Жизнь гораздо лучше, когда ты мертв

      Брюс закончил разговор с Альфредом добрых пятнадцать минут назад, но телефон все еще давил ладонь тяжестью, а прощальные предложения осадком ложились на сердце.       Брюс находился в бэтпещере с раннего утра. На многих экранах перед ним отображались различные данные о Ягучи Кавасаки — новейшем члене совета директоров его компании. Мистер Кавасаки заменил некую Аманду Бригам, которая умерла двумя месяцами ранее, не оставив завещания, не указав никаких предсмертных желаний. На ее место пришел человек, чью историю Брюс и пытался составить из имеющихся обрывков информации. Однако в данный момент он не мог сосредоточиться.       Он болезненно осознавал, что очень хотел бы увидеть Альфреда еще хотя бы раз. Старый друг жил в деревне, развлекая внуков брата и наслаждаясь не столь уж необходимыми каникулами, как он сказал Брюсу. Другими словами, Альфред скучал по нему, но не мог заставить себя сказать это. Даже по прошествии всех этих лет он, казалось, гордился профессионализмом, никогда не терял выдержку и проявлял максимальную почтительность к работодателю даже после того, как их пути разошлись.       Альфред был одним из тех людей в жизни Брюса, которых он хотел бы укрыть от безумия мира, но постепенно становилось все труднее думать о жизни как о безумии. В том, что происходило, был определенный порядок, просто не каждый увидел бы этот порядок разумным. Все еще было рискованно выполнять повседневные задачи и заниматься домашними делами, когда огромная часть мира перевернулась с ног на голову. Пока что все получалось отлично.       Прошло почти две недели с тех пор, как он переехал к Джокеру. Если судить по прессе, Брюс Уэйн подался в разгул по всем курортам мира. Никто не стал бы ожидать вестей от него в течение следующего месяца.       Брюс почесал грудь; волосы, которые были сбриты много дней назад, росли медленно, и это причиняло всевозможный дискомфорт. Брюс не привык к подобному: он был не из тех, кто слишком заботится о коже, и сейчас не возражал против бритья. Это было что-то, из-за чего Брюс постоянно вспоминал Джокера, даже если того не было рядом.       Прямо сейчас Джокер предавался одному из многочисленных увлечений, хотя Брюс предпочел бы называть это навязчивой идеей; в определенные дни Джокер просто не мог бороться с желанием бродить по городу часами напролет. Брюсу казалось, что это — отражение его собственных ночных прогулок по улицам, потребность быть повсюду, дышать воздухом и касаться бетонной плоти Готэма, что-то вроде болезненного варианта желания домовладельца заботиться о своей собственности. В конце концов, это был их город.       Брюс постарался отвлечься от разговора с Альфредом и скользнул взглядом по экранам. Ему пришлось взломать пару файлов, например, те, которых не должно было быть: список потомков определенной группы, которую японцы называют «эта». В средневековье они с рождения были изгоями, их не брали на приличную работу, вынуждая зарабатывать на жизнь нечистым трудом, например, уборкой мусора, забоем скота, подготовкой трупов к похоронам. До сих пор их потомки, так называемые буракумины, подвергались дискриминации и составляли большую часть преступных синдикатов. Частных детективов нанимали, чтобы проверить генетику человека, перед тем, как иметь с ним дело, брать на работу или проверить чистоту крови жениха дочери. Была даже база данных буракуминов, за доступ к которой многие охотно платили. Конечно, такая дискриминация по происхождению была незаконной, но мало кого это останавливало.       Брюс не платил за данные, но пришлось немного напрячься, чтобы найти способ открыть базу, а потом прочитать ее. В том числе нужны были лингвистические способности. Он довольно хорошо знал китайский, грамматика которого была относительно простой, а система письма не создавала особых трудностей для изучения. Все, что требовалось — хорошая зрительная память, и Брюс был практически эйдетиком. С японским было сложнее, но он справился. Знание китайских иероглифов помогает в расшифровке японского, если ты достаточно умен и владеешь основами языка. Брюс смог проверить, обладает ли он обеими этими предварительными условиями.       