Полет за тысячу ли

5 сентября, округ Цзяннань, клиника Сюэ. Мо Вэйюй Говоря о Мо Жане, как о директоре, неправильно было бы сказать, что он являлся хорошим организатором или управленцем. Мо Жань умел давить, умел добиваться своего, умел убеждать и даже принуждать — хотя последний навык вообще входил в разряд инструментов, которыми пользовалась другая часть его «я». Эта другая часть характеризовалась чертами человека властного, даже деспотичного, и совершенно непримиримого ко всякого рода возражениям. И если остальные качества Того, кто не видит снов, Мо Жань вполне умело использовал в зависимости от ситуаций, то привычка бескомпромиссно стоять на своем после принятого решения была той чертой, которая проросла его насквозь. Это приносило в равной степени и пользу, и вред; поэтому, заняв пост руководителя собственной клиники, он, в первую очередь, озаботился подбором правильного персонала. Люди, работавшие в клинике Сюэ, будь то доктора или уборщицы, прекрасно знали, что спорить с Мо Вэйюем о его распоряжениях было чревато только и исключительно проблемами; поэтому задерживались здесь, в основном, люди, обладающие умением проявлять гибкость и терпимость. Но, поскольку невозможно было обойтись без обратной связи, каждый мог и должен был сообщать о проблемах, возникающих по мере работы с нововведениями. Это негласное общее правило касалось всего — от нового оборудования до нового пациента. За информирование сотрудников клиники отвечала Ло Сяньсянь, которая всегда работала честно и усердно, и потому уже через несколько часов все знали, как зовут пациента палаты 006, и что это пациент Мо Вэйюя. Что означало повышенную внимательность — обо всем, что скажет или попросит новый пациент, требуется сообщить через Ло Сяньсянь или лично Мо Жаню. Поэтому он успел получить смс от медбрата о том, что Чу Ваньнин покинул палату раньше, чем ему принесли еду. Это откладывало забор нескольких анализов, которые были чрезвычайно важны для ясной картины. Мо Жань едва успел попросить Ло Сяньсянь принести из столовой что-то перекусить на двоих, как телефон пиликнул снова. Сообщением Ши Мэя был подмигивающий смайлик. Ши Мэй умел быть загадочным, когда хотел, озадаченно подумал Мо Жань, когда дверь кабинета открылась и порог переступил Чу Ваньнин. Который выглядел как-то…очень хорошо. Неожиданно привлекательно. ...Красивым. Стандартные бело-серые штаны из мягкого хлопка держались так, будто их шили по индивидуальным лекалам; блекло-серого цвета рубашка на нём внезапно приобрела какие-то сложные пастельные оттенки, мягкими складками ткани скрадывая болезненную худобу. Даже бесформенный обычно свитер, который ему оставили, не висел мешком, а мягко пушился, обхватывая горло и запястья так бережно, словно ласкал. Контрольным в голову был яркий шелковый платок, переливающийся терракотовым и алым в блестящих черных волосах, угольными штрихами падающих на жесткий разворот плеч. Утро оказалось куда добрее, чем желал Наньгун Лю, подумал Мо Вэйюй, вдыхая медленно, задерживая воздух на пару секунд, и очень медленно выдыхая. Когда сердце перестало так очевидно взволнованно стучать, он снова перевел машинальный взгляд на пискнувший телефон. Второе сообщение от Ши Мэя гласило: «ему к лицу быть нашим пациентом». Ты ни черта не помогаешь, в панике подумал Мо Жань, и он не «наш», а мой. И когда это Ши Мэй успел оценить великолепный вид Чу Ваньнина?.. Против воли Мо Жань почувствовал обидный укол, и от всей души отправил все эти чувства своему другому «я». Голову тут же окатило отрезвляющей волной холодной ярости, после чего доктор Мо Вэйюй с чистой совестью захлопнул дверь эмоциям и вежливо улыбнулся вошедшему. — Хорошо, если вы уже готовы. Сейчас… Сейчас вы познакомитесь с Ло Сяньсянь, вот она, несет наш с вами завтрак. Сяньсянь, это мой новый пациент, его имя Чу Ваньнин. — по кивку вошедшей Сяньсянь он понял, что Чу Ваньнина она видит не впервые. — Можете со всеми вопросами обращаться к ней, если со мной нет связи. Сяньсянь с мягкой улыбкой поставила между Мо Жанем и Чу Ваньнином тарелки с двумя рисовыми лепешками на каждой. С краю красивым зигзагом лежал полупрозрачный развод