Алый

      — В самом деле, в последнее время я почти не упражнялся, — Седьмой в очередной раз прокручивает холодное оружие, прежде чем его лезвие с треском стукается о пол, грозясь и вовсе пробить его. — Времени как такового нет, как и вариантов, с кем можно было бы сразиться. Большинство присутствующих здесь компонентов все еще достаточно слабее меня, из-за чего некоторые не могут продержаться со мной на поле даже десяти секунд. Я не хвастаюсь, — замечает умиляющийся взгляд мужчины, фыркая, — я говорю о том, что пусть и опыта у меня куча, что поможет в теории, со мной будет крайне трудно практиковаться. Я не говорю, что у тебя нет шансов выиграть при должной подготовке, нет, шансы есть всегда, но они крайне малы… Я действительно без понятия, какая цель у «LABELCOM», раз уж они решили поставить очень опытного бойца с, наоборот, абсолютно нулёвым, и есть ли в этом какой-то смысл. Но буду верить, что они видят в тебе что-то, чего в упор пока что не вижу я. В конце концов, как и говорил, мои знания гораздо поверхностнее знаний ученых, которые изучали эту тему на протяжении пары десятилетий. Я основываюсь лишь на базе, иногда делая определенные выводы для себя.       — Ты будто персонаж из детской сказки… — Леша усмехается, подходя к вздернувшему брови, как видно на маске, Седьмому.       — Что ты имеешь под этим в виду? — Седьмой упирается руками в рукоять двуручника, кладя на них собственную голову.       — Ты рассказываешь о таких… объективно нестандартных вещах для обычного человека. Это похоже на сказку, — Щербаков берется за рукоять меча, поднимая взгляд на мужчину. — Он прямо такой тяжелый?       — Попробуй поднять одной рукой, — Седьмой кивает и отстраняется от оружия, отходя на пару шагов в сторону. — И меня не прибей.       Леша фыркает в ответ на чужие слова, отталкиваясь ногой от пола и с заметным трудом поднимая меч, чуть качнувшись в сторону. Действительно тяжелый, особенно в одной руке, грозится вот-вот перевесить, даже несмотря на отличную физическую подготовку Щербакова. Драться с такой махиной — дело явно не из легких, но со временем привыкаешь, скорее всего. Седьмой же как-то привык и до сих пор показывает отличный результат в «приручении» оружия.       Но один неосторожный шаг готов решить все. Леша не замечает, в какой из моментов к нему рывком подлетает Седьмой, перехватывая меч и приобняв самого напарника, не давая тому рухнуть вместе с двуручником.       — Потому-то он и называется двуручным. Его крайне тяжело длительное время держать в одной только руке, в бою и заикаться об этом даже не стоит, — Седьмой вынимает у Леши оружие и возвращает его обратно, поставив кончиком лезвия на пол. — Да и для того, чтобы держать двумя руками, нужно много времени потратить на обучение. Хотя все люди разные, тут от самого человека зависит частично.       — Необязательно обниматься со мной в каждую удобную минуту, — Леша уверенно встает на ноги, пытаясь высвободиться из чужой хватки, но та по итогу становится лишь сильнее. — Отпустишь, может?       — Я же говорил, держи аккуратнее, — подросток виновато смотрит на друга, выпуская оружие из своей руки. — Зато теперь точно знаешь, что одной рукой его удерживать почти невозможно, особенно для такого мелкого чада, как ты.       Седьмой кивает, передавая двуручник парню.       — Говорил же, без этого никак, если ты навредить себе не хочешь, — Седьмой ослабляет хватку и закидывает двуручник на собственное плечо, несет в сторону его ранее оставленных на полу ножен. — Привыкай к необходимой в этом месте тактильности. И просто помни, что я делаю это не с мотивом вроде симпатии, а чтобы никто не пострадал лишний раз. Ты и я в том числе.       — Собственно, ты меня заинтересовал, — Леша следует за ним, осматривая разного вида оружия, что развешены по всей стене. — Не просто же так ты повыебываться своими рыцарскими способностями решил.       — Конечно, нет, — Седьмой обращается с мечом заметно аккуратно, вставляя лезвие обратно в ножны, а после вешая их на персональный крючок на стене. — Я хочу проверить твою физическую подготовку. Вряд ли для кого-то является секретом, что ты служил в шестнадцатой отдельной гвардейской бригаде специального назначения в Тамбове, а в армии, как известно лично мне, готовят достаточно неплохо. Но это было десять лет назад и я хочу узнать, что осталось от этого опыта, — Седьмой опускается и ищет что-то в рюкзаке, что вальяжно лежал в углу комнаты, будто нетронутый пару лет точно, вынимая из него красный маркер. — В конце концов, по тебе заметно, что форму ты какую-никакую держишь. И, как я говорил, неплохо дерешься, — одним резким движением руки он вырисовывает почти ровный круг на также удачно лежавшей в рюкзаке деревянной табличке, в центре которого была мелкая точка. — Попади в нее, — Седьмой выдает Щербакову непонятно откуда взявшийся дротик, а сам же вместе с табличкой отходит на метров семь (помещение было порядка двадцати метров), выставляя ту перед собой, — и в меня постарайся не попасть.       — А так хотелось, —Леша едва успевает прицелиться, прежде чем что-то щелкает в его голове.       А ему действительно хотелось? Он все еще хочет навредить Седьмому за все, что тот устроил? Он ведь уже давно понял, что и история Седьмого радужной не была и его чуть ли не заставляют здесь делать что-то, прям как в армии. Но в груди продолжает щемить гнев и ненависть. Гнев и ненависть именно к этому мужчине, даже если вина тут его минимальна.       Леша знает, что винить Седьмого после всего, что он о нем узнал, — глупо, но что-то внутри не дает покоя. Хочется хоть в ком-то найти виноватого в этой ситуации, чтобы не сбиваться с толку. Чтобы не начинать перекладывать чувство вины на себя. Чтобы смотреть в глаза этому уебку и сосредотачивать свой гнев лишь на него. Иначе Щербаков сорвется на кого-то, каждый раз по новой. Иначе пострадают другие.       Леша так и не понял, что он сейчас чувствует к Седьмому, ведь периодами он кажется хладнокровным и безжалостным мудаком, алые пятна на руках которого вряд ли являются краской. Но с другой стороны он открывается совсем беззащитным, живущим поневоле в месте, которое похоже на пожизненную армию, ребенком, заставляя беспокоиться о себе и сочувствовать. И Щербакова до скрежета в зубах раздражает, что он не может решиться с этими чувствами, что не может выбрать какую-либо одну сторону, на которой будет стоять всегда, но по итогу лишь растерянно мечась между двумя вариантами.       Седьмому хочется заглянуть в глаза. Не в эти алые с острыми концами на маске, а те, что за ней. Увидеть, что скрывает за собой эта ебучая черно-красная пелена безразличного выражения лица на маске. Не зря говорят, что глаза отражают душу человека, ведь сейчас это именно то, чего хочет Леша. Увидеть его душу. Не то, что он скрывает под маской, снимать которую запрещено вовсе, до настоящего лица Седьмого ему дела нет. Он хочет увидеть его искренность. Он хочет увидеть его эмоции. Понять, блять, наконец, в действительности ли Седьмой бездушный мудак или что-то глубже. Щербакова никогда не заботило подобное в людях, да и большую часть психологии он вообще отрицал. Но сейчас что-то подсказывает ему, что от Седьмого он зависит. Его судьба.       Леша замахивается. Оставить руку в таком направлении — с большей вероятностью попасть в поставленную мишень. Но стоит ей немного дрогнуть — появляется шанс, что острая игла дротика проткнет чужую кожу. Рана не будет значительной, Седьмой даже не пискнет, скорее возмутится из-за подобного поступка напарника, может быть, разозлится. Но кровь настойчиво проскользнет даже через небольшую рану, мелкой дорожкой скатываясь по ладони. А хочет ли этого Леша?       