Состояние полураспада

Вот, посмотри. Все карты выложены перед нами на стол. Одна почему-то с замятым уголком. Другая — надорвана какой-то блядью. Ее сразу узнают даже новички, впервые пробующие себя в «Дураке». Но. Мы во что вообще играем? Так виновен ни перед кем я не был еще никогда. Потому что я придаю твою память и надругиваюсь над ней, продолжая уничижать себя за то, что было не под моей ответственностью. Был бы ты здесь, мог бы изменить это. Если подумать, я должен был ненавидеть человека, который намеренно делал мне больно, но у меня не все в порядке. Страшно это признавать, но я рад, что тебя нет. На этом, наверно, все. Уже можно поставить точку. Ты однажды сказал «О себе сначала позаботься». Это, наверно, было на эмоциях. Глупо ссылаться на сказанные подростком слова. Ты уж прости, больше не на что. Нехуй было убивать себя. Ты знаешь, я плохо помню, какого оттенка у тебя радужки, только общий цвет. Я не помню, было ли мне когда-то хорошо с тобой или все дело в необходимости ранить себя, но на левой руке у меня есть длинный тонкий шрам, который еле виден под ожогами. Это было из-за тебя. Когда совершаешь ошибку дважды — это уже осознанный выбор. Тебе было тяжело переступить через себя, чтобы быть откровенным. Почему-то из-за твоих проблем были проблемы еще и у меня. Я знаю, что у всего есть причины. А ты, наверно, не знаешь о существовании последствий. Впрочем, я тебя никогда уже не спрошу. Если честно. Мне очень хотелось бы знать, как это ощущается, когда ты выбираешь комфортную смерть, зная, что человек, который тебя любит, будет физически разрываться на куски от боли и в одиночку справляться с тем, чего сам ты выдержать не смог. Я всегда был готов помочь в ущерб себе. Так почему же ты не был готов просто не наносить ущерб своей жизни? Пожалуйста, не вспоминайся гулкостью расходящейся под ногтями плоти больше никогда. Я ни за что не поверил бы себе, если бы знал, что через пол года все будет так. Если не разводить драму, я тебе благодарен. Я тоже слабый. Я не смог бы отказаться от тебя и идти дальше. Идти дальше Вместе с тобой было бы невозможно. Прости, что я не режусь, когда ненавижу себя больше. Чтобы не ненавидеть себя, пришлось перестать любить тебя. Прости, что больше не хочу, чтобы сны стали явью, а явь — смертью не только твоей. Чтобы успокоиться, я замыкаю свои руки в другие горячие ладони. И, знаешь, так гораздо менее больней. Ты не сохранил то, что между нами было, но ты сохранил контроль. Хорошо, что все однажды заканчивается.

Кейго улыбается, когда Даби нависает над ним. Всегда спокойный, уверенный в себе и своих действиях, идеальный. Это больше не выводит из себя. Если бы Таками желал ему зла, то, при всей имеющейся информации, уже успел бы сделать, что хотел. Когда рядом есть устойчивый человек, почему бы не опереться о него? Даби открыл для себя давно уже забытое — ощущение безопасности. И это было лучше, чем готовность быть отвергнутым или избитым в любую минуту. Так странно. Оказывается, любовь и заботу не нужно заслуживать. Даби изменился слишком сильно. Шигараки нравилось пробивать его взращенную нездоровыми отношениями в семье броню, и это получалось. Даби принимал его удары раскрытой грудью. Томура скалился и довольно шипел. Но это в прошлом, где-то за гранью, потому что настоящее отличается слишком сильно. Кейго задает много лишних вопросов по типу «Как у тебя дела?» или «Как ты себя чувствуешь?», но он дает Даби разрешение быть здесь, утопая в тепле объятий и поцелуев, и этого более чем достаточно. Таками все время смотрит глупые реалити шоу, и в этом Даби находит себя прошлого — раньше ему тоже нравилось. Это помогает расслабить загруженный мозг. Еще, Кейго любит хороший кофе, потому что из-за работы его режим часто смещается. Когда Даби был маленький, у них дома не было кофемашины. Таками говорит, что это он ее купил. Видимо, находится здесь чаще, чем у себя. Он делает капучино для Даби. Через неделю половина гардероба Ястреба кочует к Даби, то есть остается на месте, потому что Даби кочует в гостевую комнату, бесповоротно переставая ночевать у себя. Он не заботится о том, что подумают домочадцы — все рады переменам в его поведении, и даже мама, которую Даби снова навещает, подмечает, что ее сын в хорошем настроении. К тому же, в крайнем случае, можно объяснить, что Даби все еще справляется с травмой, а Кейго — про-герой номер два, задача которого — помогать людям. Еще через месяц