☀☀☀
Зеркало в ванной отразило поддельно серьёзную суровую мину, и Феликс тяжело вздохнул и опустил голову, опершись руками о раковину. Кроме голоса в нём нет абсолютно ничего мужественного, а до брутального образа ему как Бэймаксу до Мегатрона. Способно ли хоть что-нибудь сделать его чуть больше по-мужски харизматичным? Может, дело в привычках: например, все эти крема, ночные и дневные, средства по уходу за кожей — это же больше девчачье. У Чанбина, вон, кроме пены для бритья и шампуня ничего нет, а шампунь у него вообще многофункциональный — и вместо бальзама, и для кондиционера, и как мыло, и как дезодорант. Но хёну, кажется, нравится нежность его кожи, поэтому надо стараться следить за собой и продолжать комплексный уход, тогда будет больше вероятность, что Чанбин захочет к нему прикоснуться, потрогать, погладить: хён часто касается открытых участков кожи его рук, иногда задумчиво поглаживает большим пальцем ладонь, и в первую очередь нужно следить за этими местами. И, в то же время, хён так ухмыляется, когда видит Феликса за всеми его баночками и тюбиками с кремами: в такие моменты хочется сквозь землю провалиться. На краю раковины лежит бритва Чанбина, и Феликс дотрагивается до лезвия кончиком пальца, проводит, чувствуя, как острая сталь режет кожу, и одёргивает руку, слизывает бисеринку крови. Ему вообще ещё не время париться о поддержании опрятного мужественного образа, ведь даже природа дразнится, не давая ему своевременно развиваться: ему всё ещё не нужна бритва — кожа над верхней губой, на щеках, подбородке, всегда гладкая и ровная. И даже в паху ни намёка на половое созревание, лишь лёгкий пушок. А у хёна красивая линия волос, ведущая за плотную резинку высоко сидящих спортивных штанов — Феликс видел, когда Чанбин брился в ванной, раздетый по пояс, прикрытый лишь полотенцем на плечах. Заметив в зеркале, как покраснели щёки при мыслях, взявших не самое пристойное направление, Ликс принялся споласкивать лицо ледяной водой. Вышел, не глядя, протирая лицо полотенцем, а у своей кровати подпрыгнул, увидев поджидающих его Суа и Шиён. — Нет, Чанбин-хён будет злится, — отказался от их предложения стать главным героем Дня наоборот. — Он вообще-то согласился. — А, ну тогда… ладно, — Феликс приулыбнулся, слегка нервничая. Всё-таки девочки хотели гораздо больше, чем просто подкрасить ему лицо: обычными насмешками в этот раз не отделаться, хён загнобит по полной, если у него будет плохое настроение. Но всё-таки… всё-таки это был хороший способ обратить на себя внимание, тем более, если Чанбин-хён действительно разрешил. Может, даже хочет увидеть. Но, когда ему представили предложенное для переодевания розовое платье, весь настрой куда-то делся. — Я должен надеть э-это? — платье сильно напоминало костюм горничной, и Феликсу захотелось сразу же отказаться, как можно более твёрдо сказать «нет»: слишком развратно, слишком фетишно, пусть платье закрытое и довольно скромное, но… всё-таки красивое, с пышной юбкой и обилием рюшек и ленточек. Можно ведь просто попробовать, а если не понравится, или будет некомфортно, никто не запретит отказаться. Прохладные пальцы Шиён невесомо касались лица, искусно трудились, и Феликс послушно выполнял просьбы: прикрывал глаза, вытягивал губы, напрягал щёки. Кисточки нежно щекотали кожу, слои теней на веках и румян на щеках почти не ощущались, а губы приятно смазывала лёгкая помада с ненавязчивым ароматом, даже вкусная. Его подвели к зеркалу, и первые несколько секунд Феликс боролся с неловкостью и стыдом, но в конце концов, после того, как Суа натянула ему на голову ободок с бантиком, своё отражение ему понравилось — макияж очень спокойный, без ярких контрастов, и в целом образ получился очень нежным и невинным, и почему-то не казался чисто женственным, это было что-то своеобразное и уникальное. — Мне нравится. — Нам тоже, — засмеялась Суа. — Я даже не ожидала, что так получится. Ты совершенно сказочный. Сможешь так весь день проходить? Феликс