The Bodyguard/Телохранитель

В середине апреля сильный ветер прокатился по территории Хогвартса и на две недели отменил тренировки по квиддичу. Студенты, осмелившиеся отправиться в Хогсмид, вернулись с обветренными до красноты лицами, слезящимися глазами и, еcли сразу не принять дозу перечного, постоянной дрожью, переходящей в кашель. Даже большинство уроков по уходу за магическими существами на время перенесли в замок, что оказалось очень интересным — сбежал молодой нюхлер и, в конечном итоге, устроился за одним из гобеленов на четвертом этаже, утащив половину школьных часов в своих лапах. Ветры окружали замок в любое время дня и ночи, сумев проникнуть во все возможные укромные уголки и щели — стоны и завывания стали частью повседневной жизни Хогвартса. Флитвик не раз прибегал к Сонорусу, чтобы его услышали, а студенты ходили по коридорам в наушниках и шляпах. Чтобы заглушить шум, а также резкий, покалывающий холод, казалось, сопровождавший каждый порыв ветра, в общежитиях, особенно ночью, неистовствовали заглушающие чары, вместе с чарами согревающими и вкупе с огромными грудами постельного белья. «Это ветер, — в отчаянии подумал Гарри, глядя, как светящиеся в темноте стрелки часов приближаются к трем. — Это все из-за ветра». Да, явное объяснение, хотя бессонница для него не новость. Гарри не мог вспомнить, когда в последний раз крепко высыпался, особенно после возвращения в Хогвартс. Возможно, на Рождество — тогда он, наконец, рухнул в комнате для гостей у Андромеды и проспал безмятежно целых четырнадцать часов. Истощение, казалось, преследовало его повсюду в замке, выскальзывая из теней прошлого, лиц мертвых и раненых одноклассников, никогда больше им не виденных. Он ощущал его чаще всего именно глубокой ночью — тогда темнота его личной комнаты становилась чернильно-черной и бесконечной. Полностью отличающейся от Кингс-Кросс. И в точности такой же. «Все было бы по-другому, — подумал он, переворачиваясь, чтобы сквозь бархатные занавески мельком увидеть блуждающие облака. — Было бы иначе, если бы не было так тихо». «Тихо» было в голове Гарри. Он ожидал, даже хотел, чтобы его преследовало все, что произошло, хотел нести бремя всех травмирующих обстоятельств — чтобы в его ушах звенели крики умирающих, отпечатки отскакивающих заклинаний. Но словно кто-то закрыл главу, еще не дочитанную им главу, и запечатал книгу на замок. Он не мог открыть его, сознательно или нет — неважно. По словам его целителя, это было нормально, но Гарри сомневался — он не верил, что к его ситуации можно применить какие-либо стандарты нормы. Что можно сказать тому, кто посмотрел Смерти в лицо и поклонился ей только для того, чтобы пробудиться в мире, едва ли лучше им покинутого? Это не означало, что ему не снились кошмары, потому что они снились. Не так чтобы часто — иногда несколько ночей подряд, иногда через несколько недель — но достаточно, чтобы он начал узнавать лучшие хиты. Как он тонет в озере, а меч Годрика вне досягаемости. Как заглатывает адский огонь, пока его легкие не загораются красным и золотым, и он проглатывает весь Хогвартс в порыве ярости. Его удушают корни Запретного леса, и лица его родителей сливаются с ветвями, обожженными Смертельным проклятием. Агонический крик Гермионы при виде его мертвого тела, затем ее карие глаза тускнеют, кожа становится пепельной, кровь стекает под ее телом и телами всех людей, которых он... Гарри сел, провел рукой по волосам, раздражение горело под его кожей. Бессмысленно. Нужно убираться отсюда и заняться чем-то другим. Он встал с кровати, затем натянул еще два свитера, надел очки, еще одну пару пижамных штанов, вторую пару носков и тапочки, положил в карман палочку и мантию-невидимку. Он не знал, куда идет, но это не имело значения. Ветер свистел вдоль карниза, пока Гарри спускался по тихой башне. Проходя мимо спален своих одноклассников, он не мог подавить вздох зависти — они, вероятно, все крепко спали или почти спали, чтобы не заметить разницы. Но он ошибся — войдя в гостиную, обнаружил, что одно из кресел у огня занято чем-то вроде зефира в натуральную величину. Зефира с пугающе огромным узлом волос на макушке. Гарри заколебался, затем взял себя в руки и подошел к камину. Они — единственные, кто проснулся, поэтому не мог он просто притвориться, что никого не заметил. — Доброе утро, — пробормотал он, садясь на соседний диван. Гермиона моргнула, возвращаясь