***
Лифт выглядел так же, ничего не изменилось с тех пор, когда он в последний раз, пару дней назад, пользовался им, но все теперь ощущалось по-другому. Кнопка загорелась. Джокер ждал в машине. Пот струился по спине, а в голове Брюса проносились многочисленные объяснения, пока он приближался к пентхаусу, чтобы встретиться с Альфредом. «Законный опекун». Брюс усмехнулся, но облегчения это не принесло. Узел в животе сжался. Брюс был до странности уверен в том, что собирался сделать, поэтому продолжал идти, стараясь игнорировать тревогу. Дверь в пентхаус открылась, и он уже собирался окунуться в мягкое, домашнее, приличное, как вдруг Альфред, появившийся на пороге черным силуэтом, поприветствовал его. Брюс молча подошел, пытаясь изобразить улыбку, которая через несколько секунд вдруг стала настоящей: он никогда не был настолько рад видеть Альфреда. Тот внимательно посмотрел на него, но его усталые глаза, казалось, тоже улыбались, несмотря на очевидную озабоченность. — Альфред… — начал Брюс. — Мне жаль, что я не позвонил тебе или еще что-нибудь… снова. — Не беспокойтесь обо мне, сэр. По сравнению с вашим семилетним отсутствием такие прогулки кажутся совершенно безобидными. — Не уверен. Альфред улыбался, но было видно, как тяжело ему это дается. Брюс почувствовал жжение в глазах и сглотнул, стараясь избавиться от комка в горле. Повесив голову, он подошел еще на шаг. — Послушай, я… — он замолчал, пытаясь понять, что на самом деле он собирается сказать. — Возможно, я не вернусь какое-то время. Альфред молчал, и от этого на душе было тяжелее, чем от всего, что он мог бы сказать. — И… тебе не обязательно оставаться здесь… Проведи немного времени со своей семьей, если хочешь… Брюс продолжал рассматривать свои туфли и штаны Джокера, которые он теперь носил, и не мог взглянуть Альфреду в глаза. Тишина стала невыносимой, а жжение в глазах усилилось. — Мастер… Брюс, — тихо сказал Альфред, и Брюс почувствовал, как что-то мокрое стекает по щеке. Он не мог вспомнить, когда дворецкий называл его так в последний раз, должно быть, в детстве, — с тех пор он был мистером Уэйном и никем другим. Брюс поднял глаза. Альфред все еще улыбался, но теперь, казалось, ему стало легче. — Просто дайте мне знать, если когда-нибудь захотите воспользоваться моими услугами в будущем. Брюс усмехнулся и вытер слезу со щеки, бессознательно размазав немного макияжа и обнажив часть синяка. — Я не знаю, захочешь ли ты когда-нибудь снова остаться здесь. Если б ты знал, во что я… — он зажмурился. — Мне очень жаль, Альфред. На этот раз тебе следует отказаться от меня, ради твоего же блага. Старик тихо рассмеялся, и Брюс сразу почувствовал, как волна спокойствия захлестнула его; смех казался таким искренним, что чувство вины рассеялось, оставив его сбитым с толку, но в то же время расслабленным и в безопасности. — Никогда, — сказал Альфред, и Брюс тоже засмеялся. — Я стал слишком стар, чтобы быть беспристрастным, сэр, — добавил он через мгновение. — И вы достаточно долго страдали. Слишком долго для самоотверженности. Простите меня за такую смелость, мастер Брюс, но… — он задумчиво посмотрел на своего работодателя. — Вы смеетесь… Вы не смеялись два года. Что бы Вы ни делали сейчас… Я не для того потратил на заботу о Вас тридцать два года жизни, чтобы смотреть, как Вы увядаете, как увядали в эти годы. Брюс, не задумываясь, сделал еще пару шагов вперед и вскоре обнаружил, что обнимает Альфреда, как когда-то, будучи еще маленьким мальчиком, обнимал его, плача о потерянных родителях. Теперь слезы снова текли по лицу, капая на черный костюм, и Брюсу казалось, что годы, разделившие его и того беспомощного ребенка, исчезли. Альфред снова обнял его и похлопал по спине. Брюс беззвучно рассмеялся. — Только не наделайте глупостей. Брюс усмехнулся: — Знаешь… Последние дни я только глупости и делаю. — Ну, тогда… — мягко подтолкнул его Альфред, — Вы все еще живы, значит, не все так плохо. Особенно, если это делает Вас счастливым. — Что, если… кому-то другому пришлось бы пострадать, чтобы я был счастлив? Что, если бы кто-то должен был умереть? — Брюс замолчал на секунду. — Что бы ты сказал тогда, Альфред? — Я уже сказал вам, сэр. Я слишком стар, чтобы быть беспристрастным, — дворецкий наклонил голову, все еще улыбаясь, и глаза Брюса снова затуманились.***
Брюс бросил сумку с туалетными принадлежностями и одеждой на заднее сиденье и сел в машину, заняв свое место рядом с Джокером. Он насквозь промок; дождь превратился в потоп, пока он посещал пентхаус, и капли влаги снова стекали по лицу. Никто бы и не заметил. Никто, но только не Джокер. Безумец наклонился и придвинулся поближе. — Ты плачешь, — объявил он. Брюс поднял глаза и улыбнулся: — Да. Джокер улыбнулся в ответ и обнял его за шею. Брюс попытался трезво думать о том, что их кто-то может заметить. Но все мысли испарились, когда мягкие губы прижались к его, позволяя теплу разлиться по всему телу и забыть о холодной мокрой одежде, прилипшей к коже. Руки Брюса неосознанно двигались, нащупывая спутанные волосы, гладя покрытые латексом щеки, касаясь шелковистой кожи шеи, пальцами скользя под воротником рубашки. Темный рыцарь позволил притянуть себя ближе и закрыл глаза, когда Джокер рассыпал нежные поцелуи по его лицу. Он не был уверен, хочет ли плакать или смеяться, этот всплеск эмоций ослеплял, оглушал, и Брюс просто обнял Джокера, стискивая его как можно сильнее, прячась лицом на груди. Эти чувства казались почти ребяческими по чистоте, и он не знал, что с этим делать. Он молчал, не шевелился и просто вдыхал запах своего клоуна. В то мгновение это не казалось сколько-нибудь глупым.***
