Состояние полураспада

У Даби на кровати было мягче, чем у Томуры. Он уткнулся лицом в подушку и устало вздохнул. Излишняя любовь к драматизму Даби переходила все границы, ее даже можно было прировнять к показушничеству, но то, что он заботился о каждом члене компании и о Шигараки в том числе, было довольно мило. Еще, Даби был отвратительно тактильным. Тога тоже любила касаться всех подряд — хватала за плечи, щеки, руки, тыкала в грудь или нос — но не так напрягала. Конечно, поначалу Томура был в небольшом ступоре, потому что он старался по возможности не пересекаться с людьми, не говоря уже о том, чтобы иметь тактильный контакт с ними. Однако вскоре Шигараки привык и даже мог выразиться о манерах поведения Химико как о забавных или приятных. Что касается проявлений тактильности со стороны Даби, будь то из-за его общения через флирт или неприязни к нему, они беспокоили. Томура чувствовал себя неприятно, когда подпускал Даби слишком близко к себе. Он поднял голову и облокотился на подбородок, рассматривая внутренности комнаты. На стене у письменного стола висели постеры незнакомых Шигараки музыкальных групп и фильмов. Один из них — темный, с желтыми полосами света и изображением лиц героев — был проклеен скотчем посередине. Наверное, он случайно порвался. Поверхность стола находилась в жутком бардаке: клочки бумаги с написанными быстрым, округлым почерком словами, полупустые банки от энергетиков, ручка, кусочки от ластика, недоеденное яблоко, белые айфоновские наушники последней модели, зарядка от мобильника, какая-то книжка, пустой пакет — все это совсем не оставляло пустого места. У стола стоял потертый черный кожаный рюкзак. По всей видимости, не дешевый. — С добрым вечером! — воскликнул Даби, заходя в комнату, — как спалось? Кстати, через тридцать минут у нас очередное собрание любителей нажраться под российские комедии. Шигараки не двинулся с места. — Я никуда не пойду. Даби сделал несколько шагов вперед, подвинул ноги Томуры и взгромоздился на кровать. — Онет, ты что, не хочешь обсуждать травмы своего детства и узнавать о чужих? — Не горю желанием. Даби устроился поудобней, облокачиваясь на стену. Томура лежал, уткнувшись лицом в подушку. Его отросшие синеватые волосы беспорядочно торчали в разные стороны, закрывая Даби обзор — трудно было понять, какие эмоции испытывает Шигарки. — А мне было бы интересно узнать что-нибудь о тебе, — признался он, — может поделишься? Томура вздыхает. Ну что за глупость. — Я не собираюсь раскрывать свою личность просто потому, что тебе так захотелось. Даби на секунду задумывается, пытаясь пересилить интерес. Укладывает руку на согнутую в колене ногу и все же говорит: — Между прочим, я тут пострадавший. По твоей вине. — И? — Вот подними мне настроение, расскажи что-нибудь интересное. — Иди на хуй. — А если я расскажу что-нибудь о себе взамен? Шигараки заинтересованно поворачивает голову в его сторону. А это уже получше. Родословная Даби, как и его нахождение в диспансере, вызывали вопросы. — Как первенец знаменитого Старателя оказался в психушке? Даби замялся. Разговоры о семье, если только их темой не является то, какой Старатель гандон, были для него довольно болезненной темой и давались непросто. Несмотря на это, Даби понимал, что Томура не будет говорить что-то о себе просто так. Ему нужна гарантия. Способ защиты, выгода. — Я сам пришел сюда. Дома было… плохо, и я не мог пойти куда-то еще, к кому-то из друзей — потому что отец был готов убедить кого угодно в том, что я — всего лишь глупый подросток, несущий какой-то бред. Поэтому пришлось добиться того, чтобы СМИ узнали о моем пребывании здесь. Он не может просто вытащить меня, появятся вопросы. Но все еще пытается принудить к возвращению домой. Шигарки