финикового сиропа, темного и густого, будто мед. Рядом пристроились пластиковые вилки с сильно скругленными зубцами. Мо Жань подвинул одну из тарелок Чу Ваньнину, а вторую ближе к себе, и, как ни в чем не бывало, начал есть. В конце концов, это была его клиника; и не его вина, что пациент прибыл так рано, к демонам послав его законный выходной. Белый свитер делал лицо Чу Ваньнина ярче, а пушистый ворс смягчал режущее ощущение от недовольного выражения и мелких усталых морщин. В таком обрамлении ему шел даже гневный взгляд, который он обратил на Мо Жаня, и на который тот легким голосом ответил: — Вам стоит прислушаться к рекомендациям лечащего врача, то есть, моим. Дело в том, что мы обязаны взять у вас анализы, из которых некоторые просто бессмысленно брать на голодный желудок… Да, желудок остается голодным, если вы всего два раза укусите одну лепешку. Они свежие, их готовят здесь, а вам нужно подкрепиться. Смиритесь. Мо Жань прекрасно понимал необходимость сразу показать, какие правила особенно важно соблюдать; тем не менее, ему не хотелось быть излишне жестким. От Чу Ваньнина исходила уверенность, делающая его природную красоту еще более очевидной, и Мо Жаню сейчас она казалась до опасного неотразимой. Но, кроме этой очевидно привычной манеры держаться, за обликом Чу Ваньнина угадывалось что-то еще, чего Мо Жань пока не мог ясно идентифицировать, поэтому желал дать больше пространства, чтобы тот проявил себя. Мо Жань закончил со своими лепешками, как раз когда Чу Ваньнин съел половину первой, а Ло Сяньсянь принесла два стакана теплого зеленого чая. Он поблагодарил ее кивком, отдал свою тарелку, и, дождавшись, когда она выйдет, снова опустил руку в карман, бесшумно включая диктофон. — Пока вы доедаете завтрак, я продолжу краткий инструктаж. Вас определили в нашу клинику из центральной больницы с довольно скудным набором документов, так что нам помогут ваши любые уточнения — какие операции были в последний год, какие хронические заболевания имеются, на что у вас аллергия, и так далее. Разумеется, мы выясним все, что нужно, но на это потребуется время, которое вы могли бы нам сэкономить. Далее. У вас есть право на хранение личных вещей, вы можете заказывать покупки через наш сервер раз в месяц, если их одобрят, пароль от системы возьмете у Сяньсянь. В клинике есть компьютерный зал и библиотека, имеется тренажерная площадка, сад и столовая — вы можете свободно передвигаться в пределах нашей территории, то есть, не покидая ограждения, до семи часов вечера. После семи запрещено нахождение на улице, в девять часов комендантский час, что значит, до этого времени вам нужно быть у себя в комнате. Это строго отслеживается и я не хотел бы, чтобы какие-то недоразумения привели нас к необходимости обсуждать любые варианты на этот счет. Просто будьте в здании к семи, и в комнате до девяти, чтобы не пришлось о вас волноваться. Теперь по поводу расписания. Завтрак в восемь утра, далее лечебные процедуры, после — беседа с вашим врачом, потом свободное время, обед, тренировки и лечебные процедуры, занятия с врачом или на групповой терапии, ужин, осмотр, свободное время в комнате и отбой. Сейчас мы можем внести необходимые уточнения. Чем вы обычно занимаетесь? У вас есть хобби или то, на что обычно не хватало времени? Какие виды спорта вы предпочитаете? Чу Ваньнин Чу Ваньнин умел читать людей и отличал правду от неправды. Это не было изначальным умением, но выкристаллизовалось внутри, все отчетливее с каждым пробуждением. Он знает, что человек перед ним не лжет. Ждет, когда придет ожидаемая, знакомая ясность и ему обозначат задание, как было всегда. Но доктор Мо Вэйюй не спешит ее вносить, меняет привычные, подкожные алгоритмы, и Чу Ваньнин едва заметно хмурится. Тянет время, молча оглядывая кабинет. Что-то не так. Оценивает смешанную, где-то почти европейскую обстановку. Крепкая столешница из явно натуральной древесины, удобные кресла, современный монитор. И датчик камеры, что смотрит прямо на него из дальнего угла. Он присаживается напротив (кресло мягко, но настойчиво обнимает боками, точно оковами), так, чтобы краем глаза наблюдать за дверью. Тихие, легкие шаги в коридоре. Женские. Чу Ваньнин не чувствовал голода, но доктор Мо Вэйюй вознамерился настоять на своем. Смириться заставляет информация об исследованиях, Чу Ваньнин отламывает лепешку, окунает в развод сиропа. Тот слаще, чем он ожидал, и очень мягкий, тягучий. Свежий. Откуда поставки?.. Чу Ваньнин хмурится все больше с каждым словом инструктажа. Он не намерен надолго оставаться в клинике… в реабилитационном центре.  — Премного благодарен, — щурится он, отодвигая от себя тарелку, надрывает бумажную салфетку, тщательно протирая пальцы. Выпрямляется, забросив ногу на ногу, обманчиво-безопасно сплетенные пальцы обнимают колено. — Но это лишнее — я здоров. Я позволю вам убедиться в этом, после чего вернусь… — он коротко сглатывает, не желая признаваться — Чу Ваньнин не помнит, куда должен возвращаться. От темного ответного взгляда не по себе.  — Давайте проясним одну вещь, — говорит голосом спокойным и негромким Мо Вэйюй. — Вы обвиняетесь в убийстве и были признаны невменяемым заключением психиатров больницы Центрального округа Цзяннань, отчет об экспертизе прибыл ко мне вместе с вами. И с подписью директора Наньгун — а раз так, то, насколько я могу судить, об этом известно не только полиции, но и печатным изданиям, — доктор Мо Вэйюй смотрит так, словно то, что он видит, нравится ему все меньше. — Любой шаг за дверь клиники заставит относиться к вам, как к крайне ненадежному пациенту. Не говоря о том, что полиция будет вынуждена применить силу при задержании, от чего нам, вероятно, тоже придется вас лечить. Да, и еще… Сейчас ваше нахождение здесь — секрет для широкой общественности. Но переступив… порог, вы лишите меня возможности помочь вам. Вы понимаете, о чем речь?  — Обвинение в убийстве? Кому его предъявили? — тело подается вперед, локоть едва не сшибает стаканчик с чаем и тарелку с половиной лепешки, запачканной медом. Голову кружит, но Чу Ваньнин упрямо сжимает пальцы. Он не помнит ни убийства, ни тяжести оружия в руке, ни взгляда жертвы. — Зачем вам мне помогать? — он вжимает пальцы в бугорок ладони, унимая внутреннюю дрожь. — Деньги? Не заметил, чтобы ваша клиника в них нуждалась. Он вглядывается в темные глаза, в зрачках от просвечивающего сквозь шторы солнца пляшут лиловые отблески.  — Зачем бы, доктор Мо Вэйюй? В чем ваша выгода? Тот отвечает сразу, будто ждал вопроса или подготовится. Неприятно.  — В том, что вы сумасшедший, а я психиатр и у меня своя клиника; она максимально далеко от большого города и автомагистралей. В том, что вы подходите нашему профилю по возрасту, диагнозу и состоянию здоровья. В том, что вам нужна квалифицированная помощь, но охотников возиться с вами нашлось не так много, чтобы вам было из чего выбирать, — все это Мо Вэйюй перечисляет спокойным голосом, но под этой мирной гладью, он знает — глубокие омуты. — В бланке, с которым вы прибыли, указано лишь одно имя, и оно ваше. Почему вы сомневаетесь в том, кому предъявлено обвинение? Кровь отливает от лица и настойчиво стучит в висках, Чу Ваньнин вжимает ногти в ладонь до следов. Это совсем не похоже на то, что он ощущал раньше, это не процедуры, с которых он выйдет обновленным. Это… тюрьма? Взгляд из-под ресниц поблескивает лезвиями острых ивовых листьев. Если бы у него была хотя бы горсть… это бы ничего не решило. Не сейчас.  — Вы живете на свете немногим меньше меня, доктор Мо Вэйюй, — отчеканивает Чу Ваньнин, не делая попытки подняться, коль скоро любое движение при озвученном анамнезе приравняется к попытке нападения. — Обвинения фальсифицируют. Я спрашиваю вас о том, какое имя звучало в газетах. Неужели вам сложно дать ответ? Мо Вэйюй Взвизгивает ящик стола, являя стопку бумаг, еще теплых от принтера, край врезается в пальцы и Мо Вэйюй хмурится. Обычно он так не делает. Не вовлекается в эмоциональное состояние пациента, это дичь и непрофессионализм, что с ним сегодня не так?..  — Убедитесь сами, — стопка падает на стол. Бумаги прислали на почту вслед за пациентом, вовремя он попросил Сяньсянь их распечатать. — Я ответил на ваш вопрос, ответьте на мой. Почему вы сомневаетесь в том, на чье имя было выдвинуто обвинение? Чай, принесенный Сяньсянь, уже остывает, Мо Жань делает большой глоток, чувствуя, как весенняя горечь свежего урожая Те Гуанинь оседает в горле отрезвляющим спокойствием. Отодвигает тарелки в сторону.  — В документах не сказано, что вы когда-либо меняли имя. Упрямый пациент опускает ресницы, но следит цепко, зорко, пристально. Ищет в ящике пистолет или транквилизатор? Подцепляет верхний лист кончиками пальцев, пробегается по строкам. Бесстрастные распечатки являют собой вырезки из таблоидов, интернет-изданий и прочей «желтухи», к которой в обычное время Мо Вэйюй бы не прикоснулся.  — Крайне опасный для общества убийца гуманно признан невменяемым? — переспрашивает упрямый пациент, методично сминая в руке листок и поднимая взгляд. — Почему я сомневаюсь? А почему вы… взялись за мое лечение? Желаете известности, доктор? Когда все будет… закончено, — пальцы подхватывают стаканчик, он хочет не чая, а чем-то занять руки и не выдать растерянности. — Чего вы хотите?  — Прямо сейчас? Наладить диалог, понять, как построить ваше расписание, — честно говорит Мо Жань, почему-то это неприятно колет — видеть выражение растерянности на красивом лице, которое явно должно казаться бесстрастным. — Позвольте мне быть откровенным. Я не лучший врач, а в этом центре практикуется методы, признанные, как минимум, излишне новаторскими во врачебных кругах. Но они дают результат. Согласитесь сотрудничать — и эта статья может превратиться в клочок бумаги, перестав быть частью вашей биографии, но для этого придется потрудиться. Приложить усилия и позволить врачам делать их работу. В том числе и мне. Он забирает бумаги обратно, между ними снова темнеет пустая столешница. Это гнетет; лепешки с медом смотрелись лучше. — Расскажите мне последнее, что вы помните до того, как очнулись здесь. У вас были зарегистрированные имена, помимо имени Чу Ваньнин? Чу Ваньнин, человек, которого Мо Жань помнил, как учителя средней школы, хмурится, и по его лицу кажется, что такие простые вопросы действительно ставят его в тупик. «Вы все еще любите сладкое, Учитель?» — хочет спросить Мо Жань, и обещает себе, что спросит, если ему вдруг удастся отыскать след того человека из воспоминаний. Чу Ваньнин дергает уголком губ, будто задумавшись о чем-то невеселом. Но нет, у него не болит голова и кончики пальцев не двигаются в стремлении прикоснуться к виску.  — Золотые листья, — говорит он. — Я помню золотые листья. Что же до имен, — вот теперь лицо бесстрастно, этот пациент на удивление быстро приходит в себя, точно от его прибытия в клинику прошло не несколько часов, а дней, хотя успокоительными все еще тянет за ли. — Они были. Мо Жань подается чуть вперед, ощущая глупую надежду- вот сейчас… Но Чу Ваньнин тут же отрезает: - Не просите меня их назвать. — Золотые листья? Что вы имеете ввиду? — молчание, которым Чу Ваньнин запирается в глубине своего взгляда, непробиваемо. Мо Вэйюй вздыхает. Стоило больше отдыхать в последние три недели, тогда он не стал бы воспринимать выкрутасы нового пациента близко к сердцу. Глаза на секунду закрываются сами, и открывается взгляд другого — он хочет увидеть, и смотрит долго, целую минуту, не меньше. — Что ж, видимо, идея с сотрудничеством не находит в вас отклика. Осваивайтесь, разберусь с расписанием позже. Не видящий снов скребет тяжелой злостью по стенам черепной коробки. Чу Ваньнин, очевидно, не намерен пользоваться предоставляемыми возможностями, но это не страшно. У него есть время привыкнуть. — У вас остались вопросы? Чу Ваньнин долго молчит, а потом вдруг отзывается:  — Золотые листья и имя — все, что я помню. Почти все. Потому я был бы вам признателен, если бы вы предоставили в мое распоряжение бумаги, с которыми меня доставили сюда. — голос на пару тонов ниже. Волнуется? Наконец, осознает положение? Мо Жань оценивающе взглянул на Чу Ваньнина. Какова вероятность, что этот человек разбирается во всех обозначениях и сразу же поймет то же, что и сам Мо Вэйюй? Лекарства, которые щедро вводили ему на протяжении всего пути в клинику Сюэ, сами по себе не были чем-то специфическим — необычайным было именно сочетание и концентрация. И, конечно, постороннему, даже въедливому