Кого любить?

Артемий открывает глаза, когда мурашки, разбежавшиеся по оставленным вне одеяла рукам, начинают ощутимо приносить дискомфорт. Вагон дремлет единым беспокойным организмом, будто все пассажиры резко впали в анабиоз, когда холод 31 августа наконец догнал быстро мчащийся поезд, с сожалением оставивший теплые юга страны. Следующая остановка — промозглый даже в это время года Город-на-Горхоне, и Бурах мог бы сказать, что уже скучает по комфортому курортному климату, но сердце в последние две недели тосковало по пасмурным и хмурым улицам, по оставленному дома быку и недовольным лицам пациентов, которых они со Стахом без сожалений свалили на одного Данковского, весь июль пробрюзжащего, что ни в какой отпуск ехать не собирается. Мишка, удобно устроившаяся у него под рукой, недовольно фыркает во сне, стоит Артемию попробовать сдвинуться с места, но тут же комкается в маленький клубок, состоящий из миниатюрных ручек и куклы, крепко сжатой между ними. Он натягивает на них с маленькой подружкой одеяло, в очередной раз оглядывая недорогую покупку — Артемий очень удивился, когда Мишка нашла себе игрушку по душе в придорожном киоске, где милая бабуля похвалила ее отросшие за год волосы и ласково посмеялась над прозвищем, отметив, что отец ее уж точно похож на папу-медведя (кого она имела ввиду — грозной тенью нависшего Стаха или неловко улыбающегося Артемия, выяснялось в долгих спорах, но вопрос так и не нашел ответа). Спичка, который уже пару дней жалуется на то, как поздно они приехали, и как отчаянно он не успевает подготовиться к школе, спит на верхней полке, такой же укутанный по самый нос и тихо сопящий, совсем не как взрослый почти-что-доктор-вот-уеду-от-тебя-в-столицу-еще-наплачешься. Тот факт, что половина учителей едет с ним в одном вагоне, Спичка благополучно упускает, предпочитая игнорировать нагло ухмыляющегося Стаматина, который вовсю шутит про интегралы и факториалы, снящиеся маленьким непослушным мальчикам в кошмарах. Артемий зевает. Его голодный желудок требует к себе внимания неприятной тянущей болью, и Артемий тянется к самой верхней багажной полке — спасибо родителям за отличные гены, даже напрягаться особо не приходится — выискивает шуршащий пакет с наспех набранной едой. Заварная лапша определенно не кажется хорошей идеей, но нормальную еду на себя тратить не хочется, дети проснутся голодными, а вот их вредностями Артемий кормить точно не намерен — не надо, наелись уже всякой гадости и пока без него жили, и пока он был слишком занят, чтобы нормально научиться готовить — теперь маленькие растущие организмы получают только по заслугам, и даже наглый, подкармливающий их конфетами Петр очень здраво остался отчитанным (насколько Артемий понял, подкармливать сладким он их от этого не перестал, но горящие глаза Мишки, которая все-таки напросилась на уроки рисования к испуганному Стаматину, едва ли не впервые самостоятельно завязавшая дружбу с взрослым, не входящему в ее маленькую семью, того стоили). По пути за кипятком Артемий оглядывает сонный вагон — вот он почти спотыкается о длинные-длинные конечности Рубина, который даже согнувшись, вообще не вмещается на полку, вот Юлия, закинув ноги на спящего Влада, приветственно кивает, отрываясь ненадолго от книги, вот Сабуров недовольно вздыхает под прикосновениями жены, которая отчаянно пытается намазать ему на обгоревшую спину сметану. Целый вагон самых разных личностей, которые уехали в отпуск вместе едва ли чудом — оставлять Горхонск на попечение тех, кто так и не смог выбраться, было страшно, но увлекательно — Блока выдернули с его дачи, чтобы подменил Сабурова, и каким-то образом выяснилось, что Аглая все это время была с ним, а Даниил, покраснев, отказался рассказывать, откуда он знает, где у Блока дача. Артемий машет рукой притихшему Петру — тот запутан где-то в брате и одеяле одновременно — и получает в ответ две одинаковых довольных улыбки, а после доходит наконец до заветного кипятка. В купе проводника шумно — Артемий улавливает громкие голоса Попутчика и Марка, которые спорят в очередной раз о чем-то, и из долгих монологов Артемий улавливает только «ненатурально», «глупо и слишком по-счастливому», «не умеешь ты, мой друг, дать героям передышку», «какие вообще к черту плацкарты в этом временном промежутке». О чем разговор Бурах не понимает, и понимать совсем не хочет — тот факт, что знакомое лицо Попутчика обнаружилось в проводниках итак смутно подпортил в свое время Артемию настроение, а хмурый и недовольный Марк, все бубнящий про отсутствие правдоподобности у данного сюжета, пытался испортить настрой каждому из них даже на пляжу. «Режиссерские замашки», — пожимали плечами друзья, и Артемий предпочел остаться такого же мнения. С горячей тарелкой Артемий спешит обратно — когда он возвращается, Стах уже не спит, потягивается на своей полке, ласковым и не предназначенным для других глаз движением поправляет на Мишке одеяло — Артемий, однако, успевает заметить, и мягкое «люблю» разливается у него где-то внутри, почти незадавленное. Они усаживаются друг напротив друга — молчат, чтобы не разбудить детей, и Стах привычным жестом достает вторую вилку, нагло лезет в тарелку к Артемию, заставляя их обоих недовольно фыркнуть друг на друга и тут же улыбнуться почти по-ребячески. На душе хорошо. Лапша кончается в два счета, и теплое приятное удовлетворение скользит у Бураха где-то внутри — Стах, немного помедлив, пересаживается, прислоняется к его плечу — Артемий чувствует, что руки у него замерзшие и тянется к ним ладонями, аккуратно берет длинные пальцы в свои, чтобы согреть. Подумав еще немного, целует ласково мазоли — Стах смотрит недовольно, но придвигается ближе. За окном скользит родная страна — Артемий не любит поэтику, но под боком у него сопят дочка и сын, а ладони вычерчивают круги на родной коже, и дышится Артемию легко-легко. Впереди — долгая хмурая осень, сопливящие пациенты и огромная куча работы, и лето кончается совсем, но факт этот не пугает — лишь бы люди вокруг были те же, лишь бы не кончались их привычные странности и глупости, а холода они как-нибудь переживут. И не такое случалось.