внимательно слушал, и на его лице было написано, что он делает выводы. От этого Даби стало неловко. — Ясно, что ты хочешь спросить? — никак не прокомментировав сказанное, произнес Томура. — М-м, — протянул Даби, — а почему ты оказался в диспансере? Шигарки был спокоен — он ожидал такого вопроса. — Я тяжело переживал синдром отмены. — с толикой отвращения объяснил Томура, — А приютские дети любят доебываться. Вот и вышло, что я сократил численность населения Земли. — Ты… — сглатывая, уточнил Даби, — убил их? Шигараки много раз упоминал, что не делит мир на «хорошо» и «плохо», потому что в таком случае он — плохой человек, иногда срывался, подвергая окружающих опасности, шокируя, но Даби не ожидал, что это может зайти дальше. — А сам как думаешь? — уклончиво произнес Томура, — конечно да. В эту минуту голос Шигараки не источал ни вины, ни страха. В нем не было даже тяжести. Он сказал об убийстве так просто, будто бы это само собой разумеющееся. И Даби не знал, что ему ответить, не знал даже, Стоит ли отвечать. Томура привстал, облокачиваясь на спинку кровати. — Мы закончили? — Но разве так… можно? — ошеломленно вопрошает Даби, и его слова адресуются скорее самому себе, а не собеседнику. Томура складывает ладони на одеяле, лежащем поверх живота, и хмыкает. — В приюте были дети разных возрастов. Начиная с четырех и заканчивая семнадцатью. За мелкими конечно же следили больше. Совсем глупые же еще, сами помыться, одеться не смогут. А вот за остальными надзора не было. Какой смысл, все равно ж не приедут смотреть и усыновлять. Ну и система, соответственно, была иерархичной. Да и о чем другом может идти речь, поставь пятилетку против семнадцатилетнего дрыща с бьющими по голове гормонами. Как считаешь, кто победит? Благо, государству хватило мозгов не селить девочек в одни приюты с мальчиками. Но мелким нечем было защищаться. Знаешь что те, кого я уничтожил, творили с младшими группами? Как ломали психику? Они даже не шифровались, двери не закрывали. Трахали прям так, на открытом пространстве, пока воспитателей не было на месте. С каждым словом Даби только становилось противней. Он хотел узнать Шигараки лучше, но к концу рассказа его тошнило. — Ты сделал это… чтобы защитить младших? Томура внимательно посмотрел на него, следя за реакцией. — Нет, конечно. Мне плевать кто и что там делал. Я рассказал тебе это, чтобы ты понял, насколько ужасен наш мир. Учитывая это, убийство пары-тройки человек ничего не меняет. Даби, кажется, перестает дышать. —Ты затираешь о том, как много у тебя проблем, но при этом не горишь желанием ходить на груптерапию. В чем же дело, — равнодушно произносит Томура. Даби требуется несколько секунд, чтобы понять, что Шигараки возвращает его к игре в вопросы. Мгновение назад он был уверен, что Томура хочет закончить беседу. При таком раскладе Даби было бы неловко и стыдно. Но почему Шигараки заговорил? Все еще думая о предыдущих словах, Даби отвечает: — Мне страшно, групповая терапия похожа на поход к психологу, а психолог — это черта. Типо, если я хожу к терапевту, то точно ненормальный, с проблемами в голове. И я не очень верю, что такое можно вылечить или побороть. Я не хочу остаться Таким навсегда. С одной темы на другую — Даби теряется среди своих чувств и мыслей, не успевает как следует вникнуть в контекст, просто выдает то, что у него на уме. Первое слово — лучшее слово. — Засунь свой страх куда-подальше, — хмыкает Шигарки, — тебе скоро восемнадцать, а ты ведешь себя как пятилетний ребенок. Как ты собираешься жить дальше? Твое отрицание не сделает тебя нормальным. Так кто ты, подросток со здоровой психикой, от скуки решивший поиграться, или человек, которому нужна помощь? Разберись в себе. — Знаю, — пристыженно