замялся, и Шиён сняла его неловкость, похлопав по плечу: — Всё в порядке, главное — пройдёшься с нами до столовой, и всё, потом зайдёшь к нам, и мы вернём всё как было. — Если хочешь, можешь померить туфли, ну или можешь остаться в кроссовках, только выбери белые, чтоб из образа не выбивались, — добавила Суа. — Я посмотрю туфли. — Тогда вот эти в первую очередь, — Суа передала ему обувь, держа за задники. — А если не подойдут, зайди к нам, подберём ещё какие-нибудь. — Да и просто зайди к нам сейчас, пофоткаемся, — подмигнула Шиён, и девочки умчались к себе. Феликс встал на колено, втиснулся в туфли с небольшим каблучком, но запутался в застёжках: не сразу понял как застегнуть липучки. Справившись, выпрямился, но понял, что застегнул неровно, и нагнулся снова. — Блять. Знакомый голос пронзил спину испугом, липкие мурашки пробежались по позвоночнику, жарко. Но хён, вроде бы, не прозвучал рассерженно или ядовито, это было глухо и сдавленно, будто задыхаясь. И больше ничего Чанбин не добавил, дальше била только тишина, и Феликс оглянулся через плечо — хён до сих пор стоял сзади. Но развернуться не успел: ладони Чанбина легли поверх юбки на внешнюю сторону бёдер и притянули к себе. Феликс потерял равновесие, упав попой назад, не оказавшись на полу только потому, что хён его держал и поддерживал, будучи преградой падению. И в ту же секунду сердце остановилось, а перед глазами потемнело: даже через кучу слоёв юбки можно было почувствовать, что копчик упирается в чужой пах, ощущая твёрдость чужого возбуждения. Это из-за него? Потому что Чанбин его увидел? Или просто попался на глаза и это всего лишь совпадение? Не хотелось бы, чтобы это было обычной случайностью… Дыхание Чанбина обожгло шею, и вспомнились его поцелуи примерно туда же, и как кожа намокала от них и от тяжёлого дыхания. Если сейчас это повторится, получится недвусмысленно и никак не оправдать. Чанбин прижался сильней, и Феликс резко втянул в себя воздух, ощущая более явственно, боясь шелохнуться и случайно надавить ягодицами, спровоцировать и разозлить. Но как же хотелось… Протяжный щекотный выдох в шею. — Извини, — Чанбин отпускает и запирается в ванной, оставляя Феликса наедине с оглушительно стучащим сердцем и ненормальным жарким напряжением под животом.☀☀☀
Одежда наизнанку, яркие платья, цветы в волосах, крашенные пряди, куча блёсток и взлетающие в воздух конфетти: ОБН шёл на «ужин» (обед), дружно напевая гимн страны, старательно произнося слова задом наперёд — почти все до этого около часа прилежно учили текст, чтобы получилось красиво и звучно пройти до столовой. Вперёд выставили переодетого Феликса, нести плакат с надписью: «Ты — это то, что ты любишь. Do what you want, love what you want». Чан не мог нарадоваться за своих подростков, с каждым днём сплачивающихся всё больше, объединённых общим делом и уважением к интересам и принципам друг друга — если раньше ещё были какие конфликты на тему кто что любит, то сейчас даже Хёнджин присмирел и не лез ни к кому, как и с ним никто не ругался, и во всём отряде царило удивительное затишье и мир, проблемы были только локальные, между кем-то, но тут Чан делал, что мог, а во что-то вообще не имел права вмешиваться. В столовой он спешно проглатывал еду, видя направляющуюся к нему Йеджи, в вожатской футболке, одетой наизнанку, и платке, накинутом на шею задом-наперёд: наверняка её дети уговорили, сама бы консервативно воспитанная строгая девушка не решилось бы что-либо менять в своём прикиде и идти против правил. И то, что она ни с того, ни с сего, приближается к нему с суровой миной, не предвещает ничего хорошего, всё равно что тайфун, наступающий на мирный берег. — Там тебя директриса на ковёр вызывает, — сообщила, сложив руки на груди. — Факинг шит, — Чан вздохнул и протёр рот салфеткой. — Не знаешь из-за чего? — Посмотри на свой отряд, может, поймёшь, — фыркнула та. — Смотрю. Дети борются против сексизма и против навешивания гендерных стереотипов на одежду, что в