Алый

      — Седьмой.       Парень оборачивается на холодноватый, по-вечернему приглушенный женский голос, обладательница которого неспеша подходит к нему и осторожно кладет ладонь на напряженное плечо.       — Ты знаешь, что такое любовь?       Седьмой молча лежит, приобняв напарника со спины. Он уже около двух часов не может толком заснуть, вслушиваясь в потяжелевшее дыхание Леши, как он иногда вздрагивает, бормочет что-то сквозь сон, но при этом не двигается, не вырывается из, пусть и не слишком крепких, но теплых объятий. Седьмой не знает, как описать то, что чувствует. В груди что-то мучительно ломит, крошит ребра, пытаясь добраться до оледеневшего сердца, но не слишком удачно. И это что-то теснит его сознание уже достаточно долгое время, только раньше это можно было назвать обычной привязанностью и какой-то симпатией, которая точно не перерастет во что-то серьезное.       Его руки, боязливо приобнимающие парня, то и дело чуть ерзают, непривычно нежно поглаживают и успокаивают дрожащее сквозь сон тело. Седьмой щекочет своим дыханием бледноватую, до сих пор сковывающую цепким ошейником шею. Он с неким сожалением смотрит на аловатые пятна, в какой-то момент не выдерживая и вынимая из кармана на ремне ключ, с помощью которого ошейник спадает с чужой шеи и Седьмой осторожно убирает его в сторону, невесомо касаясь губами оставшихся следов.       — Нет, — Седьмой смотрит на девушку в какой-то мере безразлично, вскинув аловатые брови на маске. — Любовь сентиментальна. В ней нет ничего хорошего. Это единственное, что я могу сказать о ней.       Леша приоткрывает глаза и собирается привычно подняться с постели, но мешают чужие, обвившие его торс руки. Рядом лежащий ошейник и возможность свободно дышать впервые встречают его в этом месте. Он оборачивается и в голове проносится лишь одна мысль: «Это был не сон, я действительно ебанулся». Седьмой, кажется, все-таки заснул, так как ни на одно движение Щербакова он толком не реагирует. Леша все же поднимается и тихо встает с постели, собираясь уйти из комнаты.       — Я сделал это только, чтобы поддержать тебя, — он неуверенно качается кончиками пальцев исцарапанной щеки напарника и почти сразу же отдергивает руку. — Спасибо, что рассказал все это и так далее… Но, в конце концов, у меня есть семья, которую я люблю. Прости, правда, мне жаль.       Седьмой вздрагивает, слыша захлопнувшуюся дверь своей комнаты. Он не спал. Не смог заснуть даже под утро. А сейчас лежит опустошенным на собственной кровати и размышляет над сказанным напарником. Седьмой безмолвно поднимается с постели и возвращает  нижнюю часть маски на место. Он чувствует себя использованным, потому что единственные мысли, почему Леша поступил так нелогично, подталкивают только на один вариант.       Щербаков не знает, насколько правильно поступил, но на душе скребутся адские звери отчаяния и сожаления о том, что он вообще все это начал, а теперь еще и пытается что-то исправить. Да, у него семья. Да, он любит ее. Но к Седьмому тянет слишком невыносимо и мучительно, так, что сопротивляться с каждым днем все сложнее. И в итоге Леша просто не устоял в какой-то момент, наверное, на определенное время, под пеленой сочувствия и привязанности к своему напарнику, приняв это. Сейчас эта пелена начала размываться и граничить с жестокой реальностью. Он не должен был этого делать. Не должен был, но сделал. И теперь будет по собственной вине заставлять страдать не только себя, но и другого, пусть и вряд ли Седьмому свойственно что-то подобное. Он открылся. Он не суровый и хладнокровный андроид, а наивный и по-детски любопытный мальчишка, который всю жизнь провел в аду. Он способен любить и дорожить, как бы его не пытались отучить от этого.       Щербаков возвращается в свою комнату и останавливается прямо на входе, уткнувшись лбом в стену рядом. Все в один миг стало чересчур тяжело. А еще тяжелее осознавать, что и начал это он сам. И Леша не уверен, действительно ли то, что произошло, было действительно последствиями его желания помочь и успокоить напарника. Конечно, Седьмой быстро успокоился после этого, только хуже стало Щербакову. Теперь, мысли, что он предал сразу двух, единственных близких в этом месте людей, точно не будут давать ему покоя, да и прямо сейчас въедаются и пожирают все позитивное в его разуме…

***

«Кажется, вам всем не помешает немного развеяться, а заодно подышать свежим воздухом… Как насчет идеи на какой-то период разделиться и выйти в мир? Не волнуйтесь, мы поселим вас в отличный отель и тщательно проследим за вашей безопасностью!»

