The Bodyguard/Телохранитель

Наступила тишина, и Гермиона не знала, сколько времени прошло, пока они смотрели друг на друга, и маленькая невозможная улыбка играла на лице Гарри. Часы тикали, холодильник гудел, волны накатывали на берег. Гарри сломался первым. Он пошевелился, потянувшись за своей кружкой, а другой рукой — той, что лежала на диване, — случайно задел ее затылок. В ответ ее немедленно и непроизвольно охватила дрожь. Гермиона всегда знала, что шея и кожа головы у нее весьма восприимчивы, но сейчас волосы больше не служили им защитой, и их чувствительность, как оказалось, многократно возросла. Гермиона закрыла глаза, желая, чтобы земля разверзлась и поглотила ее целиком, потому что последнее, что она хотела бы донести до сведения Гарри — такие данные о себе. Ничего не произошло. Сердце замерло в горле, и Гермиона, молясь, чтобы Гарри ничего не заметил, сочла паузу достаточной, чтобы рискнуть приоткрыть глаз. Но, конечно же, он не мог не заметить. И просто застыл, глядя на нее своими яркими бездонными зелеными глазами. Гермиона, не дрогнув, встретила его взгляд, ее лицо горело, она гадала, что же, черт возьми, будет дальше, если ей удастся извиниться и сбежать в свою комнату… И, конечно же, Гарри двинулся первым. Он немного наклонился вперед, затем его рука придвинулась ближе к ее телу. Его пальцы, прикасаясь легко, как перышко, провели пылающую линию от ее ключицы к челюсти. Она снова вздрогнула, глаза ее закрылись. Гарри прерывисто вздохнул и повторил движение, но на сей раз его вторая рука обхватила ее затылок, его ногти задевали кожу ее головы, и Гермиона задрожала, чувствуя, как мурашки по коже покрывают каждый дюйм ее тела. «Идиотка, — запротестовал какой-то смутный уголок ее разума, — ты не можешь позволить ему...» Он поерзал, прислонился спиной к подлокотнику дивана, а затем его руки легли ей на локоть, на талию, его взгляд впился в ее распахнувшиеся глаза — и ей стало очевидно его желание. Гермиона сдалась, скользнула к Гарри на колени — слабый огонь зажегся в ее животе, и громко застонала, едва его руки вернулись к ее шее, к ее голове, а его рот целовал ее подбородок, ключицы, грудь… Это была пытка — незамутненная, изощренная пытка. Его руки, его пальцы выводили бесконечное количество узоров на ее коже, в ее волосах, и все, что она могла сделать — прижаться к нему, запутать пальцы в его волосах и притянуть его ближе, еще ближе, но все равно недостаточно близко. — Гермиона, — он куснул ее грудь, а его пальцы, согнувшись, охватили ее череп. Ее тело сильно вздрогнуло, и стон Гарри в ответ был глубоким, подавленным. Сквозь все слои их одежды она могла почувствовать его, почувствовать целиком — тепло его кожи, напряженность его спины, его плеч. Его внимание и его тело опьяняли, создавая горящую линию ощущений, раскачивающую ее над пустой бездной, удерживая в пространстве между реальностью и… Его рука скользнула от ее затылка к ее челюсти, и от прикосновения большого пальца к ее виску она снова открыла незаметно закрывшиеся глаза. Гарри смотрел на нее из-под полуприкрытых век. Очков на нем не было, но и без них она дрожала под тяжестью его пристального взгляда, под тяжестью всего, что видела в его глазах... А потом он наклонился, и ее мозг отключился. Гарри замер на расстоянии волосинки от ее рта и взглянул, ища разрешения. Ее сердце сжалось, она кивнула, а он, преодолев расстояние между ними, прижался к ее губам. Это было все и ничего похожего на другие поцелуи, ими разделенные. Медленно, гибко, бесконечно сладко и искренне. Гермиона потеряла себя, со вздохом прислонившись к груди Гарри, наслаждаясь тем, как он гудел ей в рот. Его большой палец поглаживал ее щеку, в то время как другой рукой он скользнул вниз к ее пятой точке, затем сдвинулся к ее бедру и сжал так сильно, что ей пришло в голову — не думал ли он, что она сейчас исчезнет. Она не осознавала, как долго они пребывали в таком состоянии: целовались, целовались и целовались, словно никак не могли насытиться, пили друг друга с таким упорным желанием, что это было почти невозможно. В какой-то момент Гарри оторвался, чтобы стянуть с нее свитер, а затем, фыркнув в ее ключицу, позволил ей сделать то же самое с собой. Ощущение его рук на коже ее спины, ее живота заставило Гермиону снова вздрогнуть, прижимаясь к жесткой выпуклости его джинсов. Долгое время хватало просто ощущения кожи к коже, впиваться ногтями в его спину, пока он одним своим прикосновением заставлял ее дрожать и трястись, а потом, внезапно, стало мало. — Наверх, — выдохнула она ему в плечо, сжимая его затылок. — Пожалуйста. В тот же момент, как дверь ее спальни закрылась, он был на ней, прижимая ее к кровати, а его рот — на ее ухе, ее шее, крае бюстгальтера. Одновременно и торопливо, и медленно, и Гермиона не могла сдержать улыбки, прижимая его к себе, радуясь ощущению его тела поверх своего. Гарри, казалось, это почувствовал, и прижался своей ответной улыбкой к ее коже, расправившись с ее бюстгальтером еще до того, как его рука добралась до пояса ее леггинсов. Он стягивал их вниз по ее телу с мучительной медлительностью, по ходу целуя и сжимая ее