отвечает Даби, — но я все думаю, если бы кто-нибудь был со мной, если бы… мама была здорова и поддержала меня, если бы Старатель не упек ее… — Нет. — отрезает Томура, — Не оправдывай свое поведение. Ни один человек не останется с тобой до конца. Единственный, кто всегда будет рядом — ты сам. Поэтому нужно становится тем, с кем тебе было бы безопасно и надежно. — Я не такой, — горестно выдает Даби, возвращаясь к началу, — не такой сильный как ты. Я не способен постоять за себя. — Так измени это. — пожимает плечами Шигараки. Даби ничего не отвечает. Смотрит на Томуру. Он сидит на одной кровати с убийцей. Не стоит ли ему бежать? Трубить тревогу? Даби обнаруживает, что ему становится только интересней. Доводы Шигараки вещественны. Даже если не из добрых побуждений, он упростил приютским детям жизнь. Томура переворачивается на другой бок. — Ты свалишь, нет? — Что? — Ну, куда там ты меня звал. Даби помотал головой. — Смотреть киношку в общем холле. — Вот и иди туда. Не мешай спать. Даби глупо и взволнованно улыбнулся. — Это моя комната. Шигараки пнул его пяткой через одеяло. Даби опустил взгляд. — Ты сам позвал меня, вот и разбирайся с последствиями. Даби прикусил язык. Из приоткрытой двери лился свет, падающий на середину постели. Томура лежал, почти до плеч укрытый, положив худое запястье у лица. — Можешь приходить когда угодно, — выпалил Даби, — ну, если захочешь поспать днем или нужна будет помощь. — Какая помощь? — скептично спросил Шигараки. — Любая. Купить что-нибудь. Поговорить. Выразить агрессию. Томура приподнял бровь. — Это ненормально. — Я не против. — Ну как хочешь. — хмыкнул Шигараки. Они так и не спускаются. Вечером, когда вся компания вваливается к Даби, Тога клеит Шигараки новые пластыри. Смешные, зеленые с цветочками. Спиннер сдерживает смех, а Даби не парится и хохочет во весь рот. Томура складывает руки крестом, но на самом деле не злится; даже шею расчесать не тянет. Твайс упоминает что-то о взрослении, о том, что многое станет более понятным. Даби храбрится, говорит, что нет вопроса, на который они не смогли бы ответить сейчас. Химико проводит ладонью по длине своих блондинистых волос: «Спиннер, кого ты любишь больше, нас или доту?». Даби задыхается, утверждает, что это — запрещенный прием. Спиннер пытается оправдаться. «На какой вопрос не смог бы ответить я?», — думает Шигараки, — «предатель я или нет», — всплывает тут же, и в груди становится неприятно. Тога убегает к шкафу и, порывшись внутри, достает яблочную гигиеничку. Даби щелкает перед лицом Томуры. Химико мажет ему губы в два слоя. Когда Шигараки улыбается в следующий раз, уже не больно. У рта ощущается что-то приятное на вкус. Томура плотнее кутается в одеяле — все равно приютские привычки не отпускают — и отодвигается к стене. Даби предлагает поиграть в бутылочку, но Спиннер опасливо качает головой: «Знаем мы твою бутылочку, не один не уйдет нормальным». Шигараки смотрит на телефон. Время сравнительно позднее. Неожиданно для самого себя он обнаруживает, что уходить ему не хочется, а возможность побыть одному какое-то время теперь страшит. Есть один плюс в общении — оно отвлекает от личностных кризисов, мыслей. Спиннер прощается со всеми вместе с Томурой, молчаливо ждущим соседа. Перед сном он принимает таблетки. Их приносят прямо в комнату. Шигараки убегает в душ, пока Спиннер запивает медикаменты стаканом воды. Все не так плохо, как было раньше. Томура не чувствует себя переполненным негативом по отношению к компании, только приятно опустошенным. Струйки мыльной воды наперегонки стекают по его щекам. Шимура проводит по нижней части челюсти, уничтожая обеих. На кровати сразу же вырубается и не видит никаких кошмаров. Только темноту. Приятную и успокаивающую.