      Леша поджимает губы и смотрит на сидящего рядом в скованной, зажатой позе Седьмого, который вновь выпал из мира. Он удивляется чересчур спокойному, даже скорее снова отстраненному поведению напарника, не находя этому конкретного объяснения. Ну, даже базовыми знаниями психологии он вряд ли может похвастаться, так что простительно. Смущает и речь все еще до тошноты милого и высокого голоса в динамике, в который Щербакову вслушиваться противно, пусть и стоит.       — О чем она? — все же решает прервать образовавшуюся между ними мрачную тишину Леша, поворачиваясь в сторону Седьмого.       — Одна из практик увеличения совместимости компонентов друг с другом, — Седьмой не поднимает взгляд на напарника, незаметно через маску кусая губы. — Проще говоря, чем лучше компоненты уживаются и ладят друг с другом, тем сильнее их общая энергия. Нас попарно заселят в номера отведенного для этого отеля на неделю, может, больше, если Алексии так вздумается. В это время мы можем вести обычную и повседневную жизнь, как у среднестатистического человека, только в хорошем отеле.       — А это разве не опасно для этих, свыше, — Щербаков подпирает ладонью голову, замечая напряженное поведение своего напарника и чуть настораживаясь. — Ну, вдруг кто-то в полицию там пойдет или еще куда-то?       — И что скажет? «Меня похитил человек в неоновом костюме, и теперь я в заперти в катакомбах, где меня заставляют сражаться на оружиях из средневековья»? Скорее, в психушку ближайшую дорожку простроят, чем помогут, — Седьмой тихо усмехается. — Не получится. Ты думаешь, «LABELCOM» — какая-то запретная организация? Конечно, нет, подобное суждение — бред полный. Если бы так и было, так много людей тут и больше недели бы не продержалось.       — На что ты намекаешь?       — «LABELCOM», пусть и секретная, но не незаконная организация. У нас достаточно связей, чтобы обеспечить минимальный шанс побега отсюда.       — То есть правительству поебать, что людей средь бела дня похищают и насильно держат в каком-то… месте?       — Можно сказать и так, но вообще, они скорее «за».       — Алексия.       Девушка едва заметно кивает и подходит к Седьмому, что прокручивает в руке одноручный меч, на лезвии которого ярко полыхают блики от единственной лампы в помещении. Он оборачивается на нее и взмахивает оружием, зная, что та успеет увернуться.       — То, что ты сказала про мою семью, — Седьмой вновь замахивается и резко разрезает воздух острым лезвием меча, потому что Алексия, как обычно, уворачивается, даже не выглядя удивленной. — Правда?       — Ты до сих пор живешь по принципу моей сестренки? — третий замах, от которого девушка отпрянула назад, наворачивая вместе с Седьмым круги по арене. — Думаешь, я лгу тебе, золотце? Нет, это чистейшая правда. У меня нет никаких мотивов, чтобы так подло врать тебе.       — Тебе нравится, когда я страдаю, — Седьмой не старается попасть по Алексии, понимая, что с уворотами у нее проблем не возникнет, потому лишь аккуратно переставляет ногу за ногой, порой убирая свободную руку за спину.       — А ты догадливый, — Алексия хватается за лезвие меча, останавливая его в паре сантиметров от своего плеча, прежде чем без проблем выхватить его у парня, которого она же валит с ног. — Но мне не нравится причинять другим боль, точно не так, — Девушка приставляет кончик угрожающе поблескивающего лезвия к горлу Седьмого, который послушно смиряется с поражением. — Мне жаль, что тебе пришлось узнать все это, но скрывать это всю твою жизнь я не могла. Тем более, ты сам решил спросить…       — Итак, смысл этой идеи в том, чтобы научить вас уживаться друг с другом в обычном, повседневном мире, что значительно усилит ранг вашей совместной энергии. Мы заселим вас с вашими партнерами и партнершами, возможно, уже друзьями и подругами или даже возлюбленными. Мы обеспечим вашу безопасность и комфорт во время проживания в отеле. Вы можете обращаться к сотрудникам с любыми вопросами. И да, можете не бояться, в ваших номерах нет камер или какой-либо прослушки, никому здесь не интересны дела ваши личные.       