ноги. Его рот горячо, мягко и дразняще ласкал складки между ее бедром и промежностью, позади ее колена, выше лодыжки. Ее улыбка стала почти болезненной, несмотря на то, что, охваченная покалывающими волнами, она содрогалась под ним от удовольствия. Добравшись до ее ступней, он взглянул на нее с ярким, дразнящим выражением лица, сжимая пальцы ног одной рукой. — Я не думал, что ты откажешься от нижнего белья сегодня, — пробормотал он. — Если бы я знал, мы бы попали сюда намного раньше. — Заткнись, — выдохнула она, и он так и поступил, к ее удивлению. Гарри вернулся по ее телу наверх, его рот провел еще одну влажную, горячую линию по ее коже, и она, вздрогнув от ощущения его эрекции, прижимающейся к ее бедру, поняла, что он уже голый. Она так сильно хотела его, что подумала, что может взорваться, и потянулась к нему, запутавшись пальцами в его волосах и сжимая его задницу. Его лицо находилось всего в дюйме от ее лица, все его тело превратилось в линию, излучающую энергию. Он смотрел на нее с тем же жаром и удивлением, настолько полон нежности, что все, что она могла — встретить его взгляд без малейшего колебания. Так она и сделала, он ей улыбнулся, и что-то в ее сердце сжалось. — Красиво, — пробормотал он, снова обводя большим пальцем нижний край овала лица. А потом он поцеловал ее — бесхитростно, резко и так сладко, что это заставляло ее страдать от тоски. Нежные и умелые пальцы проскользнули в нее и надавили — раз, другой, третий… Его рот всасывал и дразнил ее шею, грудь, соски, заставляя ее извиваться, дрожать и задыхаться от прохладного соленого воздуха. Он застонал в ее кожу, вздрогнув от сдержанности, прижав свой член к ее животу. А затем, спустя короткий миг вечности, отстранился — и она сразу же скучала по нему, хотя он бросил ее ненадолго. Гарри остановился, нависнув над ней, одной рукой крепко подхватив ее бедро, поднимая ее ногу все выше и выше, открывая всю ее. Он ничего не сказал, но другая его рука снова погладила линию ее шеи, с каким-то изумлением прикасаясь к коже. Гермиона, сглотнув, встретилась глазами с его проницательным взглядом, и едва не забыла, как дышать, когда он, громко застонав, медленно скользнул в нее. Он был потрясающим — размеренным, шикарным, теплым и шелковистым. Мгновения сливались воедино, и все, о чем Гермиона могла думать, все, что она могла чувствовать — рот Гарри, его руки, его грудь, его... Они целовались и целовались, и Гарри продолжал гладить ее шею, двигаясь с нею в такт, пока она, довольная собой, вздрагивала, охваченная трепетом. Целовал ее вдоль виска, по лбу, дыша сквозь тонкие и короткие волосы, вьющиеся на ее голове, а ей хотелось плакать от обожания и тоски, с чувством, что все это наверняка в последний… Нет, нет. Она не могла, не хотела думать о таком. Она заставила себя сосредоточиться только на богатстве текущего момента, на уверенности в наслаждении, и взглянула Гарри в лицо. Двигаясь внутри нее, он не отрывал от нее глаз — одновременно полуприкрытых и остекленевших, почтительных и счастливых. Именно тогда, когда Гарри, нависнув, смотрел на нее, Гермиона судорожно вздохнула и сделала то, чего никогда раньше не делала, то, о чем, как она знала, никогда не пожалеет, независимо от того, чем все закончится. Она закрыла глаза и позволила своей магии течь ему навстречу. Сначала нерешительно, чувствуя, но не видя, как теплая, насыщенная охра вытекает из ее тела и обвивается вокруг тела Гарри, словно струйки горящей воды. Она услышала и почувствовала, как он судорожно вздохнул и вздрогнул, затем что-то темно-синее и насыщенно-фиолетовое встретилось с краями ее магии, переплелось, создав в разреженном воздухе между ними энергетическую паутину. Прилив удовольствия, раскаленный добела, ослепил Гермиону, и она подавилась им, вытягивая на чистом, дрожащем электричестве, змеящемся по ее коже, щекочущем и кусающем, как тысяча крошечных разрядов молнии. Их магия сплелась в теплый бархатный гобелен, кипевший и угасавший при каждом движении их тел, что подожгло Гермиону, заставило ее, содрогаясь как при катастрофе, ощутить еще большее возбуждение. Она вздохнула, раскачиваясь навстречу Гарри, расчесывая пальцами его волосы, пока он не дернулся, не застонал и не напрягся над ней. Одними губами шептала она ему в грудь, а его ключица, и все места, где их тела встречались, становились горячими и холодными одновременно. Красиво. Душераздирающе. Благодаря своей магии Гермиона могла полностью чувствовать Гарри и знала, что он может чувствовать всю ее. Их магия преодолела все границы — как физические, так и духовные, игнорируя все возможные ограничения, каждую неуверенность, каждое оправдание, которое она могла бы подобрать, чтобы избавить себя от сердечной боли. Потому что это не имело значения, теперь она поняла. Ничего из этого не имело значения, потому что еще никогда ничего не казалось таким правильным. Внезапно она осознала, что ни один из них долго не протянет. Гарри прижимался к ней, держась за нее, как будто она — самая важная вещь в мире, и Гермиона улыбалась, прижимая его к себе, позволяя любви струиться из каждого дюйма своего тела. И ни капли не сожалея.