Состояние полураспада

На маленькие квадратные плитки попадают капли, и их цвет становится ярче. Ястреб качает ногой, заставляя качели двигаться. — Ты выглядишь уставшим, — говорит он Даби. Даби отворачивается и поджигает сигарету. Хорошо, что на площадке нет детей. Он ненавидит гулять ночами. Тем более в таких местах. — Так и есть. Я устал. Даби берет дым максимально глубоко в легкие. Звезды на темном небе превращаются в черные дыры. — У твоих родителей не должно быть мертвого ребенка. Даби выдыхает. Не должно быть. Мама этого не заслужила. Но, если честно, как-то похуй. Таками тормозит правой ногой, и раздается характерный «вжух». Даби закрывает глаза. Когда открывает — Кейго уже сидит на корточках перед ним. Ястреб ни о чем не спрашивает, потому что уверен в своих действиях. Ну, кроме тех случаев, когда он с Даби. Даби смотрит на него равнодушным заебаным взглядом. Таками не верит, что у такого человека могут быть голубые глаза. И тем не менее, под холодным светом фонаря, они даже более чем обычно отдают бирюзой и чем-то еще, что можно было бы считать как сожаление, если бы это не был Даби. На эмоции не остается сил. Ястреб подается вперед, вставая на одно, а потом и на оба колена, обнимая Даби за шею. По щеке ощутимо проходится скоба холодного металла. Даби подавленно тянет уголок губ вверх. Дождь капает на нос и щеки. Даби приоткрывает рот, и дождинка попадает на фиолетовую от шрамов нижнюю губу. Он слизывает воду и сглатывает. Грудная клетка почему-то ноет. Кейго не знает, почему Даби плохо, и плохо ли ему вообще, потому что Даби всегда выглядит так, словно плевал он с колокольни на всех и вся, но подсознательно кажется, что рядом есть тот, кого нужно спасать. Таками привык следовать своим инстинктам. Дождь идет все сильнее и сильнее. Кейго повисает на Даби, его спина соскальзывает с теперь уже мокрого округлого фонарного столба, и он приземляется на шахматную плитку, а Таками, в след за ним, упираясь ладонями по обе стороны от чужих белесых волос. Они смотрят друг другу в глаза, когда Даби перестает недовольно хмуриться. Золотистая шевелюра Ястреба находится неприлично близко от лица Даби. Кейго кусает губы, потому что получилось неловко, и Даби тут же ведет взгляд ниже по его лицу. Они одновременно подаются вперед. Дождь уже ощутимо барабанит по спине, и Кейго поднимает ладони над лицом Даби, чтобы закрыть его от воды. Даби тянется выше, привставая уже не на локтях, а на ладонях. С ним очень-очень хорошо. — Поехали домой? — спрашивает Таками. Даби откидывается обратно, укладывая ладони за затылок. Плитка вымокла. Волосы тоже. — Я еще не успел соскучиться по папочке. Кейго забирает волосы со лба назад. Опять укладку переебало. Будет плохо, если журналисты сделают фото с ним вот таким. — Поехали ко мне домой. Даби вопросительно тянет бровь вверх. Так у него есть своя квартира. Даби уже успел по дефолту решить, что место жительства Ястреба — старательский дом. Тогда то, как часто Таками там находится, кажется еще более странным. Даби не принимает протянутую ему ладонь и встает самостоятельно, но принимает предложение и едет в неизвестном направлении на вызванном Кейго такси. Водитель сразу же узнает в Таками героя номер два и просит у него автограф, хотя в приложении Яндекса Ястреб выбрал самую дорогую позицию. Кейго лучезарно улыбается, подписывает визитку и садится назад. Даби обходит машину с другой стороны. Водитель смеривает взглядом его насквозь мокрую одежду, затем переводит взгляд на Таками; ничего не говорит. Даби усмехается, думая о том, как выгодно иметь таких знакомых. Если честно, Ястреб даже с взъерошенными волосами и в мятой куртке выглядит лучше, чем Даби. Если бы последний не знал, кто такой Таками, все равно предположил бы, что он принадлежит к высшему слою населения. Даже попав под дождь Кейго доброжелательно улыбается незнакомцу. Может быть, Даби хотел бы быть таким же социально гибким. На нем светлая брендовая одежда хорошего качества, у него мягкие волосы и гладкая светлая кожа. Не такая белая, как у Даби, со здоровым загаром. Таками уверен в том, что говорит. Все это производит хорошее впечатление. В салоне тепло, и Даби быстро согревается, но от этого