The Bodyguard/Телохранитель

Гарри хмыкнул, легкий намек на улыбку промелькнул на его лице и, наклонившись, он сократил расстояние между ними. Гермиона ожидала поцелуя в губы, но обжигающая волна удивления — он припал к ее шее — смыла всякое замешательство. На этот раз, едва его руки, скользнув под ночную рубашку, погладили ее обнаженную кожу, не удалось сдержать вздоха. Его прикосновение — такое же грубо-успокаивающее, как она помнила, и от одних только воспоминаний она стала ни жива, ни мертва. Он не спеша, но настойчиво, прикасался губами к ее шее, ключице, подбородку; его пальцы, притягивая ее еще ближе, почти вплотную к своей груди, впились в ее попку. Методично и упорно поднимался Гарри поцелуями по ее шее вверх. Мягкими поцелуями, касаясь кожи тонким слоем щетины, и Гермиона наслаждалась остротой такого прикосновения. Она приникла к нему, нетерпеливо и не стесняясь обхватив бедрами, и когда он наконец, наконец коснулся ее губ, это чувствовалось как рождение и смерть. Завершение с безграничными возможностями. Поцелуй, шелковистый от желания, оказался не менее безжалостный, чем случившийся днем, только без лихорадки битвы. Рот Гарри коснулся ее собственного мягко и влажно. Она вернула не менее самоотверженный поцелуй, встрепенувшись, когда его язык прошелся по ее рту вдоль зубов. Они целовались, целовались и целовались, задерживая дыхание, где могли, и Гермиона чувствовала себя оголенным электрическим проводом, нервным и томным одновременно. Запутывалась пальцами в волосах Гарри, сжимала плечи, хватала за руки — что угодно, лишь бы обрести почву под ногами, — как напоминание себе, что всё происходит наяву. Она могла бы так жить вечно, но жаждала большего. Затем, в мгновение ока, всё изменилось. Зубы Гарри захватили в плен ее нижнюю губу, а одна из его рук скользнула по ее груди. По губе он провел зубами, а большим пальцем тронул ее сосок. Гермиона содрогнулась — и буквально поплыла, коснувшись внутренней поверхностью своего бедра теплой жесткой длины внутри пижамных штанов Гарри. Он оторвался от ее рта, застонал, уткнувшись ей в шею, но не остановился: другая его рука нашла путь ко второму ее соску, устанавливая безжалостный, страстный ритм, кружа и кружа по ним большими пальцами, пока кончики грудей не превратились в отвердевшие пики. И не переставал впиваться в ее шею, время от времени потираясь щекой. Гермиона ответила стоном, настолько громким, что покраснела от звука собственного голоса. Ее кратковременная неуверенность исчезла, едва Гарри отстранился, чтобы взглянуть на нее. Дыша тяжелее, чем обычно, он впился глаза в глаза темным и горячим взглядом — а пальцы рук вдруг замерли. Почти пьяная от возбуждения, задыхаясь, Гермиона на мгновение смутилась — чего он ждет? Но вот он снова наклонился, не закрывая глаз. Она ждала поцелуя, но вместо рта двинулись его пальцы, огладили ее соски, а затем ущипнули. Удовольствие обожгло ее вены, и Гермиона буквально накинулась на него, отбросив их обоих на кровать, обрушившись на рот Гарри. Она поцеловала его яростно, притискиваясь, отчаянно пытаясь заполучить его в себя. Он, фыркнув, явно довольный собой, ответил не менее яростным поцелуем, скользя руками по ночной сорочке на ее спине. Прохладный воздух комнаты покалывал ее обнаженную кожу, резко контрастируя с обжигающим жаром тела Гарри, и она перекатилась по нему, от бедер до груди, желая иметь возможность поглотить его целиком. Гарри быстро разобрался с сорочкой — потянул, снял и швырнул в угол комнаты. Она ахнула от ощущения кожи к коже, от легкого щекотания волос на его торсе по ее груди, — и всё закончилось. Он подтолкнул ее дальше на кровать, на подушки, отодвинувшись, чтобы стащить пижамные штаны. Выпрыгнул его член, опухший и красный, немного больше, чем она ожидала, — и у нее слюнки потекли. Обнажились ягодицы, привлекая ее внимание к дополнительному количеству шрамов. Тот, что на левом бедре (розовый, зазубренный, выглядевший свежим) — имел длину не менее четырех дюймов, и она прикинула, что это, должно быть, какое-то ножевое ранение. Еще несколько отметин, в виде белых линий разного размера и формы, предположительно, по ее мнению, — следствие проклятий и сглазов, зацепивших его тело. А потом, потом она увидела его правое колено. Полностью разглядеть не удалось, лишь мельком увидеть — при движении ногой, но выглядело оно куда хуже, чем представлялось. Кожа и мышцы вокруг — опухшие и обезображенные, смесь пурпурных и красных пятен, из-за них выпуклые узлы рубцовой ткани смотрелись свежими, хотя она знала, что ране — несколько лет. Шрам, словно пламя, облизывал ногу снизу доверху, сужаясь до тонких точек всего в нескольких дюймах выше лодыжки и ниже