Состояние полураспада

— Бля, чел, — недовольно вздыхает Мей, всматриваясь в запятнанное стекло бокала для Тимерманс крика*, — ты когда-нибудь перестанешь быть таким похуистом? «И правда», — думает Даби, — «сколько можно винить во всем, что происходит, других людей?» — Ну честное слово, обещал же нормально натирать бокалы. Все в твоих отпечатках. «Меня тоже интересует этот вопрос» — Прости, — отвечает Даби, провожая Шигараки, выходящего из уборной и застегивающего рубашку, взглядом. — Эй, — хмурится Мей, — ты в норме? — а потом замечает объект страданий Даби и хлопает друга по плечу, — Что за щенячий взгляд? Он так сильно нравится тебе? — Как он вообще может не нравится, — сквозь зубы выговаривает Даби, выхватывая бокал из чужих рук, — дай сюда. Мей пожимает плечами, облокачиваясь на дверную стойку. — Ты же понимаешь, что тебе ничего не светит? — Отличная поддержка, — зло выговаривает Даби, но потом будто одергивает себя, — да знаю я. Ничего не могу с собой поделать. — Мы с Тогой заметили, что что-то происходит с тобой в последнее время, — осторожно начал Мей, — это, — он кивнул на Томуру, заправляющего рубашку в сидящие на бедрах брюки, — как-то связано с твоими… — он замялся, не зная, какое слово подобрать, — телесными повреждениями? Даби неожиданно для самого себя улыбнулся. — Ты же знаешь мои мазохистские наклонности, — соврал он, — я сам развлекаюсь. — Не позволяй кому-то поступать так с собой, — твердо сказал Мей, — разве не ты говорил мне так? Даби цокнул. Кто бы говорил. Будто бы прочитав его мысли, Мейсон объяснил: — Я не наступаю на одни и те же грабли дважды. Шигараки интересно мыслит, и, да, я нахожу его привлекательным, но я никогда не стал бы строить отношения с таким человеком. Шигараки оттягивает ремень брюк от своего торса, потом — расстегивает, чтобы застегнуть плотнее, потому что он слишком худой. — Ты меня слушаешь? Его сухие белесые волосы падают на лицо, когда он наклоняет голову, чтобы найти нужное отверстие в ремне. — Да. Потом встряхивает волосами, откидывая их с лица, тонкими, хрупкими, будто вот-вот сломаются, пальцами хватает Даби за ворот водолазки, больно припечатывает к стене, поднимается на носочки и бархатно шепчет Даби на ухо «хочу тебя». — Не слушаешь, Даби, — качает головой Мей, — что у тебя в голове? — Судя по всему, опилки, — саркастично выплевывает Даби, — ставя бокал на столешницу, — гитару заберу — и домой. Мей только пристально смотрит на непутевого друга, складывая руки на груди. — Не осуждай, — просит Даби. — Не осуждаю, — соглашается Мей, — только беспокоюсь о тебе. Оставайся со мной, все равно закрываемся через час, людей уже вообще нет. Можешь посидеть здесь, поиграть, пока я сбегаю переодеться и принести салфетки со склада. Заодно присмотришь за баром. Потом прогуляемся. Даби пожимает плечами. Это лучше, чем мучатся по безответному Томуре весь вечер. И в баре правда особо нет посетителей. А так хоть будет публика для его заунывного пения. Даби наклоняется, вынимая старую потертую гитару из-под бара. Спасибо за находку Тоге. Затем садится на высокий барный стул, ставя одну ногу на кольцо, чтобы было удобней облокотить гитару. Быстро настраивает инструмент через приложение на телефоне и тихо начинает с середины пришедшей на ум песни. — It’s impossible to gave you out of my mind… К удивлению пальцы все еще помнят заученный когда-то перебор, и Даби прикрывает глаза, вслушиваясь в собственный голос. — …i understand that you will never be mi-ine… Губы сами собой переходят на шепот, и кажется, что вокруг уже и нет никого. Странно, что он забросил гитару, это же отличная замена сигаретам. Только без вреда для здоровья. — … and it’s fine… С непривычки связки дрожат, растягивая ноты, но так даже лучше, подходяще для песни. — …I’m just breaking inside… Пальцы на струнах останавливаются. Даби делает глубокий вздох и открывает глаза. — Ты не занят, — доносится от расположившегося в сантиметре от него лица Томуры. — Блять, — подскакивает Даби, чудом не падая со своего места, — ты меня напугал. — Так занят или нет, — повторяет Шигараки. — Не особо, — кривится Даби, — ты что-то хотел? — Да, — коротко отвечает он, — виски со льдом. — Ты забо… — начинает Даби, тут же обрывая себя, — сейчас сделаю, — и отворачивается за бутылкой, а когда наливает алкоголь и бросает кубик льда, Шигараки уже сидит на ближайшем к нему стуле. Даби протягивает ему стакан. — Что-то еще? — Да. Ты еще будешь петь? — пьяно уточняет Шигараки. — Не буду, если тебе не нравиться, — вздыхает Даби, снимая инструмент с колен. — Я не сказал, что мне не нравится. — Тебе в целом не нравлюсь я. — И этого я тоже не говорил. Даби злится. И тут же обмякает, чувствуя в