилось звенящее молчание, и ее руки легки старику на плечи. — Я не заслужил закончить все так, чувствуя твои прикосновения… Слишком добрая судьба. — А это уже решаю я, — опустила девушка свои руки к его сердцу и впервые за много лет чувствуя ровное биение. Напоследок она смогла почувствовать... Такое спокойное и родное сердце, что слезы выступили на глазах у девушки, — В свое время я выбрала приглядывать за тобой, а потом увести за собой. — Я знаю... Девушка ощутила всем телом его сердце, трепещущее в его руках. Один… два… три… сердце замедлялось и звучало все глуше и глуше. На его губах застыла робкая улыбка, и слеза скатилась по морщинистой щеке.***
Лея сидела на крыльце дома и ждала. Сама понять не могла, чего именно, но ждала. Чувства смешались в странную кучу-мало из горечи, облегчения и счастья. Хотелось плакать и смеяться, и, когда из кабинета дедушки гордо взлетело в небеса два черных ворона, то слезы брызнули из глаз, а в голове звучали слова прощания и обещания увидеться вновь… Теперь их сердца отправились в полет вместе в самую синь небес. Но Лея отчего-то знала, они обязательно встретятся вновь.