***
Вернувшись домой, Джокер начал подозревать, что с Брюсом что-то не так. Как обычно, тот долго находился в ванной, и Джокер, прислушиваясь к тихому шуму воды за закрытой дверью, изо всех сил старался просто сидеть на кровати и читать вечернюю газету. В пальцах у него покалывало, но он цеплялся за отпечатанные листы и даже напевал себе под нос, чтобы сохранять хладнокровие. Что-то в том, как Брюс обнимал его, в том, как он выглядел и улыбался перед тем, как скрыться в душе, держало Джокера в напряжении. Чтобы отвлечься, он прочитал о том, что вместо недавно депортированного Марио Фальконе ввозом итальянской обуви занялась чрезвычайно законопослушная дочь София. Но пока он погружался в данные о складских запасах Falcone Imports, горло сжималось все сильнее и сильнее. Брюс вышел из душа. Джокер, сидящий по-индийски, тут же поднял на него глаза и покрытые шрамами губы, покусывающие незажженную сигарету, растянулись в нервной улыбке. Он молча сложил газету и отложил в сторону. Часть Джокера смеялась над его собственной робостью и подначивала: «Карты на стол!». Но у него не было времени прислушиваться. Он вскочил на ноги, наблюдая, как Брюс приближается. На Бэтмене были только боксеры, бесстыдно демонстрирующие испещренное ранами тело, и у Джокера снова перехватило дыхание от этого зрелища. Он должен был бы привыкнуть, но, может, полдюжины дней, проведенных вместе, было недостаточно. Может, полвека будет недостаточно. Но кто знает, будет ли у них столько времени! Джокер вздохнул, когда Брюс устроился между его чуть раздвинутых бедер и обнял за талию, прижавшись лицом к изгибу шеи. Сигарета все еще свисала с губ Джокера, забытая из-за внезапного прилива крови к голове. Он провел руками по плечам Брюса, пока они не встретились за его спиной, завершая объятие. Все было тихо и просто, но Джокеру прикосновение внезапно показалось жестоким и невыносимым. Он чувствовал, что происходило внутри Брюса, он чувствовал, как надоедливые личинки тревоги ползают под его кожей, и это было весьма заразно. Душа Джокера кишела этими маленькими ублюдками. Брюс приподнял голову, чтобы взглянуть на него, и улыбнулся. Джокеру казалось, что сейчас он выглядит жалко. Брюс вытащил сигарету изо рта Джокера и бросил ее рядом с газетой, а затем наклонился, его ладони скользнули по груди и достигли его плеч. Пальцы слегка сжали ткань рубашки. Джокер храбро сопротивлялся, чтобы его глаза не закатились, и пытался придумать следующий ход. Затем были мягкие губы Брюса на щеке, на мочке уха. Пальцы потянули за воротник, притягивая ближе. А затем голос, который обычно вызывал у Джокера приятный озноб, независимо от послания, пониженный до полушепота, теплый и щекочущий ухо, сказал: — Я хочу, чтобы ты связал меня и трахнул. Без колебаний, без неловкости, как удар в челюсть. Джокер так и почувствовал себя, будто получил удар и за долю секунды стало дьявольски больно. Джокер слегка подождал, выдохнул, зачем-то задержал дыхание и попытался поймать взгляд Брюса. Хотелось сказать Бэтмену, что это, конечно, прекрасная идея, но Джокер замер как вкопанный от одного вида Брюса. Тот выглядел удивленным, а очевидная уязвимость была просто обезоруживающей. Тем более Джокеру приходилось сопротивляться еще и стояку, который не собирался ослабевать. Джокер кивнул и попытался снять напряжение в горле. Во рту пересохло, жар охватил спину и низ живота, сердце колотилось, как поршень, но он знал, что должен делать. — Да, э-э… дай мне секунду. Он похлопал Брюса по руке и снова сглотнул. Брюс нахмурился и озадаченно посмотрел на него. Джокер показал глазами вниз, как будто это все объясняло. Это почти