Щупальца

      Питер болезненно вздыхал и стонал, скручивая под пальцами простыню. Телефон вибрировал где-то в горячих смятых подушках, а затем и вовсе упал на пол. Юноша ворочался в кровати, пытаясь успокоить сердце, поэтому совершенно не услышал, как раскалывается экран смартфона. Не притронулся Паркер и к оставленным пакетам с едой — они так и остались стоять у обувницы с тех пор, как за Октавиусом хлопнула входная дверь. Солнце плавно закатилось за угольную полоску горизонта, и в комнату проползла темнота, рассеченная яркими уличными огнями. Включился и ненавистный Питером стенд с рекламной зубной пасты, который располагался прямо напротив окна, безбожно режа глаза ослепительно белым светом маленьких, но частых прожекторов (еще одна причина, по которой съём этой комнаты стоил гроши). Правда, шум за дверьми слегка поубавился: гости явно утомились от громкого безудержного веселья, перейдя на обычные невнятные разговоры за жизнь, иногда прерываемые фальшивой гитарной струной.       Питер приоткрыл глаза и вновь увидел в углу комнаты эту чёртову салфетку, небрежно смятую Октавиусом. Точно белое инородное пятно, она светилась во мраке комнаты из мусорного ведра, вновь и вновь напоминая, что сегодня произошло. Юноша всхлипнул и уткнулся мокрым лбом в подушки, переживая всё заново. Зубы вцепились в и без того уже изгрызенную ткань наволочки, а с уст, точно мантра, слетало рычащее «Ненавижу, ненавижу, ненавижу…». Постоянное повторение одного и того же слова, пусть и заряженного негативом, через некоторое время постепенно успокоило юношу. Мышцы расслабились, разжалась челюсть, и Питер провалился в бездну.       Сквозь туман сверкнули чьи-то зубы, блеснул слабый огонёк зажжённой сигареты. Паркер ощутил знакомую хватку на шее. Сердце замерло, когда откуда-то из небытия послышался наполненный насмешкой и презрения чужой голос:       — Беспомощный сопляк.       Питер с паникой понял, что тонет. Опять. Он в ужасе посмотрел на пустые запястья — на них не было вебшутеров. Красные клешни завизжали где-то над ухом, страшно заклацали, будто острые ножницы, а через мгновенье лёгкие вновь наполнила ледяная вода.       Он шёл ко дну. Опять луна над холодной водой Гудзона равнодушно смотрит на чью-то очередную смерть. Опять лёгкие тяжелеют в груди, наливаются льдом и вязкой тиной, набухают, грозясь лопнуть прямо внутри. Опять металлические щупальца гарротой обвиваются вокруг шеи, проталкивая барахтающееся в самую толщу воды тело на дно.       Питер закричал, но звук растворился, а в горло только сильнее залилась ледяная жидкость. В бреду юноше показалось, что что-то обвивает его лодыжки, помогая Октавиусу затянуть его на дно. Что-то скользкое, пульсирующее, но при этом невероятно сильное и гибкое, точно удав. В какой-то момент длины манипуляторов Октавиуса перестало хватать, и они просто застыли, теперь уже не давая Питеру затянуться глубже на дно.       Паркер с болью напряг шею и повернул в голову вниз. Дыхание спёрло от увиденного: из самой темноты тянулось длинное толстое настоящее щупальце. Оно сильнее обвило ноги Паука и грубо потянуло вниз. Юноша вскрикнул вновь. Манипуляторы Октавиуса взвыли и, разорвав ткань костюма вместе с кожей, все-таки выпустили худую тушу героя. Щупальце моментально перехватило инициативу, спиралью скрутив несчастное тело, и с невероятной скоростью потащило в самый низ.       Паук зажмурился от неописуемого страха: ледяная темнота воды окутывала сильнее. «Это сон, это сон, пожалуйста, Питер, проснись», — умолял сам себя юноша, неожиданно осознав для себя, что перестает задыхаться. Через мгновенье движение прекратилось. Сдавливающие до хруста грудь щупальца расслабились, расширяясь в длинные изящные кольца. Присоски то сдувались, то раздувались в глади воды, слегка касаясь ног пленника.       