Леша молча слушает девушку, не совсем осознавая и принимая всю ситуацию. Им дадут выйти в мир? Вот так легко? Здесь что-то не так. Слишком подозрительно все это, пусть и во все сказанное Алексией действительно хочется верить и надеяться, что следующая неделя пройдет гладко. Жить в одном номере с Седьмым… Если бы чуть раньше это не составило сильного труда, то теперь Щербаков не знает даже, что ему делать. Забыть обо всем произошедшем? Но ведь Седьмой помнит. И у Седьмого этот момент, скорее всего, занимает должное место в сознании. Леша уверен, что он не забудет это. Да и сам теперь забыть не сможет, до сих пор чувствуя сладким привкус чужих сухих и искусанных губ.       Окрыленное тьмой вечернее небо встречает компонентов своей необычной для такого времени суток теплотой и яркостью белых лучей света, исходящих от маленьких, едва мелькающих где-то вдалеке звезд. Щербаков не знает, что это за город, и по лицам остальных компонентов понимает — они тоже. Седьмой продолжает молчать, лишь в какой-то момент берется за запястье напарника и следует, куда указала Алексия. Леша послушно идет следом, понимая, что сбежать у него, правда, вряд ли получится, и, скорее, обратится неприятными для него последствиями. Что-то внутри все равно предательски ноет от того, что он понимает, что Седьмой взялся именно за его запястье, а не ладонь. Да, Щербаков сам его отверг, но даже так ему слишком тяжко думать, что напарник сам осознал все произошедшее только после сна, а может, это было вообще решением Алексии — кто знает?       Леша видит недалеко идущих вместе Лену и Ди, которые задорно болтают о чем-то, и в горле встает распушившийся ком с иголками, мешающий выпустить сквозь губы хоть что-то. Глаза будто жжет острым пламенем огня стыда и напряжения, когда он смотрит на свою жену после произошедшего. Потому, предпочтя не мучать себя, Щербаков продолжает смотреть прямо. Сейчас невыносимо стыдно как перед Седьмым, так и перед Леной, смотреть на кого-то из них слишком болезненно и мучительно.       Их сажают в несколько немаленьких автобусов. Седьмой усаживается на место у окна, а Леше ничего, кроме как сесть рядом, и не остается. Он замечает, как подавленно смотрит в окно Седьмой, подперев ладонью голову. Рука сама по себе тянется к чужой, но ту отдергивает сам обладатель, не позволяя взять свою ладонь. Щербаков мысленно выругивается и откидывается на спинку кресла. Он не знает, что именно происходит с его напарником и какие причины послужили такому поведению, но вряд ли это что-то хорошее.       Отель уже с виду кажется достаточно дорогим и роскошным, как бы Леша не любил все подобное, выбора все равно нет, да и платит за проживание не он, что уже хорошо. После небольших указаний Алексии о том, насколько далеко им можно уходить, куда заходить и что делать за время этой недели, все расходятся по выделенным номерам. А Седьмой все так же мрачно и напряженно молчит. Безмолвно идет с ключом в руке, которым и открывает дверь в помещение, где они с напарником будут жить следующую неделю. Правда, вряд ли он ожидал, что его грубо впихнут в комнату и захлопнут за собой дверь, закрывая ее на замок. Леша буквально набрасывается на парня и валит его на ближайшую кровать, прижимая обе руки за запястья к мягкой поверхности.       — Какого хуя с тобой происходит опять? Если снова эта стерва, то пошла она нахуй!       — Я слышал, — Седьмой не сопротивляется и не кажется удивленным или напуганным, произнося все достаточно спокойно. — Я не спал всю ночь. Не мог заснуть. И я слышал.       Щербаков ошеломленно отпускает запястья парня и отходит на пару шагов назад, тихо фыркая. Он думал о таком варианте исхода, но, видимо, Седьмой слишком хорошо умеет имитировать глубокий сон.       — Ты выпросил из меня, наивного долбоеба, нужную тебе информацию, а теперь хочешь еще? — в его голосе мелькают нотки не столько злобы, сколько обиды и разочарования. — Рад? Ты добился того, что хотел. Я доверился. Я проиграл.       — Блять, Седьмой, это не так, — Леша пытается подойти к поднимающемуся с постели напарнику, но тот шугливо отстраняется от него в сторону.       — Не подходи! Ты плохо на меня влияешь! Я не собираюсь бросать то, чем занимался всю свою чертову жизнь из-за лживого человечишки!       Седьмой разворачивается и идет в сторону балкона в номере, достаточно громко топая при этом, так что Щербакову остается только молча стоять на входе в номер, пытаясь переосмыслить произошедшее.       Седьмой осторожно берется за покрывшиеся ярким слоем холода перила, поднимая взгляд куда-то вверх. Когда-то давно, будучи еще маленьким и несмышленым ребенком, он мало слушал приказы организации, собираясь провести свое детство как и положено любому обычному человеку. Он любил веселиться, особенно с Алексией, когда ей было всего не больше тринадцати лет. Но в отличии от Седьмого, девочка не возражала, скорее с интересом поддавалась на любые указания «LABELCOM», пока в один момент Седьмому в голову не пришла опасная идея. Ему не нравилось жить в этом месте. Он хотел к своим родителям, даже если их и не помнил. Поэтому, долго заваливая уговорами подругу, они решились сбежать из организации.       Каким бы «удачным» не был их детский и шальной план, им удалось выбраться наружу в глубокую ночь. Именно тогда Седьмой засмотрелся на небо, укутавшееся в холодное одеяло тьмы с едва мелькающими, но настолько прекрасными белесыми звездами. Именно тогда он впервые увидел небо, прежде чем их поймали и увели обратно. Именно с тех пор в его персональной комнате за огромным шкафом, наполненным кучей книг, развешен лист уже потрепанной годами бумаги, на котором Седьмой старался изобразить увиденное им волшебное небо в темной ночи. А в этом же шкафу отдельная полка, посвященная астрологии, которую Леша почему-то даже не заметил.       — Звезды… — тихо произносит Седьмой, зарываясь тонкими пальцами в собственные растрепанные волосы, в растерянности сжимает их. — Я не знаю, что делать. Я хочу ему верить, но не думаю, что могу… Может, я действительно не так его понял? В конце концов, сколько проблем я доставил ему и его семье… Мне страшно, звезды. Мне страшно, потому что я не понимаю, что чувствую. Это… Это странно. Я не понимаю. Меня слишком тянет к нему. И мне жарко. Очень…       — Я тоже, видимо, люблю тебя, — Седьмой вздрагивает и оборачивается на до дрожи знакомый голос за спиной, нервно стиснув перила в ладонях. — Что? Я же не могу так просто отъебаться от тебя, поэтому будешь терпеть, — Леша шумно выдыхает и перешагивает через порог, подходя ближе к напарнику и усаживаясь рядом на перила. — Седьмой, то, что я сказал утром, было правдой. Бля, по-моему здесь ты дохуя психолог и понимать, что использовать людей мне не по нраву, должен ты. Просто… У меня есть семья и я не хочу бросать их так легко. Я знаю, вряд ли ты поймешь это, но… Я люблю тебя. Я хер его знает, как такое получается.       