и заинтересованному, вроде Чу Ваньнина, неоткуда было бы узнать, что в очень немногих заведениях нужного профиля существуют аналоги, позволяющие достигнуть куда более долгоиграющего эффекта при меньшем сопутствующем ущербе. Благодаря своим собственным разработкам, уникальным и не всегда запатентованным, именно клиника Сюэ обладала нужными возможностями в самом широком спектре; проще говоря, если для удержания Чу Ваньнина требовался вредный и сложный коктейль из сильнейших транквилизаторов, то Мо Жань был практически единственным, у кого был шанс удержать такого пациента живым продолжительное время, используя собственную фармацевтику.  — В таком случае, выражайте признательность в понятной и доступной форме. Мы будем встречаться вечером и утром, в это же время. Вечерние сеансы короче, я не буду слишком тревожить вас вопросами; лишь удостоверюсь, что вы устроились с комфортом. Завтра начнем беседу с обмена. Вы получите копии документов, а взамен попытаетесь вспомнить… Детство, юность, родительский дом, учеба, работа — можете использовать любую информацию. Один лист — одно правдивое воспоминание, — Мо Жань сделал паузу, и все-таки решил сыграть ва-банк. — Если вы, например, вспомните, что любите сладкое, это подойдет в качестве разменной монеты, — он слегка улыбнулся, остро и внимательно глядя в лицо Чу Ваньнину и пытаясь по реакции понять, угадал или нет. — И ещё. Возьмите вот это, — Мо Жань, снова запустив руку в ящик стола, выудил оттуда простой черный пейджер с креплением к одежде и резиновым браслетом, и протянул Чу Ваньнину. — На нем почасовое расписание, также вы можете использовать его для срочной связи со мной. Мо Жань надеется, что жест выглядит обыденным — в конце концов, браслет — опознавательный знак пациента для пользования библиотекой и столовой. Дизайн этой модели слегка отличался от стандартного по цвету — чтобы любой сотрудник центра, будь то медбрат или уборщик, мог отличить пациента Мо Вэйюя от всех остальных. Так было легче отслеживать все, связанное с ним, из общей информационной массы. Пейджер было бы правильнее назвать телефоном, потому что он умел отправлять сообщения, хоть и казался допотопным.  — Если вы все поняли, пойдемте, — Мо Жань встает из-за стола, указывая на дверь. — Я провожу вас на обследование. Чу Ваньнин Мо Вэйюй смотрит на него, и взгляд, как свитер, что обнаружился в шкафу — чуть покалывает кожу, но оказывается неожиданно мягким. При словах о сладком во рту влажнеет, а зубы ноют едва заметно, словно после ледяной воды он глотнул горячего. Доктор Мо Вэйюй не производит впечатления человека, который мог бы воспользоваться информацией в иных целях. Пока не производит. Чу Ваньнин поднимается следом, перед тем, как переступить порог, оборачивается и они с доктором сталкиваются вплотную. Тот неприятно выше, у губ залегла упрямая складка, как у человека, привыкшего настаивать на своем. От него пахнет зеленым чаем и, совсем немного, дождем на свежих весенних листьях. Запах проходится по телу, окутывает на миг, пронизывая до мурашек и Чу Ваньнин едва не вздрагивает, добавив чересчур поспешно старую вежливую формулу раньше, чем успевает понять, что именно говорит.  — Пожалуйста, позаботьтесь обо мне. Мо Вэйюй Слегка старомодная речь Чу Ваньнина влияет на восприятие. Делает обращения чопорными, даже высокомерными, а он, возможно, выражает мысли в привычной форме — но кто привил такую форму? Родители? Фирма, где он долгое время работал? Они проходят по коридору мимо лифта, который Мо Жань игнорирует, следуя к запертой на электронный замок лестнице, на которой пусто, и совершать побег было бы удобнее. Но Чу Ваньнин спокойно идет следом, не делая попытки напасть или отстать. Мо Жань попытается вспомнить, так же ли говорил Чу Ваньнин из его школьных воспоминаний, и с раздражением понимает, что не помнит. Придётся выяснять опытным путём. Лестница заканчивается, он снова прикладывает карточку; дверь, открываясь, предупреждающе пищит. В кабинете диагностики, куда Мо Жань приводит Чу Ваньнина, пусто — пока они завтракали и беседовали, наступило время обеда персонала этого этажа. Гостеприимно распахнутое медицинское кресло пахнет дезинфицирующим раствором. У противоположной стены приютилась ширма. Мо Жань достает телефон и набирает короткое «заменишь мне медсестру? Мы на твоем этаже». Получив смайлик-кивок в ответ, Мо Жань улыбается краем губ и оповещает Чу Ваньнина.  — Мы немного опоздали, так что анализы возьмет наш физиотерапевт, он отлично это умеет, больно не будет. Садитесь, — он указывает на кресло, достает из шкафчика рядом чистые бланки и садится за стол, заполняя внешнюю карту. Дверь бесшумно жужжит на пружинах, край взгляда улавливает белое.  — Вот и он. Доктор Ши Минцзин, это мой новый пациент. Его имя — Чу Ваньнин. «Новый и уже очень упрямый» — добавляет про себя Мо Жань. Тот мгновением раньше послушно потянул вверх рукав, и вот резко опустил обратно, сжав губы в тонкую белую линию, а пульс - Мо Жань видит это невооруженным глазом - бешено частит над воротом свитера. — С вашего позволения, я предпочту подождать медсестру, — ровным голосом роняет Чу Ваньнин. Стоп, что? Мо Жань против воли вскидывает брови. Он видел всякие проявления беспокойства, капризов, фобий и других отклонений, которые кажутся простому обывателю странными, глупыми и несущественными, но это сейчас…даже не с чем сравнить. Чу Ваньнин контролирует себя, но откуда вдруг такая сдавленная агрессия?  — Вы же ранее проходили медицинское освидетельствование? Получив невербальное подтверждение, Мо Жань, сузив глаза, смотрит в упор, не собираясь пропустить ни единой реакции — похоже, обследование может сказать больше, чем он ожидал. — Сделай все быстро, — бросает он застывшему у двери Ши Мэю и тот, кивнув, достает спиртовую салфетку, протирает руки. Ши Минцзин Вечер переходит в спокойную ночь, спокойная ночь заканчивается долгим утром, которое сейчас, сверкая лучами, бьется в стекла кабинета, отражаясь в металлических деталях оборудования. Несмотря на то, что Ши Мэй почти не спал всю ночь, настроение с каждой минутой только улучшается. Он видел этого человека в каталке, но не был уверен, что узнал. Тогда человек любезно ошибся дверью, чтобы Ши Мэй мог легко уточнить — да, точно он. Не совпадение, не ошибка. Да и как ошибиться, видя такое красивое лицо. Теперь его чудесный новый знакомый лежит, словно специально поданный Ши Мэю на удобном подносе из медицинского кресла. В идеале не хватает только ремней, но Ши Мэй не привередлив.  — Пожалуйста, не волнуйтесь, я буду очень аккуратен. Ши Мэй улыбается, подходя к столику с пробирками, распаковывая стерильные иглы и совмещая с трубками и шприцами. Мо Жань, сидящий за столом, уже успел включить все, что нужно, и теперь сидит, уставив на куклу рентгеновский взгляд весом в пару килограмм. Ши Мэй мысленно усмехается — кукла не знает, как вести себя с их директором. Если бы знал, ни за что не стал бы настаивать. Прямая конфронтация только все усугубит, Мо Жаня лучше просить, наводить издалека, мягко и ненавязчиво. Откуда бы кукле знать подобное о людях? Пусть набьет свои шишки.  — Прошу, закатайте рукав на правой руке выше локтя. Набрав два шприца и дождавшись отклика приборов, Ши Мэй садится на стул напротив пациента, и лицо куклы, отвернувшейся от него в сторону Мо Вэйюя, оказывается гораздо ближе. Ши Мэй вдруг чувствует, что не был готов к чему-то, многого не знал. У куклы всегда были такие длинные ресницы? И выразительные брови нахмурены, будто в кабинете неприятно пахнет, но даже запах лекарств еще не успел распространиться. Такое ощущение, что кукле неприятен сам Ши Мэй. Это возможно?  — Ну же, протяните руку. Ему внезапно хочется развернуть голову куклы и всмотреться в пустые красивые глаза, убедиться, что их живой блеск — лишь игра света. Ши Мэй спокойно смотрит и излучает доброжелательность, но в голове твердит снова и снова — посмотри на меня, посмотри, посмотри. Ему хочется провести пальцами по чужому лицу, но Мо Жань сейчас заметит даже тень лишней мысли, поэтому нужно быть предельно собранным, так что Ши Мэй ждёт. Чу Ваньнин Отчего-то то, как медленно, тщательно салфетка скользит по девичьи-изящным пальцам, вызывает у Чу Ваньнина ощущение леденящей неприязни. Он видел это? Знает это? В голове на миг взрывается гул