Питер раскрыл глаза, и в венах его застыла кровь: на него, не мигая, смотрели огромные светящиеся жёлтые глаза, почти в два раза больше его самого. Само чудище было размером с плавающий остров, огромное, тучное, вздутое, как головоногий моллюск. Гигантские жирные щупальца лениво перекатывались, вздымая донную пыль, и не было им края и конца, точно всё дно было занято телом этого невероятного существа.       — Кракен… — еле слышно выдохнул умирающим голосом Питер, но вода больше не душила его, и даже не была ледяной, а напротив — стала приятной температуры.       Чудовище вдруг издало оглушающий вой, который моментально отдался в вибрации волн. Питер зажмурился и хотел было зажать уши, как вдруг уловил в этом звуке… тоску и печаль? Паук вновь раскрыл глаза и посмотрел в огромные светящиеся желтые плошки. Когда комок ужаса и страха начал отступать от горла юноши, тот всё-таки вгляделся в моллюска повнимательнее и… обомлел. Сквозь густое чернильное полотно давящей воды с поверхности пробивался едва заметный лунный свет. Свет этот плавно растворялся, очерчивая силует тридцатиметрового адмиралтейского якоря, придавливающего половину туловища чудища вместе с несколькими щупальцами, которые уже явно давно отмерли, судя по их чёрному цвету и отслаивающимся кускам кожи. Кракен вновь издал оглушительный жалобный вой, продолжая вопросительно смотреть на юношу.       Страх Питера резко сменился безмерным сочувствием к существу. Ни секунды не думая, он вскинул руки и сжал пальцы. Неожиданно на руках появились вебшутеры, из которых моментально выстрелилась паутина и прилипла к основанию якоря. Питер потянул импровизированные канаты на себя, и кованная конструкция вдруг легко поддалась, с оглушительным громом спадая с туловища кракена.       Кто-то выронил гитару в соседней комнате, и та с ужасающим звоном всех расстроенных струн, рухнула на пол. Питер вскрикнул, распахнув глаза, и подскочил с кровати с такой силой, что невольно прилип руками и ногами к потрескавшемуся потолку. Сердце бешено качало кровь, резво перегоняя ее по венам, а дышать стало легко и свободно, словно что-то пробило заслон в бронхах. Питер не сразу понял, что проснулся совершенно здоровым.       — Боже, ну и ересь во сне была, — чертыхнувшись про себя, Паркер спрыгнул с потолка и жадными глазами оглядел комнату. Желудок скрутило голодом, но не тем болезненным и тошнотворным, а здоровым, что нападает на людей после хорошего плодотворного трудового дня. Питер чувствовал себя просто превосходно: голова была совершенно чиста, не болела, словно из виска вынули иголку, а в мышцах больше не было ноющей усталости, как прошлые несколько дней.       С глазами дикой голодной пантеры, Питер рванулся к пакетам с едой. На стол посыпались сухофрукты, бананы, яблоки, суши и много всякой всячины, которую юноша вряд ли смог бы себе позволить в таком количестве. Питер с неудовольствием отметил про себя, что Октавиус потратил на него щедрую сумму денег. Юноша фыркнул и выхватил пакет с грецкими орехами. Питер вынул один большой шершавый орех и покрутил в руках.       — А чего у тебя дверь-то не закрыта, Паркер? — послышался скрипучий голос с едва уловимым восточноевропейским акцентом. Питер вздрогнул, обернувшись: на пороге появился мистер Диткович, одетый в мятый синий свитер на молнии и вздёрнутые чёрные штаны. Стоял он, пошатываясь и чуть опираясь о потрескавшийся косяк. Миндалевидные глаза пожилого домовладельца были красные и мутные, а седые волосы на плешивой голове — взъерошены, как перья у воробья после драки. — А если зайдёт кто? Стащит что-нить? — Диткович хрипло рассмеялся от своей же шутки, окинув взглядом бедную на вообще какие-либо вещи комнату Питера. — Шучу, шучу. Если вор придет к тебе, то разве что что-нибудь докинуть. Хотя бы двадцатку на проезд.       