этом плохого? Йеджи закатила глаза. — Сегодня всего лишь День Наоборот, Чан, а не день акций и митингов. Твой отряд каждое лагерное мероприятие извращает и подстраивает под свои радикальные взгляды. Думаю, директриса хочет поговорить именно об этом. Перед тяжёлой дубовой дверью директрисы лагеря Чан немного поторчал, собираясь с духом и мирясь с ролью помойного ведра на ближайшие пару минут или часов нотаций и душнильства. Ещё ничего не началось, а воздуха уже не хватало. Хорошенько проматерившись мысленно и заранее похвалив себя родного за всё хорошее и плохое, вошёл в кабинет, сложив руки за спиной, поклонился. Директриса встретила его неприязненным взглядом, словно таракана увидела, и хлопнула по столу папкой, будто тренировалась этого самого таракана давить. Из-за прищуренного взгляда на лице появилось ещё больше морщин, а из-за тугого пучка, связанного высоко на голове, её глаза чуть ли на макушку не лезли, и Чан поджал губы, мешая вырваться на свободу неуместной улыбке. — У тебя там ребёнок в вожатской форме. — Он самый младший, я самый старший, а сегодня мы поменялись понарошку, это отличительный знак. — А девочки твои почему в мешках? — Это не мешки, это одежда мальчиков. — А на мальчиках что? — Одежда? — Они в юбках! И накрашены! — Ну не все. — И что это, по-твоему? — День Наоборот. — День морали наоборот! — выкрикнула директриса, вскочив из-за стола. — ОБН — это Отряд Без Нравственности! Сегодня мальчики переодеваются в женские платья, а завтра, что, захотят любить мальчиков? Какие ценности ты воспитываешь в детях! — Сегодня как бы шуточный день, это всё шутка, — Чан попытался расслабленным лёгким тоном сделать слова более убедительными. — И они просто подростки, они всего лишь экспериментируют, ищут себя. — Они просто подростки, с неокрепшей психикой, а ты даёшь им полную свободу и возможности блудить и развращаться! — А я и не хочу ограничивать свободу детей, — Чан выпрямился, устав пытаться угодить, всё равно его не поймут и не послушают. — Я хочу давать им свободу личностного развития, а не сковывать их, дискриминировать и насильно вгонять в рамки, что мешают им развиваться, наносят травмы и вырабатывают кучу комплексов вместе с озлобленностью. Зря ляпнул без фильтрации: побагровевшее лицо директрисы вытянулось, рот напомнил букву «О», а глаза превратились в злые щёлки. — Вздор! — она треснула ладонью по столу. — Ты хочешь баловать и развращать детей, развивая в них аморальность и вседозволенность?! Ты за разрушение традиционных ценностей, мракобесие и разврат? Так вот ты какой, Бан Кристофер Чан! Я от тебя такого не ожидала. Постыдись! — Постыдиться за то, что мои дети учатся жить и любить? Что им не плевать друг на друга, что они уважают каждого, никого не ущемляют и знают себе цену? — Твои дети учатся безответственности и аморальности! За всё моё время работы в лагере я встречаю такой отвратительный отряд впервые: постоянные нарушения дисциплины, сигареты, алкоголь, подрыв лагерной деятельности, навязывание развратных ценностей, отсутствие уважения к взрослым, постоянное дебоширство на мероприятиях! А ты видел, как они танцуют на вечерних танцах? Это же невероятно вульгарные танцы, и даже на это ты закрываешь глаза! Что с тобой, Кристофер, когда ты стал таким безответственным? — Простите, — Чан осознал, что встрял по полной: да, его отряд, бывало, косячил, но в этих детях было больше хорошего, они шли в правильном направлении, мыслили и вели себя в соответствии с нормами морали, ошибались, но учились на собственных ошибках, а дисциплину давно уже не нарушали, даже зарядки исправно посещали в полном составе, но директрису, глаза которой замылены и замечают только плохое и противоречащее её принципам и мировоззрению, не переубедить и не заставить протереть глаза и попробовать посмотреть заново, с другого угла. — Сегодня твоя должность ставится под сомнение, — услышал строгое. — Продолжится в том же духе — и будь добр собрать барахло и уехать до конца