оттуда, где она находилась, глядя в огонь. Закутанная в пушистое белое одеяло так, что из складок виднелись лишь голова и кисти рук, с косами, уложенными в сбившийся узел, весивший, должно быть, около десяти фунтов. Она покосилась на него, явно раздраженная, но не удивленная. — Доброе. — Хорошая книга? — спросил он ее, потирая руки, чтобы согреться. Ветер, утихший на несколько минут, снова свистел за окнами, заставляя их дребезжать. Она посмотрела на свои колени, на открытую книгу, которую она, очевидно, не читала — массивную и выглядевшую старой. — Да, — ответила Гермиона. — Увлекательная. Гарри наклонил голову, чтобы увидеть обложку. — «Магические темпераменты и как их уравновесить», — прочитал он вслух. — «Легкое чтение»? Гермиона проигнорировала его вопрос, закрыла книгу и положила на журнальный столик. — Почему ты?.. — Не мог заснуть, — Гарри опустился на подушки. — Ты? Гермиона покачала головой, ее взгляд вернулся к огню. Выражение ее лица было закрытым и обнаженным одновременно — словно чаша, полная сильных и подавленных эмоций. Его язык присох — он не знал, что ответить, ни на что из этого. Так что они сидели в тишине, если не считать ветра и потрескивания огня, достаточно долго, чтобы Гарри потерялся во времени. Так похоже на ночи, проведенные ими в палатке, и так сильно отличается. Теперь они — незамерзшие, здоровые, сытые, и единственное, о чем им приходится беспокоиться — это экзамены. Война закончилась. Волан-де-Морт и все осколки его души исчезли. Родители Гермионы снова узнали ее и не отпускали, должно быть, несколько часов после того, как ей удалось отменить заклинание памяти. Он мог вспомнить с отчетливой ясностью, как ожидал возле гостиной в их австралийском доме, напряженный и нервный из-за беспокойства, которое он слишком долго видел на лице Гермионы. Он мог вспомнить, как задыхалась ее мать, плакал отец, стук их коленей о пол, когда все трое упали в радостные беспорядочные объятия посреди комнаты… Тогда он был аутсайдером, так же, как и сейчас. Интервью, речи, памятные доски и статуи, ежегодная минута молчания — все это катапультировало его до такого уровня славы, что он, по глупости своей, даже не ожидал. Гарри пытался добиться признания для некоторых других героев Битвы, но это не сработало — волшебная публика знала его имя с детства, и не собиралась меняться, шрам там или не шрам. Упомянутый шрам теперь почти исчез, и он больше не боялся не знать, на что он может быть способен. Теперь он знал. Он знал, что способен чувствовать себя одиноким в комнате, полной людей. Он знал, что может убить. Он знал, что сможет приготовить сносный обед или два — преимущественно пасту. Он знал, что не умеет собираться, особенно для международных поездок. Он знал, что у него все еще есть проблемы с завязыванием галстука. Он знал, что его нрав стал как-то и короче, и длиннее. Он знал, как кого-то истязать и заставить это засчитаться. Он знал, какие яйца нравятся Гермионе — в виде глазуньи, и ее слабость к обслуживанию номеров. Он знал, что умрет за нее, просто чтобы забыть тот звук, который она издала, увидев его на руках у Хагрида. — Ты когда-нибудь скучаешь по Австралии? — сказал он вслух, нарушив их молчание. Понадобилось мгновение для осознания. Гермиона моргнула, глядя в сторону от огня, чтобы потом бросить на него свой фирменный взгляд — тот, которым она одаривала его с тех пор, как они впервые встретились. Он думал, что она не осознавала, что так делает, в половине случаев. — Что? — Австралия, — повторил Гарри. — Я знаю, что мы были там только для… — Да. Нет. — Гермиона покачала головой, тотчас нахмурившись. — Не знаю. Гарри кивнул, позволяя воспоминаниям промелькнуть перед ним. Прибытие в отель в центре Мельбурна, встреча с несколькими официальными лицами в местном отделении австралийского министерства, рукопожатие с министром магии Австралии. Прогулка по пляжу — наблюдая, как Гермиона обдумывает то, что станет, вероятно, самым трудным разговором, когда-либо случавшимся в ее жизни. Песок в волосах, солнце в глазах. Обслуживание номеров и плохие фильмы в ее комнате в ночь перед тем, как они отправились в дом ее родителей — она была слишком взвинчена, чтобы спать, а он был слишком параноиком, чтобы позволить ей остаться одной в комнате с несколькими входами. На следующее утро много кофе с собой — он обжег язык, прежде чем последовал за ней в тот дом. Ужин на берегу моря, они