The Bodyguard/Телохранитель

Общая комната была наполнена теплом и энергией, составляющими резкий контраст с мокрым снегом, стучавшим в окна. Студенты набились в каждый угол, они играли во взрывающиеся карты или настолки, обменивались сладостями, слушали радио и рассказывали анекдоты. Таким был Хогвартс в его лучшие времена, и Гермиона почувствовала огромную волну привязанности ко всему этому, усиленную осознанием того, насколько близки они оказались, чтобы все потерять. Ее взгляд остановился на кресле в другом конце комнаты. Джинни и Гарри в окружении нескольких учеников шестого и седьмого классов, на пару разделяли общий настрой, смеясь над шуткой, разыгрываемой Симусом. Она наблюдала, как они обменялись ухмылкой, затем Гарри поцеловал Джинни в щеку - и она, в восторге, обняла его в ответ. Гермиона, почувствовав прикосновение пустоты, снова повернулась к огню, провела пальцами по волосам Рона и выдохнула: — Пошли на свидание. Рон, не пытаясь скрыть своего удивления, запрокинул голову, чтобы посмотреть на нее: она все тянула и тянула с этим вопросом, вот уже несколько недель.  — Правда? Она кивнула, не обращая внимания на слабое трепыхание тревоги в груди. Ее инстинкты подсказывали ей, что так поступать неправильно, что в конечном итоге это окажется плохо для них обоих, но, возможно, просто возможно, ее инстинкты ошибались. Не в первый раз, и ей придется выяснить правду, так или иначе. «Мужайся», — приказала она себе.  — Да. Завтра вечером, «Три метлы»? — на седьмом курсе они могли посещать Хогсмид, когда захотят. — Ага, — с радостной улыбкой согласился Рон и поцеловал ее колено. Их «свидание» — общий мясной пирог и пинты эля в «Трех метлах» — закончилось нежным тихим поцелуем под дверью. Гермиона вздохнула в рот Рона, говоря себе, что она счастлива, что этого достаточно.  — Спокойной ночи, — прошептал он, его глаза загорелись теплотой, которую она не могла вернуть.  — Спокойной ночи, — прошептала она в ответ, но закрыв за собой дверь, почувствовала себя более одинокой, чем когда-либо. Гермиона, дрожа от холода и страха, смотрела, как Гарри исчез под поверхностью замерзшего пруда, Это был идиотизм, безумие, почему она позволяла ему так поступать? «Прекрати», — велела она себе, удвоив хватку на палочке. Как только он вернется на поверхность, она должна быть готова окружить его дюжиной согревающих чар и передать запасную смену одежды. Она не могла позволить себе паниковать сейчас, когда они не знали, что лежит под поверхностью озера. Оно оставалось непроницаемым для всех проверочных заклинаний, наложенных ею, и она не могла избавиться от ощущения ловушки, что бы там ни говорил Гарри.  — Какое это имеет значение? — раздался холодный серебристый голос из медальона, висящем на ее груди. — Он все равно умрет, вопрос лишь в том, когда… «Заткнись», — выстрелил в ответ мозг Гермионы, ее сердце колотилось во рту. Она должна была отгородиться, запечатать свой разум, она не могла позволить себе отвлечься. Воздушный пузырь лопнул на открытой поверхности воды, и она сделала шаг вперед, выброс адреналина мгновенно очистил ее мысли. Уже? И вдруг ее резко отбросило назад, оторвало от береговой линии, а по ее шее полыхнуло огнем. Она сильно ударилась о землю, боль все сильнее охватывала спину, голову и плечи, свежий снег залеплял джинсы и свитер, но все это не имело никакого значения, потому что она не могла дышать… Задыхаясь, она колотила ногой об землю, царапала пальцами шею, в том месте, где цепь крестража впивалась в ее трахею. Без толку — туго натянутый металл тащил ее прочь от пруда. В глазах потемнело, полились слезы, когда она попыталась закричать, попыталась найти что-нибудь, за что можно ухватиться, — она не могла оставить Гарри… Кто-то выскочил из кустов и прыгнул прямо в воду. Пальцы Гермионы нащупали корень дерева, и она цеплялась за него изо всех сил, несмотря на то, что ее зрение начало исчезать, а тело — терять