Блестящая карьера господина Кавасаки в качестве нейрохирурга оборвалась без какого-либо удовлетворительного объяснения, но в базе буракуминов выяснилось, что его наследственность сама по себе была компроматом, о котором кто-то, очевидно, узнал. Брюс мог только предположить, что из-за конкуренции другой врач захотел оборвать карьеру соперника. Кавасаки был буракумином. Пожилые пациенты не хотели бы, чтобы их лечил кто-то, чей предок считался неприкасаемым и был гробовщиком. Некоторые из молодых тоже могли иметь предрассудки. Репутация больницы могла быть испорчена, а этого никто не хотел. Мистера Кавасаки уволили, и впоследствии он исчез на восемь лет, чтобы вновь появиться в Готэме предпринимателем, быстро ставшим одним из основных игроков. Он пробыл здесь четыре года, часто совершая поездки в Японию и обратно, но только недавно отказался от них. Брюс подозревал, что это произошло из-за разрыва с японской организованной преступностью и открытия магазина с Софией Фальконе.       Глаза Брюса внезапно устали. Он откинулся на спинку стула и сфокусировал взгляд на далекой точке за экранами, размышляя над каждой деталью истории. Аманда Бригам крепко держала дела в руках; было как-то неправильно слышать о ее некрологе, в том числе по естественным причинам. Это была энергичная женщина средних лет, хорошо заботившаяся о здоровье. Конечно, разрыв аневризмы случается без предупреждения. Впрочем, убийство тоже.       Брюс сделал глоток кофе и поставил чашку на стол, недовольный температурой напитка. Он встал, подошел к бэткостюму, будто выставленному напоказ, и коснулся кевларовых пластин.       Теперь все было по-другому. Раньше он чувствовал силу брони, вибрирующую в каждой молекуле. Вес кевлара на теле превращал Брюса в воплощение страха. Теперь костюм походил на наряд для Хэллоуина, сделанный в Китае. Бэтмен больше не чувствовал его силы. Он спрашивал себя, была ли она когда-нибудь.       Раньше он никогда не мог признать в себе качества Бэтмена. Теперь он начал понимать, что бэткостюм вызывал у него такое благоговение, потому что он никогда не замечал силы в собственном отражении. Джокер же сделал броню ненужной.       Раньше маска и бэткостюм всегда меняли поведение Брюса, причем это происходило рефлекторно, без раздумий. Рычание, отстраненность, набор жестов… Каждое движение так сильно отличалось от его повседневных манер! Это происходило автоматически, и Брюс ничего не мог с собой поделать, даже если вокруг были только люди, которые знали его секрет. Бэтмен и Брюс Уэйн не были одинаковыми, не имели общего знаменателя. Теперь же, когда он был с Джокером, он просто чувствовал себя парнем в костюме.       Он рассказал об этом Джокеру, и после некоторого молчания безумец признался, что он так же теперь относится к своему гриму, будь то клоунская раскраска или повседневный латекс. Хотя теперь он использовал силиконовые формы, которые Брюс для него сделал, и процесс был гораздо менее утомительным, все же Джокеру казалось глупым носить его при Брюсе.       Вряд ли они лишили друг друга альтер-эго и уничтожили те части себя, которые заставляли выходить ночью и по-своему бороться с ужасом перед этой реальностью. Если Брюс хоть что-то знал о себе, он вынужден был признать: он вобрал в себя Бэтмена. Именно это позволяло теперь смотреть в зеркало и видеть силу, оказавшую такое влияние на Готэм. Именно это лишало бэткостюма силы в его глазах.       Он спрашивал себя, произошло ли то же самое с Джокером, но, честно говоря, у клоуна все должно было быть иначе. Джокер не становился кем-то другим, когда красился и надевал фиолетовое пальто.       Брюс знал одно: он не хотел бы, чтобы то, за что он отвечал раньше, было разрушено. Например, компания его отца должна продолжать успешно работать. Думая об отце, он задавался вопросом, остался ли мистер Кавасаки хоть в какой-то мере доктором. Когда-то в качестве врача он должен был принести клятву Гиппократа, поклясться никогда не причинять вреда и стремиться облегчить страдания.       Ягучи не смог бы нанести реального вреда компании Брюса, поскольку совет директоров представлял собой скорее группу послушных консультантов, знавших свое место. Тем не менее, его присутствие во время встреч могло повлечь за собой что-то, чего Брюс не мог предвидеть сейчас.       Бэтмен взглянул на телефон. Время от времени Джокер писал ему или даже звонил, чтобы сообщить о чем-то бессмысленном про сегодняшний день в городе, но что Брюс находил интересным, несмотря ни на что. Он ловил себя на том, что многие качества Джокера все больше начинают ему нравиться. Брюс понял, что по венам Джокера не просто тек первозданный хаос. Все чаще он ловил себя на том, что наслаждался самым безобидным образом компанией Джокера, помимо постоянного и безумного влечения к нему.