сработало и вызвало смешок у Брюса. Джокер вдохнул, выдохнул и поднял руки, сначала не зная, что с ними делать, пока они неловко дергались вокруг лица Брюса, а затем обхватили его щеки, нежно касаясь ушибов большими пальцами. Он целомудренно поцеловал Бэтмена в лоб и попытался встать, вздрогнув от неудачного расположения ширинки. Джокер отрегулировал его, немного уменьшив дискомфорт. — Просто подожди здесь минутку, мне нужно… Ну, знаешь… — Да, — засмеялся Брюс и сел на кровать, положив руки на колени. Джокер доковылял до ванной, оперся о раковину, глядя в зеркало себе прямо в глаза. Прошло минут пять, прежде чем до него дошло, что его взгляд не концентрируется на отражении, и, наконец, он сделал еще один глубокий вдох. А потом плеснул на лицо холодной воды, снова и снова. Сделав это, он решил сосредоточиться на стрижке ногтей. Он знал, что то, о чем Брюс просил, требовало хирургической точности, твердой руки и, так сказать, трезвого ума. Всего несколько дней назад Джокеру пришлось пристукнуть Бэтмена и использовать все навыки убеждения, чтобы привязать к стулу. Теперь об этом просил сам Брюс. Приятно. Джокер вышел из ванной, и его глаза сразу отыскали Брюса. Тот по-прежнему сидел на кровати, как огромная кукла, и смотрел с улыбкой. Джокер улыбнулся в ответ, пытаясь подавить бабочек в животе, и прошел в другой конец комнаты, где лежала его одежда и все, что могло оказаться полезным. За несколько минут раскопок среди сокровищ, заполняющих полки сверх вместимости, удалось отрыть достаточно длинную джутовую веревку и кожаный ремешок для наручных часов. Джокер старался не думать, зачем они ему нужны, как старался не гадать и о том, что происходит в голове Брюса. Он предпочел бы сейчас вообще забыть обо всех вещах, с которыми столкнулся за последние дни: о переменах, которые с ним происходили, о всех рисках, которые это влекло за собой, и о том, как он справлялся с ними. Джокер искал в сокровенных уголках разума самые непривлекательные образы, чтобы сохранить относительную ясность ума. Он думал о Софии Фальконе, импортирующей итальянскую обувь. София Фальконе была верным способом убить любой нежелательный стояк. Взяв веревку и ремешок, он захватил еще два первых попавшихся галстука и повернулся. Брюс не изменил положения, лишь его плечи слегка сгорбились. Он казался таким расслабленным, будто полностью уповал в «лекарство», которое собирался принять. Все еще пытаясь думать о Софии и, следовательно, оставаясь спокойным вопреки всем законам логики, Джокер опустился на колени на кровати позади Брюса и положил сбоку заготовленные предметы. Но от прикосновений он удержаться не смог. Руки сами по себе обхватили Бэтмена и легли на живот. Джокер опустил голову Брюсу на плечо и нежно сжал его, безмолвно пообещав, что все будет хорошо. Брюс наклонился в объятия, и снова это показалось невыносимым, но все же этого было недостаточно. Джокер зажмурился и вдохнул запах кожи Брюса. Ради него он хотел сохранять спокойствие. Всегда это давалось так легко, но теперь было практически невозможно. Больше ничего не будет так просто. Джокер схватил его предплечья и завел их за спину, стараясь не восхищаться покладистостью, но, как и ожидалось, не смог полностью себя контролировать. Он продолжал придумывать по крайней мере дюжину идей в секунду, изобретая новые способы постичь Бэтмена глубже, увидеть больше и, возможно, обжечься, как никогда раньше. И все для того, чтобы увидеть облегчение в глазах Брюса, по крайней мере, на несколько драгоценных моментов, зная, что эффект будет временным и потребует увеличения дозы, пока что-то не сломает или не исказит природу Бэтмена