Джокеру, конечно же, взбрело в голову выбрать один из самых эксклюзивных магазинов в городе. Путешествие туда Брюс помнил смутно; его продолжительность измерялась монотонным постукиванием дворников, приступами желания заплакать и теплом Джокера, которое ощущалось несмотря на холод и дождь. Брюс не обращал внимания на промокшую одежду, закаленному ночной жизнью, ему было тепло. Под холодным освещением магазина, среди черных силуэтов других покупателей, подозрительно косившихся, они обходили стенды. Брюс был в солнцезащитных очках, которые прихватил из дому. Джокер задумчиво потирал подбородок, рассматривая каждый комплект постельного белья с гораздо большим интересом, чем Брюс считал необходимым. Они пробыли там около часа. — Как насчет этих? — спросил Джокер, хихикая и указывая на набор с розами от Лоры Эшли. — Они подошли бы к пятнам грима и крови, — спокойно ответил Брюс. — Да, пройдет некоторое время, прежде, чем ты опять заметишь пятна и начнешь ворчать. — Знаешь, у практичного ведения домашнего хозяйства есть пределы. — Какие пределы? — «Лаура Эшли». — Ты отращиваешь бороду и вдруг стал слишком брутальным для красивых цветов? — Не могу бриться. Я не вынесу, если меня снова публично назовут Берт Уэйн. — Не унывай, Фрэнсис. — Джокер слегка толкнул его локтем. — Как насчет этого? Он кивнул в сторону постельного белья с «огуречным» принтом от Tommy Hilfiger. — Слишком странно. — Я горжусь твоим вкусом, — улыбнулся Джокер. — Когда вы должны встретиться с мистером Ниссенбаумом? — спросил он, вертя в руках набор от Michael Kors и внимательно рассматривая детали узора. — В шесть, — Брюс машинально взглянул на свое запястье, чтобы узнать, сколько времени, но вспомнил, что вчера вечером перед отъездом не надел часы. Он все равно не сможет носить их сейчас — следы от веревок все еще немного ныли. Брюс достал из кармана телефон; было одиннадцать. Джокер подошел ближе и взглянул на экран. — Логика подсказывает мне, что у нас много времени на шопинг, дорогой Фрэнсис. — Не на шопинг. Это все прекрасно, но нам пора. Джокер прищелкнул языком и покачал головой: — Убеди меня. Брюс наклонил голову и бросил на Джокера раздраженный взгляд, но тот невозмутимо усмехнулся. Первое, что пришло в голову Брюсу: зубы Джокера стали совсем не такими желтыми, как, скажем, год назад. Он постарался забыть это бессмысленное открытие, наклонился, пытаясь придать лицу серьезный вид, несмотря на внезапное желание смеяться и выхватил постель Michael Kors из рук Джокера. Губы Брюса расплылись в фирменной улыбке миллиардера. — Эта модель называется «Джайпур», то бишь столица штата Раджастан в Индии, также именуемая Розовым городом. Полагаю, утонченный двусмысленный характер такого названия идеально соответствует природе того, что мы ищем, и эклектичное сочетание узоров и приглушенных цветов идеально подходит для нашего разнообразного образа жизни. Дизайн сам по себе является заявлением, и я настоятельно рекомендую приобрести этот комплект, Мелвин. Джокер на секунду замер, прежде чем разразился приступом смеха, привлекая разъяренные взгляды продавщиц. Он схватил Брюса за руку, словно ему было необходимо за что-то ухватиться, пока все усиливающийся хохот, казалось, не даст удержаться на ногах. — А если я п-попрошу быть еще убедительнее? — едва выговорил он. — Не смей, — сказал Брюс, едва сохраняя видимость хладнокровия. Схватив одной рукой простыни, а другой — Джокера, он двинулся к кассе, волоча его за собой и стараясь оставаться невозмутимым, в то время как клоун продолжал умирать со смеху. Прежде чем они достигли места назначения, Брюс решил, что необходимо сделать короткую остановку. Он прикрыл рот Джокера ладонью, одарив обеспокоенную продавщицу ослепительной улыбкой, и продолжал улыбаться, пока безумец немного не успокоился. Наконец, Джокер глубоко вздохнул, закрыл глаза и успокаивающе похлопал Брюса по плечу. — Я в порядке, в порядке, — пробормотал он, но его голос захлебывался от веселья. — Хорошо. Я думал, у тебя припадок. — Нет, нет, не глупи, — Джокер прочистил горло и направился к кассе. В полной тишине он вытащил бумажник и расплатился наличными. Брюсу удалось украдкой взглянуть на его финансовые ресурсы, и он вынужден был признать, что их вполне хватило. На этот раз его совершенно не волновало, сколько людей должно было умереть или обанкротиться, чтобы Джокер смог заплатить за свои новые дизайнерские простыни. Теперь это были их простыни, и они действительно были заявлением сами по себе.