***

Томура пытается понять, изменилось ли в нем хоть что-то за это время. Стал ли он лучше понимать себя? А волосы путаются все сильнее, краснота глаз скрывается под пересеченными шрамами веками. Слова — простой фон, Тога увлечена диалогом с Твайсом, а Твайс увлечен ей. Все знают об этом, но вряд ли ему когда-либо хватит смелости признаться ей. На потрескавшихся губах тает кусочек масла, Даби теряет взгляд среди черт лица Шигараки. По утрам свет в столовой тусклый; горят только пять ламп. Томура разжимает пальцы, и ложка приземляется на тарелку. Он трет затекшую шею, широко зевая. — Я думаю, быть бедным прикольно, — ляпает очередную глупость Даби. — Чел, будь у меня деньги, я бы не сидел здесь, — не соглашается Спиннер. — Ну. Это как новое начало. Можно добиться высот с нуля. Это же гораздо круче, чем то же самое, но когда у тебя изначально были привилегии. — Бред. — Томура знает — тот, кто никогда не был спичкой, не станет светить ярче, чем солнце. Даже стараясь изо всех сил, человек не добьется успеха, не имея козырей в рукаве. Таков уж этот мир. По крайней мере, страна, — Сколько таких людей ты знаешь? — Стив Джобс? Дисней? — вопрашает Даби. — Нет. — снова не соглашается Шигараки, — не далеких иностранцев, а Реальных людей. Живущих с тобой в одной стране. Даже если не брать так высоко, попробуй поступить в университет честным путем. Готовиться, зубрить. Ты, конечно же, никогда об этом не задумывался, твой отец наверняка оплатит тебе самую престижную учебу, но что насчет остальных людей? Тех, у кого нет богатых родителей и положения в обществе? Твайс окликает Даби, указывая пальцем на стол раздачи, но тот не отводит глаз от Шигараки. И Томура чувствует, что все как-то неправильно. Что-то не так как раньше. Это почти неуловимо пробивается сквозь неловкую улыбку Даби. — А ты хотел бы быть богатым? — А кто не хотел бы, — хмыкает Шигараки. — Если тебе нужно что-то купить, ты можешь попросить меня. Шигараки пожимает плечами. Участие со стороны Даби смахивает на навязчивость. Игучи с Твайсом удаляются, чтобы взять добавку завтрака. — Уйми свои психотравмы, мне не нужен спасатель. — холодно отвечает Томура. В последнее время он думает об этом гораздо чаще. Когда Тенко было пять, он нуждался в помощи. Это было просто необходимо, чтобы не допустить трагедию. Маленький Шимура кричал, раздирая кожу на своем теле, звал на помощь. Но сейчас ему почти шестнадцать. Он больше не хочет быть заключенным в объятиях мамы, так и не успевшей коснуться его. На самом деле, все, чего хочет Томура — разрушать и ломать. Ему требуется выражать свои чувства. Но дело в том, что Шигараки деструктивен во всех своих проявлениях. — Это сейчас было неприятно, — бурчит Даби себе под нос. Он ведь просто хочет помочь. А из каких побуждений, это уже другой вопрос. Какая разница, потакает ли он синдрому спасателя, если Шигараки в любом случае будет в плюсе? — Да мне похуй, — комментирует Томура, — оставь свои чувства при себе. Даби морщится, складывая ладони крест накрест. Ну да, с чего он взял, что это кого-то волнует. Весь мир — один сплошной вопрос. Жаль что ответы никак не находятся. Даби верит, что все дело в возрасте. Что однажды он станет старше и уверенней. А часом позже собирает обломки гитары в черный мусорный мешок. И снова спрашивает самого себя. Не это ли и называют взрослением? Отказаться от детских мечт и взглянуть правде в лицо. Если да, ему совсем не нравится. Тога, конечно же, помогает, но только донести мусор до улицы. Даби выходит в одной футболке. Октябрь жалит холодом, но так даже лучше. Он никогда не любил жару. За диспансерским забором стоят три больших