Даби с сестрой привозят маму домой. Это рискованно, но почему бы не попробовать, верно? Если вселенная действительно бесконечна, то в каждой ее копии есть счастливый финал. Однажды Даби начинает думать головой и о себе, Фуюми выходит с терапии, мамино лезвие вешается на новую копию ключей как брелок, температура поднимается и снег тает, Шото садится ближе к старшему брату, отводя взгляд разноцветных глаз в сторону и усиленно уплетая собу, Нацуо приходит домой чаще, чем раньше, и они с отцом почти не ругаются, мама украшает большой прозрачный стол подаренными отцом цветами, и они все вместе устраивают семейный просмотр в зале, предварительно закупившись снеками. Старатель, все еще виновато, обнимает жену и отворачивается, когда она облокачивает голову на ее плечо, а за стеной Даби толкает Кейго к стене и стягивает с него полосатую ливайсовскую водолазку. Из телевизора играют саундтреки эпичной битвы, Таками запускает пальцы в белесые волосы и тянет Даби к себе, хотя это и не требуется. Ястреб виснет между обоями и целующим его, скрещивая ноги за поясницей. Даби мажет губами по его щеке и улыбается. Так быть не может. Потом они с Фуюми курят на веранде без верхней одежды, потому что это уже стало их ритуалом. Любимые сигареты Даби больше не производят, а совместные походы по магазинам не приносят успехов, и приходится поджигать что-то с кнопкой. Фуюми спрашивает, есть ли что-то между ними с Кейго, и Даби удивляется ее прямолинейности, качая головой. Ему просто хорошо рядом с ним. Влюбиться сильнее все равно невозможно. Мама заботливо ухаживает за заболевшими старшими детьми. Не потому, что должна, но потому что хочет. Она поит их большим количеством теплой воды и накрывает несколькими одеялами, чтобы они от души проплелись. На карантине Даби скучает. Кейго пишет ему короткие смс, потому что у него работа, и ему нельзя болеть, Шото и Нацуо подглядывают за братом и сестрой сквозь замочную скважину. Совсем как в детстве. Отец вызывает какого-то крутого врача по связям, хотя это слишком для обычной простуды. Даже когда Даби был маленьким, о нем никто так не заботился. Но он все еще не может простить. Даби начинает переписываться с Тогой. На вопрос про Томуру он отвечает простое «с ним все» ведь хорошо то, что хорошо заканчивается. Однажды Кейго и Даби встречаются на пристани под самое утро. На рассвете Таками приносит два одинаковых кофе и кое-что еще. — Гитара, — удивляется Даби, замечая акустику в расстегнутом летнем чехле, — не знал, что ты играешь. Кейго снимает с плеча ремешок и садится рядом с Даби, свешивая ноги к заледеневшей воде. Сегодня удивительно тепло. — Не играю. Мне от друга досталась. Но тебе, вроде, нравилось заниматься музыкой раньше. Решил передарить. Даби хмурится. Он не говорил же. И не просил. Зачем это все? Таками улыбается. — Я знаю тебя дольше, чем ты думаешь, — стараясь сохранять спокойствие, произносит он, — ты этого не помнишь, но мы были знакомы в детстве. Даби пожимает плечами. Кажется, ничего в этом мире не было для него важно. Таками почти был готов признать, что ему это идет. Ловя себя на любовании его пирсингом на крыле носа, Кейго продолжил: — Мы учились в одной академии. Помнишь? — Нет. — Отвечает Даби. Он действительно слышал об этом только от сестры. — Это важно? Ястреб отводит взгляд. — Нет. Конечно нет, это было очень давно. Давай, покажи класс. Даби смотрит на переложенный в его руки инструмент. Как Таками себе это представляет? Он миллион лет не практиковался. Гитара оказывается желтовато-деревянной. Даби проводит пальцами по струнам. — Я тебе настроил, — потирает затылок Кейго, — ну, через приложение. — А. Спасибо, что ли. — I light the fuse, — произносит Даби в тишине. Эта песня достаточно простая, чтобы попробовать сыграть сейчас. Кейго облокачивает подбородок на придвинутое к груди колено, — and I watch it burn, — пальцы не хотят зажимать баре с непривычки, но Даби вдавливает их в струны до максимума, — And somewhere deep inside, I know — there's a lesson to be learned, — некоторые аккорды он заменяет на более простые, потому что уже не помнит, как правильно их ставить, — it's not the crime, but the way that we paid for feelings unmutual. — Даби замолкает, и с ним — гитарный бой, — Вот, — выдает он. — Давай еще. Лед розовеет от заполняющего небо солнца. Таками смотрит на Даби. Когда он поет, даже не протяжно, его голос меняется, становясь чуть более эмоциональным и глубоким. Носком