— Седьмой? — женский голос вновь и вновь окликает одного и того же человека, в поиске осматриваясь по стороне. — Седьмо-ой? Ну и где же ты, придурок…
Лишь замечая тонкую, схожую чем-то с небольшим столбом фигуру, Ди в спешке метается в ее сторону, в миг оказываясь около. Седьмой зажимается. Вновь. Видно, что он ни на какой разговор не настроен, только отворачивается от девушки безмолвно, кратким механическим жестом поправляя маску. Он снова пытается сдержаться. А потому вокруг и осело мутным туманом покрывшее все помещение напряжение, которое полыхает в Седьмом с новой, огромной силой.
— Седьмой, слышишь же меня? — Ди едва успевает коснуться сжатого плеча, как парень одергивает его, делая шаг в сторону. Не хочет подпускать ближе. — Я понимаю, что ты не в лучшем состоянии сейчас, демоненок, но давай ты просто присядешь и вдохнешь полной грудью?
Седьмой, кажется, бросает украдкой взгляд на девушку около него, пару секунд затрачивая на размышления о ее просьбе, но увидев поблизости невысокий, для него в особенности, столик, послушно выполняет ее, направляясь к нему. И вновь усаживается в закрытую позу, словно пытается огородить себя от мира всего, а хотя, может, наоборот, мир от себя?
— Вот так, — Ди уже мгновенно светится из-за того, что ее наконец услышали, появившись перед ним. — Давай кое-что попробуем, Седьмой, — парень поднимает голову, искренне стараясь расслышать чужой шепот, но выходит только малосвязными отрезками благодаря неумолкаемому, трепетно трезвонящему в ушах звону. — Можешь дать свою руку? Перчатки можешь не снимать… Ну, ладно, — девушка берется за чужую ладонь, прежде чем Седьмой успевает среагировать, бережно обвивает ее своими пальцами, внимательно наблюдая за вздернувшимися бровями на маске, что напротив. — А теперь попробуй глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть.
— Что ты делаешь? — сдавленно произносит Седьмой, растерянно метаясь взглядом с пола на свою руку.
— Глубокий вдох и выдох, Седьмой, — требовательно повторяет Ди, из-за чего парень на мгновение настораживается, но, крепче взявшись за достаточно маленькую в сравнении с его ладонь, старается расслабить напряженные грудные мышцы, шумно вдыхая пропитанный вкрадчивым запахом, чем-то схожим с петрикором, хоть и казалось бы, откуда ему тут взяться? — Молодец, выдыхай, — уже гораздо более мягким тоном произносит девушка, наблюдая, как Седьмой тянется к ее ладони второй рукой, берется за нее осторожно, закрывая в надежном замке, что умиляет Ди безумно, пусть и виду подавать она не собирается. Не хватало еще в очередной раз пробудить только-только усмирившуюся агрессию Седьмого.— Хорошо, делай так, пока не успокоишься. И руку мою отпускать не стоит, — будто он собирался. Нет, только сжимает ее трепетно уже обеими ладонями, продолжая повторять выполнение просьбы девушки, сам почувствовав, что такой метод отлично на него работает.
Седьмому впервые кто-то помогает успокоиться, отчего непривычно, в какой-то мере пугающе. Ему всегда помогает прятать эти эмоции надетая на него маска, что скрывает под собой его усталое лицо, которое опаляет легкий огонек прямо сейчас, распыляя бледно-алый оттенок по щекам. Спокойное, размеренное дыхание продолжается вплоть до момента, пока этот язык пламени не потухнет, скроясь за привычной безэмоциональностью парня.
Именно в такие моменты Ди очень нравится наблюдать за действиями Седьмого. Она знает, как тому тяжело иногда приходится и как долго он порой терпит, держит себя в руках, пока все в один момент не слетает с катушек, буйным ураганом очерчивая все живое около него, который тот спешит упрятать от людей. У Седьмого есть эмоции, чувства. Он такой же человек, как и все, но пугает другое. Его безразличие к большинству работников и компонентов в «LABELCOM» не наигранно.
— Ты долго еще мою ладонь трепать собираешься? — как бы того не хотелось, Леша простоял абсолютно спокойно порядка трех минут, позволив с силой вцепиться в собственную ладонь и не отпускать, иногда неосознанно стискивая до болезненного нытья. — Сломаешь же сейчас.
А Седьмой и вовсе улетучился куда-то в прострацию, сконцентрировавшись лишь на своем дыхании и опоре в виде чужой ладони. Ему стало спокойнее, гораздо. Черти внутри, выгрызающие медленно и мучительно глотку изнутри наконец утихомирились, с недовольством вернувшись в свою клетку, но с явным любопытством ожидая следующего раза, когда стальная дверь распахнется и Седьмой не будет в силах сдержаться.