к лучшему или худшему. Джокер не спешил с веревкой. Ему всегда нравилось работать со струнами и пряжей, он уважал их универсальность, надежность и уместность в самых гнусных начинаниях. Он связывал людей, душил их, подготавливал взрывчатку или другие столь же грозные изобретения — и все с помощью пряжи. Теперь он собирал установку, слишком сложную для той цели, которой она должна была служить, но он просто не мог отказаться от этого побуждения. И это помогло восстановить самообладание. Несмотря на то, что у Джокера текли слюнки каждый раз, когда веревка чуть глубже впивалась в кожу Брюса, он был увлечен завязыванием узлов и образованием петель, пока это не привело к созданию сложной обвязки. Грубый джут, казалось, разъедал плоть Брюса, окрашивая его кожу в ярко-красный цвет там, где она была натерта. Джокер сглотнул, чувствуя, как тепло снова и снова накатывает между ног, главным образом потому что не было произнесено ни слова, ничто не нарушило податливую мягкость, которая охватила обоих. Все было окончательно, уместно, неизбежно для обоих. Джокер взял в руку один из концов веревки и пропустил между пальцами, прежде чем обнять Брюса за шею, крепко прижимая, позволяя губам прижаться к виску. А затем засунул ему галстук в рот, может, слишком глубоко, может, узел был слишком тугим, но Брюс издал тихий стон и вздрогнул. Все было просто идеально. Может, слишком идеально. Джокер взглянул через плечо Брюса и, одновременно к облегчению и ужасу, понял, что тот был так же возбужден, как и он. Это не помогло. Джокер стиснул зубы и завязал глаза Брюсу другим галстуком. Вся эта процедура должна была убить время и утомить обоих чуть не до смерти. Также было бы излишне мучительно, если бы он не смог найти надежную формулу, чтобы сдерживать побуждения. Но с Брюсом в первый раз все и всегда казалось мучительным и неловким. А Джокер словно только теперь вступал в фазу полового созревания и наверстывал: похоже, некоторые из подростковых удовольствий он упустил. Джокер расправил плечи и сосчитал до десяти. Он встал, подошел к Брюсу и внимательно посмотрел на него. Его волосы были взлохмаченными и влажными, голова свисала, вся поза говорила, что он ничего не осознавал, кроме того, что приготовил для него Джокер. Бэтмен не хотел опережать происходящее даже на дюйм, если ему не сказали сделать это. Джокер онемел и забеспокоился; его сердце попеременно закачивало огонь и лед в вены или, скорее, прямо в мозг и другие заинтересованные части тела. Ему следовало действовать очень медленно, преодолевая препятствия. Вздохнув, он положил руки по обе стороны головы Брюса, позволяя себе насладиться ощущением его волос на кончиках пальцев, а затем потянул. Не сильно, но достаточно, чтобы из горла Брюса вырвался легкий стон. — Встань, — сказал Джокер. Он отлично поработал над тем, чтобы голос звучал ровно и сдержанно. Брюс повиновался, встав с кровати, в то время как пальцы Джокера продолжали цепляться за волосы. Затем они заскользили по его телу, пока не зацепились за пояс боксеров. Без дальнейших церемоний Джокер стянул их вниз, побуждая Брюса освободить ноги. Отбросив белье на кровать и стараясь не смотреть на открывшееся, Джокер положил руку на затылок Брюса и подтолкнул. — Встань на колени и жди, — сказал он.***