голосов, на периферии зрения что-то вспыхивает коротко, гул становится громче и Чу Ваньнин сосредотачивается на голосе Мо Вэйюя, на серебристых боках ручки, что тот вертит в пальцах - спокойствие, как бы ни хотелось вскочить с кресла или вцепиться в подлокотники. Что? Освидетельствование? — Проходил, и предпочту подождать, — произносит он с нажимом. Нельзя выдавать собственных слабостей, но он не хочет позволять себя касаться. Не станет позволять. Не этим пальцам. Чужой голос течет не медом, а каплями янтарной смолы по изрезанному трещинами древесному стволу, коснись пальцами — увязнешь, коснись взглядом… Нет, Чу Ваньнин не станет смотреть. Слова настойчиво бьются в виски, как огромные ночные мотыльки в настольную лампу. «Закатайте рукав». «Протяните руку». Нет… нет. Он резко очерчивает взглядом палату. Еще одна камера, просвет в жалюзи… На ширме в углу плещет рисованными волнами пруд. Он поднимается рывком, отступает на шаг, другой, третий. Он не даст к себе прикоснуться. — Прошу простить мою стеснительность, — Чу Ваньнин будто со стороны слышит глуховатый голос, отступая за ширму. Все зависит от того, кто подойдет. У него десять мгновений, девять, восемь… Сердце стучит так часто, что любая кардиограмма покажет отклонения. Но пусть обладатель медоточивого голоса не смеет приближаться. Чу Ваньнин этого не допустит. Мо Вэйюй В голове на грани слышимости что-то звенит перетянутой струной. Не видящий снов рвет и мечет в желании приструнить, доказать власть, согнуть и сломать, если понадобится. Мо Жань не спал по-человечески ровно двое суток перед тем, как на три часа закрыл глаза, чтобы проснуться от звонка Наньгун Лю. С того момента все идет так, словно вместо своей клиники он оказался в дурацком ток-шоу. Серьезно?.. Ему хочется заорать, пинком отшвырнуть ширму, взять за тонкое запястье, толкнуть на кресло-кушетку, и держать, пока Ши Мэй, зная сценарий, не введет оба шприца, приготовленные как раз на такой случай. Хочет смотреть, как Чу Ваньнин поймет, что все его капризы бесполезны, что своим нравом он только ухудшил свое положение, лишив себя привилегий, которые и так достались ему только милостью того, кто заправляет здесь всем… ...Что я несу?.. Мо Вэйюй представляет себе лицо Чу Ваньнина в тот момент, когда тот поймет, что его не станут слушать — просто принудят. Мо Жань не психолог, чтобы обеспечивать комфорт, он директор негосударственного медицинского учреждения и практикующий врач с одной из самых поганых репутаций в кругах коллег. И не обязан ждать, пока Чу Ваньнину надоест капризничать — но что-то внутри него сопротивляется, словно в глубине души Мо Вэйюй внезапно решил, что так просто нельзя. Не с Чу Ваньнином; ни сейчас, ни потом. Он не хочет видеть выражение лица Чу Ваньнина, когда тот поймет, что его не станут слушать, что он… один. Мо Жань недавно обещал его вылечить.  — Да господи боже… — бормочет Мо Жань, мысленно с размаху бьет свое второе «я» поддых, потому что и без него проблем хватает, и, подойдя к ширме, отодвигает её, бросая Ши Мэю через плечо. — садись и записывай. Ши Мэй не двигается с места непозволительно долго. Сегодня что, все решили, что он переродился в тело пятнадцатилетнего себя, когда ему еще кто-то мог указывать и возражать?!..  — Нет у меня времени ждать, — говорит Мо Жань, глядя на Чу Ваньнина. — так что садитесь в кресло и не создавайте мне препятствий. Он ведет Чу Ваньнина, удерживая за запястье — оно именно такое тонкое и выточенное на ощупь, как он представлял, и это что-то плавит внутри — дожидается, пока тот сядет в кресло, вытягивает его левую руку и закатывает свитер до самого плеча; тот едва не трещит. Салфетка пахнет спиртом, он протирает ей нежную кожу на сгибе, свои руки оставляя преступно нестерильными, но если сейчас кто-нибудь еще начнет диктовать ему условия, психиатр потребуется самому Мо Вэйюю. Ему везет, и он находит вену сразу — или это Чу Ваньнин недавно так напрягал руки, что ее не понадобилось искать?  — Сидите спокойно. Мо Жань ждет, пока кровь по трубке доберется до пробирки, затем вытягивает иглу, прижимает проспиртованный ватный тампон, рукой Чу Ваньнина удерживая его на нужном месте, а затем приступает к остальному. Ши Минцзин Ши Мэй ждет, не препятствуя, когда кукла вскакивает с кушетки и убегает за ширму, будто там может спрятаться. Не от него, от Мо Жаня. Ха. Это действительно забавно. Но они проходили это много раз, и Ши Мэй знает, как Мо Жань действует в таких случаях. Чем больше ему перечат, тем более жестоким он становится, ломая любое сопротивление и донося до каждого — ему нельзя навязывать свои условия. Тем более, какой-то новый пациент из ниоткуда... Ши Мэй ждет своё любимое представление. Ломать — особое удовольствие, и он его искренне любит, как хорошее вино в хороший вечер под хорошую атмосферу; но Мо Жань делает это куда эффектнее. Он не смотрит, когда Мо Жань быстрым шагом проходит мимо него к ширме, но держит шприцы наготове — он любит этот момент. Он уже предвкушает, как это будет — как кукла будет беспомощно брыкаться под сильными руками Мо Жаня, как будет метаться его гаснущий взгляд, когда лекарство разнесется по телу ватной слабостью. Как он будет смотреть на Ши Мэя, когда тот будет прикасаться к нему сквозь такой очевидный протест? У куклы вообще может быть такая эмоция? На что она похожа? Это напоминает чувства реального человека, или нет? Не терпится увидеть. Голос Мо Жаня ударом мифического меча врезается в мысли, напополам разбивая представление Ши Мэя о происходящем. Что?.. Тело привычно слушается, Ши Мэй запоздало понимает, что вот он-то прекрасно приучился слушать этот голос, подчиняться. Искать обходной путь. Он ищет, пока берет ручку, продвигает к себе бумаги, записывает показания, которые Мо Жань отрывисто диктует. Он не смотрит на куклу. Ему кажется, во взгляде куклы может мелькнуть победное превосходство. Это невозможно, он знаком с природой процедуры, которая стирает костяк личности и создает заново по нужному лекалу. Но сейчас...сейчас все идет не так.  — Готово, — сухо говорит он, закрывая карту обследований. Ждет, пока кукла покинет комнату, чтобы выяснить, какого черта только что произошло. Когда кукла проходит мимо него к выходу, он все еще не поднимает голову, уставившись на имя. Чу Ваньнин. Ты только все усугубил, думает Ши Мэй, мысленно говоря это прямо в приоткрытые тонкие губы. Ты не спасся, но поднял ставки. И тебе придется очень дорого платить. Чу Ваньнин Чу Ваньнин замирает за ширмой, и не думая раздеваться. Если доктор Ши Минцзин вздумает приблизиться — ширма полетит прямо на него. Чу Ваньнин впервые за долгое время не думает о последствиях. Время замедляет ход, секунды становятся минутами, медленными тягучими каплями в водной клепсидре, тело подбирается в ожидании прыжка — если доктор Ши Минцзин посмеет сделать шаг, он ударит, и все равно, что будет дальше. Опомнись, что ты творишь, они признают тебя невменяемым, ты навсегда останешься здесь. Любой исход лучше, чем дать прикоснуться, дать прикоснуться… Теплые пальцы обвивают запястье, сжимаются вокруг и волна облегчения накрывает с головой, такая сильная, что подгибаются колени. Мгновением позже проступает лицо Мо Вэйюя — кажется, в темных глазах злость, и немного — тревога, с раздражением напополам. Он тянет его к креслу и теперь Чу Ваньнин не сопротивляется, садится даже слишком поспешно. Горло вновь сжимает, но уже не удушьем, и он, моргнув, наблюдает сосредоточенно, как густая, темно-алая кровь наполняет пробирку, вновь дыша на счет. Отгораживается от пристального взгляда, сосредоточившись на другом. Теплом. Боги свидетели, он не знает, почему у Мо Вэйюя такой взгляд, в который хочется всматриваться. Наверное, это от лекарств и на самом деле в нем ничего особенного. Позже, вернувшись в воспоминаниях в это утро, отщелкивая мысленные кадры, он заметит еще кое-что. То, как изменилось ощущение от доктора Мо Вэйюя — словно тот хотел применить силу, но отчего-то передумал в последний момент. Сейчас же он отсчитывает секунды, дожидается кивка, означающего «это все» и, прижав кончиками пальцев резко пахнущий спиртом кусочек ваты, покидает кабинет. Вздох облегчения едва не срывается с губ, но Чу Ваньнин удерживает себя. И произносит одними губами, уже оказавшись в коридоре, где никто его не услышит:  — Спасибо.