смены. — А с кем останутся дети? — Чан вскинул голову. — Вы же сократили вожатых на замену. — Старшая вожатая миссис О присмотрит за ними. Смотри, ты теперь на испытательном сроке. Сегодня же чтоб этого маскарада развратного и нецензурщины больше не было! И проведи с детьми беседу. Свободен. Чан раскланялся и поспешил свалить восвояси. В коридоре перевёл дух и ударил кулаком в стену. Ещё чего: насиловать детей, чтоб угодить этой престарелой маразматичке, нежелающей признавать, что мир меняется! Он придумает, как выкарабкаться, найдёт, кто сможет переговорить с директрисой, а может получится самому. Он вывернется наизнанку, но свой отряд обязательно защитит.☀☀☀
— Подрочишь мне? Глаза Феликса распахиваются и прячутся за упавшими вниз в диком смущении веками. Чанбину издалека, со старой кровати, казалось, что может услышать как колотится сердце стоящего на пороге парня, и не получилось скрыть довольной ухмылки. Феликс не глупый малыш и наверняка догадывался зачем его позвали прийти после ужина в один из заброшенных домиков: догадывался, а всё равно пришёл — доверился, смирился, и, скорее всего, сам хотел. И от этого было так хорошо, просто восхитительно. Чанбин встаёт с прогнившего рваного матраса и приближается к застывшему изваянию из нервов и напряжённости: Феликс часто моргает, заламывает пальцы, но не убегает. Поднимает на него взгляд, когда Бин останавливается напротив, и охает, ударяясь затылком о стену после сильного толчка. Чанбин упирается руками в стену, отрезая пути отступления, и, наклонившись, смотрит ему в лицо, а Феликс упёрто прячет взгляд. — Чего молчишь? — Чанбин берёт за подбородок, и не может не улыбнуться, заметив чернющие глаза, направленные только на него: заинтересованные, напуганные и жаждущие. Феликс резко сглатывает и снова опускает голову, трясущиеся ладони прячет в карманы широких шорт. От него пахнет чем-то тягучим и сладким, как от мёда: так приятно и свежо по сравнению с запахом пыли и сырости старого затхлого помещения. — Чего ты трясёшься, как баба? — Чанбин устал ждать. — Мы оба парни, что тут плохого, если ты поможешь мне? — Ничего, — качает головой, снова сглатывает, будто в горле совсем пересохло. — Ну так давай, — Чанбин вытаскивает его руку из кармана. — Или же, если так боишься, можешь убежать прямо сейчас. Пять секунд на размышления. — Заканчивает счёт, а Феликс остаётся стоять, безрассудно-глупый, терзаемый волнением, но упрямый. — Отлично. Расстегнул себе молнию на джинсах, снова взял ладонь Феликса и положил на член, подвинулся вплотную, удобно устроив подбородок у парня на плече. — Давай, Ликс-и, покажи, что умеешь. А я потом помогу тебе. Феликс с шумом глотнул воздух и сжал слегка онемевшими безвольными пальцами. Провёл слегка кулаком вверх-вниз, лишь дразня, повторил, ничего не меняя, и ещё раз, и снова. Чанбин хватает его за запястье, останавливая. — Ты себе так же дрочишь? — шипит озлобленно на ухо. — Совсем неумёха. Ты девственник, что ли? — Да… — Что «да»? — Чанбин стискивает его запястье, чувствуя сквозь кожу какими мощными толчками бьётся кровь в венах. — О, блять, реально девственник? Феликс кивает и шмыгает носом. Чанбин отклоняется, видит, как тот расстроенно кусает губы, и хмыкает. Отходит за смазкой, оставляя в край смущённого парня прижимать заламываемые руки к груди. — Не волнуйся, хён тебя всему научит, — взяв за подбородок, поглаживает большим пальцем около краюшка напряжённого рта. — Сожми ладонь сильней, я сам буду двигаться. Ликс-и прочувствовал наступление оргазма, вовремя сжал ладонь, усиливая охват. Чанбин под конец вытащил из ладони, прижал к стене, задрал футболку и уткнул головку члена в живот, измазывая в сперме. — Держи сам, быстрей, — передал футболку Ликсу в руки. — Я сейчас вытру. Вернулся с полотенцем к разглядывающему свой испачканный живот парню, тщательно вытер и затем огладил ладонью лицо, задел и закинул повыше чёлку, чтобы ничего не мешало видеть кристально-чистые искренние глаза, переполненные