Ему трудно выпустить ладонь из собственной хватки, потому что подсознательно остается страх, что обрамленные бордовым пламенем бесы вновь опалят собой грудь, прежде чем впиться в нее острыми когтями.
— Слушай, меня вообще не прикалывают твои эти пидорские замашки, — Щербаков старается вывернуть крепко-накрепко скованное длинными, похожими на цепи пальцами, замечая, насколько сильно его держат. — Сначала убежал с какой-то бабой непонятно куда, перед этим неплохо так херанув по моей двери, а теперь приходишь непонятно, то ли на грани истерики, то ли раздражения, как в драматичном сериале каком-то. Давай еще иди ко мне, я тебя обниму и по головке поглажу.
Седьмой, пусть и с неохотой, но высвобождает чужую ладонь из своей, вместо этого теперь непонятливым взглядом окидывая стоящего мужчину из-за последней сказанной им фразы. А Леша даже моргнуть толком не успевает, как к нему прижались, осторожно взявшись за мигом напрягшиеся плечи. На мгновение у него что-то щелкает в голове, прежде чем он полностью осознает произошедшее. Кажется, кто-то не совсем правильно понял его сарказм, заместо этого исполнив сказанную в шуточном тоне просьбу.
— Я же не всерьез сказал это, — взгляд растерянно метается из стороны в сторону, пока Щербаков ищет место для собственных рук, которые так внезапно стали мешаться из-за чужих действий. — Ты реально тупой или просто мозги мне поебать решил? — вроде и отталкивать не так уж прилично, особенно зная, что за это можно и электрический разряд в шею получить, а вроде и какого хуя этот мудак себе позволяет. — Даже не знаю, чего мне больше хочется — просто толкнуть тебя или по ебалу дать заодно.
И игнорирование в ответ. Леша беглым взглядом скачет по помещению. Хорошо, какого хера происходит сейчас? Щербаков редко был против объятий, пусть и с незнакомыми осторожничал, но в этот момент его буквально врасплох застали. С другой стороны, у этого должна ведь быть причина, да? Седьмой явно не горел желанием обнять его просто так, да и Алексей вряд ли бы вытерпел подобное.
Чужое дыхание едва уловимо, но ощущаемо. Седьмой дышит равномерно, полной грудью. Щербаков прикрывает глаза, пусть и с неким недовольством, но смиряясь с ситуацией. Отпускать его не собираются. Но все тело передергивает от осознания, что он ощущает что-то приглушенное, отдаленное, медлительно подступающее все ближе. И это нечто кажется чересчур приятным, отдающим слабым холодком, как кофе со льдом.
— Что это? — Леша сводит голос в шепот, сам же не осознавая этого, но будто так и нужно, потому что Седьмой молчит пару секунд вновь, прежде чем заполнить помещение шумным выдохом.
— Если ты про то, что я думаю, то моя энергия, — Седьмой притесняется ближе, что хоть и вызывает небольшой дискомфорт, но он не перегибает. Удивительно. — Так она ощущается вблизи. Твою я тоже чувствую.
— А можешь, как бы, не жаться ко мне? — Щербаков заводит руку назад, уже привычно берясь цепко за один из рогов на маске, чтобы, все же, отпихнуть от себя прижавшегося вплотную мужчину. — Я еще не готов к такому. Не торопи наши отношения, — отшучивается Алексей, хоть в голосе прекрасно слышатся легкие ноты волнения.
Седьмой с немым вздохом отстраняется, шагнув пару раз назад. Неловко. Причем обоим. Леше в очередной раз из-за странности поведения его так называемого «партнера», чье настроение колесит непонятно по какому направлению. И Седьмому как раз из-за этого. Он, по собственным наблюдениям, редко так терял голову, в одном дне уместив в себе кучу эмоций. Хотелось спихнуть всю вину на Щербакова, у которого с этим дела обстояли не лучше, но хотя бы обосновано. А Седьмой просто потерял себя. И от этого чувство вины с огромной скоростью нагнетало.
Седьмой складывает руки на груди. Что там у него в голове творится, Алексей даже предположить не может. Знает только, что он непредсказуем абсолютно и это определенно в дальнейшем будет сбивать. На момент Щербаков задумывается, каково было той бывшей напарнице Седьмого, да и каким образом она так спокойно общается с ним, будто не обращая внимание на безразличный, охладевший тон в ответ. Значит, знает его давно и привыкнуть смогла. Но Алексей не уверен, сможет ли он. Бесспорно, в мире множество странных людей, да и многие из них попадались Щербакову на его жизненном пути, но этот случай слишком другой. Седьмой не похож ни на кого из них. Потому что все они казались тупыми абсолютно во всем, а Седьмой… Седьмой обладает знаниями в определенных сферах точно и на тупоголового не слишком-то и похож. Может, он просто не большой фанат общения с людьми? Да хер его знает. Но свои предположения Леша остановит именно на этом моменте.