***

      Джокер сам признавал, что у него было много причуд. Некоторые из них вынуждали бровь Брюса приподниматься, другие оскорбляли самого клоуна: те мелочи, которые типичны для обычных парней, но выходят из образа террориста. И все же были причины для того, чтобы Джокер был относительно здоровым, способным человеком, тридцати с лишним лет. Были причины, по которым ему удавалось оставаться в живых и в хорошей форме.       Время от времени он занимался не террористическими проектами и криминальными идеями, а предавался своим причудам. Например, Джокер мог часами проводить в толпе людей. В такой момент никто его не раздражал, ему это нравилось. Прогулка по городу была для него и привычкой, и хорошим упражнением. Джокер не мог сосчитать, сколько дней он потратил, запоминая каждый кирпич и каждую трещину на тротуаре, каждого нищего и алкоголика. Злоупотребление спиртным предполагает низкую продолжительность жизни, и Джокер иногда укорачивал их дни, щедро даря выпивку, которая добивала цветущие циррозом печени. Он собирал жизненные истории этих алкашей.       Он просто любил быть везде и знать все, что нужно знать о Готэме. Он заходил так далеко, что проникал в компании или закрытые организации, просто чтобы стать ближе к каждой вене, в которой течет жизнь в этом городе. Ему нравилось знать все о жителях Готэма: что причиняет им боль, что заставляло совершать преступления, карающиеся смертной казнью, или разрушать собственную жизнь. Джокер, будучи сторонним наблюдателем, многому учился и при этом не позволял никому заметить его пристальное внимание. У него было много знакомых, которые помнили его под разными именами, развитая сеть контактов в каждом слое общества Готэма.       Сегодня Джокер уже побывал во многих старых местах, и теперь шел по коридору недавно отстроенной больницы Готэма. Прогулка переулками памяти, только сейчас он был одет в приличный халат и пальто, так как не был полностью уверен, что снова сойдет за рыжую медсестру. Не на глазах у двух телохранителей, развалившихся в комнате Софии Фальконе. Он кивнул им, схватился за планшет как ни в чем не бывало, убедительный в своем сияющем профессионализме, и вошел в стерильное замкнутое пространство, где лежало потрепанное тело Софии.       Хоть она выглядела неважно, ее лицо больше не было похоже на фарш. У нее никого не было, поэтому она развлекала себя какой-то мучительно нудной дневной телепередачей. Обнаружив присутствие злоумышленника, София повернула голову к двери и прищурилась.       — Ого, — сказала она.       Джокер закрыл за собой дверь и сунул свободную руку в карман незаконно присвоенного пальто. На удостоверении личности, украшавшем его грудь, была его фотография вместе со всей информацией, необходимой для того, чтобы считать его должным образом назначенным сотрудником больницы. Пока никто не ставил под сомнение его право находиться здесь. Джокер покачался взад и вперед на ступнях, улыбнулся, а затем поджал губы.       — Ты здесь, чтобы задушить меня подушкой? — спросила София и снова посмотрела на экран.       — Не-а, — Джокер сделал несколько шагов к кровати.       У него не было веской причины приехать в гости. Приступ любопытства вызвало исследование, которое они с Брюсом провели несколькими днями ранее. Брюс решил, что это принесет ему пользу, поможет восстановить свои позиции. Что может быть лучше, чем изучение врага? И потому он тщательно проанализировал всю доступную информацию о Софии. Большая часть документами была просто медицинскими записями. В отличие от более недавних данных, таких как план ее начинаний с тех пор, как она вернулась в Готэм, история болезни оказалась настоящим открытием.       