Брюс не оказал сопротивления. Он встал на колени на пыльные деревянные доски и слегка склонил голову. Разум почти отключился. Брюс обнаружил, что избавляться от того, что раньше он называл состоянием бодрствования и контроля, все легче и легче. Он настраивался на каждый звук и прикосновение, исходящие от Джокера, и больше ему ничего не требовалось. Пока он терпеливо стоял на коленях, из ванной слышались какой-то шум, плеск воды, лязганье дверец шкафа, а затем порыв прохладного воздуха, пропитанного ароматом Джокера, окутал Брюса. Он не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя в такой безопасности. Брюс пересмотрел свой день, неделю и всю жизнь, почти наслаждаясь мучительными воспоминаниями, и зная, что совсем скоро они, словно яд, будут удалены из организма. Ему сказали подождать, и он ждал. Брюс мог сказать, что Джокер сидел очень близко, так как чувствовал знакомое тепло. Все его тело уже покалывало, но веревки немного успокаивали. Затем Брюс почувствовал, как длинные сухие пальцы Джокера скользят по подбородку, растянутым губам, пробираются под галстук-кляп, скользят по языку. Влажные губы покусывали мочку уха, вызывая мурашки по коже. Пальцы вошли глубже, лениво двигаясь, прежде чем отступить и размазать немного слюны по подбородку. Джокер прижался ртом к его уху и пробормотал: — Может, мне стоит на этот раз кое-что рассказать тебе, а? По телу Брюса прошла дрожь. Сам того не зная, он потянулся, чтобы ощутить на коже мягкий шрам и горячее дыхание, но Джокер уже отстранился. Его руки замерли на груди Бэтмена, неподвижно, но тем не менее обжигая. — Я уверен, что ты раньше думал обо мне как о каком-то… м-м-м... эмоционально неполноценном социопате. Что ж, может, ты все еще так думаешь, — пока Джокер говорил, он рассеянно рисовал узоры по груди Брюса, и его прикосновения вызывали легкие толчки удовольствия. — Я никому этого не рассказывал… Но, если честно… моя эмпатия работает сверхурочно. Достаточно прикоснуться к кому-то — и я ощущаю все то же самое, что и он. Большие пальцы скользнули по соскам Брюса. Если Джокер заметил, что его член подергивается, он никак на это не отреагировал. Руки замерли, нежно сжимая бока Брюса. Он почувствовал, как на шею упали несколько прядей волос Джокера, а жар губ был всего в нескольких дюймах от него. — Раньше от этого у меня сильно болела голова, понимаешь? Все эти чужие чувства — словно разрывные снаряды. Когда дело касается эмоций, люди не знают личных границ. Им и в голову не приходит, что где-то рядом может быть человечек, который действительно чувствует их бремя, нравится ему это или нет. Брюс услышал шипящий звук, а затем что-то прохладное и мягкое распространилось по его груди. Он узнал запах; это была пена для бритья. Он хотел было засмеяться, но передумал, когда острый край опасной бритвы небрежно заскользил по его яремной вене, задевая кожу, но не царапая. — Ты знаешь, ни один докторишка не угадал, кто я и что со мной. Все эти, пытающиеся писать диссертаций о моем асоциальном поведении (а я прочитал довольно много их) считают, что я не понимаю чужие чувства, не могу приспособиться к жизни в социуме и просто играю людьми. Длинный плавный взмах лезвия по груди вызвал еще большее беспокойство у Брюса. Движение бритвы казалось вялым, но давление было идеальным, глубоким, но не переходящим грань. Брюс услышал тихий плеск воды, когда Джокер ополоснул лезвие, и обнаружил, что удивлен, насколько его тело жаждало продолжения. Забавно, как каждая мелочь работает на тебя, когда ты в надежных руках. — Правда в том, что я просто устаю. Некоторые люди гордятся тем, что могут читать других, тогда как все, что им доступно — слегка распознавать язык тела, почитав об этом несколько книг по саморазвитию, или что-то подобное. Еще одно медленное скольжение. На этот раз Брюс был почти уверен, что холодный металл войдет в его плоть. Странно, но почему-то хотелось, чтобы его порезали. Но что-то подсказывало ему, что Джокер никогда не повредит его плоть ничем, кроме