Щупальца

      Разочарования часто преследовали Питера. Иногда ему искренне казалось, что он проклят. Кто-то явно заигрался с его куклой вуду, с упоением окуная ее все глубже и глубже в густую несмывающуюся грязь. Сегодня его решили искупать в чем-то другом. Ледяная вода проникла под костюм, обжигая кожу холодом, залила уши, горло, глаза. Маска обтянула лицо, не давая даже раскрыть рот.       Питеру казалось, что его топят с целлофановым пакетом на голове, как в фильмах про мафию, не хватало только зацементированных ног. Металлические клешни прочно замкнулись на его глотке. Питер бессмысленно барахтался, будто бы от его сопротивления был толк. Силы стремительно покидали Паука, но мучительнее удушья было лишь видеть расплывчатую луну над головой. Октавиус, будто нарочно, держал его у самой поверхности: взмахнув пару раз руками, Питер чувствовал, как кончики пальцев пробиваются сквозь толщу воды, на поверхность. Как назло, это придавало фальшивую надежду. Казалось, один небольшой рывок вперед — и легкие наполнит спасительный глоток воздуха. Но этого не происходило. Паника и ужас одолевали Паука все сильнее и сильнее. Он лихорадочно сжимал руки, выстреливая паутиной из веб шутеров, однако она не пробивала толстые мутные волны, а лишь расплывалась, опутывая тело Паркера до тех пор, пока не закончилась окончательно.       Спустя мгновенья Питер сдался. Точнее, сдалось тело. Он расслабился, позволяя воде окутать его. Да будет так. Его утопит его же наставник в грязной портовой воде. Не такой конец представлял себе Паркер. Хотя, чего скрывать, думая о жизнях других, он не так уж и часто задумывался о своей собственной смерти. Возможно, из-за такой отваги… или слабоумия, тут как посмотреть, он и стал супергероем? Может быть, все не так уж и плохо? Ему могли отрезать ноги, и он бы до старческих лет ездил в коляске. Или еще хуже — руки. Его могли ослепить, и он никогда бы не смог видеть мир, или оглушить, и весь мир стал бы для него нем. От этих мыслей Питера бросило в дрожь. Конечно, утопление не самый приятный и быстрый процесс, еще Цезарь говорил, что самая лучшая смерть — моментальная, но что имеем…       «Ну покажите мне хотя бы всю мою жизнь напоследок, что ли», — мрачно подумал Паркер, глаза его уже закатывались. Какой дурацкий конец. — «Врут. Все врут… ничего нигде не проносится…»       — Думаю, достаточно.       Его неожиданно вытащили из воды. По всему телу ударили ледяные воздушные иглы, да с такой силы, что Питер ахнул. По крайней мере, ему показалось, что он ахнул. На деле же он просто открывал рот под маской, словно пойманная за хвост рыба. Клешня раскрылась, и Паук рухнул в ноги Октавиуса, точно кукла из автомата с игрушками. Безжалостный ветер пронзил тело Питера насквозь, латекс костюма не спасал положение. В одно мгновенье стало настолько холодно, что Питеру захотелось обратно в воду.       Юноша дрожащими пальцами задрал маску на переносицу, пытаясь сделать вдох, но постоянно прерываясь на жуткий булькающий кашель. Язык и вся полость рта онемели от холода, в груди точно тина проросла. И холодно, боже, как холодно…       — Замечательная погода, да? — в нос ударил знакомый запах сигар, но Питер не поднял голову, все еще пытаясь прийти в себя. Октавиус стоял перед ним совершенно довольный и злорадно ухмыляющийся. — Дыши, дыши, мальчик. Не сегодня.       Питер пытался дышать, но выходило не очень: челюсть свело от холода, тело колотило мелкой дрожью, запястья спутались в мокрой паутине. Силы полностью покинули его. Если Октавиус решит добить — это идеальный момент. Хочет позлорадствовать?       «Как все они, доктор? Вы оказались, как все они? Как весь этот сброд?» — пульсировало в воспаленном мозгу Паука. Протезы для инвалидов! Для кого это все было? На Питера вдруг накатила страшная обида и разочарование. Это был обман, все было обманом…       — Ну что? Живой? — Питер и подумать не мог, что голос Октавиуса может звучать настолько саркастично и ядовито. Две клешни замкнулись на ослабевших руках юноши и медленно потянули вверх. Все еще отхаркивая воду и тяжело дыша, Паркер поравнялся лицом с доктором.       Несмотря на несколько потрепанный вид и взъерошенные волосы, профессор выглядел очень бодрым и невероятно самодовольным. Он скалился, зажав между зубов сигару, а веселый взгляд прищуренных карих глаз можно было разглядеть даже через темные линзы очков. Орлиный нос выдохнул дым Питеру прямо в лицо, отчего парень поморщился и закашлял еще сильнее.       — И это наша звезда Нью-Йорка! Какой вздор. Сколько тебе лет? Восемнадцать? Девятнадцать? — доктор удивленно приподнял брови, придвинув паучью тушу ближе к себе. Паркер почувствовал на подбородке прикосновение кожаных перчаток, а через мгновенье его голову задрали вверх, вынуждая смотреть прямо в глаза. Но видеть эти глаза напротив Питер совершенно не хотел — ничего кроме разочарования и боли они ему не обещали. — Мне казалось, ты старше, Паук.       Питер ничего не ответил, поджав губы. Пара сантиметров маски вверх, и профессор узнал бы своего практиканта, так к чему разговоры? Даже силы на речь тратить не хочется. Захотелось только с отвращением скривить губы, но с воды вновь подул ледяной ветер, и зубы Паркера предательски застучали, а тело бросило в дрожь.       — Холодно? — с издевкой шепотом спросил Октавиус. Питеру хотелось мотнуть головой, как непослушному мулу, чтобы сорвать чужие руки с лица, но пальцы вдруг жестко впились в кожу, больно надавливая на челюсть. — Ну, конечно, холодно. Хочешь, согрею?       Он тихо рассмеялся, упиваясь каждым мгновением. Ему явно приносило большое удовольствие издеваться над героем, из-за которого тюрьмы ломятся от пойманных преступников. Даже Шокера со Скорпионом умудрился отловить. А тут первая встреча — и такая ошеломительная победа. Питер даже забыл о грузовиках Старка.       На насмешливое предложение согреться Паркер лишь фыркнул. По крайней мере, постарался фыркнуть, да как можно недовольнее. Но все равно не проронил ни слова, не хватало еще, чтобы его узнали по голосу.       — Зря, молодой человек, очень зря, — Октавиус продолжал улыбаться, — еще никто не жаловался.       Доктор перехватил пальцами сигару, сделал глубокую затяжку и шумно выдохнул клубы дыма, наполняя все пространство между ним и пленником густой серой завесой. Питер больше не видел лица профессора, оно скрылось в этом дыму, и даже слабый свет фонаря был неспособен просочиться сквозь него. Вдруг ледяные обескровленные губы Паука опалило теплое прикосновение. Питер охнул от контраста, а внутри что-то бешено заколотилось, грозясь вот-вот разломить ударами грудную клетку. Октавиус просто прижался горячими губами к губам Питера, но этого было достаточно, чтобы свести юношу с ума.       Тепло… Это невероятное тепло, которого ему так сейчас не хватало. Паркеру на мгновенье показалось, что он вечность шел сквозь сугробы и метель, и теперь, наконец, сел возле камина и отпил терпкий чай с лимоном. Боже, как же холодно, больше тепла, больше… Октавиус, словно услышав его мольбы, обхватил лицо пленника ладонями. Паркер не заметил, когда тот успел снять перчатки, но моментально разомлел в руках доктора и прикрыл глаза.       