***
Первое время Герда отказывалась от еды и в штыки воспринимала любые попытки Удо позаботиться о ней. Она требовала, чтобы её сиделкой вновь стала сестра милосердия, которая ухаживала за ней в лазарете. И пусть та малодушная девчонка ей не особо-то нравилась, но она хотя бы была человеком. Вот только, как и ожидалось, фейри оказался глух к её требованиям. А вскоре и к её протестам. — Не смей ко мне прикасаться! — голос звенел от ярости, хоть при этом и звучал до невозможности слабо. Удо коротко и оценивающе глянул на искажённое ненавистью лицо Герды, едва заметно вздохнул и поставил принесённый деревянный таз с горячей водой на табурет возле кровати. — Тебе придётся с этим свыкнуться, — бросил он, скрываясь в кухне, затем вернулся, держа в руках два глиняных сосуда, источавших аромат трав, и кусок махровой ткани. — До тех пор, пока ты не будешь сама в состоянии о себе позаботиться. — Оставь меня в покое! — вновь попыталась воспротивиться Герда, хотя и понимала, что её слова проигнорируют, воспользуются недвижностью. А ведь в предыдущие разы ей удавалось отстоять свою неприкосновенность, но что изменилось сейчас? Или точнее: почему именно сейчас, а не с самого первого дня пребывания в этом доме? Удо легко сдёрнул одеяло, складывая и убирая в сторону, затем осторожно вытащил из-под Герды грязные простыни, оставляя её лежать на скрывавшемся под ними брезенте. На крики, ругань и проклятия девушки он не обращал ровным счётом ни какого внимания. Как и на её наготу. Добавив в воду немного травяного настоя, Удо принялся обтирать тело Герды, стараясь ненароком не задеть когтями испещрённую красными пятнами и полосами кожу. Мысленно он отругал себя за то, что дотянул до раздражения и пролежней, потакая девушке в её сумасбродстве и давая, как он думал, время на осознание новых реалий. Процедура была не из приятных: мало того, что кожу щипало так, будто бы на свежую рану соль насыпали, так ещё и чувство стыда и беспомощности с головой накрыли. Кукла безвольная, ни на что не способная и в полной власти врага. Герда зажмурилась, прикусывая губу до крови и не в силах сдержать слёз отчаяния и гнева. Шеи коснулось что-то тёплое и мягкое, скользнуло к позвоночнику, царапнуло случайно. Герда резко распахнула глаза, и хоть картинка из-за слёз была не чёткой, она всё же разглядела нависающего над ней Удо, смежившего веки и держащего её за шею. А где-то на периферии был виден свет, непонятно откуда исходивший. По позвоночнику медленно растекалось тепло, то притупляющее боль, то возвращающее её тысячью иголок. Герда выдержала лишь три таких волны, а после, коротко вскрикнув, потеряла сознание. Удо осторожно убрал ладони, отстранился, и обессилено осел возле кровати. Он не владел магией столь же искусно как Борра, и уж точно не мог сравниться с Малефисентой, но кое на что всё же был способен. Да и целебные мази готовить умел. Позволив себе минутную передышку, Удо поднялся на ноги. Предстояло обработать воспалённые места мазью, постелить свежие простыни и укрыть девушку одеялом, чтобы та не замёрзла. А ещё придумать способ, как Герду накормить, пока она окончательно не превратилась в скелет, обтянутый кожей.Глава 2
18 марта 2022 г. в 20:08
— Моё имя… — начал Удо, подходя ближе к кровати.
— Не имеет для меня никакого значения, — грубо закончила за него Герда. — Для чего я здесь?
— Для того чтобы вновь обрести возможность ходить, — ответ прозвучал как само собой разумеющееся, будто бы и не могло быть иного.
— Чтобы до плахи дойти на своих двоих? — Герда искривила губы в нервной улыбке, озвучивая поселившиеся в сердце страхи.
Удо покачал головой.
— Нет, о казни и речи не было…
— Ложь! — она вновь оборвала фейри на полуслове.
— Будет суд, — всё же закончил Удо. Скрывать этого он не собирался, девушка должна была знать, на каких условиях её перевели из временного лазарета, и что её ждёт по окончанию лечения.
Сжав губы в тонкую полоску, Герда отвернулась от фейри. Всё же она была права: они не хотят казнить недееспособную калеку, она нужна им относительно здоровой. И пусть тот факт, что Малефисента наверняка могла излечить её взмахом руки, выбивался из общей картины, Герда окончательно уверилась в своей догадке.