себе смутную радость. Сколько же можно. Он ставит гитару обратно, с силой бьет по верхним струнам и в полный голос начинает: — Cold bones, yeah, that's my love… Игра выходит неровной — Даби уже почти не помнит периодичность аккордов и подбирает что-то свое. — …she hides away, like a ghost, ooh… Он замолкает, сосредотачиваясь на струнах, путающих неподготовленные пальцы. — …did you know that we bleed the same? — тихо проговаривает Шигараки, и Даби удивленно смотрит на него. — Я подумал, ты забыл слова. Даби запрокидывает голову. Это уже слишком даже для него. Зачем он меняет слова так, чтобы все было настолько… Или просто ошибся? Кажется раньше Томура не был хорош в английском. — …Ooh, don't wanna cry but I break that way… Даже не видя, Даби ощущает на себе взгляд Шигараки, а теперь еще и его голос… Или это только кажется? — …Cold sheets… …oh, where's my love? — …Did I run away? Did I away? He don't know If I ran away, if I ran away, you can’t come back home… — уже громче подпевает Шигараки. Даби резко останавливается. — Что? — спрашивает Томура, ловя его пристальный взгляд. — Ты плохо знаешь текст. — уверенно заявляет Даби. С этим сложно будет поспорить. — С чего ты взял? — поднимает бровь Шигараки. — Тогда английский у тебя плохой. — Я понимаю текст. Даби хмурится, закусывая губу. Это потому, что Томура пьян или потому, что ему скучно? — Простите, вы еще открыты? — уточняет подсаживающаяся к Шигараки темноволосая девушка, выводя Даби из мыслей. — Да, — недовольно отвечает Даби. Петь под гитару вместе с Томурой куда интересней, чем работать. Он встает, облокачивая гитару на бар и уходит за него. — Чего желаете? Девушка поднимает взгляд вверх, задумчиво перебирая прядь кудрявых волос. — Начнем с просеко. Даби вздыхает. Играть на гитаре, да и расспрашивать Шигараки о значении его слов теперь неудобно. Мей возвращается через пару минут, смеривая Даби многозначительным взглядом, а затем кивая на разговорившегося с посетительницей Томуру. Даби поджимает губы. Девушка заказывает легкий коктейль, и Шигараки просит забить это в его счет. Сделанные на протяжении следующего получаса напитки идут туда же. Даби смотрит на Томуру, лестно болтающего с неизвестной девушкой. Шигараки внезапно оборачивается через плечо, и Даби прячет взгляд в противоположной стене. Даби понимает — никто из них никогда уже не изменится. Девушка хватает Томуру за шею, возвращая его внимание к себе. Даби непризнанно ненавидит каждого, кто позволяет себе прикасаться к нему. Будто только он один знает, что на шее у Шигараки никогда не заживающие разодранные раны, и только ему позволено касаться их. Разве Томура не понимает, что у них общая боль? Даби знает слишком много, увеча себя по ночам, но все равно сжимает челюсть и мотает головой, когда Шигараки перехватывает ее запястье, отводя его от себя, и грязно целует девушку. Это точно неправильно. Это точно должен быть Даби. Он отворачивает голову, когда Томура отстраняется от нее, и его губы влажно блестят, и прикрывает рот тыльной стороной ладони, матерясь про себя, когда Шигараки медленно облизывает серединку губ девушки. Это уже невозможно. Даби в секунду преодолевает барную стойку и больно хватает Томуру за запястье, рывком заставляя его подскочить со стула. В то же мгновение Даби с нажимом прижимает Шигараки к себе за торс и у самых его уст выговаривает: «Мне плевать, можешь хоть убить меня нахуй, но не смей позволять кому-то, кроме меня трогать тебя так»; а затем наклоняется к покрытой корочками шее и кусает со всей силы, так что Шигараки дергается и ударяет его в плечо ладонью. — Ебаная мразь, — материться он, пытаясь отодвинуть шею от чужих зубов, — отъебись блять. Но Даби не останавливается даже когда чувствует характерный соленый привкус на языке. — Отвали, Даби, — как-то плавающе повторяет Шигараки, продолжая бить Даби в плечо, — да перестань ты. Даби чувствует, как движения Томуры теряют силу и принимает это за положительную реакцию, наконец заглядывая в чужое лицо, но находит там не то, что ожидал, а снова и снова просящие остановиться губы и перепуганный взгляд. — Томура? — зовет его Даби, делая шаг назад и легко накрывая ладонями напрягшиеся плечи. Шигараки моргает. Не двигается несколько секунд, и неожиданно сокращает дистанцию между ними, крепко обнимая Даби за спину и рвано вздыхая. Замешательство не позволяет Даби предпринять что-либо. Он обнимает Томуру за плечи и шепчет: Я все для тебя сделаю. Шигараки утыкается носом в шею Даби, будто прячась, и молчит. Даби позволяет себе уложить одну руку на его макушку и зарыться пальцами в ломкие жесткие волосы, и сжимает веки до предела, чтобы не перестать дышать, видя как сильно Томура