— И я не за этим пришел, — Седьмой резко сводит тему, возвращая свой привычный, каменный в какой-то степени тон голоса, пока он неспешно обходит рядом стоящего мужчину, оставаясь лицом к выходу. — Сейчас уже достаточно поздно. Тебе стоит поспать, если нет желания проснуться с усталостью во всем теле. Завтра тяжелый день.
— А можно вопрос, мне хотя бы часы дадут, или только ты будешь информировать меня, который сейчас час? — Щербаков окидывает мимолетным взглядом комнату, в очередной раз убеждаясь, что ничего похожего на прибор измерения времени, здесь нет. — И что ты имеешь в виду под «тяжелый день»? То есть вот этот был прям, бля, легче некуда?
— Спокойной ночи.
А вот от такого Седьмого взвыть хочется из-за колко закипающей в груди агрессии, которую сдержать-то можно, но неприятный, забившийся в горло ком остается тяжелым осадком. Леша ничего отвечать не собирается, лишь сдавив до мелкой дрожи ткань на собственной толстовке, пока Седьмой вновь скрипит сталью, прежде чем беззвучно выскользнуть из комнаты, оставляя Щербакова наедине с собой.
— Заебись, — кратко описывает ситуацию мужчина, усаживаясь на собственную кровать устало.
———
— Иди ко мне, — нежный женский голос подзывает поближе, манит к себе, как сладко вьющаяся песня, за нотами которой мальчик послушно следует к девушке. — Давай я тебя обниму, малыш, ты заслужил.
Покрытые болезненно жгучими порезами руки тянутся к ней, пока алая кровь мелкими каплями стекает вниз, звонко разбиваясь о мраморный пол, на котором могло бы застыть целое бордовое пятно, напоминающее о пульсирующей в теле нескончаемой боли.
Измученный мальчик буквально падает в воздушные объятия девушки, едва цепляясь за ее плечи маленькими ладошками. Как же невыносимо. Хочется плакать. Забиться в угол и истерично зареветь, как бы это сделал самый обычный ребенок. Но мальчик знает, что ему нельзя, что если он заплачет, то все станет гораздо хуже.
Тонкие женские руки обвивают его худое, крохотное тельце, прижимают к себе мягко, по головке успокаивающе гладят, но не помогает. Боль сильнее. Она жерлом пожирает малыша изнутри, грызет глотку беспощадно, заставляя биться в нехватке воздуха. Ему страшно. Не от происходящего, а из-за того, что подобное происходит с ним почти каждый день.
— Ты хорошо справился, — ведет пальцами по гладким, смольным волосам, чувствуя, как мальчик содрогается от каждого, даже невесомого касания, только сильнее прижимаясь к чужой груди. — Очень больно? — еле как кивает, вызывая у девушки легкую улыбку. — Хорошо, малыш, все хорошо, — подхватывает его руками надежно, поднимаясь с колен. — Скоро все закончится, и боль пройдет.
Она несет его куда-то, а мальчик не надеется ни на что. Боль пройдет, но лишь на какое-то время, позволив наконец насладиться наполняющим легкие кислородом, но затем возвратится с новой силой. Все как и всегда.
Он осматривает израненные руки, располосованные алыми рваными линиями, на которых без остановки появляются такого же оттенка капли, стекающие горячим следом вниз, сплетаясь с оставшимися следами рядом, становясь похожими на кровавую паутину, которую замотали на всей руке.
Больше всего выделяется огромный порез на тыльной стороне правой ладони, через который, если постараться, можно разглядеть едва заметные сухожилия с мелькающими белоснежными костями. Жутко. От одного только вида подобного подташнивает, особенно такого маленького ребенка.
— Какой огромный порез, — девушка берет совсем маленькую по сравнению с ее ладонь, с таким же интересом рассматривая рану. — Как мне жаль, малыш.
Ей не жаль.
Седьмой глядит на правую ладонь. Огромный, уже побледневший шрам поперек тыльной стороны, напоминающий о том дне. Он помнит каждый момент, после которого остался шрам на его теле, даже будь то самый маленький, едва заметный, он не сможет забыть все то, что с ним происходило.
— Седьмой, — нежный женский голос вовзращает на землю, вынуждая обернуться. Алексия. — Ты чего застыл посреди коридора, милый?