Питер закатил глаза и тяжело вздохнул:       — Мистер Диткович, если вы по поводу ренты, то…       — Знаю, знаю я, — весело отмахнулся старик. Запах крепкого спиртного пронёсся через всю комнату, ударив в нос Паркера с такой силой, что юноша не удержался и чихнул. — Он всё мне передал. Приятный мужчина. Правда, замечание сделал, что шумим, грозный, как медведь. Но приятный, да, приятный… — Диткович зачмокал губами и лениво почесал бок.       — Какой мужчина? — напрягся Питер, сжав грецкий орех в кулаке.       — Такой, знаешь, высоченный, — хозяин вскинул глаза, представляя незнакомца. — Широкий, крупный. Волосы тёмные, пальтишко дорогое, зелёное, шарфик с узорами… А! Очки еще чёрные, ну, линза у них затенена. Мужики еще поржали, мол, как огромная черная туча. Зашёл к нам в комнату, оборал нас всяко, что шумим, как пьяные свиньи. Хе-хе, приятный мужчина, приятный, всем понравился. А когда за тебя передал, я вообще на радостях чуть его не засосал.       Питер в долю секунды побледнел, на сердце вновь стало тяжко:       — А что передал?..       — В смысле «что передал»? — громко удивился мистер Диткович, пошатнувшись и окончательно опершись о косяк. — Деньги! И долг уплатился и на год вперед внеслось. Он сказал, это от тебя. Нет? Ну даже если нет, только твоя роспись осталась. Тебе очень повезло, что кто-то решил заняться меценатством, парень, — домовладелец отшатнулся от косяка, собираясь развернуться, но вдруг оцепенел, словно вспомнив что-то важное, и затараторил так, что Питер еле успел уловить смысл его слов: — Ах, еще это… Ты сегодня перебираться будешь или завтра? Слушай, может, завтра? Я сегодня не в состоянии комнату подготовить, сам понимаешь, у нас празднество, меня шатает, как по палубе в шторм. Я даже ключей не найду. Нет, может, конечно, найду, но даже в замочную скважину не попаду, это ведь еще и новую запись заводить, я не готов вообще, Паркер. Давай завтра, хорошо?       Питер вытаращился на мистера Диктовича так сильно, что заболели белки глаз.       — Стоп! — громко воскликнул юноша, резко обрывая нескончаемый поток слов, выливающийся на голову, как из ушата. — Я ничего не понимаю, мистер Диткович! Какие вещи?! Куда перебираться?! Зачем?! Объясните мне нормально, я не контролирую взносы человека, что вы сегодня видели. Он не оповещает меня, когда и за что он платит! Скажите мне спокойно и внятно, за что он ещё заплатил помимо долгов?       Диткович виновато почесал затылок:       — Он спросил у меня, какая в этом доме самая лучшая комната. Ну, я ответил, 17-я. Он спросил, сколько стоит за месяц, я — сказал. Он сразу за год выложил.       Раздался хруст. Осколки скорлупы грецкого ореха резанули кожу ладони и крошевом посыпались на пол. Лицо Питера стало свекольным. Он продолжал сжимать костяшки пальцев в кулаке, сминая ядрышки ореха в пыль, будто представляя, что у него в руке настоящий человеческий мозг. Жар ярости обдал всё тело, пробежавшись от макушки до кончиков пальцев.       «Я ему что, эскортница?! Или древнегреческая гетера?! — вспыхнуло в мозгу адским пламенем. Как назло, на глаза опять попалась салфетка. Паркер еле сдержался, чтобы с разбегу не пнуть мусорное ведро вместе со свидетельством его стыда прямо в мистера Дитковича.       