Щербаков чувствует, как Седьмой расслабляется, но больше никакой реакции от него не получает, тихо выругиваясь сам на себя. Он надеется, что не сказал что-то не так из-за своей неопытности в подобных разговорах… Ему в принципе все это было чуждо до этого момента, хоть и сейчас слова с трудом выходят из горла, мешают свободно дышать и двигаться, напряжением покрывая все тело обладателя.       — Леш, — Седьмой наконец подает хоть какие-то признаки жизни, отшатываясь от перил и так же легко шагнув ближе к напарнику, осторожно и стараясь не слишком близко встать меж его ног, чем явно ободряет Лешу. — Я могу тебе верить?       — Да пошел ты, — Щербаков вцепляется пальцами в ремешки на маске, без проблем расцепляя их и стаскивая ее с Седьмого, даже не собираясь тратить время на осмотр его лица, впивается в столь желанные мягкие губы, грубо сжимая темные волосы на затылке.       Седьмой с такой же неуверенностью размещает ладони на бедрах напарника и стаскивает его с перил, все же надежно удерживая на себе. Леша цепляется и обвивает руками его плечи, жадно целует и сминает аловатые, так быстро припухшие губы. Он взвыть готов от этого чувства. Что-то теплое и яркое, как утренние лучи летнего солнца, раскрывается внутри его груди, не позволяет предрассудкам мешать и, наконец, продолжает начатое.       Седьмой аккуратно заходит в номер и закрывает за собой дверь балкона пинком ноги, не отрываясь от гневно целующих его губ, прежде чем все же свалить Щербакова на одну из двух кроватей в номере, все же разорвав поцелуй на жалкие пару секунд, которые сейчас для обоих могут показаться блядской вечностью. Леша с легкостью переворачивает напарника на спину и нависает сверху, насмешливо приулыбнувшись.       — Тебе пока рано, — он не старается задеть своими колкими фразами Седьмого, да и знает, что тот вряд ли обидится, уже привыкнув к его характерным шуткам.       Леша судорожно подрагивающими пальцами пытается выудить алые пуговицы, от губ спускаясь ниже, на бледновато-молочную шею, прижимается губами к почти незаметному шраму и слышит обрывистый стон сверху, который лишь провоцирует на большее.       Он приподнимается и только теперь позволяет себе получше рассмотреть открывшееся ему лицо, покрытое ярко-алым румянцем. Маленький разрез глаз, на которые спадают отросшие темные прядки волос, бордовые и опухшие от частых поцелуев губы… Щербаков, правда, ловит себя на мысли, что напарник до ужаса красивый, и голову от этого сносит лишь сильнее.       — Леш… — как можно тише произносит Седьмой, стараясь при этом сдержать до боли в горле рвущиеся из него стоны, вцепившись тонкими пальцами в тонкую простынь. Он чувствует, что последние пуговицы Щербаков уже не трудится расстегивать, а просто разрывает, вызывая возмущенный вздох. — Леш!       Леша примыкает губами к каждому шраму, даже несмотря на окутавшее его безумие сдерживается и старается не причинять боль, делая все невесомо, но при этом так собственнически. Седьмой не сопротивляется, выгибаясь под приятными касаниями чужих губ и отзываясь сдавленными вздохами едва ли не на каждый поцелуй.       Каким бы романтичным и сексуальным не был этот момент по меркам «Пятидесяти оттенков серого», Щербакову приходится вовремя остановиться, не собираясь заводить и себя, и напарника. В конце концов, торопить все сейчас ему хочется меньше всего, как бы привычно и обыденно для него это не было, чувства Седьмого сейчас все равно важнее.       — Ты как? — Леша аккуратно приподнимается с парня и усаживается рядом, стараясь не смотреть на слишком возбуждающий сейчас вид напарника, который, весь раскрасневшийся, скрутился, пытаясь отдышаться от только что произошедшего.       — Люблю тебя…