промокшая ткань ощущается только хуже. Таками просит остановить у высотного здания на границе центра города, но как только машина скрывается за поворотом, кивает Даби, разворачивается и идет совсем в другое место. Через десять минут ходьбы пешком Даби чувствует, как зубы начинают стучать. Кейго оборачивается на звук. — Замерз? — спрашивает он. — Сойдет, — отмахивается Даби, суя руки в карманы. Кейго поворачивается на месте, снимает песочно-коричневый пуховик и, привстав на-цыпочки, накидывает его на чужие плечи. Изнутри куртка оказывается нагретой. И не мокрой. А еще, пахнущей парфюмом, напоминающим сандал. Здорово. — Извини. Я специально снимаю квартиру ближе к северному, чтобы репортеры не нашли. Поэтому приходится высаживаться раньше, но я обещаю напоить тебя теплым чаем, как будем у меня. Если бы Даби было не так похуй, он бы сказал, что в порядке и подачки ему не нужны. Из вежливости. Или хотя бы из упрямости. Но понятие вежливости вскрылось несколько лет назад, когда он только начал работать в общепите, а упрямость играет с ним в прятки, периодически выскакивая откуда не ждешь. Поэтому Даби ничего не отвечает. И жертвенности Таками не удивляется. Он и сам когда-то таким был. Таками Кейго живет на третьем этаже не очень солидного с виду дома. Но это Москва, и даже на окраине квартиры стоят недешево. Подъезды чистые, но старые — перила и лестница покрашены в несколько слоев темно-зеленой краски, до половины стены идет коричневая плитка, на окнах разводы и решетки, под ними — посеревшие от времени радиаторы. Ястреб отмыкает восьмую квартиру ключом с брелком из мерча Старателя и пропускает Даби внутрь. Потом замыкает. Квартира героя номер два не сильно отличается от подъезда — вроде нормально, без ковров на стенах, но как-то устарело. Даби разувается на сером коврике, лежащем у двухъярусной металлической подставки для обуви, и ступает на линолеум. — Какой-то у тебя не про-геройский дом, птичка, — выдает он, снимая с себя чужую одежду. Таками перехватывает кожанку и пуховик из рук Даби, отодвигает на половину зеркальную дверь шкафа, и вешает вещи на крючок. Потом легко смеется. — Ну, ты прав. Зато легко отстраниться от работы и сделать видимость отсутствия слежки за тобой. Пойдем, я дам тебе что-нибудь из одежды. Даби следует за Кейго мимо шкафа по узкому коридору до темно-коричневой двери с золотистой ручкой, после которой идет комната с разложенным зеленым диваном, двумя креслами, тумбой и еще одним шкафом, только уже поменьше. Из последнего Таками достает большую черную футболку и свободные штаны без карманов. — А я думал, у тебе весь гардероб бело-бежевый. — комментирует Даби. — Прости, что разочаровал, — улыбается Ястреб, — просто светлые тона придают спокойствия окружающим. Все привыкли видеть меня таким. Это уже что-то вроде образа. Если нужно, могу выйти. Даби закатывает глаза. До тошноты заботливый. Это Таками так с ним носится потому, что он сын Старателя? Даби стягивает толстовку вместе с водолазкой, потом джинсы. После посиделок на мокрой земле было бы славно поменять и белье, но просить новые трусы было бы неловко. Хотя какая к черту неловкость. — Я кстати сидел на земле. Своей пятой точкой. Промок Весь. Подсоби, а? Кейго понимающе кивает, достает с полки еще запакованное белье и вручает его Даби. Вау, даже не носил. Потом как-то быстро начинает переодеваться сам. Здесь Таками носит не такую одежду, как в старательском доме. Что-то более простое. И не такое маркое. — А меня ты не хочешь успокоить? — лыбится Даби, — что если я захочу вскрыться, если буду долго смотреть на твою отвратительно позерскую футболку? Ястреб машинально смотрит на эмблему арктических обезьян, пожимает плечами. Ему не важно, если кто-то не воспринимает его всерьез — у него есть сильная опора на себя. — Во-первых, ты и так хочешь, не нужно перекладывать ответственность за это на неодушевленные предметы, а во-вторых, мне нравятся Arctic Monkeys. Дежавю слабяще неприятно зарождается в груди. — И в-третьих, тебя нужно успокаивать? Даби ерошит липнущие к лицу волосы и облокачивается о дверной косяк. Его лицо не выражает ничего. — Нет. — Будешь чай? Ничего покрепче предложить не могу, — умело