Питер не верил, что в жизни хоть что-то может происходить просто так, уж очень мало в этом мире простых и искренних людей, делающих какие-либо вещи безвозмездно. Даже Эм-Джей, ухаживая за Паркером, просто заглушала чувство вины, нежели искренне желала возиться с бытовой частью жизни бывшего. За каждым действием и шагом стоит умысел. Он может быть глубоким, может плавать на поверхности, но всегда есть. Питер верил в это.       С этого момента был запущен процесс, началось исполнение уговора. Доктор не просто что-то требовал от Питера, он чередовал пряник и кнут, как с ребёнком или животным. Пауку стало противно от этой мысли. Его покупали. Фрукты, рента, новая комната, место в Оскорпе, помощь по учёбе, господи, даже плотское удовлетворение — здесь всё имело одну конкретную цель. А в цели было… три пункта. Хотя, первый пункт явно был самым главным, самым важным. Не мешать.       — Ты чего… — мистер Диткович удивлённо наблюдал, как крошится острая скорлупа ореха. — Ну и сила у тебя…       — Благодарю, мистер Диткович, — безэмоционально произнёс Питер, краснея всё сильнее. В ушах стоял свист, как от закипающего чайника. — Я приду к вам завтра.       — Договорились, пацан, — кивнул пьяный домовладелец. Опять он развернулся к двери, и опять встал как вкопанный, вспомнив что-то. Он повернулся к Питеру, хитро сощурив глаза, и, понизив голос до шёпота, с безумным любопытством поинтересовался: — Слушай, так ты правда из этих?       — Из кого? — процедил сквозь зубы Питер, уже мечтая, чтобы мистер Диткович наконец провалился под землю. Он заметил на полу телефон, а следом — экран, обвитый паутиной мелких трещин. Горели оповещения от Эм-Джей. Юноша медленно взял телефон в руки, стараясь не раздробить его пальцами, как грецкий орех.       — Ну из этих… — старик воровато огляделся. — Ну из… голубых. Мы с мужиками решили, что это твой… ну как его… покровитель. А ты — пассия его.       — Доброй ночи, мистер Диткович, — прорычал Питер, страшно сверкнув глазами. Ему было совершенно плевать, что о нём подумают. Старик начинал выводить его из себя. Больше, чем обычно.       — Понял, понял, — многозначительно ухмыльнулся мистер Диткович. — Посоветуй ему почаще сюда заглядывать и продлевать ренту за тебя. Чудесный человек.       Дверь закрылась. Питер сжал скулы до такой степени, что заболела голова. От хорошего настроения не осталось и следа. Питер подошёл к столу, на котором стояла огромная бутылка гранатового сока. Не ожидая от самого себя, юноша почему-то захотел содрать металлическую крышку зубами, что через секунду и сделал, точно дикий бешеный зверь. Горло тут же обожгло горько-сладким холодным соком. Жадно выхлебав почти половину бутылки, Питер с громким стуком поставил её на стол. Вдруг взгляд его зацепился за предмет, который точно принадлежал не ему. На столе, рядом с соком лежали чёрные кожаные перчатки Октавиуса.       — О, у кого-то сегодня замёрзнут руки, — злорадно фыркнул юноша.       Неуёмная энергия требовала выхода, взрыва. Да, самое время проветриться. До Оскорпа. Паркер включил полицейское радио. Оно зашумело, запищало, но уже через пару мгновений сквозь гамму звуков прорвался голос дежурного: «Всем постам, всем постам. Срочно. Запад тринадцатой улицы. Обнаружен Герман Шульц. Вооружён и опасен, повторяю, вооружён и опасен»       Питер усмехнулся. За всё это время после нападения на Оскорп Шокера так и не поймали, но что со Скорпионом? Паук предчувствовал, что это как-то связано с делами Октавиуса, и вполне возможно, что Питер вновь за сегодняшний день пересечётся со своим ментором. Что ж, он угрожал расправиться с Пауком при второй встрече. Будет очень забавно, если он всё-таки убьёт своего студента после оплаченных долгов и года ренты за него. Да и перчатки бы надо вернуть.