праздновали — мистер Грейнджер открывает бутылку шампанского, лицо Гермионы сияет от радости в кроваво-красном закате. — Он скорбит, — сказала тогда Гермиона. Она не могла попросить Рона уехать через полмира всего через несколько недель после похорон Фреда. — Мне понравился пляж, — сказал Гарри, хотя знал, что должен бросить поднятую тему. — И тот парк у отеля — ну, тот, что у моста. К его удивлению, Гермиона улыбнулась. — Тот, где скульптура? Что-то сжалось у него в груди, и он подавил желание улыбнуться в ответ. — Ага. Гермиона фыркнула. — Я до сих пор не понимаю, как они разрешили подобное в общественном месте. Гарри усмехнулся. — Я думаю, это было вдохновлено… — Это было… — она покачала головой. — Гарри, это непристойно. И просто ужасно. — Извини, я не знал, что ты теперь искусствовед… — Не будь смешным, это всего лишь цель… Ее прервал хлопок — Кричер появился у огня с небольшой тряпкой в руке, на его лице отражалась невозмутимость. — Кричер ждал, — ворчал он, шаркая ближе к огню. — Он ждал, пока общая комната не опустеет, чтобы убраться. Но, похоже, что мистер Гарри и мисс Грейнджер сегодня вечером забыли дорогу в свои спальни. Гарри ухмыльнулся ему. — Привет, Кричер. Кричер коротко поклонился ему, а затем Гермионе. — Пожалуйста, извините меня, хозяин Гарри, но я должен присматривать за огнем. Он щелкнул пальцами, пламя уменьшилось, пепел исчез, и огонь погас. Было все еще тепло, но Гарри чувствовал себя так, словно его только что облили водой. — Холодная ночь, правда, Кричер? — В самом деле, хозяин, — Кричер протирал журнальный столик, и Гермиона убрала книгу. — Директор МакГонагалл дала всем нам дополнительные постельные принадлежности и свитера, которые можно носить вне кухни. И на нем действительно был маленький черный свитер с гербом Хогвартса. — Хорошо, — ласково сказала Гермиона. — Извини, Кричер, что помешала. — Вовсе нет, мисс, — ответил Кричер. Он взглянул на них обоих проницательным взглядом, сразу вызвавшим у Гарри подозрение. — Что-то не так с вашими спальными комнатами? Повисла неловкая тишина, и Гарри постарался не смотреть на Гермиону. — Нет, — сказал он, борясь с румянцем. — Нет, мы просто... ну… Снова наступила тишина, и Кричер… смотрел на них. — Кричер понимает, — сказал он, снова принимаясь вытирать кофейный столик, и щелкнул длинными пальцами. Оставшийся мусор, разбросанный по комнате, исчез, а мебель выровнялась. Стулья задвигались под столами, книги складывались в стопки, а подушки взбивались. — Кричер должен идти. — Спокойной ночи, — сказал Гарри. Кричер снова поклонился ему. — Спокойной ночи, хозяин Гарри, — затем повернулся и сделал то же самое для Гермионы. — Мисс Грейнджер. Он исчез с очередным хлопком, и Гарри почувствовал, как какая-то часть его самого разжимается. — Ему стало намного лучше, Гарри, — сказала Гермиона, слегка улыбнувшись ему. — На самом деле. Год назад он ни за что бы не стал носить свитер, как бы холодно ни было. — Я знаю, — ответил Гарри, чувствуя небольшой прилив гордости. Он много поработал с Кричером после войны — похоже, это окупилось. Он посмотрел на часы и увидел, что уже около четырех часов. Его разум, его глаза, его тело болели от усталости, но он был возбужден, наэлектризован, почти нервничал. Мысль о том, чтобы заснуть, казалась невозможной. Гермиона внезапно села, задыхаясь, и уставилась на камин. — Гарри, смотри! Он посмотрел, и его рот открылся. У очага, всего в нескольких дюймах от огня, расположилось маленькое пиршество. Графин дымящегося горячего какао, еще один — с кофе. Тарелка с круассанами и нарезанным багетом, вторая — с бутербродами с ветчиной и сыром, а третья — с колбасками и свежеподжаренными яйцами. Даже несколько яблок, для приличия разложенных вокруг тарелок, а также стопка салфеток, вилок и несколько чашек. — Вот это да! — выдохнул он, садясь. — Кричер подготовил нам полуночный банкет. Гермиона только покачала головой, потеряв дар речи. Но и к еде она тоже не потянулась. Гарри не терял времени зря — он внезапно почувствовал себя голодным, и тарелка ростбифа и йоркширского пудинга, поспешно съеденная за ужином, показалась съеденной целую жизнь назад. Присев перед огнем, он принялся за кофе — налил себе кружку и запихнул в рот половину круассана. Выпечка была свежей и маслянистой, а кофе — очень горячим и просто восхитительным. Он выпил половину чашки, прежде чем понял, что Гермиона не сдвинулась ни на