схватился за него. Но через несколько секунд это и не требуется. Даби уже ненавидит себя за то, что он сделал. Глаза предательски намокают, и приходится запрокидывать голову, чтобы не разрыдаться как маленькая девочка. — Прости меня, — произносит он, сглатывая, — я больше не дотронусь до тебя. Шигараки тянет ладонь ко лицу, закрывая то ли лоб, то ли глаза. — Ты не сможешь. — Я… — протягивает Даби, уже зная, что Томура прав, - я буду очень стараться, — выговаривает Даби, через силу отстраняясь. — Стой. Томура ухватывается за нижний край его свитшота, все так же держа руку у лица. Даби останавливается, не сделав и шага, и смотрит на Шигараки. Томура сглатывает и размыкает потрескавшиеся губы. — Мне страшно. — Я… могу тебя обнять? — Я не знаю, — отвечает Шигараки. Даби возвращается обратно. — Извини, что сделал тебе больно, — говорит он, случайно бросая взгляд на красную шею, почти полностью закрытую рукой Томуры Шигараки издает неестественный смешок и его передергивает. — Я не могу. Перестань. Даби замолкает и аккуратно прижимает его к себе. Томура отрывает ладонь от своей шеи, стараясь не прислонять ее к одежде Даби, но несколько красных пятен все-таки остаются там. — Извини, — неловко бросает Шигараки, нервничая и пытаясь пристроить куда-нибудь грязную ладонь. — Томура, — говорит Даби, и Шигараки поднимает взгляд на него. Даби осторожно переплетает их пальцы. Томура вдыхает и не выдыхает, пристально смотря в голубые глаза напротив. Если все мы однажды умрем, то бессмысленна ли наша жизнь? Однажды все это закончится. Но не потому, что Шигараки снова ударит, а потому, что конец неизбежен. Потому что все, о чем так мечтал Даби не будет важно после его смерти, и все его чувства, каждая улыбка и каждый кусочек отслаивающейся подпаленной кожи, просто перестанут существовать. Даби утягивает Томуру на холодную улицу, туда, где висят новогодние гирлянды. Шигараки похож на маленького ребенка, когда пытается не поскользнуться. Но Даби почему-то даже не хочется шутить о педофилии, он только пытается подхватить теряющего равновесие Томуру, но сам неказисто падает в снег, а после с замиранием сердца смотрит на расплывающуюся на лице Шигараки улыбку и слушает его звонкий смех; шутя тянет Томуру на себя за штанину, и тот приземляется прямо на него, неловко падая своими губами на его, а потом отчего-то не отстраняется, а целует Даби по своей инициативе, и плевать, что вокруг люди, температура совсем не на земле лежабельная, а бар остался без бармена. Целоваться на морозе больно, но если это Шигараки — совсем нет, и когда Томура поднимается сам и протягивает Даби ледяную ладонь, он с радостью хватается за нее. Томура покупает два огромных стаканчика какао, и Даби приходится пить нечто приторно сладкое, пока они добираются домой. А у самой двери Шигараки поднимается на носочки, держась рукой за шею Даби, и непривычно целует его без языка, и на душе становится так тепло, что почти уже и не больно, и Даби совсем не пошло обхватывает его под лопатками, а сердце замирает от ощущения холодных пальцев на скулах. Томура открывает дверь своим ключом и заталкивает Даби внутрь, хватаясь за ремень его джинс. У Даби перехватывает дыхание; или он вообще забывает как дышать, потому что причин сделать это слишком много: и когда Шигараки слишком быстро оказывается сверху и уже стягивает с него штаны с бельем, подтягивая Даби к себе, обхватив его ноги под коленями, и когда он расстегивает ширинку своих брюк, и Даби видит, что он возбужден, и когда Томура подтягивает рукава свитшота Даби наверх, оголяя бесчисленное множество ожогов, и медленно, смотря Даби прямо в глаза, проходится по ним языком. Даби очень сомневается, что паленая кожа на вкус приятная, но отчего-то это приводит в такой дикий восторг, что и плевать уже. В эту ночь Шигараки много целуется и нарочито медленно входит в Даби, позволяя ему беззвучно приоткрыть рот, начав дышать чаще, и ухватившись за изголовье кровати. Томура выводит сотни линий на шее Даби, проводя по ней отросшим ногтем и слегка царапая. Даби неимоверно старается быть тише и только судорожно выдыхает каждый раз, когда Шигараки касается эрогенной зоны или меняет темп на более быстрый. Томура повсюду — он в голове, он в частых поцелуях, он в попытках сдержать себя Даби и наконец, он всеобъемлюще и полностью внутри. И когда Даби прогибается, почти достигнув пика, и Шигараки начинает выходить, становится так страшно, что на этом все закончится, что Даби удерживает его, не выпуская из объятий, и хрипло просит кончить в него, не успевая договорить и изливаясь себе на живот, от ощущения спермы Томуры внутри, и тихое еле различимое «люблю» все-таки соскальзывает с его уст.