переводит тему Ястреб, проходя мимо Даби. — Ты не пьешь? — не то чтобы удивленно интересуется последний. Даби спадает со стены и следует за Кейго. Если пройти от этой комнаты прямо до упора, а затем повернуть налево и сделать еще несколько шагов, открывается проход на маленькую кухню, где, помимо газовой плиты, холодильника, занимающего большу’ю часть пространства, и овального стола с одним квадратным стулом, обнаруживается новая посудомойка, совсем не вписывающаяся в интерьер. — Мне нельзя. У меня контракт с агентством. Даби мостится на пол, все так же у стены, облокачивая спину на нее и вытягивая уставшие ноги. — Как ску-учно, — тянет он. На обоях забавный орнамент — желтые кубики чередуются с кружками кофе и кофейными названиям. Как давно здесь был ремонт? Таками ставит чайник, предварительно поджигая огонь зажигалкой. — Зато здоро’во, — парирует Ястреб. Даби хмыкает. Не поспоришь. Он вытягивает руку и трогает радиатор. Горячо. Даби двигается ближе к нему. — Ты замерз? — заботливо подмечает Кейго, раскладывая пакетики с заваркой по кружкам. Эта черта в нем раздражает. Даби сует ладонь в батарею. Какая разница? Таками знаком с ним совсем не долго. Так чего он хочет? Даби невольно задумывается о том, что у него, видимо, незакрытые гештальты насчет неудачливых депрессивных дымящих крематориев. Если Кейго так проще, пусть заботится. От этого ни хорошо, ни плохо. Никак. — Замерз. Ястреб выходит из комнаты, и через минуту возвращается с одеялом и шерстяными носками. Потом чайник свистит, и Кейго заливает пакетированный чай кипятком, подает сидящему на линолеуме Даби кружку с каким-то броским рисунком. Даби прячет холодные ступни в носки и сразу — под одеяло. Таками достает из верхнего шкафа открытую пачку чокопая и приземлился напротив Даби. От теплоты, поступающей и изнутри, и снаружи, клонило в сон. Даби с трудом заставлял себя открывать глаза каждый раз, когда моргал. Кейго листал что-то в телефоне и ел печенье. Потом спросил: — Тут есть отдельная комната с большой кроватью, можешь спать там или со мной, если хочешь. У меня есть проектор, можем посмотреть что-нибудь. Даби ставит полупустую кружку на стол и фыркает. — Ты считаешь, мы настолько близки, птичка? Он выглядел равнодушно. Кейго этим не пронять. Ему не требовалось даже оправдываться. — Я считаю, что тебе нужна помощь, если честно. И что говорить со мной у тебя нет желания. Поэтому просто предлагаю побыть рядом. Просто? Как просто. Если бы Даби сказал Томуре, что у него «нет желания говорить», Шигараки приложил бы его головой об стену пару раз или высказал бы все, что он думает о его жалких попытках жить, и желание сразу бы появилось. Даби поднялся на ноги, придерживая одеяло. Как ему поможет присутствие кого-либо рядом? Он не мог отрицать того, что с Таками спокойно, потому что он очень надежный. Кейго может постоять и за себя, и за других, если это нужно. Только Даби нужно не это. Останься он в академии отца, из него сделали бы такого же человека? — Как хочешь, — равнодушно бросает Даби, — я все равно уже скоро усну. И Кейго уводит его в комнату с тем большим зеленым диваном, застеленным хлопковыми простынями. Ставит что-то с ютуба на фон, кажется, реакцию на какое-то шоу про подростков. — Я сплю у стенки, — оповещает его Даби, укладывая голову на мягкую подушку. Ястреб необычайно серьезно смотрит на него, его губы вздрагивают, и он тянет уголки выше, так, что на его щеках появляются ямочки. И сколько бы Даби не убеждал себя в обратном, это ужасно расслабляет. Таками обнимает за шею. Даби берет его за щеки большим и указательным пальцами. — Ты меня достал. — и отворачивается, не отпуская. Закидывает подбородок почти к потолку, устало прикрывает глаза. Кейго обнимает уже за торс, забираясь под футболку, и довольно улыбается. Будто ему пятнадцать и больше всего в жизни он мечтает поспать с предметом его обожания в обнимку. Из динамиков говорят что-то о беременности несовершеннолетних и бросающих семьи отцах. Господибоже, какая глупость. Таками освобождается от пальцев, тыкается носом в грудь, крепче обнимая. Даби очень старается сделать вид, что чуть ниже уровня его глаз ничего не происходит, но спиной он чувствует держащие