Вторичный щелчок приводит в осознание, и дротик вмиг оказывается в полете, иглой точно воткнувшись в указанную метку. Седьмой не вздрагивает, не делает ничего, смирно стоя с табличкой в руках. И это только подогревает интерес в том, чтобы сорвать с него маску. Видеть настоящие эмоции, знать, что Седьмой не запрограммированный бесчувственный андроид, а такой же человек. Такой же, как и Леша.       — Ты все это время не целился, — Седьмой склоняет голову немного в бок, вынимая острую иглу дротика из деревянной поверхности. — Ты думал о чем-то. Что-то не так?       — Я не понимаю, что я чувствую к тебе, — смотрит в никуда, притупив взгляд. — Ты странный, фрик. С одной стороны, ты кажешься безжалостным уебком, а с другой, — Леша прикрывает глаза, пряча руки в карманы брюк, — ты похож на ребенка. Дебильно будет отрицать, что ты не знаешь многого, что знают обычные люди. Ты здесь всю свою жизнь, так? Ты действительно за все это время ни разу не бывал в обществе? Нормальном, не помешанном на этих… энергиях. Ты осознаешь это?       Седьмой молчит. Вот, что Щербаков не хочет получить в ответ, — молчание. Полное игнорирование, которым Седьмой, по всей видимости, нередко пользовался, чтобы уйти от ответа.       — Да, — Седьмой кивает, возвращая взгляд на напарника напротив. — Но это не значит, что я здесь в неволе или меня держат насильно. Мы не должны даже говорить об этом, ты чересчур любопытен. Поэтому прикрой рот, пока я не сделал это сам.       Леша гневно вздыхает. Он понимает, что Седьмому нельзя. Что их сейчас все слышат и подобное здесь может караться не слишком то доброжелательно, стоит вспомнить только тело Седьмого, истерзанное давними шрамами.       — Хорошо, я понял, — Щербаков пожимает плечами, вбирая в легкие как можно больше воздуха и медленно выдыхая в попытках успокоиться. — Я не буду задавать о подобном вопросы. Пока что. В любом случае, что насчет теста на меткость?       — Как видишь, — Седьмой понимающе кивает, возвращая табличку, маркер и дротик обратно в сумку, — это великолепный результат. Медленно, но верно я начну понимать, почему «LABELCOM» выбрал тебя, если продолжишь в том же духе.       — Больно мне нужно твое понимание, — Леша подходит ближе к Седьмому, выжидая дальнейших указаний. — Что планируешь сделать теперь?       Изнуряющие любого обычного человека, за исключением Щербакова, тренировки, старт которых, естественно, начался с обычной разминки. У Седьмого есть все качества, что нужны в лидере, потому и заниматься с ним легче. И умиляет еще то, что Седьмой старался не привлекать особого внимания к собственным способностям, сосредоточившись лишь на том, что есть у напарника.       Леша решил смириться и поддаться, беспрекословно выполняя то, что говорил Седьмой, как бы тому это не казалось ненужным, — все равно ведь от него не отстанут.       Седьмой заметно тактилен. Да, скорее всего, он делает это просто с привычки, но постоянные перехватывания рук, когда Леша делает что-то не так или когда его следует подстраховать, пусть тот того и не просил ни разу, кажутся все еще достаточно неловкими. Щербаков смирился с тем, что его собственный пыл угас, и теперь Седьмой не вызывает того гнева, бушующего в венах, как в первый день. Но Леша продолжает внимательно следить за каждым словом мужчины, каждым движением. Потому что он хочет выбраться отсюда, а без Седьмого это нереально.       — Опирайся на ведущую ногу, — хлопает по голени, поднимаясь и обходя напарника. — Ты же не хочешь свалиться вместе с мечом? Вот и я не хочу. Не смей даже выпускать его из рук, — да, пусть пока оружие, которое уже конкретно устал держать Щербаков, тренировочное и деревянное, Седьмой крутится вокруг него так, словно в руках у мужчины шестидесяти килограммовый кусок металла. — В бою, если даже ты на пару секунд отпустишь одну из рук, будет огромный шанс, что соперник воспользуется этим и вмиг тебя свалит. Либо ты упадешь сам без чужих действий.       