Причина, по которой все это было организовано в аккуратную и всеобъемлющую базу данных, заключалась в том, что девушка по сей день из-за своего состояния получала всевозможное лечение во всех областях медицины. Для каждого врача, который брал ее под свое крыло, было важно понимать всю историю.       Джокер нашел довольно захватывающими сообщения о том, что ей вырвали все молочные зубы, как только они появились, чтобы она не прокусила себе щеки. Не менее занимательными были отчеты о гипнотерапии, предписанной ее отцом, которая в конце концов развила у Софии фобию потерять физическую неприкосновенность. Это помогло, когда ее постоянные зубы начали расти. Девочка провела большую часть своего детства в фиксирующих повязках и чуть ли не смирительных рубашках, пока не начала реагировать на терапию. Записей о психиатрических обследованиях было не так уж и много, но, по мнению всех, у Софии Фальконе не было какого-либо психического заболевания.       — Я здесь, чтобы проверить твои жизненно важные органы, — пробормотал Джокер и взял ее костлявое запястье в руку.       Он действительно почувствовал себя так, будто держал шланг насоса: ровная и автоматическая пульсация. И, что более важно, на пальцах не оставалось ни единой пленки отвращения. Ничего не оставалось.       Джокер выпустил ее руку и засунул свою в карман, задумчиво поджав губы и переводя взгляд на гипс Софии. Снова фиксация. Он взглянул на старые следы швов на внутренней поверхности ее руки, подтверждавшие историю, рассказанную Ягучи, которая казалась такой давней. Блокировка и фиксация, хорошо. Некоторое время он изучал ее лицо и не обнаружил следов душевного недуга. Возможно, психиатры на этот раз были правы.       — Поздравляю, ты… ну… настоящий труп, — сказал он и склонил голову.       — Я больше похожа на причудливую интерактивную 3D-инсталляцию, — пробормотала София, не отрывая взгляда от экрана.       Джокер закатил глаза:       — Угу. В любом случае, нет нужды убивать тебя, так что — хорошего дня, хм? Извини, я не принес цветы, может, в следующий раз.       Он развернулся на каблуках и направился к двери, оставив в одиночестве единственную надежную мафиози, которую когда-либо встречал. Сменив костюм врача на свою одежду в одной из умывальных комнат, Джокер покинул больницу, никого не потревожив.       София заснула через пару минут после того, как дверь закрылась. Ничто не вызывало у нее беспокойства.

***

      У Брюса было много таких, как сегодня, возможностей, спокойно исследовать то, что Джокер накопил в квартире. Например, можно было это сделать во время затянувшейся прогулки Джокера по городу. Не то чтобы безумец имел что-нибудь против того, чтобы Брюс перебирал его вещи, и не то, чтобы он сам чувствовал себя неловко, если Джокер при этом был рядом. Просто Брюсу по старой привычке больше нравились самостоятельные исследования.       Не так давно он узнал, что квартира изначально была убежищем какого-то высокопоставленного, теперь уже покойного мафиози, отсюда исправная и качественная сантехника, водопровод, электричество и даже телефонная линия, хотя та была отключена по очевидным причинам. Все обновления здесь делались в конце девяностых и, очевидно, работникам платили хорошие деньги и держали в страхе, чтобы те молчали о проживающих. С появлением же Джокера целый район был «приговорен» много лет назад, но, похоже, никто не собирался что-то с этим делать, и, по мнению Брюса, это было хорошо.       Стоя на крыше здания, в котором они жили, он мог оценить реалии такого места, как это — места, где вы вполне можете потерять жизнь и рассудок, и никто этого даже не заметит. Некоторое время назад он бы ужаснулся такой мысли, теперь же находил в ней утешение. Да, ему нужно немного утешения.       