его теплые ладони, а грудью — чужое дыхание. Даби поднимает руки до уровня плеч, пытаясь максимально не касаться Ястреба. От прикосновений почему-то мерзко. Еще час назад так не было. Кейго мостит подбородок к перекату шеи Даби, и, если бы кожа не была такой жженой, Даби укололся бы его щетиной. Клонит в сон, уже нет сил на разбирательства с этим идеалистом. Он укрывается одеялом с головой и плюет на весь мир. По ночам страшнее всего. Даби кутается в пледы и обнимает самого себя, потому что сигареты в кармане куртки, а она далеко. В шелесте его простыни, сжатых веках и прохладном воздухе — везде сквозит повадками Томуры. Воспоминания о нем уже стали частью личности. Даби сжимает челюсть, но зуб не попадает на зуб, а в грудине будто бы образовалась дыра, наполняющая все тело свинцовой тяжестью. Даби переворачивается набок и сворачивается в позу эмбриона, и вот уже кажется, что это не обстоятельства сложились так, а он сам проебал все. Кейго, лежащий справа от него, очевидно, тоже не спит. Он укладывает согнутую в локте руку на полностью шрамированную шею, пряча лицо Даби. И поправляет стремящееся сползти с чужого плеча одеяло. В его движениях читаются сила и тонкость одновременно. Он настолько защищающий, насколько это возможно. От этого только хуже. Даби не смог бы рассказать, даже если бы хотел. Потому что весь мир ненавидит человека, по которому он до прыжка в окно скучает, а значит — и его самого. Где-то в доме стучит стрелка заевших часов. Если бы Таками действительно был бы птицей — спрятал бы Даби от жестокого мира за своими крыльями. Выть хочется. Под ворохом одеял Даби загибается. Уходя из дома, он лелеял себя мыслями о мести отцу. Став старше, он хотел взаимности от человека, рядом с которым он чувствовал себя лучше, чем обычно. Или хотя бы чувствовал. Ничего из этого не получилось. Какой смысл жить, если у тебя нет цели? Даби сам все испортил. Может, неосознанно, но это был он. Таками помнит его еще маленьким. Помнит, как выражение лица Тойи менялось с воодушевленного на какое-то смиренно-тоскливое в последние дни в академии. Но Кейго здоровый человек. Да, со своими проблемами, но он, по крайней мере, пытается их решить. Таками знает, что не смог бы ничего изменить, согласись он сбежать с Тодороки когда-то давно. Невозможно взять на себя ответственность за чужие решения. И от этого грустно. Ястреб аккуратно прижимает Даби к себе, водит ладонью по белесым волосам. Люди стремятся к тому, чтобы быть в норме. А Даби почему-то похуй. Ближе к утру Даби уходит в ванную под предлогом нежелания вонять и режет руки лезвием мамы. Тем, которое дала ему Фуюми. Как глупо получается. Он даже не собирается уходить из жизни, просто заебало уже, что постоянно больно. Живот скручивает, когда он думает о Томуре. Шигараки был самым лучшим. Он остро улыбался и учил Даби ненавидеть мир. Таками учит его говорить заново, потому что это поможет. Даби заслуживает страдать всю жизнь. Это он не утащил Шигараки из окна за собой. Ему не нужна помощь. Он даже смерти не достоин. Пульс почему-то поднимается. Дышится плохо. Даби возвращается в постель с сухими волосами. Плюхается на кровать и тянет колено к своей груди. Кейго успевает обнять его крепко за секунду до. За секунду до взрыва Томура перестает улыбаться Даби. Как же больно. Под ключицами справа давит. Как будто вкручивают тупой болт изнутри наружу. Даби рефлекторно гнется, но стать клубком проблем не получается, потому что Таками гладит его по плечу. Даби сжимает губы в тонкую полоску. Как же хочется сдохнуть. Даби ловит себя на том, что он задерживает дыхание перед тем, как выпустить воздух из легких. Когда он выдыхает, становится больно. Кейго ничего не говорит. Даби стискивает зубы — про-герой же, наточенный на спасение людей. Наверняка уже проанализировал все его поведенческие паттерны и сделал соответствующие выводы. Даби не нравится, когда его понимают, потому что то, что у него внутри — единственное, от него оставшееся. Если и это — все его «я чувствую слишком много, чтобы придавать этому значение» и «я чувствую слишком мало, чтобы говорить, что я вообще способен на эмоции теперь» — вывернут наизнанку, то Даби станет бездушной оболочкой.