мусорных бака. На их поблекших зеленых стенках нарисованы матерные граффити. Даби достает из кармана пачку купленных во время последней вылазки сигарет с новым вкусом. Он просто хочет быть крутым. Прикольным. Интересным. А на деле — как тот мем из ТикТока. Стал посмешищем. Как человек, не способный постоять за себя, может спасти весь мир? Только зря старается. И Шото будет мучаться всю жизнь из-за дефективности Даби. И Даби продолжит разглагольствовать о ненависти к отцу, а потом смирится. Есть люди с реальными проблемами. А Даби — проблема сам себе. Пепел струйкой вылетает из приоткрытого рта, Даби вдыхает слишком быстро, глубоко, кашляет. Будь он другим, жизнь не была бы такой отвратительной. Дело не в несправедливости отца или лежащей в психушке матери, а в нем. Никому такой ребенок не нужен. Бесполезный, глупый. Иногда очень хочется, чтобы ты был нужен не для того чтобы, а просто так. Потому, что ты есть. Потому, что как много недостатков у тебя бы не было, тебя любят и принимают. Даби делает еще одну затяжку и бросает пакет в бак. Мысленно шутит о том, что раз он такой отброс, и самому бы стоило выброситься. С неба легонько моросит. Даби растягивает губы и сводит брови, сжимая веки. Стоит так некоторое время. Кидает недокуренный бычок на землю, тушит подошвой ботинка и уходит. И где-то там, среди гниющих пищевых отходов, старой рваной одежды и крыс с засаленной шерстью погибает что-то невыносимо важное. Внутрь возвращается без настроения. Химико убегает к Осаго на плановый прием. Спиннер и Томура пропадают в компьютерной. Твайс принимает таблетки. Даби плюхается на кровать в обуви. Равнодушно обводит свою комнату взглядом. Это все, что от него останется после смерти. Старые плакаты, недописанные песни, пустые банки монстра. Никакого смысла. Все чувства, каждая капля слез, звонкий смех, похожий на крики чаек, — невещественно. Неважно не для кого, кроме него самого. Даби отворачивается к стенке. Сжимает руки в кулаки. Проще сдохнуть. Иногда он чувствует в себе неимоверное количество сил. Но случаются моменты, когда это кажется эфемерным: Даби будто пробуждается ото сна, погружаясь в реальность, и понимает — все-таки он не способен на свершения. В такие минуты тошнит от жалости к самому себе. Будь Даби своим отцом — уже давно отказался бы от себя, другом — презрительно фыркнул бы, уходя, и даже не объяснился бы. Конечно, он понимает. Старателю нужен наследник. Тоге, Твайсу и Спиннеру нравится дружить с ним. Но не потому ли это, что с Даби всегда весело? Что он готов взять на себя ответственность? Что покупает снеки и энергетики? Разве Даби был бы нужен хоть кому-то, не имей он всех этих положительных черт? Как-то жарко. Отопление работает на всю. Хочется пить. Даби запускает руку под кровать и достает полупустую бутылку фанты. Непонятно как, но пузырьков в ней совсем не осталось. Даби делает несколько глотков сладкой газировки и отковыривает этикетку. Без нее не примечательно, дешево. Прямо как человек без привлекательной внешности или выделяющегося поведения — неинтересно. Кому-то в этом плане проще, кто-то от рождения красив, но некоторым приходится прикладывать уйму усилий, чтобы выглядеть хотя бы сносно. Даби думает о Тоге. Она ведь привлекательная. С правильными чертами лица, большими глазами, маленьким аккуратным носиком. Сексуальной фигурой — широкими бедрами и хрупкой узкой талией. Более того, Химико всегда была очень понимающей и жизнерадостной. Но все равно не любит себя. Старается есть меньше, колу пьет только без сахара, печалится после каждого ежемесячного медосмотра, который включает в себя взвешивание. Если бы Даби интересовался