Седьмой — неплохой учитель, просто моментами достаточно грубый и резкий, но ему это свойственно, наверное. Что-что, а даже после всего, что узнал Леша, сложно было представить его напарника как милого и дружелюбного тренера, который и поговорить душевно может и в карты сыграть на перерыве. Нет, Щербаков даже не думал предъявлять за это, даже наоборот — ему всегда угождали более строгие учителя, способные поставить протестующего на место. Как не удивительно, Седьмой был одним из таких и контроль над ситуацией держал необычайно умело.       — Левая рука всегда у конца рукояти, у навершия, правая наоборот — у гарды, — Седьмой вновь показывает, как правильно, переставляет чужие ладони, попутно объясняя, зачем, как и почему. — Навершие и гарда играют роль противовеса. Если расположить руки слишком близко друг к другу, лезвие может перевесить.       Остается только слушать напарника, запоминая правильную технику фехтования, которую Седьмой, кажется, готов повторить кучу раз, лишь бы Щербаков запомнил все до мелочей. Перфекционист херов.       — Прокручивать меч в бою стоит только цифрой восемь, — Седьмой показывает на себе сначала в медленном темпе, чтобы напарник получше рассмотрел движения, — и делать нужно, так же следя за равновесием. Когда лезвие меча склоняется в правую сторону, делаешь упор на левую ногу и наоборот. И не держи его с такой силой. Тебе нужно найти середину, в которой тебе будет удобно держать двуручник, при этом не сжимая его до хруста костей. Потому что, если ты будешь чересчур крепко держать меч, тебе легко могут сломать руку, попытавшись выбить его, — вновь хлопает по ладони, побуждая хоть немного расслабить пальцы.       Седьмой старается не повышать голос, не срываться, даже когда напарник чересчур сильно для него тупит. Возможно, он видит в нем себя, только много лет назад. Никто не был рожден со способностями делать что-то. Человек учится на пути своей жизни, познавая с каждым шагом что-то новое. Единственное, что в этом помогает, — энергия.       Седьмой все еще чувствует чужую энергию, кружащую вокруг него. Она сильна, с этим глупо спорить. Но что-то в Седьмом предательски щемит, будто именно из-за этого человека, этой энергии что-то пойдет не так. Ему нельзя поддаваться эмоциям. Ему нельзя поддаваться запретным желанием. Ему нельзя доверять, иначе все, на что он потратил свою жизнь, будет разрушено. Он не может этого допустить, ему не дозволено.       — Ох, звезды, — шипит Седьмой в очередной раз, когда напарник неправильно берет меч, но успокаивающе для самого себя вздыхает, подходя и вновь перемещая руки в нужное положение.       — «Ох, звезды»? Это здесь так матов избегают, получается? — Леша кивает, замахиваясь тренировочным мечом, как показывали ему ранее.       — Нет, привычка. Не отвлекайся, — Седьмой вновь отходит в сторону, пока на маске брови надламываются в нежелании говорить об этом. — Тебя не должно иинтересовать каждое мое нестандартное для тебя действие, сосредотачивайся на тренировке, Алексей.       — Я просто спросил, не обессудь, будь добр.       — Ох, звезды, — тихо фыркает парень вновь «регулируя» позу девушки, так как та неправильно держит лук.       — Почему ты говоришь так? — Ди опускает оружие, поворачиваясь в сторону напарника и вопросительно смотря на него.       — Мне нравится ночное небо, — Седьмой поднимает голову вверх, встречаясь со светом от пары ламп в потолке, который благодаря маске не слепит его. — Я не слишком часто его вижу, сама понимаешь. Поэтому такими выражениями я просто напоминаю себе о картине распростертого, покрытого тьмой и окрыленного лишь мелкими, такими же ничтожными, как и мы среди Галактики, звездами, неба.       — Ты постоянно принижаешь людей… Ты действительно так презираешь человечество? — девушка откладывает лук в сторону, подходя к парню и беря его лицо в свои ладони.       — Люди — самое опасное существо на планете. Несмотря на данный им природой разум и сознание, они очень далеки от совершенства. Даже сейчас лишь единицы могут адекватно жить в социуме, ведь на самом деле все мы как псы на цепях. Стоит цепи лишиться хотя бы одного элемента — все накинутся друг на друга, чтобы перегрызть глотки. Нас держат лишь последствия в виде уголовной ответственности за содеянное. Без них люди никогда не смогут жить в мире, пока на них не настигнет осознание, — парень опускает голову. — Говоря «люди», я не исключаю себя. Я абсолютно такой же, как бы мне не хотелось осознавать это.       — Но у каждой монеты есть вторая сторона, так? , — девушка выпускает лицо из своих рук, переложив их на плечи Седьмого. — Есть ли возможность, что звезды в ночном в небе, которые ты ассоциируешь с людьми, на самом деле единственные проблески великолепного во мраке мира?       — …Такая ассоциация достаточно интересна, но для меня чересчур наивна, — Седьмой заметно нахмурился, задумавшись о предложении девушки. — Я могу подумать над этим, но ты же знаешь, что шанс того, что я как-то поменяю свое мнение, крайне мал? Я всю жизнь живу с мнением, что люди — отвратительные существа, и лишь малая часть из них заслуживает жизнь.       — То есть ты заранее предвзято относишься ко всем, так? — Седьмой кивает. — Ты действительно никогда не задумывался о том, что именно эти ошибки и делают людей такими, какими мы являемся? Человечными. Мы способны совершать ошибки, потому что мы не действуем по инстинктам, как те же животные. Мы выбираем свою судьбу и то, как поступать. В этом и есть смысл нашего существования. Кто-то выбирает себе путь, в котором он будет самим добром… Кто-то выбирает наоборот — жестокий, хладнокровный, разрушая поставленные рамки в обществе.       — Ты действительно думаешь, что объяснять это человеку, у которого руки по плечи в крови, — лучшая затея?       — Ты не устал? — Седьмой наблюдает, как напарник опускает тренировочный меч, равномерно восстанавливая дыхание после необычной для него тренировки. — Устал. На этом все, мы можем идти.       — Спасибо, что опять решил все за меня, — Леша передает оружие в чужие руки, те же в свою очередь относят его в угол комнаты, аккуратно оставляя там.       — Не опять, а снова.       Щербаков фыркает, направляясь вслед за напарником в сторону выхода из помещения. Нет, Седьмой прав, он определенно устал. Не столько из-за физической нагрузки, сколько из-за банальной непривычности, что создавало определенные трудности при выполнении чужих просьб. Но Седьмой, как и упоминалось ранее, не такой уж и плохой учитель, как могло бы показаться в первые пару часов после встречи с ним. Он старается сдерживаться, когда хочет наорать, позволяя себе лишь немного повысить голос.       Леша же понимает не все сразу, в чем винить его Седьмой не собирается. Понимает, в каких обстоятельствах оказался напарник, и что, фактически, все это — не по его воле от слова совсем. Но зато Щербаков слушается, а это уже огромный шаг. Ведь если бы он пытался устраивать скандалы, как, например, вчера, то все было бы гораздо сложнее для обоих. Седьмой умеет подчинять людей, несомненно, но с Лешей это не работало. Все, что делает Щербаков, происходит исключительно по его желанию, не от давления Седьмого. Если бы он захотел, тот же деревянный меч мигом полетел в сторону Седьмого, даже если Леша не целился. Просто чтобы он заткнулся. И Седьмого пугает такая возможность. Он не чувствует контроль над ситуацией и по своему же опыту знает, что к хорошему это не приведет. Пока стоит лишь надеяться и пытаться настроить напарника в положительную сторону к себе.       — То есть я свободен? — Леша останавливает Седьмого своим вопросом, вынуждая повернуться на себя, едва заметно кивнув.       И все бы хорошо, Щербаков уже собирается возвращаться вместе с напарником обратно в свою комнату, но чья-то небольшая рука останавливает, прежде чем мужчина слышит шепот у уха:       — Она здесь.