бедра. Она не могла даже представить, как сильно болел свежий шрам, как сильно, должно быть, ему всё еще больно сейчас. У нее перехватило дыхание: вид его тела стал отрезвляющим напоминанием о реальности посреди пьянящей фантазии. Но он снова был на ней, неистово впиваясь в ее губы. Она прильнула к нему, все другие мысли уступили место отчетливому трепету, пронизывающему ее тело, и она раздвинула ноги, охватывая ими его туловище. Тело Гарри чувствовалось восхитительно тяжелым, и она покачала бедрами, наслаждаясь глубинным жаром его члена, задевающего ее промежность. Гарри охнул ей в рот, его руки, сжимающие талию, соскользнули, поэтому она повторила то же движение. На этот раз головка его члена, влажная и горячая, потянула за грань ее возбуждение — искры полетели вверх по позвоночнику Гермионы, и их голоса слились в едином вскрике. Вдруг Гарри резко приподнялся, она в ответ нахмурилась, но он пробормотал несколько противозачаточных заклинаний, глядя на нее сверху вниз — и огню в его взгляде невозможно было сопротивляться. Даже когда он протиснул руку меж ее бедер, и Гермионе захотелось придушить его, потому что, честно говоря, сейчас не время для прелюдии. Но затем два его пальца вошли в нее и согнулись, притягивая ее к себе. А сам он, не отрываясь, смотрел, как она пытается не поддаваться.  — Сейчас, — выдавила она откуда-то из глубины горла. Он вошел в нее одним уверенным, устойчивым движением, издав приглушенный звук, впившись в ее шею. Она толкнулась ему навстречу, с коленями, ослабевшими от ощущения, что ее растягивают и наполняют, и они зависли так, на одно короткое мгновение, затем Гарри согнул бедра, проверяя ее. С его стороны это было нежно, даже по-доброму, но, к счастью, длилось недолго. То пламя, что вспыхнуло между ними сегодня днем, Гарри зажег снова, безжалостно вбив ее в кровать, накусав зубами жгучую горячую линию у ее горла. Ее слух ловил его хрипловатое дыхание; она сама с трудом могла дышать, подавленная весом его тела, ощущением его кожи, тем, как он растягивал ее, прижимая к себе. Гермиона прикрыла глаза, ее руки потянулись, чтобы облапить задницу Гарри, загоняя его еще глубже, и задрожала, так как угол движения направил его прямо к ее точке G. Она прижалась к нему бедрами, толкнулась вперед и ответила сжатием на то, что его лобок, придавив, потер ее клитор. — Да-а-а, — выдохнула она, впиваясь ногтями в его кожу, — именно так. В ответ Гарри застонал, оставляя на ее ключице засос, мокрый и небрежный. И Гермиона снова сжалась вокруг него, а наслаждение пронеслось сквозь нее с грохотом падающего здания. Искры плясали по ее бедрам, по спине, и было так хорошо, так близко… Он подвел ее к краю с удивительной точностью и легкостью, и кровать начала уплывать из-под ее тела. Гермиона вцепилась руками в волосы Гарри, отчаянно пытаясь прилепиться к нему, ведь пот вынуждал их тела скользить друг по другу, приводя в беспорядок покрывало под ее бедрами.  — Гарри, — пробормотала она, и он, отвечая, провел рукой по ее волосам, — Гарри…на спину… Пожалуйста… Он тотчас подчинился. Но стоило ему выйти, как она сразу же стала такой одинокой и такой уязвимой — и оставалась ею в слабом свете ночника, пока он не набросился и не поцеловал ее вновь — так горячо и сильно, что от пупка до пальцев ее словно огонь охватил. Но тут — чпок — он выпустил ее нижнюю губу и, перекатившись, рухнул на спину рядом с ней. Затаив дыхание, она забралась на него. Взгляд Гарри был непроницаемым, темным и блестящим, руки сжали ее бедра так сильно, что наверняка останутся синяки. Откинувшись, она потянулась к его члену, чтобы направить его внутрь себя, а он снова провел большим пальцем по ее соску — и ее дрожь в ответ почти полностью вывела ее из равновесия.  — Совет, — заполучив его в себя, она не могла сдержаться. Он слегка вздрогнул, его рот приоткрылся от тихого всхлипа. — Продолжай так делать. После этих слов Гермиона оперлась на его грудь и начала трахать себя его членом, жадно захватывая ртом воздух, когда новый угол проникновения погрузил его еще глубже в ее тело, наполнил и растянул ее так, что ей показалось — ее сейчас разорвет. Ощущалось невероятно, особенно после того, как она наклонила таз вперед и привела свой клитор в прямой контакт с его кожей, а Гарри протянул руку и начал играть ее сосками, пощипывая и постукивая, пока ее тело не загудело. Лицо ее заливало жаром, бедра тряслись, и волна удовольствия поднималась к безжалостной крутой вершине.  — О, — простонала она, закусив губу и закрыв глаза. Ее тело поднималось на дыбы, одновременно распадаясь и сотрясаясь поверх его тела. — Я собираюсь… — выдохнула она, ее лицо застыло, — я собираюсь… Оргазм — безжалостный и ослепительный, обрушился как кирпичная стена, Гермиона на миг отключилась, сжавшись вокруг члена Гарри, пламя затопило ее живот, пальцы рук и ног. Она заскулила, раскачиваясь и вздрагивая, пока его член пульсировал внутри нее. — Боже, — выдохнул Гарри, его руки легли на изгиб ее бедер. Он крепко обнял ее, впиваясь пальцами в тело, и ей нравился его порыв — отчаянный, собственнический. Его бедра вновь пришли в движение — мелкие, ровные качки — он снова ее искушал, и она встретила его на полпути. Пусть даже ее телу, сверхчувствительному и вялому одновременно, было не очень комфортно. Гарри принялся трахаться всерьез, его бедра напрягались от усилий, а Гермиона, опустив взгляд, затаила дыхание, едва не лишившись чувств: Гарри... Гарри был одна сплошная напряженная линия возбуждения, с потемневшими и безжалостными глазами, со стиснутыми челюстями в попытке сдержаться. Часть ее хотела увидеть, как этот контроль лопнет, позволяя ему отпустить себя... Но не сегодня — сегодня не осталось времени. Она подозревала, что он был близко, и ей нравилось быть тому причиной. Гермиона погладила его грудь, коснувшись шрамов, волос, соска. Он дернулся, сбился с ритма, застонал, когда она сжала его ключицу, используя ее как опору для своего веса; когда она наклонилась над ним, лизнула его рот, и не отрывалась, посасывая его язык до тех пор, пока новая судорога удовольствия не завязала ее внутренности в узел. Хмыкнув ей в рот, он снова ритмично задвигал бедрами. Еще несколько толчков — и Гарри кончил, по новой запульсировав внутри нее. Гермиона на выдохе скатилась с него и откинулась на подушки рядом. Тело ныло от боли — она занималась сексом впервые за долгое время. Пот высыхал в складках на коленях, на предплечьях и пояснице. Она восстанавливала дыхание, наблюдая, как грудь Гарри поднимается и опускается. Так куда лучше, чем смотреть ему в лицо, боясь того момента, когда он заговорит, когда он скажет что-то, о чем она не хотела ни думать, ни слышать. Да, так было проще: гадать, какие именно проклятия нанесли определенные шрамы, невзирая на жуткий вид последних. Ее взгляд остановился на приподнятом, слегка пурпурном пятне от медальона Слизерина, пусть поблекшем за все прошедшие годы, но всё еще явном. Она боролась с желанием прикоснуться к нему, накрыть рукой, скрыть с глаз. Гермиона осознавала — всё это не более чем увертки. Она просто выбита из колеи, не говоря уже о том, что всё произошло под ее собственной крышей, в якобы профессиональном контексте. И с Гарри, из всех людей. Вечная заноза в заднице, в которого она всю жизнь была влюблена…  — Хорошо, — голос Гарри прозвучал хрипло и удовлетворенно. Она перевела взгляд на его лицо, и ей захотелось плакать. Он лежал на подушке — такой одновременно расслабленный, измочаленный, мечтательный и золотистый — при слабом освещении его немного вспотевшая кожа казалась блестящей. Увиденное так и подталкивало снова наброситься на него.  — А теперь, — продолжил он тихим голосом, — пожелаем друг другу спокойной ночи? Гермиона от облегчения едва не улыбнулась. Пожалуй, хоть раз Гарри сказал именно то, что она хотела услышать.  — Да, — согласилась она, пытаясь сползти с кровати. Ее ногам, пока она шла к тому месту, где на полу валялась ее скомканная ночная рубашка, ковер показался восхитительно мягким. Одеваясь, она отвернулась от Гарри — было в ее действии что-то слишком интимное и слишком трусливое одновременно.  — Твое плечо, — сказал он тем же тихим голосом. По-прежнему расслабленный, без конфронтации. Гермиона сглотнула, поправляя ночнушку. Она и забыла про синяк.  — Да, — она одарила его легкой улыбкой и направилась к двери, — это еще днем, когда я опрокидывала стол. Ничего, я намажу перед сном немного растопырника, к утру не останется и следа.  — Хорошо, — откликнулся Гарри, и это прозвучало так, словно он утвердился в своей правоте. Гермиона схватила халат и потянулась к двери, слишком смущенная, чтобы смотреть на него.  — Спокойной ночи, — сказал Гарри. От вида его — обнаженного и удовлетворенного, она в который раз за вечер вздрогнула. Теперь она знала, что он чувствовал. — Гермиона, — добавил он. Гермиона резко выдохнула.  — Спокойной ночи, Гарри, — и с этими словами вышла в холл, не забыв закрыть за собой дверь. Она убегала — помедленнее, осадила Гермиона саму себя — сквозь темный дом, и только закрывшись в своей спальне, смогла снова дышать. Расплылась в безумной улыбке и, не веря в очевидное, прикоснулась к своему лицу.  — Боже мой, — прошептала, обхватив себя руками. Ее кожа оставалась теплой и гудящей, как будто внутри нее были заперты искры костра. — Я только что трахнула Гарри Поттера. И что-то подсказало ей, что не в последний раз.