девушками, они наверняка бы встречались. Но вкусы Даби, как и весь он, будто бы назло отцу не соответствуют норме. Впервые он узнал о Старательской слежке, когда получил пощечину за твиттерскую страницу, где среди прочего описания красовался эмоджи радужного флажка с припиской «би». Энджи, отругавший тогда сына как последнюю тварь, наверняка разозлился бы, узнав, что будь у Даби страничка, он бы уже тысячу раз поменял «би» на «гомо». Просто девушки не привлекают в таком плане, нравятся парни, не убиваться ж теперь из-за этого. За свои семнадцать лет Даби любил около четырех раз, но воспринимал это скорее как влюбленность, что-то несерьезное и детское. Ему редко нравилась внешность людей, к которым он что-то чувствовал, но лицо и фигура никогда не были чем-то важным. Даби нравилось романтично заявлять, что его интересует душа. Однако в последнее время в его голову закрадывались мысли о том, что он просто не встретил подходящего человека. Все-таки, все его знания о внутреннем мире Томуры можно было поместить в три с лишним предложения, и это никак не сказывалось на том, что Даби считал его красивым. То есть, не то что бы красивым, Шигараки нельзя назвать подходящим под общественные мерки красоты, но Даби от чего-то морозило внутри, когда Томура устремлял на него взгляд пары красных глаз и растягивал потрескавшиеся губы в широкой презрительной улыбке. Даби переворачивается на спину, достает из кармана джинс эирподсы и сопрягает их с телефоном. У него куча музыки в собственном плейлисте, много того, что он любит, но так уже не интересно, потому что есть музыка Шигараки. …When I’m at home… На экране розовая иконка. Даби вслушивается в каждое слово, пытается найти для себя решение, но гораздо больше — понять Шигаркаки, ведь по песням, которые слушает человек, можно многое о нем сказать. …I wanna leave… Вместо этого он чувствует себя. Будто «Toothpick» — это про него, а не про Томуру. И с каждой секундой ему нравится все больше. Тягучим волнением в груди расплывается желание найти в интернете аккорды. И молиться, чтобы там не было баре. …And when I leave… Глупо, по-детски. Пора бы уже повзрослеть. …I wish I’d stay… Даби отправляет заявку в друзья на закрытую страничку Томуры. Даби дергает плечом, когда уведомление о ней звучит не из его телефона, а из-за двери. Шигараки останавливается на пороге. Смотрит на телефон, зажатый в его тонких пальцах. Потом на Даби. Никак не комментирует его откровенно жалкий внешний вид. Все-таки у Томуры есть понятие о тактичности. Или ему просто все равно. Нет дела. Даби убирает наушники. Шигарки проходит к шкафу и достает маленький яблочный сок, принесенный кем-то из столовой. Даби следит за тем, как он рвет тонкий пакетик, обволакивающий пластиковую трубочку. Вставляет ее внутрь. — Я слушал твою музыку, — потухшим голосом произносит Даби. — Зачем? — равнодушно спрашивает Томура. Даби теребит край своей футболки. На ней изображено граффити с черепами. И чего он ожидал от этой беседы. — Мне было интересно. Мне понравилось. — Что? — Все. — Какой ты скучный. Даби замолкает. В тайне, а может, это не такая уж и тайна, хочет рассказать обо всем, что он обдумывал, сидя в своей комнате, но боится, что Шигараки посчитает его нытиком. Даби садится и подвигается к краю постели, кивая на оставшуюся половину. Томура, собиравшийся разместиться на полу, садится рядом. — Когда прийдет Тога? — интересуется он. — Минут через двадцать, — говорит Даби, — у нее еще персональный медосмотр. Шигараки со скучающим видом закидывает ногу на ногу. На истершейся подошве его кроссовок видны меленькие царапинки, а шнурки давно бы уже пора постирать.