подвижность. Ей хотелось издать хоть какой-то звук, хоть раз вдохнуть воздух, но в голове кричали голоса, полные ярости, и цепь на ее шее натягивалась все туже и туже. Все ее тело сжалось, рот раскрылся в беззвучном вопле, снежные ветви над ней исчезали в темноте… Раздался еще один сильный всплеск, и Гермиона почувствовала, как капли ледяной воды упали ей на ноги. Кто-то поблизости сильно дрожал, она чувствовала это, слышала это, но она давилась, ее тело немело… Третий всплеск, затем вопль:  — ГЕРМИОНА! Погоди, она знала этот голос… Серебряная вспышка, холодное пронзительное шипение, эхом разнесшееся между деревьев:  — Рональд Уизли, трус… Крик, всплеск энергии, цепь на ее шее порвалась… Тень — и нечто вспышкой зеленого цвета взорвалось на поляне, Гермиону швырнуло лицом об землю, выбив из легких ту крохотную способность дышать, которую ей удалось восстановить. Она снова подавилась, черные и белые пятна вспыхнули перед ее глазами, затем одним вдохом она потянула грязь и снег. И воздух, чудесный воздух, наполняющий ее легкие холодом и чистотой, даже если ее горло сгорало, чтобы втянуть его.  — Почему ты не сняла эту чертову штуку?! — снова прозвучал знакомый голос, затем на ее теле оказались руки, перекатывающие ее на спину, и она сморгнула, не видя верхушек заснеженных деревьев — слезы затуманили ее глаза. В поле зрения поплыла рыжая копна, а под ней — встревоженное и злое лицо Рона. — Гарри, — выдохнула она и закашлялась. Она протянула руку к пруду. — Достань… Гарри… Что-то в лице Рона изменилось, и он попятился, давая ей возможность двигаться.  — Он в порядке, Гермиона, он только что выбрался из воды, он там… Гермиона перекатилась на бок, продолжая моргать, пока не стала отчетливо видеть: Гарри, свернувшись калачиком, лежал на краю пруда, мокрый и дрожащий, его глаза были полуприкрыты и чернее ночи. Ее охватило облегчение, и она снова закашлялась, борясь с желанием потерять сознание. Гермиона проснулась от крика, горло перехватило, в ушах звенело. Она кричала и кричала, задыхаясь от недостатка воздуха, ее кожа покрывалась мурашками, комната плыла перед ее глазами… Дверь с грохотом распахнулась, и внезапно ее руки, ее лицо охватили объятья.  — Миона, это просто сон, тебе снится кошмар… Она оборвала крик и разрыдалась, цепляясь за человека перед ней.  — Гарри!..  — Он жив, — сказал голос, голос Рона. — Ты жива, я жив, мы все живы. Ты в Хогвартсе, и тебе приснился кошмар. Гермиона выдохнула одним длинным, дрожащим вздохом, и комната перестала кружиться. Все было расплывчато, кроме Рона — его лицо, бледное и обеспокоенное, находилось всего в нескольких дюймах от ее собственного…  — Рон, — выдавила она между рыданиями. — Что… что ты…  — Ты послала Патронус, — пояснил он, потирая ее спину. Это было странно успокаивающе. — Не знаю, как ты это сделала, но ты сделала — он определенно был твоим. Он влетел в мою комнату и разбудил меня.  — Ах, — Гермиона продолжала пытаться дышать, но ее горло все еще было сдавлено. Беспалочковый патронус? Она никогда раньше такого не делала. И, во сне? Как, черт возьми?!  — Вот так вот, — продолжал он. — Просто продолжай дышать. Она пыталась повиноваться, уголком разума гадая, когда Рональд Уизли стал так хорошо разбираться в подобных вещах. Может быть, в Ракушке… может быть, этим летом…  — Это был медальон? — спросил он, глядя на ее руки. Она поняла, что терла горло, уже зажившую без рубца рану, из-за которой она больше недели оставалась без голоса. — Тебе приснился медальон? Гермиона кивнула, ее ужас был еще слишком свеж, чтобы выразить словами. Рон вздохнул.  — У меня тоже такое было. Так мерзко. Мне всегда мучил вопрос, а что, если бы меня там не было? Что, если бы я не добрался до тебя вовремя? Что, если бы я не добрался до Гарри вовремя?  — Рон, — прошептала она, сдерживая поток свежих слез. — Не помогает.  — Извини. После возвращения Рона прошло несколько часов, прежде чем Гермиона смогла загнать Гарри в угол — она подождала, пока Рон начнет принимать душ, и на всякий случай, наложила сильное муффлиато. Она не могла говорить нормальным голосом, горло ее было тщательно забинтовано, но она решила, что все равно сможет заставить себя понять.  — Не надо, — отрезал Гарри, поняв ее намерения. — Мы не можем, Гермиона.  — Просто скажи мне, — прошептала она, морщась от боли. Но это было ничто по сравнению с болью от незнания, от осознания того, что он никогда больше к ней так не прикоснется. — Скажи мне, чего ты хочешь.  — Разве ты не видишь? — ответил он, отходя от нее. — Больше неважно, чего я хочу. Не говоря уже о том, что я, по всей видимости, живой и дышащий крестраж, Рон вернулся из-за тебя, Гермиона. Он вернулся, чтобы завоевать тебя, чтобы доказать тебе, чего он стоит, и я не могу рисковать этим, не сейчас. Не тогда, когда мне нужна вся помощь, которую я могу получить, и когда я уже терял его однажды.  — И это все? — Гермиону трясло, из-за горячей волны гнева, накатывающей в груди, ей угрожали слезы. — Все, что ты можешь мне сказать? Что ты не хочешь быть со мной, потому что можешь задеть чувства Рона? Гарри покачал головой, выглядя более усталым, более серым, более разбитым, чем когда-либо прежде.  — Это был адреналин, Гермиона. Напряжение нарастало, и мы не осознавали, что делаем. Что-то внутри нее сломалось и падало, падало, падало. Она хотела бы поспорить с ним, но не имела сил.  — Ясно, — выдавила она.  — Но мы друзья, — сказал он с такой убежденностью, что она поняла, что он пытался убедить себя так же сильно, как пытался убедить ее. — Мы лучшие друзья, и ничто не изменит этого. Так что мы просто… вернемся к привычной жизни. Словно ничего не случилось. Ей нужно выбираться отсюда.  — Ясно, — повторила шепотом Гермиона и отошла, уловив яркую вспышку боли в глазах Гарри, но не могла заставить себя волноваться за него. Просто не могла больше. Оставив его на кухне, она пошла к своей кровати, зарылась на ней в огромную груду одеял и зажмурилась, слезы, наконец, потекли свободно. Гермиона позволила себе плакать, оплакивать себя, потому что завтра снова была война. Она могла отодвинуть то, что могло бы быть, не трогая все остальное.  — Который сейчас час? — переведя взгляд на часы,спросила она - в полумраке с такого расстояния она не смогла разглядеть циферблат. Косолапсус высунул голову из-под кровати, глядя на нее с явным беспокойством.  — Половина четвертого, — ответил Рон. — Тебе на поезд в десять, да? Она кивнула, он взглянул на ее чемодан.  — По крайней мере, ты уже сложилась. Мне так не везет. Думаю, и Гарри тоже. Гермиона судорожно вздохнула и почти улыбнулась.  — Как обычно, не хватило времени.  — Ага, — он послал ей дерзкую улыбку, его рука все еще рисовала круги на ее спине. — Хочешь, я останусь? Это привело ее в чувство и она моргнула, глядя на одеяло, пытаясь скрыть удивление.  — Все в порядке, я не хочу, чтобы у тебя были проблемы…  — Ну, не будь глупой, — Рон встал и закрыл дверь спальни, затем подошел к раковине и набрал стакан воды. — Я буду спать в кресле. Ее удивление увеличилось вдвое. Она взяла стакан и сделала глоток, взвешивая ситуацию в своей голове. Даже сейчас было трудно избавиться от призрака Гарри, стоящего на далекой крохотной кухне и разрушающего ее мир с помощью всего лишь нескольких слов.  — Тебе не обязательно спать в кресле. Рон замер там же, где придвигал кресло ближе к кровати, и посмотрел на нее с удивленным выражением лица.  — Ты уверена? Гермиона кивнула, вытирая лицо простыней. — Только спать, заметь. Ничего больше. Он послал ей улыбку, легкую и теплую.  — Не беспокойся. И все действительно оказалось так просто. Рон забрался в кровать позади нее, обнял ее за талию и выдохнул ей в шею.  — Не могу поверить, что уже рождественские праздники. Гермиона взглянула в темные окна, где снег белел на подоконниках и навесах. Она боролась с дрожью.  — Я тоже.