кроссовка Кейго тыкает начавшую таять корку на воде. Акустическая гитара здесь звучит особенно подходяще. — And you go upstairs, and I hang my head. Даби улыбается. Почти незаметно, только уголками губ, но Ястреб это видит. Наверно, оно того стоило. Он старается вслушаться в текст. — I wondered why the hell I'd ever paid for feelings unmutual. У Таками в голове возникает вопрос лингвистического характера. Он думает, что нужно будет не забыть спросить у Даби. — …but when it gets dark — you light the spark. And all the lies I tried to live by start falling apart. Кейго чувствует, что это похоже на Даби. Но Даби поет не о себе. Его синие глаза прикрываются веками. Ресницы у него, оказывается, тоже белые. — Whoever knew that it could be so painful? Ястреб смотрит вниз. Или не на Даби. Это не то, о чем ему нужно думать. У него есть задание, которое следует выполнить. Но голос Даби мешает ему адекватно мыслить. Бой становится тише, и взгляд сам собой возвращается к пальцам, перебирающим струны. — Now I can't escape these things I have done but my anxieties have promised me the worst is to come. Почему он поет об этом? Всего на секунду Таками позволяет себе подумать о глупом и ненужном. — So give up living for the life, — совсем тихо протягивает Даби, — that you paid for. Feelings unmutual have won. Еще с минуту он смотрит перед собой в каком-то заторможенно-задумчивом наваждении, но потом улыбка сходит с его губ, и он поворачивается к Кейго. Волосы Даби отдают красным под таким освящением. Радужки становятся фиолетовыми. Он молчаливо изучает Таками. Кроме них на пристани нет людей. Ястреб прокручивает в голове последние строчки песни, пока Даби его не прерывает. — Хуя себе ты лицо сделал сложное, — смеется он, — настолько все плохо? Ястреб слишком рьяно мотает головой. Не в этом дело. — Нет, мне очень понравилось. Просто… задумался над переводом. — М? — Опустил гитару Даби, — Ну, автор использовал неологизм, но мне так даже больше нравится. Это персонализирует песню что ли. То есть «unmutual» тут как «невзаимные». — Ты в этом разбираешься, — подытоживает Кейго. — Да не особо. Просто раньше мне были интересны музыка и языки. Лет до десяти я вообще мог болтать на японском. Сейчас и предложения не составлю. Навык теряется, сам понимаешь. Таками кивает. Он правда понимает все. Только себя теперь — не совсем. Всю жизнь его учили находить зацепки, отклеившиеся края чужих притворных натур, и, подцепляя их пальцем с идеальным маникюром, забираться внутрь. Кейго должен был знать все и обо всех; получать расположение и доверие, при этом не рассказывая о себе ничего важного. У него хорошо получалось; если бы нет, он бы никому нахуй не сдался. Ястреб много лет проходил подготовку в том числе ради того, чтобы банально не выдать себя в случайном разговоре или на допросах. Но Даби не нужно было устраивать ни того, ни этого. С ним все выходило как-то само, при чем Таками понимал это уже после. Бывает же такое, что сначала скажешь, а потом думаешь. От лишней открытой о себе информации не становилось тревожно. Иногда хотелось сказать еще больше. Хорошо, что Кейго умеет блокировать ненужные мысли. Например, о том, как привлекательно то, что Даби не знает, что он привлекателен. Впрочем, если узнает, будет еще хуже. Даби хаотично дергает струны. Таками смотрит на его непозволительно голубые глаза. Наверно, одиночество так сказывается. Дело не в каких-то там психотравмах и патроне матери выбирать партнеров-уебков с кучей проблем, а в том, что каждому человеку нужны тактильность и разделение эмоций. В разной степени, но все же. Даби просто оказался рядом. Если бы Ястреб не купил гитару специально для него, картинка была бы ахуенно слаженной. Но Таками проебался целых два раза, сделав это и испытав вину перед Даби, когда тот, глядя на него, улыбался своими израненными губами, не зная, что он — очередное задание; подтверждение, что Кейго, терпящему унижения от отца, не зря дали шанс на нормальную жизнь. «В каких мы вообще отношениях?», — думает Ястреб, опираясь на гриф и целуя Даби, — «В таких, что трахаться — нормально, а говорить о чувствах — слишком лично?». Это однозначно не то, о чем он мечтал много лет назад. Это ненормально. Когда Даби проявляет чуть больше инициативы, чем обычно, сердце бьется о позвоночник. «Нравлюсь?», — мысленно задается вопросом Таками. Конечно, только потому, что быть притягательным — это часть его образа и стратегии.