Стереть или обнулить

Как бы Дайнслейфу не хотелось этого признавать, но когда тому выделили заслуженные выходные, когда никто сладостно не щебетал над ухом и всеми силами не пытался перетянуть все его внимание на себя, становилось довольно одиноко. По возвращении на него взвалили настолько много забот, что тот смог разделаться с ними только под вечер. Оказывается, Дайнслейф умеет скучать. Да, иногда тот делал и такие открытия, которых в последнее время было сделано не мало, из-за чего складывается ощущение, что для рыцаря каждая подмеченная эмоция — в первый раз. Наблюдая за принцем и его привычками не сложно запомнить — тот любил «прятаться» в самых дальних читальных залах, где он проводил большую часть времени, если ему выдавалась свободная минута. Или которую он сам себе выделял прогуливая занятия. Этот раз — не исключение. Постучавшись, ответа не последовало, а это в свою очередь может свидетельствовать об одном — Кэйа не в лучшем расположении духа. — Я могу зайти? — А, заходи конечно. — пытаясь скрыть мелкую дрожь в голосе, ответил принц. Завидев рыцаря, Кэйа тут же отвёл взгляд, наигранно улыбнувшись, нарочито отвлекаясь на какие-то неаккуратные пометки в записях. — С возвращением. — жестом предлагая сесть рядом. — Спасибо, мой принц. — недоверчиво посмотрев на Кэйю поблагодарил рыцарь. — Как прошёл отдых? — наконец подняв свой взор на Дайнслейфа. — У вас что-то случилось? — садясь рядом, обеспокоено спросил рыцарь, даже не собираясь отвечать на вопрос, только что заданный ему. — Со мной все порядке! Почему ты подумал об обратном? — прозвучал вымученный, очевидно искусственный смешок. — Вы плакали, ваше высочество. Слёзы бисером блестели на ресницах принца, но сам глаз был тусклым, без привычной любознательной искры. Выражение лица Кэйи было по-детски потерянным, вовсе не свойственным ему, его характеру и поведению. Взгляд беззащитен и по-истине печален. Для любого другого ребёнка это было бы обычным делом — но не для Кэйи, на него, как на любого наследника, было возложено очень много ожиданий, наперекор которым нельзя ставить свои приоритеты или эмоции, а он противился, противился указам, но один навык его воспитателям все же удалось привить — мастерство скрывать свои чувства, умение заставлять других верить в то, что у тебя всегда все в порядке. Наверно, в этом они с Дайнслейфом похожи. Единственный нюанс, рыцарь привык утаивать свое настроение прикрываясь безразличием, когда принц в свою очередь ярко, но все же фальшиво, улыбался. Кэйа больше не пытается отвернуться, играя в дурака по последнего, как он мог бы сделать с кем-то другим, но не с ним. — Прошу прощения за мою дерзость, я не имел такого права, мой принц. — опомнившись, насколько его обеспокоенность была груба и неуместна, тут же начал извиняться рыцарь. — Не извиняйся, пожалуйста, — небрежно вытирая дорожку ещё влажных слез со щеки. — ты прав, но мне бы не хотелось обременять тебя своими личными проблемами. — Вы никоем образом меня не обремените. — решительно возразил Дайнслейф. Кэйе понадобилось время, чтобы окончательно собраться с мыслями и составить все события и мысли в единую картину. Принц решил довериться рыцарю. — Король вызвал меня на разговор. Для него это событие никогда не предвещало ничего хорошего, ведь вызывали его лишь тогда, когда тот в чем либо провинился или когда тому хотели высказать поучительную тираду, как обычно проводимую на приподнятых тонах. Но в последнее время эти поучения были разбавленны беспокойством о состоянии Каэнрии и ее жителях, да и это не удивительно, страна начала разрушать сама себя изнутри, что просто не могло не сказаться на состоянии ее правителей. Искусство кхемии хоть и было могущественной и воистину великой наукой, но за неё была слишком велика цена, которой гениальные алхимики расплачивались сполна, включая в плату не только себя и свои творения, но и состояние непричастных людей. Ситуация явно начинала выходить из-под контроля. — Отец вызвал меня по поводу… Моего проклятья. — тихо произнёс принц, показывая на глаз под повязкой. — П-проклятья? — Дайнслейф опешил, хоть и был знаком с нынешней обстановкой и тем, насколько сильно ухудшалось состояние Каэнрии и ее жителей, но у него даже не возникало мысли, что его принца постигнет похожая участь. — Да, но оно пока себя не проявляет, в отличии от ситуации других. — Кэйа грустно посмотрел куда-то сквозь рыцаря, расстроился он скорее не из-за себя и личного проклятья, а по причине того, насколько сильно ухудшается состояние неповинных людей. — Как вы себя чувствуете? — Дайнслейф мягко поднёс руку к лицу Кэйи, но, опомнившись, поспешно убрал ее. — Дайн, я в порядке. — продолжил принц, — Но, единственное, отец сказал, что это моя вина. — …Почему виноваты именно вы? — для осознания положения дел рыцарю понадобилось время. — Король утверждает, что это произошло из-за моих глупых вылазок за пределы замка и излишне долгого контакта с энергией бездны. — собравшись с мыслями, — И ужаснее всего признавать, что он… Скорее всего прав. — Вы не знали, это не ваша вина. Да и ваш отец… Король, он за вас беспокоится. Волей-неволей к Дайнслейфу пришла мысль и осознание того, что провинность всё-таки лежит на нем, ведь тот практически не препятствовал этим вылазкам, приняв и почти что поддержав их. «А что, если бы я тогда не сделал то, что сделал?» — вопрос, который никогда особо не волновал рыцаря, но сейчас все по-другому, с Кэей все по-другому, за него переживаешь и чувствуешь все вместе с ним. — Не делай такой виноватый взгляд. — мягко улыбнулся Кэйа, хоть по его лицу все еще невольно текли блестящие дорожки слёз. Тот протянул руки вперёд, чуть ли не умоляюще смотря на Дайнслейфа, без слов давая понять, что объятия ему необходимы. А Дайнслейф не может ответить тем же. Так не должно быть, нельзя переходить эту черту, к которой он и так подошёл вплотную. Не случится ничего хорошего, если слишком разные люди со слишком разным положением сблизятся друг с другом слишком сильно. Трепет в груди не даёт передышки, занимая собой всю область грудной клетки, а волнение накрывает с головой, заставляя догадываться, чувства какого рода он испытывает. Дайнслейф заключает Кэйю в объятия. Он знает, что не имеет такого права, знает, что с самого рождения был недостоин, он помнит насколько это недопустимо и неправильно. Но как он может противиться? Как он может отказать ему? А Кэйа может лишь сильнее прижаться к рыцарю, ища и находя в нем то самое тепло, которого, пожалуй, ему всегда не хватало. Он доверяет ему свой страх. Доверяет свой момент слабости. Дайнслейф понимает одиночество Кэйи слишком хорошо, давая негласное обещание, что будет рядом с ним несмотря ни на что.