разве что собственных зубов и ногтей. Эта мысль наполняла теплым и легким головокружением. Он слушал Джокера, позволяя словам тонуть в затуманенном разуме и растекаться, как наркотик. — Гордиться нечем, но я действительно чувствую то, что чувствуют люди. Я ощущаю, как едет крыша каждый раз, когда я уделяю им внимание. Я чувствую их ужас, отвращение, ненависть и отчаяние. Все! Мне не надо ставить себя на их место, потому что я каждый раз на их месте. И я никогда не находил в этом ничего хоть немного забавного. Пена зашипела еще раз, и на этот раз теплая рука провела кистью по паху Брюса, обильно намазывая пеной основание его члена и яиц. Опять же, Джокер, похоже, ничего не заметил. Бэтмен постарался не вздрогнуть от прикосновения; в поведении Джокера не было ничего чувственного или дразнящего, и именно поэтому происходящее было еще более мучительно. Брюс почувствовал, как пот выступает на спине, когда бритва начала сбрасывать пряди волос с нижней части живота, медленно продвигаясь все ниже и ниже. — Хочешь знать, почему я предпочитаю носить перчатки? — Джокер заговорщически наклонился, его рот приблизился к уху Брюса. — Если я к кому-то прикасаюсь голыми ладонями, по коже мурашки ползут, пока не вымою руки. Особенно, когда нужно пожать кому-то руку. Безумие! Теперь бритва была у основания члена. Когда Джокер взялся за него, Брюс задохнулся. Прикосновение клоуна было безличным, как у врача. Вторая рука двигалась изящными завитками, лезвие мягко скрипело, угрожающе и щекочущее. Время от времени Джокер останавливался, чтобы промыть бритву. Было трудно оставаться на месте. —Так было всегда. Иногда я прикасался к людям просто из любопытства. Какими бы праведными и чистыми сердцем они не выставляли себя, по моей коже бежали мурашки. Затем я обычно убивал их. За исключением, может быть, Харви. Он оказал мне любезность и поставил небольшую драму. Но все же, когда я прикасался к нему, потом приходилось использовать дезинфицирующее средство. Джокер теперь обращал внимание на яйца, каким-то образом умудряясь избегать кровопролития, время от времени поворачивая их, чтобы получить лучший доступ. Брюс старался не хныкать, а главное, не вздрагивать. — И потому я жил, как мог, время от времени нарезая всех этих людей кубиками, чтобы получить небольшую передышку. Пока не появился ты. Бритва погрузилась в миску, и Джокер обнял Брюса, сжимая хватку, пока тот не издал тихий стон. Джокер улыбнулся и начал покусывать его запрокинутую шею, а затем посасывать кожу. Он прижался губами к уху Брюса, и его голос упал до хриплого шепота: — С тобой… я мог бы обнимать тебя до конца жизни, мог бы вонзить пальцы в твою плоть, катать твои кости в пальцах… думаю, одно это могло заставить меня кончать снова и снова, но я никогда не мог бы насытиться. Даже когда я трахаю тебя, когда твоя кровь на моем языке, я чувствую, что ты слишком далеко от меня, — Джокер лизнул и поцеловал Брюса в шею, мокрую и горячую. Бэтмен хотел что-то сказать, но Джокер внезапно вонзил ногти в его руку. — Ах ты, подлый ублюдок, — задыхаясь, засмеялся Бэтмен. — Ты единственный, кто заставляет меня чувствовать, а не просто сочувствовать, — голос Джокера сорвался. — Иногда мне кажется, что я мог бы буквально съесть тебя. Просто подумал, ты захочешь знать, — он похлопал его по плечу, до абсурда небрежно. Для Брюса слышать это было так же больно, будто его насильно кормили горящим углем. И в то же время он наслаждался каждым «угольком». Его кожа ныла от желания. Голова кружилась. Тепло изнутри просачивалось наружу и скользило по телу. Он трясся и дрожал, и абсолютно ничего не мог и не хотел с этим делать.