дюйм. Гарри тяжело сглотнул. — Давай, а то остынет. Но она выглядела расстроенной. — Гарри, ты думаешь, он разбудил их только для того, чтобы... Гарри фыркнул. — Кричер не настолько популярен. Вероятно, он просто разогрел еду и отправил нам, ты же знаешь, что большинство эльфов уже спят. — Я полагаю, — сказала Гермиона с болью, но он видел, что она колеблется. Гарри бросил ей на колени бутерброд с ветчиной. — Нет смысла сопротивляться, он уже это сделал. Ну, давай же. Помогло. Она сделала здоровенный укус и соскользнула на пол, подоткнув одеяло. Теперь она напоминала пенек. Гарри налил ей чашку горячего какао — и словно плотину прорвало. Они ели и разговаривали шепотом, душа смех в рукавах свитеров. Они говорили обо всем и ни о чем, перефразируя истории многолетней давности, обмениваясь подробностями своих первых одиннадцати лет в мире, где жили только магглы. Ветер продолжал завывать вокруг них, но постепенно уходил на задний план, пока ночь растворялась в бесконечности. В конце концов, Гарри оказался в кресле Гермионы, упал и почти потерял сознание от того, как наелся. Она же, свернувшись калачиком, продолжала сидеть на полу, глядя в огонь и обкусывая последнюю колбаску. — Зачем ты это делаешь? — пробормотал он, прежде чем успел остановиться. Взгляд Гермионы не дрогнул. Она жевала и глотала, не отрывая глаз от тлеющих углей. — Не знаю. Наверное, нахожу успокаивающим. — Ой, — он немного поерзал, обивка под его головой чувствовалась такой мягкой в своей плюшевости. Он мог почувствовать, почему Гермионе так нравилось это кресло — настолько старое, что потеряло всю свою жесткость. — Я понимаю. Тогда она по-настоящему посмотрела на него, подарив ему свою крохотную, очень нежную улыбку, заставившую его желудок сделать нечто такое странное и неуловимое, что он испугался бы, будь он более бодрствующим. Но он просто улыбнулся ей в ответ, и она еще мгновение задержала на нем свой взгляд, затем снова повернулась к огню, стряхивая со щеки крошку. Гарри смотрел на нее: ее ловкие пальцы, ее ноги укутались в одеяло, ее волосы угрожали создать свою собственную орбиту. Она светилась, и ночь вокруг нее отступала. Он почувствовал, как его глаза закрываются — и не стал сопротивляться. Кажется, буквально несколько минут спустя он почувствовал руку на своем плече. Он резко проснулся и потянулся за палочкой, дыхание замерло. Это оказалась Джинни — широко раскрыв глаза, подняв руки в умиротворяющем жесте, она опустилась перед ним на колени. Одетая, шапочка "УУУ" плотно облегала ее уши, а комната вокруг была ярко залита свежим утренним солнцем. Гарри моргнул, медленно осознавая ситуацию. Несколько других студентов в комнате смотрели на него, очарованные и немного вызывающие неприязнь, все сразу. — Джин? — Ты спал, — пробормотала она, в ее голосе смешались беспокойство и замешательство. — Я пошла в твою комнату, а тебя там не было. — Ой, — Гарри почувствовал, что его пульс возвращается в норму. Он убрал палочку и сел. — Который час? — Почти девять, — ответила Джинни. — Я думала, ты захочешь уйти отсюда раньше всех… Конечно. Сегодня же воскресенье. Он кивнул и поднялся со стула. Каждая часть его тела скрипела и стонала в знак протеста — спать в кресле определенно не входило в список дел, требующих повторения — но это дало ему возможность осмотреть комнату. Гермионы нигде не было, остатки их ночного застолья тоже исчезли. Гарри запустил руку в волосы, затем потянулся, хрустнув суставами. — Почему ты спал здесь? — Джинни говорила по-прежнему приглушенным тоном, по его мнению, больше подходившим больнице, чем общей комнате. — Что-то случилось? Гарри видел панику и беспокойство, в равной мере отраженные на ее лице, и покачал головой. — Встал побродить, в итоге заснул. Ничего особенного. Джинни кивнула, но явно не поверила ему. — Тогда все в порядке. Ты идешь на завтрак? Живот Гарри ощущался тяжелым, как свинцовый шар, но он кивнул, пробираясь к лестнице. — Да, спущусь через минуту. Гермиону в тот день он вообще не видел, пока вечером не пошел в библиотеку, чтобы закончить небольшое исследование по зельеварению. Он заметил ее издалека, сидящей за своим обычным столом напротив Малфоя — чего он все еще не понимал — еле сдерживающей смех во время чтения, ее глаза плясали над страницами. — Должно быть, это была убийственная шутка, — пробормотал он, выдергивая книгу с полки с чуть большей силой, чем было необходимо.