На днях он как хакер добыл и изучил медицинские записи Джокера из Аркхэма. Брюс в последнее время увлекся расследованиями прошлого значимых людей. Даже сейчас он чувствовал, что должен обладать этой информацией, и не сожалел о сделанном. Однако изучение методов, применявшихся в «терапии» Джокера, оказалось для него мучительным. Это были пытки, а не лечение.       Бэтмен вспомнил пустое лицо белокурой женщины, смотрящей на него с одного из экранов: доктор Харлин Квинзель, напоминающая Ильзу, Волчицу СС, по мнению Брюса. Он был рад узнать, что она закончила карьеру, став пациенткой Аркхэма. Но это произошло не сразу.       Возможно, Джокер нашел ее обширное исследование его сексуального влечения забавным, особенно с учетом того, что двухмесячные тесты ничего не дали, даже малейшего возбуждения, если в журналах Квинзель о ее прогрессе с пациентом была хоть какая-то правда. Прогресса не было, но выводы дамы были вполне удовлетворительными.       Квинзель поймали во время одного из ее «сеансов» и, поскольку сексуальное насилие не входило в процедуру терапии, с ней поступили надлежащим образом.       Брюс был совершенно уверен, что эта история и осуждение Квинзель были всего лишь дымовой завесой, чтобы отвлечь внимание от других экспериментов и пыток, которые проводились над Джокером. Но Бэтмен не смог найти многих файлов, которые должны были быть. Не было ничего, подтверждающего его теорию. Тем не менее, он нашел достаточно, чтобы перестать просматривать и уберечь себя от жутких подробностей.       Два месяца регулярных пыток не смогли сломить Джокера, это Брюс знал. Изучая вещи Джокера и наблюдая за ним каждый день, Брюс понял, что тот за человек. Теперь, когда он видел многие новые его грани.       Брюс застегнул куртку и посмотрел на вечернее небо. Это было красивое место, недалеко от набережной, и вид не был особо загорожен небоскребами. Бэтмен должен был признать, что пребывание здесь приносило такое же чувство безопасности, как и в старой бэтпещере с летучими мышами. Он не был там какое-то время, возможно, было бы неплохо вернуться и почистить пыль.       Брюс засунул руки в карманы только для того, чтобы почувствовать гудение мобильного телефона. Он поднес его к уху с улыбкой, которой больше не умел скрывать.       — Да?       — О, хорошо, значит, тебя не похитили. Где ты? — спросил раздраженный голос Джокера.       — Я на крыше, иди сюда.       Вход в здание был с другой стороны, и Брюс не видел, что Джокер вернулся домой.       — Крыша? Что ты там делаешь, на голубей охотишься? Не надо, я сходил в магазин, — голос звучал по-другому, указывая на то, что Джокер вышел из квартиры и теперь поднимается по лестнице.       — Просто иди сюда, — мягко сказал Брюс, все еще улыбаясь.       — Ну, я здесь, что теперь? — Брюс услышал скрип двери на крыше, повернулся и сунул телефон в карман, наблюдая, как Джокер отражает его жест.       В другой руке клоун держал пакет с семечками и, казалось, жевал. Он тоже улыбался, хотя выглядел усталым. Брюс больше не чувствовал зябкости, с каждым шагом, приближающим Джокера к нему, тепло в груди усиливалось, пока не распространилось по всему телу. Безумец был в нескольких дюймах от него и смотрел на него так, как умел только он.       Было так много вещей, которыми они ни с кем не делились; так много всего, чего не происходило никогда, кроме того времени, которое они проводили вместе.       Брюс наблюдал, как Джокер снял перчатки, бросил их на землю, расстегнул молнию на куртке Брюса и просунул руки под его рубашку, придвигаясь все ближе, пока не был надежно заключен в крепкие объятия, без которых Джокер не мог обойтись. Бэтмен усмехнулся, когда клоун уткнулся носом в его щеку, а затем в шею, вдыхая его запах и удовлетворенно вздыхая. Волна слабости прокатилась по телу, поэтому он сжал Джокера еще сильнее, сомневаясь, не сломал ли ему ребра, и поцеловал чувствительное место за ухом.       Прошло две недели совместной жизни. И безумие Брюса только усиливалось.