бурным шумящим океаном эмоций. — А теперь мне помочь тебе? — уткнулся лбом в лоб, уперев бедро в пах. — Ого, как намок, — Чанбин отодвинулся и потрогал ладонью. — Сними шорты, а то ещё больше испачкаешься. Феликс вжался в стену, придерживая руками шорты, и отчаянно закачал головой. — Не хочешь? — Чанбин склонил голову набок, ухмыляясь, любуясь откровенным диким смущением на грани истерики. — Мне уйти? Феликс ничего не ответил, так и стоял, зажмурившись и тяжело дыша. — Хочу, — выдавил хрипло, когда поймал за футболку развернувшегося Чанбина. — Пожалуйста, — добавил, сорвавшись на шёпот. — Только не издевайся. Чанбин снова погладил его горячие щёки. — Не буду. Феликс с трудом отпустил пояс шорт, позволил приспустить их с себя, но тут же сжал ноги, ощутив руку в своём паху. А Чанбин прикусил губу, почувствовав нежную пылающую кожу, влажную от обилия естественной смазки; мышцы живота подрагивали, член пульсировал в руке, и, казалось, Ликс может кончить от одного лишь прикосновения. Может, так оно и было: малыш же совсем не искушённый и не избалованный умелыми ласками. И то, что Феликс дался ему, не сбежал, остался, открылся, доверился — так заводило. Хотелось гораздо больше, чем тискать за член, поскорей бы добиться полного доверия и расслабленности. Но пока сойдёт и так, иначе можно спугнуть: Ёнбок и так будто помирать собирается, хотя он ещё не делает ничего особенного. Ликс хватается за плечи Чанбина руками, роняет голову на плечо и горячим рванным дыханием опаляет шею. На разнообразие прикосновений и сжатий отвечает несдержанными срывающимся постанываниями, забавляя неимоверно. Ресницы под сдвинутыми бровями трепетали, щёки покрылись густыми пятнами, но самое интересное — лицо на пике удовольствия — не дал рассмотреть, вжался щекой в шею и простонал сквозь зубы, а потом ещё заткнул себе рот запястьем, испугавшись, видимо, своей чрезмерной реакции. — Молодец, — Чанбин погладил его по щеке чистой рукой, любуясь разомлевшим лицом с раскрытым ртом, судорожно ловящим воздух, и поднёс свою испачканную ладонь к его лицу. — Слижешь? Расфокусированные чёрные глаза в ужасе распахнулись, смотря сквозь пальцы. — Ты должен относиться к такому спокойно, мой тебе совет, — фыркнул Чанбин. — Девочки любят, когда их вылизывают, а они не всегда приятные на вкус. Секс, чтоб ты знал, — это много грязи и выделений. Сперма капнула с ладони на пол, Чанбин стряхнул ещё остатки, не обращая внимания, как пальцы Феликса сжимаются на его плече, а парень внезапно схватил его запястье, придвинулся вперёд и в следующую секунду лизнул, сразу широко, будто всегда так делал. Вылизал хорошенько, всасывая кожу и не стесняясь высовывать далеко язык, и на завершающем движении посмотрел из-под полуприкрытых ресниц: будто бы соблазнить пытался. Закончив, отпустил запястье и улыбнулся робко, на контрасте с совершенно развратным поступком. Встретился глазами с Чанбином, заморгал часто и шагнул обратно к стене, распластываясь по ней, поднимаясь на цыпочки и закусывая губу. Вот же блядство. Малыш правильно интерпретировал его реакцию, непроизвольно отодвигаясь подальше: Чанбина ещё никогда так не крыло, неистовым поцелуем он будто сожрать пытался, и плевать на вкус спермы, остающийся на губах, пробирающийся в рот вместе со слюной. Не плевать только на неподатливость рта и чрезмерную скованность: Чанбин попытался расслабить, взявшись ладонями за шею, огладив плечи, но не помогло, и лучше остановиться сейчас, чтобы не потерять возможность прикасаться в будущем. С трудом останавливает поцелуй, ещё какое-то время стоит, плотно сжимая губы, слыша, как колотится сердце в ушах, и оставляет Феликса одного, выходит на улицу, вдыхая вечерний сладкий воздух полной грудью. На губах сама собой расплывается удовлетворённая улыбка: Ли Феликс — блядский бриллиант, пока ещё в неогранённой неготовой форме, но, если приложить чуточку усилий, можно получить настоящий шедевр и пользоваться в своё удовольствие. Невероятно повезло.