Его грели. Теплые нежные пальцы, успокаивая, скользили по бледным замерзшим щекам, аккуратно проникая под маску, но не снимая ее. Питер блаженно выдохнул, растворяясь в ощущениях. Горячие сухие уста чуть приоткрыли студёные и влажные, вжимаясь сильнее, щедро делясь своим теплом. Юноша задрожал, сводя в напряжении каждую мышцу своего подвешенного тела. Мало. Нужно больше. С разбегу, в самое пламя — только так он бы согрелся. Если только губы его столь горячи, какой же он весь? О, Боже! О, Черт! Питер моментально возжелал Октавиуса целиком. Он рванулся вперед, жадно отвечая на поцелуй, раскрываясь врагу полностью, но тот резко отстранился, грубо разорвав прикосновения.       — Ты позабавил меня достаточно, мальчишка, — жестоко улыбнулся доктор, и сердце Питера чуть не выскочило из груди.       Лицо вновь обдал студеный ветер, а остатки драгоценного тепла растворились с кончиков губ, будто их не грели несколько секунд назад. Паркер жалобно всхлипнул, продолжая инстинктивно тянуться к лицу профессора. Только завидев этот щенячий скулеж, Октвиус приподнял брови, одарив Питера взглядом, полным жалости и отвращения. Его неожиданно жесткий и холодный голос отрезвил юношу:       — И это о тебе криминал Нью-Йорка говорит шепотом? На мой взгляд, ты не достоин даже легкого раздражения при упоминании. Я сильно переоценил Германа и Мака*. Проиграть такому, как ты… Ты же просто беспомощный сопляк, млеющий от любого прикосновения. Вчерашний подросток, застрявший в пубертате. Я разочарован. Беспомощный сопляк.       Слова полоснули Паркера по самому сердцу. Это шутка какая-то? Сговор? Питер задохнулся, хотя совершенно точно уже не был под толщей ледяной воды. Но он тонул, определенно. Шёл на самое дно с зацементированными ногами. Дурацкий сюжет его гребаной жизни закольцевался и буквально несколько мгновений назад сделал новый виток, давая понять, что ничего не закончилось. Ничего. Те самые серые глаза с мелкими точками медленно потемнели в сознании Питера, становясь шоколадными, с хитрым прищуром. Запах мерзотного паленого пойла растворился в аромате горького табака. Нет. Нет, нет, нет! Пожалуйста!       Яд разлился по венам, выжигая кровеносные сосуды изнутри, словно Питер вновь ощутил на коже клешни радиоактивного паука. Раздавленный и уничтоженный, Паркер снова оказался прижат и сведен с ума человеком, который его ненавидел и презирал. Лучше бы он задохнулся, лучше бы его утопили в этой грязной воде, чем снова впрыснули этот треклятый токсин.       — Ох, я оскорбил тебя? — Октавиус воспринял задыхания Питера по-своему. Доктор растянул губы в жутком оскале, который при свете фонаря выглядел еще страшнее. Третья клешня вцепилась в глотку юноши, сжимая металлом аорты. — Буду откровенен, убивать тебя мне совершенно не хочется. Скорее, я бы с удовольствием принес тебя в жертву науке. Несмотря на жалкий вид, ты довольно уникальное создание, — Октавиус чуть наклонил голову в бок, словно рассматривая перед собой диковинный экспонат. — Удивительная сила, поразительные мутации, не поделишься, откуда ты все это взял? Хотя стой, не подсказывай… Те мерзкие пауки из Оскорпа, верно? Знаю там парочку проектов на эту тему, но не веду их. Даже больше скажу — не интересовался успехами разведения и экспериментами, — клешня на Питере сжалась сильнее. — Не люблю пауков. Но знаю, кто любит и с удовольствием разберет тебя на органы.       Питер мысленно взмолился, чтобы Октавиус сжал его сильнее и задушил, как котенка, но тот, наоборот, ослабил хватку и вновь приблизился.       — Тебе очень, повторюсь, очень сильно сегодня повезло. Я не ожидал, что ты окажешься настолько слабым и жалким, и не прихватил с собой банку для экзотических насекомых. Поэтому просто послушай, что я скажу. Послушай и хорошенько запомни, мальчишка, — Октавиус резко снял очки, и Питер задохнулся от хищного взгляда доктора. Манерность и игривость моментально исчезли с бледного лица. Профессор смотрел строго, сердито и даже раздраженно, сведя брови. На одно мгновенье повисла тишина, настолько сильная, что у Питера заложило уши от собственного сердцебиения. — Слушай и запоминай, Паук. Если еще раз ты прервешь разгрузку машин Старка или же помешаешь их перевозке в доки, то уже на следующий день в первой полосе Бьюгл будет новость о трупе героя Нью-Йорка, найденном на дне реки, — Октавиус все же позволил себе усмехнуться. — Я прекрасно знаю, что ты придешь снова. Но теперь твое появление будет означать лишь одно — ты все обдумал и готов к смерти.       Клешни разжались. Питер вновь рухнул на землю. Голова раскалывалась на части, тело колотило, точно в лихорадке. Однако кипящая кровь вынудила Паркера вскочить на дрожащие ноги. Захотелось убежать, исчезнуть, раствориться. Паук по бездумной инерции нажал на кнопку вебшутеров, но ничего не произошло. Остатки мокрой паутины свисали с его запястий, точно грязная болотная тина — картриджи были пусты. Затуманенным взглядом юноша посмотрел на своего мучителя: тот выжидающе, с нескрываемым любопытством, наблюдал за ним. Ярко-красные горящие щупальца клацали железками, точно четыре моргающих глаза. Из невероятно опасного противника Паук стал просто нежеланным гостем, чей уход все терпеливо ждали.       — Ну же.       Питер схватился за голову и метнулся от Октавиуса прочь. Он несся сквозь тьму, не соображая совершенно ничего. Прилив адреналина стегал его электрическим хлыстом по самым кончикам нервных окончаний, и он не смел не повиноваться. Мысли безумным калейдоскопом перемежались меж собой, будоража без того воспаленное сознание юноши. Сердце рвалось из нутра, требуя… Требуя вернуться.       Будут ли сниться эти глаза? Будет ли мерещиться прикосновение этих теплых рук? Будет ли глухая тоска по этим сухим горячим губам? Питер взвыл, захлебываясь встречным ветром. Ответ был очевиден. Октавиус сам того не зная сделал то, что когда-то сделал Флеш, попал в самое яблочко, сукин сын.       Несколько лет назад Питер вставал у зеркала и уверенно повторял самому себе, что такого ужаса в его жизни больше не будет. Больше никаких «зависимостей». Да, он бы определенно соврал, если бы сказал, что Октавиус его никогда не привлекал. Он боготворил этого человека, жадно ловил каждый его взгляд, с трепетом следил за каждым его движением. Но он в жизни ни за что бы не подумал, что все обернется именно так.       Град серьезных и важных вопросов осыпал Питера: почему Октавиус занимается кражами? Что, мать его, это за огромные металлические штуки за его спиной?! Зачем ему грузовики Старка?!       Но Паркер совершенно не хотел ничего осмыслять, он просто бежал. Бездумно, как бегут испуганные до самой смерти зайцы. Сознание Питера отключилось, он несся по темным переулкам города на автопилоте. Его голова была совершенно пуста, когда он, наконец, настиг балкон своей съемной комнаты. Грубо стащив с лица маску, он вышвырнул ее куда-то в угол и прямо в сыром костюме рухнул на кровать. Как много чувств. Как много вопросов. И все разрывают его, точно стая диких голодных волков.       Питер свернулся калачиком, болезненно морщась от света ярких огней, просачивающихся к нему в окно через улицу. Сердце бешено колотилось, а воздуха все еще не хватало. А был ли все это время в его легких воздух? Питеру показалось, что все это время он и не дышал вовсе, что уже давно задохнулся. Нет, сегодня его все-таки утопили. Просто не в воде.